На берегу острова грохотал прибой. Раскачивались пальмы.
Надвигался шторм.
Зажглись огни рампы. «Иисус — Телефонный Мастер с пультом управления моей жизнью», — грянул евангелический хор «Силовой кабель» (Небраска), почти заглушив свист налетевшего ветра.
Марвин О. Кошельман поправил галстук, проверил в зеркале улыбку, шлепнул по попке своего личного ассистента (мисс Синди Келлерхолс, получившую три года назад титул «Мисс июль» в журнале «Пентхауз»; впрочем, все это она оставила позади, посвятив себя служению Высшей Цели) и прошел в киносъемочный павильон.
распевал хор. Кошельман обожал эту песню. Он сам сочинил ее. А равно и другие хоралы: «Счастливый мистер Иисус», «Иисус, позволь мне побыть на твоем месте», «Наш славный огненный крест», «Иисус — слово на бампере моей души» и «Вознесусь-ка на пикапе». Все эти хиты вошли в альбом «Мой приятель Иисус» (продается на пластинках, кассетах и компакт-дисках) и рекламировались через каждые четыре минуты в евангелических программах Кошельмана.[143]
Несмотря на то что в стихах не было ни рифмы, ни, как правило, смысла и что Марвин, не слишком хорошо разбиравшийся в музыке, нахально воровал мелодии старых народных песен, альбом «Мой приятель Иисус» разошелся тиражом, перевалившим за четыре миллиона.
Марвин начинал с музыки кантри, исполняя песни старины Конуэя Твитти и Джонни Кэша.
Он регулярно устраивал живые концерты в тюрьме Сен-Квентин, пока борцы за гражданские права не подвели его под статью «Пытка или наказание, несоразмерные тяжести преступления».
Тогда-то Марвин и обрел религию. Не тихую успокоительную веру, которая подразумевает благие дела и праведную жизнь, и даже не хождение по домам незнакомых людей, но ту религию, которая требует создания телепрограммы и получения пожертвований от благодарной аудитории.
Он создал превосходную телепрограмму «Один час с энергическим Марвином» («Шоу, вернувшее ВЕСЕЛЬЕ христианскому фундаментализму!»). Четыре трехминутные песни с его пластинки, двадцать минут адских мук для грешников и в заключение — исцеляющая пятиминутка. (Остальные двадцать три минуты он тратил по-разному, в зависимости от обстоятельств: на обольщения, мольбы, угрозы, просьбы о пожертвованиях, а порой и попросту на выпрашивание денег.) Поначалу он даже приводил в студию людей для исцеления, но позже решил отказаться от таких сложностей и теперь просто разыгрывал представление перед благоволившими к нему телезрителями по всей Америке, магически исцеляя их непосредственно во время просмотра его программы. Все стало значительно проще — не приходилось больше нанимать актеров, и никто уже не мог проверить, какой процент страждущих был исцелен его молитвами.[144]
Наш мир значительно сложнее, чем полагает большинство людей. Многие считают, к примеру, что Марвина нельзя назвать истинным верующим, поскольку он изрядно разбогател за счет религии. Они заблуждаются. Он веровал всем сердцем. И вера его была непритворной, он изливал полноводные денежные потоки на те поля, которые, по его мнению, вполне пристало возделывать во славу Господа.
Телефон Спасителя вечно работает исправно и без сбоев.
Он ждет звонка в любой час, денно и нощно,
Набери: «И-И-С-У-С!» Это бесплатная помощь.
Слава Телефонному Мастеру,
В его руках пульт управления моей жизнью.
Первая песня закончилась, и Марвин, выйдя к камерам, скромно поднял руку, ожидая тишины. Оператор в аппаратной постепенно свел на нет запись аплодисментов.
— Братья и сестры, благодарю вас, благодарю вас, какая прекрасная песня! Помните же, что вы сможете всегда слушать ее и другие не менее возвышенные песни из альбома «Мой приятель Иисус», стоит вам лишь набрать наш номер 1–800-КЭШ и прямо сейчас сделать пожертвования.
