Приходящая медсестра была близким человеком и одновременно очень далеким. Ни за первый, ни за все последующие годы Лена так и не узнала, что творится в Валиной душе, как она проводит свободное время, есть ли у нее друзья. Они не стали подругами, хотя оказались ровесницами. Все попытки Лены приблизиться, поговорить по душам, посплетничать натыкались на Валину пуленепробиваемую защиту. Как будто та выросла в английском пансионе, где девочек с детства приучали молчать и держать лицо. За десять лет Лена узнала не так много, по крупицам собирая подробности. Впрочем, не за десять лет. За первые года четыре. А потом Лена перестала интересоваться – она поправилась окончательно и вышла на работу, Степка пошел в детский сад и ничем не отличался от других детей, заботы захлестнули. Это было нормально. Валя оставалась для Лены человеком, который приходит раз в неделю в десять утра – делает массаж, ставит укол или капельницу, если требуется курс, растирает, разминает и уходит.
– Валюш, мне что-то нехорошо, – говорила Лена. Валя разминала, выворачивала позвоночник, делала укол, и Лена бегала, летала. Валя знала все и даже больше, чем все, – про Степку, про Ленину свекровь, про мужа. Она видела, что муж спит в другой комнате, что Степка опять проворочался всю ночь, а Лена мучилась бессонницей – читала, смотрела сериал.
За эти годы было все – Валя варила бульон и кормила всех с ложечки. Гладила белье, когда Лена не могла встать, и подарила Степке аквариум с золотой рыбкой, которая исполняет желания. Даже когда медсестра была не нужна, Лена просила о визите. Валя стала тем якорем, который давал ощущение стабильности. Точно таким же якорем она сделалась для Анькиной мамы, которой врачи давали максимум полгода, а Валя ее тянула уже третий.
– Тебе нужно замуж, – иногда говорила Лена Вале. Когда становилось очень больно физически и ноги опять становились ватными, было проще говорить, разговаривать, пока Валя давила и мяла икры, стопы.
– Нужно, – отвечала Валя, поддерживая разговор. Она видела, что Лене плохо.
– Давай тебя с кем-нибудь познакомим…
– Давай, – легко соглашалась Валя, понимая, что дальше разговоров дело не пойдет. Боль отступит.
– Тебе нужно родить ребенка. Хотя бы для себя, – говорила Анькина мама Вале.
– Нужно, – не спорила Валя.
– Ты же молодая и красивая, – твердила Лена.
– Да, – соглашалась Валя, хотя не считала себя ни молодой, ни красивой. Как и Лена. Они уже были немолоды. Под сорок.
– У тебя еще есть время, – говорила Лена.
– Есть, – эхом отзывалась Валя.
Лет пять назад Лена заметила, что у Вали блестят глаза. И одеваться она стала по-другому.
– У тебя кто-то появился? – спросила Лена.
– Не знаю, – честно ответила Валя.
– Как это, не знаешь?
– Ну, смотря что ты вкладываешь в понятие – появился.
Валя всегда отвечала такими обтекаемыми фразами. Мол, как хочешь, так и понимай.
Однажды Валя пришла к Лене и чуть не упала прямо в коридоре.
– Что с тобой? – Лена кинулась поднимать, искать нашатырь в аптечке, намочила полотенце. Потом почувствовала запах спиртного. – Ты пила?
– Да, – ответила Валя, поднимаясь. – Водку. Немного. Чтобы в себя прийти. Ничего страшного. Не волнуйся. Я в норме.
Что тогда случилось с Валей, Лена так и не узнала. В разговорах они ни разу не вспоминали этот случай.
В последние года два, наверное, у Вали совсем потухли глаза. Она работала, улыбалась, приходила и уходила. Поздравляла с праздниками, дарила Степке игрушки. Лена догадывалась, что Валя окончила какие-то курсы повышения квалификации, но работу не меняла. Даже не пыталась. И новых клиентов не заводила.
