– А психические больные – это как бы последняя фаза искупления?
– Некоторые из них. А некоторые – это уже чистые души. Но они возвращаются на землю, чтобы спасти своих родных. Их болезнь – испытание. Но на самом деле это шанс, который дается им, чтобы они могли прозреть и найти путь к истине. В голове у этих больных хранятся все знания, потому что их разум соединен с божественным источником.
Ави внимательно вглядывался в лицо своего собеседника и обрадовался, когда увидел выражение крайнего удивления.
– Впрочем, была еще одна книга, наделавшая много шуму: «Книга Аннаэль». В ней девочка по имени Аннаэль Шимони, страдающая аутизмом и много лет проведшая в полном молчании, рассказывает при помощи облегченной коммуникации о причинах своей болезни и о своем желании помочь родным приблизиться к Богу и исполнить свое предназначение.
– Позволю себе проявить здесь скепсис, – прервал его Ноам.
Ави пожал плечами.
– Что, Ави? Неужели ты в это веришь?
– А это уже вторая сторона вопроса: во что я верю. Потому что мы действительно можем свести эту тему к вопросам веры. Хочешь спросить, верующий ли я? Да. Я верю в некую высшую силу. Я каждый день ощущаю эту силу на улицах города. Называется ли эта сила Богом? Не знаю. Но, если оставить в стороне веру, всякий любознательный и духовно развитый человек в какой-то момент задается такими вопросами. Перефразируя Декарта: я любознателен, значит, я стараюсь понять; я стараюсь понять, значит, я сомневаюсь. Я сомневаюсь… э-э-э… значит, я верю, пусть частично, в то, что все в этом мире не может сводиться к одним научным теориям, которые на данный момент объяснили лишь ничтожную часть того, как устроен и действует наш мир. Короче, если что-то оказывается выше моего понимания, это вовсе не означает, что я должен это отбрасывать напрочь. В конце концов до Галилея было так же ненормально думать, что Земля вращается вокруг Солнца.
– Ну, это просто красивые слова.
– Возможно. Но тогда что ты, такой закоренелый рационалист, тут делаешь? Ты приехал получить ответы на свои вопросы – и не к кому-нибудь, а к девочке-прорицательнице, ведь так?
Ноам почувствовал, что попался, и махнул рукой.
– Скажем так: пойти по этому пути меня заставило некое стечение обстоятельств, – проговорил он. – Все началось с психотерапевта, которой я полностью доверяю, и вот…
– С психотерапевта? – насмешливо перебил его Ави. – Еще совсем недавно психотерапия считалась сплошным надувательством.
– Ладно, продолжим. Расскажи мне об этих новых пророках.
– Когда у некоторых детей открылись сверхъестественные способности, многие – верующие или просто суеверные люди – стали ходить к ним за ответами, как раньше ходили к каббалистам или ясновидящим. Дети принимали посетителей, давали советы, говорили, каким путем им следует идти, чтобы вновь обрести душевное равновесие, укрепить веру, добиться успеха в жизни, сделать правильный выбор. Но этому воспротивились сразу с двух сторон.
– Психологи?
– Да. Вернее, ученые вообще. Они провели серию экспериментов, доказывавших, по их словам, что на самом деле с посетителями общаются не аутисты, а помощники и что исключительным знанием обладают не психически больные люди, а те, кто водит их пальцами.
– Неприятный оборот для сторонников этой методики.
– Разумеется, они стали защищаться и оспаривать правомочность этих экспериментов. Но направлению в целом все же был нанесен удар. Вторыми, кто выступил против, здесь, в Израиле, стали раввины. Эти не оспаривали результаты, а воспротивились тому, как используются знания аутистов. Они ссылались на то, что Тора запрещает проявлять к кому-либо благоговение, подобное тому, с каким относились к прорицателям посетители, как запрещает и предсказания судьбы в любой форме. Эксперименты были остановлены, консультации запрещены.
– И что же, облегченная коммуникация исчезла?
– Нет, но для нее настали не лучшие времена. Методику продолжают применять, разные общества борются за ее признание. В Институте Вейценберга она по-прежнему используется для общения с аутистами, но посетителей к ним больше не допускают. И по-моему, это не так уж плохо, потому что использование этих детей в качестве каких-то инструментов производило тяжелое впечатление. Ну, ты-то особа привилегированная.
– Привилегированная? Я чувствую себя не привилегированным, а сумасшедшим, оттого что жду чего-то от этого свидания.
– Такой у тебя путь. Ладно, ешь. А то ты только слушаешь меня. На завтра я запланировал для тебя довольно насыщенную программу.