Затем он стал более серьезным.
— Братья и сестры, мне доверено передать вам послание, крайне важное послание от Господа нашего ко всем вам, мужчинам, женщинам и детям. Друзья мои, позвольте мне поведать вам об Апокалипсисе. О нем рассказано в вашей Библии, в Откровении, которое Господь ниспослал Иоанну Богослову на острове Патмос, а также в Книге пророка Даниила. Господь всегда говорит прямым текстом, друзья мои, говорит о вашем грядущем. Итак, какие же события ожидают нас?
Война. Чума. Голод. Смерть. Реки сделаются кровью. Великие землетрясения. Ядерное оружие. Ужасные времена грядут, братья и сестры. И есть лишь один путь к спасению.
Еще не пришел час Великого Разрушения… не прибыли еще четыре всадника Апокалипсиса… не начали еще атомные снаряды низвергаться на неверующих… поскольку сначала придет час Вознесения.
Вы спрашиваете, что такое Вознесение? Я слышу крики ваших душ.
Когда придет час, братья и сестры, все Истинно Верующие вознесутся к небу — и не важно, где вы будете находиться в тот миг — в ванне, на работе, в автомобиле или просто в домашнем кресле с Библией в руках. Внезапно вы вознесетесь и будете сверху взирать на этот мир, пока не пройдут годы разрушения. Только праведные будут спасены; лишь тех из вас, кто утвердился в вере, минуют мучения, и смерть, и ужас, и огонь. Начнется великая битва между Небесами и Адом, и Небеса сокрушат силы Ада, и Господь отрет всякую слезу с очей страждущих, и не будет более ни смерти, ни горя, ни плача, ни мучений, и воссияет слава Господня на веки вечные и…
Он вдруг поперхнулся.
— Да, интересная версия, — закончил он совершенно другим голосом. — Только вы весьма сильно заблуждаетесь. На самом деле все будет иначе.
То есть в какой-то степени вы правы, насчет огня и войны. Но вот ваша история с Вознесением… М-да, если бы вы смогли заглянуть на Небеса… то увидели бы сомкнутые ряды ангелов, бесчисленные воинства, мыслимые и даже немыслимые, лига за лигой, с пламенеющими мечами… М-да, так о чем я, собственно?.. Неужели вы думаете, что у кого-то найдется время выбирать людей и поднимать их на небеса, чтобы они ухмылялись там, поглядывая сверху на всех, кто умирает от лучевой болезни на иссушенной и горящей земле? Очень высокоморально, ничего не скажешь.
И откуда вам известно, что Небеса неизбежно победят? Что ж, будем честными, если все итоги известны заранее, то зачем вообще тогда Небесная Война? Это все пропаганда, ни больше ни меньше. На победу у нас не более пятидесяти шансов из ста. Можно с таким, же успехом сделать ставку на сатанистов, чтобы подстраховаться, хотя, говоря откровенно, когда наступит время огня и кровавых морей, жертвы среди мирного населения неизбежны, во что бы вы там ни верили. Ваша война закончится до начала нашей, уцелевших не будет, а уж Бог потом разберется… понятно?
Но я что-то разболтался, извините. У меня лишь один маленький вопрос: где я нахожусь?
Лицо Марвина О. Кошельмана всё багровело.
— В меня вселился дьявол! Господи, помоги мне! Дьявол глаголет моими устами! — завопил он и вдруг опять заговорил другим голосом: — Да нет, как раз наоборот. Я ангел. Гм. Должно быть, это Америка, не так ли? Очень жаль, не могу задерживаться…
Голос умолк. Через какое-то время Марвин попробовал открыть рот, и ничего не случилось. Некто, проникший в его голову, огляделся вокруг. Он поглядел на команду телевизионщиков, не обращая внимания на персонал, который названивал в полицию или рыдал по углам. Он увидел посеревшее лицо телеоператора.
— Господи, — сказал он, — я что, на телевидение попал?!
Кроули гнал по Оксфорд-стрит на скорости сто двадцать миль в час.
