Но не тут-то было – на пороге появился Алексис, который объявил, что поймал специально для мамы «детей каракатицы», «ребенка осьминога» и она непременно должна купить у него все это несчастное потомство. Мама сказала, что детенышей она готовить не умеет и готова купить только анчоусов. Однако Алексис обиделся и сказал, что мама никогда в жизни не видела таких прекрасных детей каракатицы и он не уедет, пока мама на них не посмотрит. Мы опять стройной колонной двинулись по дорожке. Каракатица очень понравилась тете Наташе, которая сказала, что всю жизнь мечтала ее попробовать, и вот ее мечта, можно сказать, сбылась – будет что рассказать родственникам, и Алексис немедленно отсыпал в пакет килограмм. Осьминога мама взяла по моей настоятельной просьбе – я хотел увидеть, где у него находятся чернила и как его нужно разделывать. Анчоусов мама купила, как и собиралась. Все это происходило под рев Симы, которой было жаль детенышей и она очень боялась рыбы. Даже непонятно, отчего она больше рыдала – от жалости или от страха.
– А как их готовить? – спросила мама у рыбака.
– Детей каракатицы можно есть сырыми! – воскликнул Алексис и причмокнул от удовольствия. – Просто помыть и пожарить! Ничего не надо! Чистить не надо!
Через час мама с ужасом смотрела, как ее кулинарный шедевр превращается на сковородке в синее месиво. У детей каракатицы оказался во внутренностях солидный и вовсе не детский запас чернил. Есть их никто не отважился, хотя я и убеждал всех, что чернила вполне съедобные и вообще это деликатес. Но, пока я разглагольствовал, мама позвонила Василию в пиццерию и отправила меня за едой. Василий долго смеялся, когда мама рассказала ему про неудачно пожаренных детей.
В десять утра петухи откукарекали не хуже церковного колокола. Мама заявила, что птица наверняка некормленая, поэтому и орет. И если так будет продолжаться дальше, то она за себя не отвечает. От неминуемой гибели птиц спасло только то, что мы ушли на пляж. Но после обеда – а мама любила Грецию именно за святое соблюдение часов сиесты – очнулись соседи. Они совершенно не собирались спать – дети начали играть в футбол, йоги по соседству, большинство из которых опять оказались женщинами, ругались: они не могли поделить главного йога – мужчину средних лет. Мама, злая, как сто собак, вышла на террасу и за пять минут установила причину скандала.
– На каком языке они говорят? – недоумевал папа, который по нескольким словам мог определить любой из существующих языков на планете, за исключением совсем уж редких.
– Тихо, – одернула его мама, продолжая наблюдать за разыгрывающейся на соседнем участке драмой. Папа ушел страдать, поскольку не смог определить язык, который, как опять оказалось, прекрасно понимала мама.
Как сообщила мама тете Наташе, йог-учитель дал частный урок одной из подопечных йогинь, чего не имел права делать. Так считали остальные женщины. Они тоже хотели получить свой частный урок, но учитель сказал, что сегодня будет только общее занятие. И остальные женщины хотели узнать, что такого прекрасного и удивительного было в той первой женщине, которая была осчастливлена частным уроком. А ведь с виду – тихоня. Да и страшная. А все туда же. Решила мужика захватить, пока остальные не проснулись. Так если бы они знали, что так будет, они бы спать не легли ни за что. Прыткой даме было решено объявить порицание и бойкот, а за внимание учителя женщины решили биться не на жизнь, а на смерть. И искать пути к сердцу через желудок, через асаны и все остальное.
– Надо переезжать, – заявила мама, вернувшись в дом, – они нам жизни не дадут.
– Откуда они? – спросил папа.
– Из Македонии, откуда же еще! – удивилась мама, как будто это было с самого начала очевидно как ясный день.
– Нам еще долго жить. Уедут эти, приедут другие – тихие. Давай не будем переезжать, – попросил папа.
– Вообще-то я хотела присоединиться к их занятиям. Йога – это очень полезно для здоровья, – сказала тетя Наташа, которую рассказ мамы поразил в самое сердце, и она тоже готова была вступить на тропу войны за йога.