Раз в год Валя уезжала домой, проведать родителей. Это было ее условие – месяц отпуска. В сентябре. Когда у всех начинается рабочая жизнь, когда Валя всем становится нужна. Но пациенты покорно ждали – не искали замену, терпели из последних сил. Знали, что Валя вернется, потому что обещала. Не может не вернуться. Не может всех бросить.
Когда Валя сказала, что собирается домой насовсем и не вернется, в это никто не поверил. Анька звонила Лене и причитала, чтобы та уговорила Валю вернуться. Ведь здесь и работа, и все ее клиенты, и вся жизнь. А там, дома, – что? Огород? Деревня? Ни работы, ни перспектив, ни денег. Лена попросила Валю подумать, не рубить сплеча. Анька чудом разузнала телефон Валиной клиентки-бабули и добралась до чиновника. Как выяснилось, все Валины пациенты встали единым фронтом – бабуля пообещала прописать Валю в собственной квартире, выделить комнату и относиться как к родной дочери, – чтобы Валя не платила за съемную квартиру, чтобы приходила «домой», а не на постой. Чиновник обещал Вале оформить гражданство, да и вообще все, что она пожелает. Пусть только скажет. Он, как выяснила Анька, предлагал ей даже пойти замуж. Причем не один раз, а трижды. Но Валя отказалась.
– Она сказала, что я пью, – рассказывал чиновник Аньке. – Я ей говорил, что пью, потому что у меня никого нет. Если бы были жена и дети, то не пил бы. Ради них бы и жил. Ей любовь была нужна. А мне она. Чтобы каждый день рядом, под боком. Чтобы я ее видеть мог не раз в неделю. Это разве не любовь? Разве уважение, забота, поддержка – это не любовь?
Анькина мама пошла на крайние меры – заявила Вале, что если она уедет, то она, мама, точно умрет. А мальчик с ДЦП нарисовал для Вали картинку и попросил, чтобы она «пришла завтра» – у этого мальчика было только два дня в неделе – сегодня с мамой и завтра с Валей. Но даже это Валю не остановило. Она уехала. Все работодатели заявили в один голос, что будут ее ждать. Как всегда после отпуска. И не будут искать замену, даже если она вернется через два, три месяца, полгода.
Прошло полгода. Валя не вернулась. Анька развила бурную деятельность и нашла семейную пару, с которой Валя снимала в доле крохотную комнатку в квартире. Анька попросила сообщать ей, если Валя выйдет на связь. Семейная пара показала вещи, которые медсестра оставила, чтобы забрать позднее, – пальто, шубу, пылесос, постельное белье. И Анька обзвонила всех Валиных пациентов и сказала, что Валя вернется. Обязательно. Вещи-то здесь.
Лена чувствовала себя виноватой. Так уж совпало, что они с Валей родились с разницей в один день. И каждый год поздравляли друг друга совместно. Лена дарила Вале подарок, а Валя вручала свой. Но на этот раз Лена уехала с мужем и Степкой отдыхать и лишь спустя месяц вспомнила, что так и не поздравила Валю. Впрочем, Валя тоже не проявилась. Жизнь продолжалась. Анька нашла для мамы новую сиделку, которой та была очень недовольна – все делала не так, не так, как Валя. К одинокой бабуле приехала внучка, и та была счастлива без всякого массажа лица. Мама мальчика с ДЦП ходила в новую клинику, с современными технологиями, где ее мальчик начал ходить с помощью хитроумных устройств. Лена вынуждена была признать, что может обойтись без массажа. Степка рос, слава богу, здоровым. Чиновник собирался жениться на собственной секретарше.
Все шло своим чередом, и про Валю вспоминали от случая к случаю. Когда Лена пришла в гости к Аньке, ее мама решительно заявила, что не ожидала такого от Вали – вот раньше, в былые годы, работу так не бросали, а несли ответственность. Анька тоже пришла к выводу, что Валя совершила несусветную глупость – лишиться всего, чтобы кормиться с огорода? А зимой? Лапу сосать? И ладно бы уезжала за новой жизнью, к мужчине, так нет же.