Он сунулся в бардачок за запасными солнечными очками, но нашел только кассеты. В раздражении он схватил одну наугад и вставил ее в магнитофон.
Он хотел Баха, но удовольствовался бы и «The Travelling Wilburies».[145]
— Все, что нам нужно, — «Радио Гага», — пел Фредди Меркьюри.
На развязке у Марбл-Арч, свернув в неположенном месте, он снизил скорость до девяноста миль в час. От вспышек молний лондонское небо стало похоже на мерцающую, испорченную лампу дневного света.
«…Синюшное небо Лондона, — вспоминал Кроули, — и я понял: близок конец. Кто это написал? Честертон![146] Единственный поэт двадцатого века, который вплотную приблизился к Истине».
«Бентли» следовал к выезду из Лондона, а Кроули, откинувшись на спинку кресла, просматривал опаленный экземпляр книги «Превосходные и Недвусмысленные Пророчества Агнессы Псих».
Где-то в конце книги он обнаружил сложенный листок бумаги, исписанный аккуратным каллиграфическим почерком Азирафаэля. Он развернул записку и — пока «Бентли» самостоятельно, переключившись на третью скорость, объезжал грузовик с фруктами, неожиданно выехавший задним ходом с боковой улицы, — дважды ее перечитал.
«Бентли» следовал к выезду из Лондона, а Кроули, откинувшись на спинку кресла, просматривал опаленный экземпляр книги «Превосходные и Недвусмысленные Пророчества Агнессы Псих».
Где-то в конце книги он обнаружил сложенный листок бумаги, исписанный аккуратным каллиграфическим почерком Азирафаэля. Он развернул записку и — пока «Бентли» самостоятельно, переключившись на третью скорость, объезжал грузовик с фруктами, неожиданно выехавший задним ходом с боковой улицы, — дважды ее перечитал.
Кроули испытывал вялую тянущую боль в животе.
Машина вдруг изменила направление. Теперь она ехала в оксфордширский городок Тадфилд. Он окажется там через час, если поторопится.
Все равно больше ему, в сущности, ехать некуда.
Кассета закончилась, уступив место радиопередаче.
— …и сегодня наша программа «Помощник садовода» вновь решила навестить Садоводческий клуб Тадфилда. Последний раз мы были здесь прекрасным летним днем 1953 года, и, как нам помнится, на востоке этой местности залегают жирные оксфордширские суглинки, а на западе возвышаются меловые холмы. В общем, как говорится, что бы вы здесь ни посадили, все растет как на дрожжах. Не правда ли, Фред?
— Чистая правда, — сказал профессор Фред Уиндбрайт, Королевские ботанические сады. — Лучше и не скажешь.
— Отлично… А вот и первый вопрос для нашей команды, и его задает мистер Р. П. Тайлер, председатель местного муниципалитета, насколько мне известно.
— Гм-м. Все правильно. Итак, я увлекаюсь разведением роз, но моя удостоенная премии роза «Молли Мак-Тайр» потеряла пару бутонов, когда с неба начала сыпаться рыба. Что может ваша программа порекомендовать в данной ситуации, кроме того, чтобы натянуть сети над садом? В совет я уже обратился…
— Необычная проблема, я бы сказал. Гарри?
— Мистер Тайлер, позвольте задать вам вопрос… рыбы были свежие или консервированные?
— Свежие, я полагаю.
— Что ж, тогда все будет в порядке, мой друг. Говорят, в ваших краях прошли также кровавые дожди — а вот мне остается лишь мечтать об этом в моем саду, затерявшемся в худосочных северных долинах. На удобрениях можно разориться. И как же вы поступили, мистер Тайлер, закопали их для… КРОУЛИ?
Кроули хранил молчание.
КРОУЛИ. ВОЙНА НАЧАЛАСЬ, КРОУЛИ. МЫ ЗАПОМНИМ, КАК ОРИГИНАЛЬНО ТЫ ИЗБАВИЛСЯ ОТ СИЛ, УПОЛНОМОЧЕННЫХ ЗАБРАТЬ ТЕБЯ.