– Хорошо, – сказала мама, – можете оставаться. А я перееду. – И в этот момент петухи опять закукарекали.
Папа по настоянию мамы написал Эмме письмо с деликатнейшим вопросом, нет ли у нее в запасе еще одного дома, вдалеке не только от церкви, но и от петухов, индюков и йогов. Эмма ответила незамедлительно – да, есть, безусловно, буквально на соседней улице, но не один, а два маленьких.
– Напиши, что мы переезжаем незамедлительно! – обрадовалась мама. – Буду жить одна! Ура!
Папа буркнул, что маме в любом случае придется жить с ним, поскольку он – муж, места в маленьком доме на всех не хватит, и это совершенно неудобно. Мама его не слушала. Она выскочила на террасу и по-русски рассказала соседским детям, что с ними сделает, если они немедленно не прекратят вопить и терзать качели. Дети понимали маму без переводчика.
На сей раз мы переезжали все вместе. Чтобы снова не паковать чемоданы, мама с тетей Наташей переносили вещи на руках – сколько поместится в охапке. Дядя Боря с папой и со мной отвечали за перенос книг, игрушек, пустых сумок и всего остального.
– А это что? – Мама столкнулась с тетей Наташей на дорожке. Та в тазике переносила продукты.
– Хороший нож, нормальная терка, тарелка для Симы, но она еще из предыдущего дома. – Тетя Наташа поставила тазик и показывала маме то, что плохо лежало в двух домах: – А вот это – хорошая гладильная доска, тут прищепки, не оставлять же. Еще я взяла плед – очень удобный, большой. И думаю, нужно забрать овощечистку.
Мама махнула рукой, решив не спорить. Мне кажется, тетя Наташа обошла все два дома, собирая самые хорошие и нужные вещи. Но когда мама увидела дядю Борю, который решил перетащить в новый дом телевизор, она не выдержала.
– Нет, это мы не возьмем, – заявила мама.
– Тот меньше, – попытался уговорить ее дядя Боря.
– Нет. Перед людьми неудобно.
А то, что тетя Наташа забрала самые острые ножи, поживилась сковородками и прихватила кастрюлю на всякий случай – это перед людьми удобно!
Мы переехали. Было решено, что папа с мамой будут жить в одном домике. А мы в другом. Я уже привык таскать за собой раскладушку, так что мне было все равно. Сима с первого дня спала с тетей Наташей, так что ей тоже было все равно. Дядя Боря устроился на диванчике в гостиной. Готовить и есть было решено в мамином и папином домике, что противоречило всякой логике, поскольку нас было больше. Но мама сказала, что наконец-то будет готовить спокойно.
Когда мы перетащили все вещи и разложили их по местам, когда мама уже наслаждалась одиночеством, поскольку папа решил только ночевать с мамой, а все время проводить в нашем доме, чтобы играть со мной и Симой, когда мама сказала, что сбылась ее мечта, на пороге появилась Финита.
– Три дэйз финита? – спросила домработница, как будто речь шла о конце света через три дня.
– Ноу, – отрезала мама.
Домработница не знала, что и думать. Ее было жалко. Она, наверное, ожидала увидеть совсем других гостей, а снова наткнулась на нас. Финита чуть не плакала. Она даже закрыла дверь и снова ее открыла, ожидая, наверное, что мы испаримся. И повторила этот трюк трижды. Но мы не исчезали.
Мама тоже не ожидала увидеть Финиту, поскольку втайне рассчитывала на другую домработницу. Но, видимо, Финита монополизировала бизнес и отвечала за все дома в округе.
Домработница начала причитать и быстро-быстро что-то говорить. Мы ничего не могли понять.
– Она говорит, что теперь не может понять свой график. Она должна была убирать здесь сегодня, но если мы только заселились, то она придет через три дня. Еще она спрашивает, не переедем ли мы назад и менять ли ей белье. Ведь если мы завтра переедем обратно, белье менять еще не положено. Не могу. Какая же бестолковая! Ну что здесь непонятного? Обычная ситуация! – перевела нам мама содержание причитаний домработницы.