* * *Они закончили ужин, и Ави отвез Ноама обратно в отель. Оставшись один в номере и глядя в окно на огни священного города, Ноам думал о том, что рассказал ему гид. В голове у него, перебивая друг друга, звучали два голоса. Первый, насмешливый, велел ему отказаться от этой встречи и возвращаться домой к нормальной жизни. Второй, более вкрадчивый, почти фальшивый, нашептывал, что ответ на волнующие его вопросы наверняка существует где-то совсем близко, на одной из улиц этого таинственного города.
* * *Ави был неистощим на рассказы, так что изливавшиеся из него потоки слов в конце концов утомили Ноама. Чем ближе был час свидания, назначенного ему в Институте Вейценберга, тем рассеяннее он слушал гида.
Гуляя по центру Старого города, в еврейском квартале, они прошли по узкой, вымощенной булыжником улочке и оказались на площади Хурва. Здесь, в двух шагах от Стены плача, отдыхали многочисленные туристы, утоляя жажду прохладительными напитками, а голод – сэндвичами, которые продавали в соседних кафе. Ноам предложил передохнуть, и они присели на парапет. В этот момент из подворотни выбежала стайка ребятишек. Их смех и крики привлекли внимание Ноама. Черные одежды, белые рубашки, на головах ермолки, развевающиеся на бегу длинные пейсы – они являли собой еще одну живую и очень живописную иллюстрацию к истории Иерусалима.
– Какие… смешные, – сказал Ноам и тут же пожалел о пошлости своего замечания.
– Они удивительные, – ответил Ави, по-своему оценивая сцену. – Они живут в XXI веке, но по законам, которые действовали две тысячи лет назад. Они дети, тем не менее вся их жизнь посвящена учебе. Многие в четыре года уже умеют читать и писать. В пять лет они знают наизусть целые куски из Торы. В шесть могут их толковать.
– И все же… они лишены всего, что так любят дети их возраста.
Это замечание, казалось, глубоко разочаровало Ави.
– Что означает это твое «всё»? Игровая приставка? Плазменная панель? Сериалы, где каждые пять минут кого-нибудь «мочат»? Кроссовки за сто баксов, сшитые голодными детьми?
– Нет, я хотел сказать… детство. Если они столько времени учатся…
– Они показались тебе грустными? – перебил его Ави. – Смотри, как они смеются, как веселятся! Учеба для них – это игра, удовольствие. Всё у них есть! По крайней мере, у большинства из них. Любовь родителей, уважение – в том числе и к их учености.
– Но ведь есть еще остальной мир, путешествия, знакомство с другими культурами.
– Задумайся над тем, что ты только что сказал. А теперь подумай о своих близких, там, в их искусственном раю. Ты можешь поклясться, что они счастливее вот этих ребят? Да ты сам: тебе ведь доступны все радости современной цивилизации. Можешь ты утверждать, что они пошли тебе на пользу, обогатили тебя, сделали счастливым? Ты, Ноам, смотришь на жизнь тех, кто живет иными ценностями, глазами туриста – вот в чем загвоздка.
Ноам кивнул.
– Ты прав. Мы там, на Западе, вечно считаем, что наш образ жизни – это пример для всех остальных.
Один из мальчишек подошел к Ноаму и встал перед ним. Зеленые живые глаза занимали непомерно много места на его личике с белой, почти прозрачной кожей. Он произнес что-то на иврите. Ноам улыбнулся, чтобы показать ему свою симпатию и пояснить, что он не понимает.
За него ответил Ави.
– Что он спросил? – поинтересовался Ноам.
– Из какой ты страны.
Мальчик снова что-то сказал.
– Он говорит, что его бабушка и дедушка жили и умерли во Франции.
Ноам не решился его расспрашивать и только изобразил на лице сожаление.
Мальчик продолжил его разглядывать, затем опять что-то спросил.
– Он спрашивает, почему ты не веришь в Бога, – перевел Ави и едва заметно улыбнулся.
– Откуда он знает?
Мальчик не стал дожидаться перевода.
– Он говорит, что у тебя грустные глаза.
Ави немного помедлил.
– Как будто ты уже умер, – добавил он наконец.
Эти слова задели Ноама, но он предпочел не показывать этого.
– Спроси его, что они проходили сегодня.
Ави улыбнулся.
– Тебе известна эта практика?
– Я знаю о ней от Авроры, а она – от тебя, – пояснил Ноам.
– Что, рационалист, хочешь поиграть с судьбой?
– Спроси, пожалуйста.
– Ну, если тебе так хочется.
Ави спросил.
Мальчик произнес в ответ несколько длинных фраз и подождал, пока Ави переведет их.
– Он говорит, что у тебя грустные глаза.
Ави немного помедлил.