— М-м-м, — согласился Кроули.
КРОУЛИ… МЫ ВЫИГРАЕМ ВОЙНУ. НО ДАЖЕ ЕСЛИ И ПРОИГРАЕМ, ТЕБЕ-ТО БУДЕТ ВСЕ РАВНО. ПОКА ХОТЬ ОДИН ДЕМОН ОСТАНЕТСЯ В ПРЕИСПОДНЕЙ, КРОУЛИ, ТЫ БУДЕШЬ ВЕЧНО ЖАЛЕТЬ, ЧТО БЫЛ СОТВОРЕН БЕССМЕРТНЫМ.
Кроули молчал.
СМЕРТНЫЕ МОГУТ УПОВАТЬ НА СМЕРТЬ ИЛИ НА ИСКУПЛЕНИЕ. ТЕБЕ НЕ НА ЧТО УПОВАТЬ. РАЗВЕ ЧТО НА АДСКОЕ МИЛОСЕРДИЕ.
— Правда?
ШУТИМ, ШУТИМ.
— Пф, — сказал Кроули.
— …и как знают заядлые садоводы, тибетцы — народ просто дьявольски ловкий. Надо же умудриться — прорыть туннель прямо под вашими бегониями! Угостите его чашечкой чая, желательно с прогорклым маслом яка, которое можно купить в любом приличном…
Щелчки, треск и шипение. Атмосферные помехи заглушили окончание передачи.
Кроули выключил приемник и закусил верхнюю губу. Его лицо, перепачканное пеплом и сажей, выглядело очень усталым, очень бледным и очень испуганным.
А потом — очень сердитым. Что у них за манера разговаривать? Словно ты комнатное растение, которое повадилось сбрасывать листья на ковер!
Тут он повернул за угол, чтобы попасть на кольцевую дорогу М25, с которой рассчитывал выехать на шоссе М40, ведущее к Оксфордширу.
Однако на М25 происходило нечто странное. Такое, что глазам было больно смотреть.
От кольцевой лондонской дороги М25 шло низкое пение. Оно складывалось из самых разных звуков: гудели машины, ревели моторы и сирены, пищали мобильные телефоны и вопили дети, навеки плененные ремнями безопасности. И все они сливались в бесконечный монотонный речитатив тайного языка Черных жрецов древнего Му: «Слава Великому Зверю, Пожирателю Миров».
«Ужасный знак „одегра“, — подумал Кроули, разворачивая машину в сторону северной окружной. — А ведь я сам сотворил его… сам и виноват. Здесь могла бы проходить обычная новая автострада. Превосходно сработано, мои поздравления, но стоило ли оно того? Все вышло из-под контроля. Небеса и Ад уже не владеют ситуацией, и сама Земля уподобилась стране Третьего мира, которая наконец-то заполучила Бомбу…»
Вдруг на лице демона заиграла улыбка. Он прищелкнул пальцами. На носу у него материализовалась пара темных очков. А грязь и пепел исчезли с лица и костюма.
Черт побери! Уж если пропадать, так с музыкой.
Тихо насвистывая, он продолжил путь.
* * *Они ехали по крайнему ряду автострады, подобные смертоносным ангелам, что было недалеко от истины.
Принимая во внимание обстановку, они не особенно спешили. Четверо из них спокойно шли на скорости 105 миль в час, словно были уверены, что без них представление не начнут. Не смогут начать. Им принадлежало все время в этом мире, сколько бы его тут ни осталось.
Следом за ними ехала четверка других всадников: Большой Тед, Сальник, Свинопас и Кочегар.
Их лица сияли от восторга. Теперь, став настоящими «Ангелами Ада», они ехали, храня молчание.
Вокруг них, понятное дело, неистовствовала гроза, ревели моторы, хлестал ветер с дождем. А в фарватере всадников все было совершенно тихо и безжизненно. Почти тихо, во всяком случае. И совершенно безжизненно.
Наконец, нарушив тишину, Свинопас крикнул Большому Теду.
— И кем же ты будешь теперь? — хрипло спросил он.