Но Финита продолжала возмущаться. Я разобрал только «капут», «агиос (святой) Спиридон» и «маньяна».
Как и следовало ожидать, жить в разных домах оказалось неудобно, и мама продолжала страдать от бессонницы. До этого она заставила нас с папой перетащить тумбочки из дома в дом, поменяться подушками и мебелью, которая стояла на террасе. Часть продуктов осталась в нашем доме, и маме с утра приходилось бегать туда-сюда, чтобы приготовить яичницу. Папа сидел у нас в кресле и отказывался идти в свой дом. Таким образом, в доме, который был рассчитан на двоих, жили пятеро. А мама возмущалась, почему ее все бросили, и теперь она страдает не от шума, а от одиночества. На нее потолок, видишь ли, давит. До этого ничего не давило. А тут вдруг задавило.
А еще они поругались. Папа, пользуясь тем, что мы жили в другом помещении, выставлял кондиционер в «своем» доме на 18 градусов. Ему очень нравилась именно такая температура. Мама ворвалась к нам, забрала плед, который тетя Наташа «ныкнула» из прежнего дома, и убежала назад. Чтобы согреться, мама выходила в пледе на улицу, где стойко держалась температура плюс тридцать, и отогревалась. Потом ныряла назад, в дом. Папа отказывался делать температуру выше, поскольку до этого мама шантажировала его нами, детьми, которые непременно должны заболеть, а сейчас было некем. И папа наслаждался прохладой, а мама стояла на веранде в теплом кардигане тети Наташи (который та брала всегда и везде, даже я его помню с ее прошлого приезда), шерстяных носках дяди Бори (тетя Наташа считала, что без шерстяных носков дядя Боря не проживет) и пледе и не могла согреться. Папа же строго следил за тем, чтобы температура в доме не поднималась ни на градус.
А еще они поругались. Папа, пользуясь тем, что мы жили в другом помещении, выставлял кондиционер в «своем» доме на 18 градусов. Ему очень нравилась именно такая температура. Мама ворвалась к нам, забрала плед, который тетя Наташа «ныкнула» из прежнего дома, и убежала назад. Чтобы согреться, мама выходила в пледе на улицу, где стойко держалась температура плюс тридцать, и отогревалась. Потом ныряла назад, в дом. Папа отказывался делать температуру выше, поскольку до этого мама шантажировала его нами, детьми, которые непременно должны заболеть, а сейчас было некем. И папа наслаждался прохладой, а мама стояла на веранде в теплом кардигане тети Наташи (который та брала всегда и везде, даже я его помню с ее прошлого приезда), шерстяных носках дяди Бори (тетя Наташа считала, что без шерстяных носков дядя Боря не проживет) и пледе и не могла согреться. Папа же строго следил за тем, чтобы температура в доме не поднималась ни на градус.
– Мне в холоде лучше работается, – говорил он.
– Ты же в отпуске! – возмущалась мама и пыталась найти компромисс.
– Дверь! – кричал папа, стоило маме тайком приоткрыть входную дверь, чтобы впустить теплый воздух с улицы.
Мама закрывала дверь и открывала раскаленные солнцем ставни окон, устраивая сквозняк.
– Дверь! – снова кричал папа, поскольку от сквозняка входная дверь хлопала так, что даже йоги на своей поляне вздрагивали.
Вот и они от нас начали шарахаться. Что уж говорить о Фините и Алексисе. Финита никак не могла понять, сколько времени мы проживем здесь. А Алексис не знал, куда ему доставлять рыбу. Буквально сегодня он привез рыбу и не смог зайти в наш старый дом – дверь оказалась закрыта. Алексис спешил по остальным заказам, но смог доехать только до перекрестка. Там уже стояла мама, естественно, в ночной рубашке, растрепанная, в папиных шлепках и с Симиной сумкой с жирафиком, в которую она сунула деньги. Мама остановила не только Алексиса, но и еще две машины. И рыбаку пришлось оправдываться, как школьнику за свое поведение. Неужели он не мог спросить у соседей, куда мы переехали? Да ведь все знают! И как он вообще посмел оставить маму – мать семейства – без рыбы! Да! Как он не подумал о детях, которым нужна рыба на обед, иначе они не получат кальций, витамины и здоровое питание? Алексис клятвенно пообещал маме искать ее по всей деревне, пока не найдет. Так мы прожили два дня.