– У нее ничего здесь не было. Пятнадцать лет в столице, и ничего, – сказала Лена.
– Сама виновата. Не воспользовалась случаем, – отрезала Анька. – Кто хочет, тот устраивается. А как она будет жить дальше?
– Мне ее не хватает, – призналась Лена.
– Мне тоже, – поддержала Анькина мама. – Надо узнать, все ли у нее хорошо.
– Хорошо, узнаю, – буркнула Анька.
То, что выяснилось, стало для Лены потрясением. Она ведь считала, что они с Валей – близкие люди, если не родные, то уж точно не посторонние. И даже сочла произошедшее предательством – ведь можно было объяснить, сказать по-человечески. Неужели не поняли бы?
Валины родители жили в деревне – двадцать километров от райцентра. Все заработанные деньги Валя тратила на дом – латала крышу, ремонтировала крыльцо, устанавливала забор. Но деньги уходили в песок – дом все равно рушился на глазах. Проще было все снести и поставить новый. Но это уже другие деньги. Валина мама, когда дочь приехала в отпуск, призналась, что больше не может. Сил нет справляться с отцом. Они были женаты сорок пять лет, и у мамы кончилось терпение. Отец в свои семьдесят шесть стал невыносим до такой степени, что мама перестала с ним разговаривать. Вообще. В принципе.
Валя посмотрела на свою старенькую маму, которая всегда была боевой, поджарой, деятельной, и заплакала. Потому что мама больше не была ни боевой, ни деятельной. Она сидела, сложив руки на коленях, и говорила, что не может, сил нет никаких. Тогда Валя приняла решение остаться и присматривать за родителями. Ведь ее ничто не держало. Точнее, родители перевешивали все якоря.
Валя посмотрела на свою старенькую маму, которая всегда была боевой, поджарой, деятельной, и заплакала. Потому что мама больше не была ни боевой, ни деятельной. Она сидела, сложив руки на коленях, и говорила, что не может, сил нет никаких. Тогда Валя приняла решение остаться и присматривать за родителями. Ведь ее ничто не держало. Точнее, родители перевешивали все якоря.
– Я останусь, – пообещала Валя. – Не волнуйся, я буду рядом.
Мама обрадовалась и начала строить планы на будущее – как подлатают крыльцо, как посадят еще одну грядку с картошкой, подвяжут помидоры, сделают теплицу и ничего, проживут. А работать можно и в городе. Работа ведь найдется.
Валя кивнула.
– Только бы тебе замуж успеть выйти. Может, здесь хорошего человека встретишь, раз уж там не встретила. И родить еще не поздно. – Мама как-то странно посмотрела на Валю.
– Мама, что с тобой?
– Все хорошо, теперь все хорошо, – сказала мама, но Валя уже ничего не понимала. Она видела, что мама не может встать и странно улыбается.
Врачи потом сказали, что если бы маму привезли в городскую больницу пораньше, то можно было бы еще что-то сделать. Но сейчас остается только ждать. Инфаркт.
– Какие нужны лекарства? – спросила Валя у врача.
Тот продиктовал.
– Только покупайте на один день. Не больше, – сказал он.
– Почему? – не поняла Валя.
– Зачем вам тратить деньги? Они у вас лишние, что ли? – пожал плечами врач.
Валя кричала в коридоре, что не даст похоронить маму, что за ее жизнь нужно бороться, поэтому она купит столько лекарств, сколько потребуется. На годы вперед.