— Не понял?
— Я сказал, кем же ты…
— Я слышал, что ты сказал. И дело не в том, что ты сказал. Все слышали, что ты сказал. К чему ты клонишь, вот что хотелось бы знать.
Свинопас пожалел, что не слишком внимательно прочел Откровение Иоанна Богослова. Если бы он знал, в чем ему предстоит участвовать, то получше изучил бы мануал.
— Я ведь о чем? Они — четыре всадника Апокалипсиса, верно?
— Байкера, — поправил Сальник.
— Ну ладно. Четыре байкера Апокалипсиса. Война, Голод, ангел Смерти, и… и этот, как там его. Грязный.
— Ну? И?
— Ну, они же сказали, что все будет в порядке, если мы отправимся с ними?
— Ну?
— Тогда, значит, мы вторые Четыре всад… гм, байкера Апокалипсиса. И значит, у нас тоже должны быть какие-то свои кликухи.
Последовала пауза. По соседнему ряду навстречу им мчались машины, простреливая дорогу светом фар, молнии подсвечивали облака, и тишина была близка к абсолютной.
— Может, мне тоже назваться Войной? — спросил Пижон.
— Да ну тебя! Какая же ты Война? Она вон — Война. Выбери чего другого.
Лицо Большого Теда сморщилось от напряженной работы мысли.
— С. П., — сказал он наконец. — Я буду Смертельным Переломом. Это мне подойдет. Вот так-то. А вы кем будете?
— Я могу быть Мусором, — сказал Кочегар. — Или Наглым Репортером.
— Ты не можешь быть Мусором, — возразил Смертельный Перелом. — Тот Грязный, он закрепил его за собой. А вот Репортером — пожалуйста.
Они ехали в сумеречной тишине, а перед ними в нескольких сотнях ярдов горели задние красные фары Главной Четверки.
Смертельный Перелом, Наглый Репортер, Свинопас и Сальник.
— Я могу стать Жестокостью к Животным, — сказал Сальник. Свинопас подумал, «за» он или «против». И решил, что ему в, общем-то, все равно.
Теперь настал его черед.
— Я, э-э… Думаю, я буду этим… Автоответчиком. Они меня чертовски достали, — сказал он.
— Как это — Автоответчиком? Чего ради Байкеру Апокалипсиса называться Автоответчиком? Ерунда какая-то.
— Вовсе не ерунда! — сердито воскликнул Свинопас. — Они еще хуже Войны и Голода. Проблема жизни и смерти, автоответчики-то? Терпеть их не могу.
— Я тоже ненавижу автоответчики, — поддержал его Жестокость к Животным.
— Ну и заткнись, — бросил С. П.
— А я хочу изменить прозвище, — заявил Наглый Репортер, все это время напряженно размышлявший. — Я хочу быть Дурацким Аппаратом, Который Не Работает, Хоть Ты Тресни.
— Ладно, можешь переименоваться. Но ты, Свинопас, не можешь быть Автоответчиком. Выбери чего другого.
Свинопас погрузился в размышления. Ему вообще не хотелось обсуждать эту тему. Это было похоже на собеседование по профориентации, которое когда-то проводили у них в школе. Он пребывал в сомнениях.
— Чертовски крутые отморозки, — сказал он наконец. — Ненавижу их.
— Что это еще за чертовски крутые отморозки? — переспросил Дурацкий Аппарат, Который Не Работает, Хоть Ты Тресни.
— А что тут непонятного. По телику только и показывают таких типов с идиотскими стрижками, хотя, конечно, выглядят они совсем не идиотами. Расхаживают в своих костюмчиках, и никто им сказать не смеет, что они просто кучка задротов. Как увижу такого отморозка, так мне всегда только одного хочется: очень медленно протащить его рожу по забору из колючей проволоки. И вот что я еще думаю. — Свинопас глубоко вздохнул. Он был уверен, что в жизни еще не произносил такую длинную речь.[147] — Думаю я вот что. Если они так достали меня, то наверняка достали и всех остальных.