Папа по собственной инициативе написал письмо Эмме, где уже безо всяких реверансов сообщал, что так жить дальше нельзя – наша мама совсем сошла с ума. И он просит, умоляет Эмму о помощи. Вернуть нас в прошлый дом, к йогам, петухам, индюкам. Папа клялся, что больше не потревожит хозяйку ни по какому поводу. Ни за что. Даже если дом рухнет. И это будет последний наш переезд, чего бы это ему ни стоило.
Эмма не могла не согласиться. Она очень симпатизировала нашему папе, но и маму, которая так ценила тишину и порядок, тихих соседей и график уборок, понимала, как никто. Поэтому хозяйка опять пошла нам навстречу. Мы переехали не в прошлый дом, а в тот, который стоял по соседству. Буквально через забор. Но двор и терраса смотрели не на йогов, а выходили в сад с кустами роз. Мама была счастлива. В обмен на любезность мама пообещала сварить для Эммы варенье из розовых лепестков. Но хозяйка написала, что ни секунды не сомневается в маминых талантах и очень признательна за заботу, но выражала осторожное сомнение, что сможет есть варенье из любимых роз ее супруга. И любезно отказывалась от столь щедрого подарка.
На следующий день у нас на террасе появился пакет с инжиром, кабачками и черешней. К пакету прилагалась записка от хозяйки – пусть мама варит варенье из инжира, наслаждается кабачками с личного огорода мужа Эммы и лакомится черешней с дерева, которое ее муж собственноручно посадил в день их свадьбы. Только пусть не трогает розы, ведь они так много значат для ее мужа. Эмма еще раз выражала уверенность в исключительных талантах мамы по приготовлению варенья. Мама немного обиделась, но быстро отошла – пошла варить кабачковую икру.
Мы же в очередной раз раскладывали вещи и обустраивались в новом доме. Благодаря тете Наташе у нас уже все было под рукой (надо ли говорить, что из того, временного дома она перетащила столик и два садовых кресла, которые ей показались очень удобными). У нас был прекрасный нож, отличный телевизор, и все остальное, что могла поменять, унести, переставить тетя Наташа, было тоже весьма неплохим.
Ночь на новом месте выдалась беспокойной. Вечером тетя Наташа зачем-то рассказала Симе про примету: «Сплю на новом месте – приснись жених невесте», – и пообещала, что ей приснится прекрасный принц. Только это заставило мою сестру угомониться. Судя по тому, что Сима встала злая уже с утра, принц ей точно не приснился. А кто приснился, она не помнила. Пока тетя Наташа рисовала Симе принцев, чтобы хоть как-то исправить ее настроение, проснулась мама. Она заявила, что сегодня вообще не сомкнула глаз – матрасы неудобные, подушки жесткие и вообще – все не так.
– Ну, давай перенесем матрасы, – предложила тетя Наташа.
– Как?
– У меня ключи остались.
В этот момент папа включил компьютер и получил письмо от Эммы, которая интересовалась, не забрали ли мы случайно, по ошибке, ключи от всех предыдущих домов. Естественно, забрали.
– А кому я должна была ключи сдавать? – тут же приняла оборонительную позу тетя Наташа. – Не этой же дурынде Фините! Ключи я отдам только в руки хозяйке. А то передашь, а потом крайней останешься, если что пропадет. Нет уж.
– Теть Наташ, ты и так там все забрала, что могла, – сказала мама.
– Я забрала нужное, а не ценное. Нет, ключи верну только хозяйке – Тетя Наташа была непреклонна.
– А она просит положить ключи в доме, на книжную полку, – прочитал папа очередное письмо от хозяйки.