Каждый день Валя ездила к маме в больницу. Вставала в четыре утра и ехала. Все скопленные деньги ушли на лекарства, даже на автобус не хватало. Спасибо, сосед отдал старый велосипед. На нем Валя и ездила к маме – двадцать километров в одну сторону, двадцать назад. Потом копалась в огороде, готовила ужин, кормила отца, стирала, гладила. И утром привязывала пакет с кастрюлей, в которой был бульон, к велосипеду и отправлялась к маме.
– От нее ничего не осталось, – рассказывала женщина, с которой Валя когда-то снимала квартиру. Муж кивал. Они выходили на связь по скайпу, чтобы обсудить, как переправить Валины вещи. Валя попросила продать все, что можно, и прислать деньги. Вещи ей были не нужны.
– Она и так была худая, а сейчас вообще кожа да кости.
– Так отмахай сорок километров на велике, я на тебя посмотрю, – сказал ее муж и выругался.
– Давайте мы соберем деньги и отправим, – предложила Анька, но Валина соседка покачала головой:
– Нет, она запретила просить у бывших пациентов. Не хотела, чтобы кто-то знал.
– Гордая. Дурная и гордая. – Соседкин муж снова выругался.
– Так что же делать? – Анька не унималась.
Супруги пожали плечами.
– Она себя винит, – заплакала соседка.
Анька начала кричать, доказывать, что Валя не права, а Лена поняла, что имела в виду Валя. Да, она стала спусковым механизмом. Так бывает – человек держится, пока он нужен, или пока нужно выживать, или если больше ни на кого нет надежды. А стоит только принять, что все, можно отдохнуть, есть на кого переложить ответственность, наступает конец. Пока Валя работала и приезжала только в отпуск, мама не могла позволить себе болеть. А когда дочь оказалась рядом, организм расслабился. Механизм выживания больше не был нужен. Валя верила в эту теорию и когда-то излагала ее Лене. И правда: Лена вставала, училась ходить, держалась зубами – и даже не кашлянула. И так много лет. Когда Степка пошел в детский сад и дал сдачи обидчику – то есть стал самостоятельным, Лена заболела жестоким гриппом. Таким тяжелым, что Валя приезжала и в субботу.
– Это потому, что все хорошо и ты отпустила ситуацию. Тебе больше не нужно бояться за сына. Вот ты и слегла, – говорила Валя, делая очередной укол.
Впрочем, не укол был самым главным. Валя помогала не только делом, но и словом. И все у нее получалось легко и споро – она могла сварить суп, нажарить котлет, пока Лена дышала над ингалятором. Нет, Валя не была медсестрой. Она была нянькой. Для больных, одиноких, уставших людей, которые на один день становились ее семьей.
– Я не понимаю, почему она мне не сказала! – продолжала возмущаться Анька. – Ведь я ей не чужая!
– И мне она не чужая, я познакомилась с ней раньше тебя, но и мне она ничего не сказала.
– А мы с ней жили под одной крышей! Все праздники вместе справляли! – опять заплакала соседка.
– И что будем делать? – Аньке, как всегда, непременно нужно было что-то предпринять.
Она предложила собрать Валины вещи и переправить в город. Вале останется только забрать чемоданы. А в один из них Анька предложила положить конверт с деньгами.
– Она не приедет, – позвонила Анька Лене через неделю. – Валя сказала, что не сможет приехать на вокзал и ей не на чем забрать чемоданы. На велосипеде она их не довезет. Ну что с ней делать? Один раз можно было взять такси? Или сесть в автобус? Там наверняка ходят автобусы! Ну почему она отказывается? Я не понимаю! Не о себе, о родителях бы подумала!
– А ты знаешь, почему она переехала? Пятнадцать лет назад? – спросила у подруги Лена.
– Нет, не знаю, а какая разница? Надо же думать о том, что будет завтра!
Это был один из откровенных разговоров. Всего их было сколько? Два, три? Не больше. Тогда они только начали «работать». Валя рассказала, что приехала, потому что не смогла простить предательство близкого человека.
– И что же он сделал? – спросила Лена.