– Как будто ты уже умер, – добавил он наконец.
Эти слова задели Ноама, но он предпочел не показывать этого.
– Спроси его, что они проходили сегодня.
Ави улыбнулся.
– Тебе известна эта практика?
– Я знаю о ней от Авроры, а она – от тебя, – пояснил Ноам.
– Что, рационалист, хочешь поиграть с судьбой?
– Спроси, пожалуйста.
– Ну, если тебе так хочется.
Ави спросил.
Мальчик произнес в ответ несколько длинных фраз и подождал, пока Ави переведет их.
– Они проходили отрывок про смерть царя Давида, – сказал он.
Ноам вздрогнул.
– И о чем там говорится?
– В Торе приводится диалог между царем Давидом и Богом. Давид просит: «Господи, позволь мне узнать мой конец; какова мера дней моих; могу я узнать, когда умру?» Бог отказывается назвать Давиду дату его смерти, но открывает ему, что это произойдет в субботу. После этого, в одну субботу царь Давид, почувствовав близость конца, стал читать Тору, потому что ангел смерти не может взять душу человека, пока тот читает священный текст – источник жизни. Он читал весь день – не спал, не ел. Когда ему настало время умереть, ангел смерти, чтобы отвлечь Давида от чтения, пошевелил ветви дерева. Тот встал, споткнулся, упал и умер.
Слушая этот рассказ, Ноам окаменел. Отрывок, который пересказал мальчик, был словно про него. Более того, тревога, которую испытывал царь Давид, была его тревогой! Что же это такое: откровение, знак судьбы или просто случайное совпадение?
– Эй! Что с тобой? – воскликнул Ави. – Это история на тебя так подействовала?
– Да. Потому что она перекликается кое с чем, – пояснил он, не вдаваясь в подробности.
Неужели ему придется признать, что этот мальчик – посланник небес и что учение о пророчествах невинных – правда?
– Видишь, в этом городе на все найдется ответ, – со странной улыбкой прошептал Ави.
9
Неприветливая внешность доктора Илана Портмана, его огромный рост, широкие плечи и недовольное выражение лица составляли странный контраст с приятным голосом и изящными манерами. Он тепло встретил Ноама и провел его к себе в кабинет – обшарпанное помещение с разномастной ветхой мебелью. Окно кабинета выходило в сад, где, как успел заметить Ноам, в траве или на скамьях сидели дети – одни или в сопровождении взрослых.
– Линетт Маркюс два года проработала со мной в этом институте, – сказал он. – Удивительная женщина.
– Психологом?
– Не совсем. Она попросила, чтобы я принял ее на общественных началах – изучать облегченную коммуникацию. Она собиралась проработать два месяца, но увлеклась нашими методами, да и детей полюбила. Кроме того, она попала под очарование города и решила углубленно изучать каббалу. Она обладает редкостной тягой к знаниям и бесконечной духовной любознательностью.
– Она сказала вам о цели моего визита?
– Нет. Да мне и не надо этого знать. Она только попросила меня познакомить вас с Сарой.
В этот миг к окну снаружи подошел маленький мальчик с темными кудрями и застыл. Ноаму показалось, что он наблюдает за ними. Илан Портман обернулся и помахал ему, но мальчик никак не отреагировал.
– Ему интересно, кто я такой?
– Возможно. Или он просто разглядывает в стекле свое отражение.
– А почему именно Сара? Я хочу сказать, почему Линетт Маркюс посоветовала мне встретиться именно с этим ребенком?
– Ребенком? – удивился директор. – Нет, Сара была ребенком, когда Линетт работала с нами, а теперь ей уже около шестнадцати. У Линетт и Сары были особые отношения. Они были очень близки и до сих пор поддерживают связь.
– Поддерживают связь? – удивился Ноам.
– Да, Линетт приезжает в институт два-три раза в год и проводит с ней много времени. Ну и по Интернету они тоже общаются.
– При помощи облегченной коммуникации?
– Именно.
– Мне говорили, что теперь консультации запрещены.
– И слава Богу! Это превратилось в сплошное безобразие. И нанесло большой вред нашей методике.
Мальчик за окном прижал ладонь к стеклу. Ноам не раздумывая сделал то же самое.
– У нас тяжелая работа, часто неблагодарная, – продолжал врач. – Иногда мы сомневаемся в том, что делаем. Но бывают и потрясающие моменты. Ну, пойдемте к Саре, она вас ждет.
* * *Внешность Сары не позволяла определить ее возраст. Она сидела, ссутулившись, на кровати, и на первый взгляд могло показаться, что ее спина согнулась под тяжестью прожитых лет. Но лицо, хотя и совершенно безжизненное, выдавало ее молодость. Слегка раскачиваясь взад-вперед, она не отрывала взгляда от рисунков на противоположной стене.