– Вот еще! Заходите, люди добрые, берите что хотите! Грех на себя не возьму! – заявила тетя Наташа.
– Хозяйка спрашивает, как нам будет удобно передать ключи, – прочитал папа новое письмо.
– Скажи ей, что я оставлю ключи под подушкой на кресле, которое на террасе. Где кошка спит. Под кошкой и оставлю.
– А почему не под ковриком? – удивился папа.
– Кто же оставляет ключи под ковриками? Лучше уж настежь двери открыть!
– А под кошкой надежней? – попытался пошутить папа.
Но тетя Наташа не ответила. Папа написал Эмме, чтобы она не волновалась, что ключи у нас, что мы их вернем – под кошкой, в цветочном горшке, на дверном косяке и в других тайных местах. Эмма написала в ответ, что мы напомнили ей ее бабушку, которая тоже очень трепетно относилась к секретным местам – все время все прятала и потом не могла вспомнить куда. Если учесть, что сама Эмма была бабушкой, тетя Наташа не знала, как реагировать на эту реплику.
Пока тетя Наташа с папой прятали ключи, мама с дядей Борей и со мной обустраивались на новом месте, поскольку папа в категоричной форме заявил, что больше ничего перетаскивать не будет. Маме не нравилась тумбочка, и мы с дядей Борей переносили тумбочку из одной комнаты в другую. Я со своей раскладушкой и вовсе временно перебрался к двери, чтобы не мешать маминой перепланировке. Комод мама заставила нас выставить в гостиную. Книжный стеллаж перенести в так называемую детскую. Когда она внимательно разглядывала шкаф, который тоже собиралась куда-то двигать, дядя Боря заявил, что ни он, ни шкаф больше не сдвинутся с места. Мама нисколько не расстроилась и переключилась на подушки, которые горой лежали в шкафу (штуки три из них тетя Наташа прихватила из других домов). Мама ложилась на каждую и проверяла «удобство». Она выкладывала то две больших, то одну маленькую поверх большой, то две маленьких рядом и никак не могла определиться, как лучше. Если бы не вернувшийся папа, который положил конец этой вакханалии, мама затеяла бы в доме ремонт. Она заявила, что старается не для себя, а для нас, но папа сказал, что, если мама сейчас же не прекратит свои дизайнерские усилия, он переедет к йогам и будет спать на гимнастическом коврике в саду. Они могли бы и дальше продолжать спор, но в этот момент из ванной раздался крик тети Наташи.
Как я уже рассказывал, домработница Финита не утруждала себя стуком в дверь. Нет, я могу ее понять. Она вошла в дом, который, по ее мнению, должен был быть пустым. Поскольку мы все в этот момент собрались в одной комнате, где разглядывали лежащую на подушках маму, Финита никого не увидела. И пошла в ванную. Наверное, в туалет захотела. Где и наткнулась на тетю Наташу, которая «решила освежиться». Сначала закричала тетя Наташа, которая редко запиралась, – мы и так слышали, что она в ванной, а потом закричала Финита. И я не мог определить, кто кричит громче – голая тетя Наташа, которая была возмущена вторжением, или домработница, которая решила, что мы ее преследуем как злой рок. В какой бы из домов она ни зашла, везде оказываемся мы.
Как мы уже все знали, Финита была обидчива и плаксива. На любое замечание мамы она отвечала: «Окей, Мария», – еще более скорбно, чем в самом начале. Окончательно отношения мамы и домработницы испортились после того, как Финита положила свой мотоциклетный шлем (а домработница, к зависти мамы, передвигалась на мотоцикле – маминой мечте) на кухонный стол. Мама считала, что на кухонном столе никогда не должны лежать расчески, игрушки, одежда и уж тем более грязный шлем, и переложила его на пол в коридор. Финита обиделась и даже возмутилась. На следующий день, когда мама проснулась и вышла на кухню, в холодильнике, головой прямо там, внутри, она увидела домработницу. Мама посмотрела на часы, решив, что проспала все на свете, но стрелки показывали семь.