И Валя рассказала. Не все – о несказанном Лена догадалась. Валя работала медсестрой в городской больнице. Пациенты и врачи ее любили – у нее были чуткие пальцы, которые ощущали самую тонкую и убегающую вену. И неплохая, да что там говорить, отличная память. При этом она умела молчать и слушать. И быть нужной в тот момент, когда это действительно необходимо. Валя не была склонна к истерикам, нерешительности – в работе она была идеальным роботом с прекрасной чуткой душой – совершенно уникальное сочетание.
Только при одном враче Валя теряла все свои навыки – хирурге Семене Михайловиче. Она была в него влюблена – в его руки, глаза, в его походку, голос. Нет, это были не влюбленность, не поклонение и не преклонение, а любовь, настоящая, человеческая любовь, страсть. Валя не могла дышать в присутствии Семена Михайловича. Она не могла двигаться. Таким отупляющим, обволакивающим было это чувство. Семен Михайлович часто просил Валю ему помочь. И медсестра не понимала, как он может доверить ей даже салфетки – ведь она не делает при нем и половины из того, что умеет.
Семен Михайлович называл ее «деточка», что было вполне уместно – ему было пятьдесят, ей – двадцать три. Она никого так не любила, никогда не испытывала таких чувств. И для нее он не был старым, непривлекательным, лысым, толстым, дедом двух внуков, глубоко и давно состоявшим в счастливом браке. А ведь, говоря откровенно, Семен Михайлович выглядел старше своих лет, переживал по поводу своего внушительного брюшка, которое требовало дополнительной дырки в ремне. Впрочем, свою непривлекательность он с лихвой покрывал обаянием. Все проблемы в семейной жизни, ревность, расставания, бурные чувства остались для него в прошлом – милом, прекрасном прошлом, оставившем сладкое послевкусие. Нет, Семен Михайлович уж точно не был святым. Он был хорошим врачом, может, даже блестящим. И он прекрасно видел, как Валя краснеет, чувствовал ее учащенный пульс, когда брал ее за руку и трогал ледяные пальцы. Он знал, что если захочет, то может позволить себе интрижку. И даже был горд тем, что еще способен вызывать такие эмоции у молоденьких девушек. Что уж говорить – ему это льстило. Очень льстило.
Это было один раз. Всего один раз. После пирушки в больнице. Все были изрядно пьяны. И Семен Михайлович не сдержался. Впрочем, Валя и не сопротивлялась. Она не была девственницей или столь наивной, чтобы не знать, к чему все это приведет. А Семен Михайлович надеялся, что утром, на следующий день, все будет как раньше. Что это мгновение останется мгновением. Только и всего.
Так и было – Валя оставалась безупречным роботом, верной медсестрой и не позволяла себе лишнего. Ни единого слова. И Семен Михайлович, поначалу расслабившись и выдохнув, решил поиграть в рыцаря и добился для Вали невозможного – перевода в столичную престижную клинику, к своему бывшему ученику. Для Вали открывались удивительные перспективы, о чем он ей и сообщил. Опять же, великодушно взял на себя расходы на «первое время» – положил на стол конверт с деньгами: на квартиру, на еду. Нет, это не в долг, а вклад в будущее современной медицины – ведь ей нужен такой персонал.
Семен Михайлович был очень горд собой и считал, что все придумал идеально. Сделал доброе дело, а заодно убрал с глаз долой возможную неприятность и проблему. Так что все остались только в выигрыше. Валя не взяла деньги, но уехала. Только о том, что она так и не пришла в столичную больницу, Семен Михайлович узнал спустя полгода – позвонил его бывший ученик поздравить с днем рождения и спросил, где та замечательная медсестра, которую они так и не дождались. У Семена Михайловича затряслись руки. Никто в больнице не знал, куда делась Валя. Она ни с кем не поддерживала связь. Никто не знал ее нового адреса. Подтвердилось только одно – Валя уехала.