– Здравствуй, Сара, – сказал Илан Портман. – Твой гость приехал.
Девушка не выказала ни малейшей реакции.
– Здравствуйте, – прошептал Ноам, внезапно разволновавшись.
– Я тебе уже говорил: его прислала твоя подруга – Линетт.
Девушка стала раскачиваться чуть быстрее.
– Я оставлю вас вдвоем, – сказал директор.
Ноаму было страшно оставаться с юной аутисткой один на один. Что он будет с ней делать? Что говорить? Как они будут общаться?
Доктор Портман заметил его смятение и поспешил его успокоить.
– Вы сами будете говорить, расскажете, зачем приехали. Через несколько минут к вам подойдет ассистентка, чтобы наладить между вами контакт. Не стесняйтесь, говорите так, как будто беседуете с другом. Она все слышит, все понимает.
И он вышел из комнаты. Какое-то время Ноам молчал, не зная, сесть ему или остаться стоять и с чего начать разговор. И какой тон выбрать? Уж точно не покровительственный.
Ноаму показалось, что в молчании Сары кроется какая-то напряженность. Или, вернее, ожидание. Тогда он схватил стул, сел напротив нее, прокашлялся и начал.
– Должен тебе признаться, что чувствую себя довольно неловко. Я позволил себе обратиться к тебе на ты, надеюсь, это не покажется тебе обидным… Я никогда еще не был в такой ситуации. И, если уж совсем откровенно, я не уверен, что ты сможешь мне помочь. Я довольно скептически настроен в отношении всего, что мне рассказали о… обо всем этом и о твоей способности давать советы. Но я не мог поступить иначе, я должен был приехать и все прояснить. Вот мне надо было все это сказать, чтобы между нами не было неясностей и мы могли спокойно начать наш… разговор.
Сара оставалась бесстрастной.
– Я приехал, чтобы задать тебе один вопрос. Который покажется тебе очень странным. Хотя, если подумать, странным он тебе вовсе не покажется, потому что в свое время к тебе приходило множество таких же потерянных людей, как и я. Но прежде чем задать его тебе, я должен рассказать свою историю. Ну, не всю историю, конечно, а только те события, от которых я так растерялся и благодаря которым я познакомился с твоей подругой, Линетт Маркюс.
Он начал свой рассказ с того, что за последние годы постепенно привело его в это состояние полной безнадежности. О своем вечном душевном разладе, о преследовавших его мыслях о смерти, о словах Анны и старого проповедника, о своей неспособности думать о будущем.
– Ну, думаю, теперь ты знаешь все. Так вот мой вопрос: скажи, моя племянница сказала правду? И если это так… когда я умру?
Раскачивания Сары стали заметнее, она будто погрузилась в раздумье, о глубине которого по ее лицу ничего нельзя было понять.
Минута прошла в тяжелом молчании, а затем в комнату вошла женщина лет тридцати в джинсах и старой футболке с логотипом института.
– Ого! Как я вовремя! – воскликнула она, заметив волнение Сары.
Она раскрыла висевшую у нее на плече сумку, достала оттуда ноутбук и подключила его к монитору, стоявшему перед Ноамом.
– Здравствуйте, меня зовут Виржини, – сказала она и протянула ему руку, пока компьютер загружался. – Я работаю с доктором Портманом и в некотором роде служу Саре переводчиком.
Она поставила ноутбук перед девушкой, взяла ее руки в свои и положила их на клавиатуру.
– Вы знаете, как происходит такое общение? – спросила она Ноама.
– Да, мне рассказали.
– Прекрасно. Тогда я кладу свои руки на ее. И, прислушиваясь к импульсам, которые она мне сообщает, буду помогать ей писать. Ну, давай, дорогая, я тебя слушаю.
Виржини закрыла глаза, чтобы сосредоточиться. Указательные пальцы Сары принялись стучать по клавишам компьютера.
И Ноам увидел ее слова.
Здравствуйте, господин Бомон.
«Откуда она узнала его фамилию?» – всполошился было Ноам, но тут же взял себя в руки. Ей могли сообщить ее доктор Портман или даже Линетт Маркюс. Не надо так волноваться по пустякам.
Вам уже давно пора было прийти ко мне. Я буду обращаться к вам на вы из уважения к вашему возрасту.
Пальцы Виржини медленно перемещались над клавиатурой.
Ваши вопросы правомерны.
Осознание того, что наше присутствие на земле конечно, есть первое условие, позволяющее понять смысл этого присутствия. Но вы еще не достигли этого состояния. Наоборот, мысль о смерти мешает вам жить.