Как мы уже все знали, Финита была обидчива и плаксива. На любое замечание мамы она отвечала: «Окей, Мария», – еще более скорбно, чем в самом начале. Окончательно отношения мамы и домработницы испортились после того, как Финита положила свой мотоциклетный шлем (а домработница, к зависти мамы, передвигалась на мотоцикле – маминой мечте) на кухонный стол. Мама считала, что на кухонном столе никогда не должны лежать расчески, игрушки, одежда и уж тем более грязный шлем, и переложила его на пол в коридор. Финита обиделась и даже возмутилась. На следующий день, когда мама проснулась и вышла на кухню, в холодильнике, головой прямо там, внутри, она увидела домработницу. Мама посмотрела на часы, решив, что проспала все на свете, но стрелки показывали семь.
– Что вы там делаете? – спросила она Финиту.
Домработница вынырнула из холодильника с колбасой и пакетом молока.
– Вы не любите животных! – заявила она маме.
А маме нельзя делать такие заявления в семь утра. Потому что в это время она не то что животных, людей ненавидит.
– Не люблю! – подтвердила мама. – Никогда не смейте залезать в мой холодильник! Даже если будете умирать от голода. Даже если все животные в округе умрут от голода. Это мой холодильник!
– Кошки голодные! – Финита решила не сдаваться.
– Это мои кошки! Я сама с ними разберусь!
– Я хотела налить им воды! Или вам воды жалко для бедных кошечек?
– Если вы сейчас же не закроете холодильник и не уйдете, я сообщу хозяйке, – сказала мама таким голосом, которого мы все очень боимся. – И если вы еще раз положите свой головной убор на мой кухонный стол, я его выброшу.
– Стол?
– И стол тоже. Но сначала я его сломаю. О вашу голову.
– Окей, Мария. – С этими словами домработница и ушла, источая спиной возмущение.
В этот день мы остались без завтрака. Мама сидела на диване и вместе с Симой смотрела мультики.
– Все, я больше не могу говорить. Ни на одном языке. – Мама отдала папе русско-греческий разговорник. Да, с домработницей она общалась с помощью этой волшебной книги. Она искала, как будет «голова», «стол», «холодильник» и изображала жестами окончание фразы. Когда речь шла о кошках, мама просто хватала ту, которая была поблизости, и совала ее в лицо Фините, как до этого проделывала с Симой. Надо ли говорить, что даже Соль уже не вырывалась из маминых рук, понимая, что раз ее трясут, значит, так надо.
– Это мои кошки. И я буду решать, кормить их или нет, – заявила мама, по всей видимости, окружающей ее природе и миру в глобальном смысле слова и вышла на террасу. Соль, Перец и Уксус расступились и изобразили на мордах почтение. Мама накормила их сосисками и налила молока.
– А мы что-нибудь поедим сегодня? – спросил папа. И мама тут же выдала ему кошкины сосиски и молоко.
Тетя Наташа быстро сделала яичницу и собрала всех на пляж. Мама осталась караулить рыбака и овощную машину. Она вышла на улицу и замерла на перекрестке. Со стороны казалось, что мама загорает или думает. Проезжающим мимо машинам приходилось ее объезжать, поскольку мама застыла на месте, как греческая статуя. Каждому из водителей, которые притормаживали и спрашивали, не нужна ли помощь и все ли в порядке, мама говорила, что если они увидят Алексиса или овощи, пусть передадут, что она их ждет. Вот прямо на этом самом месте.
В этот день на море были волны. Большие. Папа прыгал на волнах с Симой и потянул спину. Неудачно поднырнул или вынырнул. Домой мы вернулись, ведя стонущего папу под руки. Точнее сказать, его вела тетя Наташа, водрузив на себя пляжную сумку, с одной стороны, а с другой – взвалив на себя папу. До этого папу пытался нести на себе дядя Боря, но через пару шагов оступился и уронил и себя, и папу. Сима плакала, поскольку требовала, чтобы папа нес ее на шее, как лошадка. Тетя Наташа, остановившись, придумала другой способ – на одном плече она несла сумку, на другом папу, а Симу посадила себе на спину, подхватив под коленками.
– Садись ко мне на горб, – предложила тетя Наташа, и Сима, не зная, что такое горб, немедленно согласилась. – Только не души, – предупредила тетя Наташа то ли Симу, то ли папу – оба обхватывали ее шею.
– Давай я, – тихо предлагал дядя Боря.
– Да разве я тебе ребенка доверю? – отказывалась тетя Наташа.
Я нес еще одну сумку, Симин круг, доску и тети-Наташины ласты.
Я не рассказывал? Тетя Наташа решила плавать. Не просто так, а подолгу, как спортсменка, чтобы вернуть себе былую стройность и гибкость. По просьбе мамы тетя Наташа устраивала свои заплывы не вдаль, а поперек, вдоль береговой линии. Маме так было спокойнее. А тете Наташе было спокойнее в ластах, поскольку плавала она плохо. Но в ластах ей не было равных – тетя Наташа уходила в заплыв и возвращалась через час, когда мама уже думала, что дядя Боря остался вдовцом.
А сегодня тетя Наташа вернулась возмущенная до глубины души. Пока она мирно себе плыла (у нее были собственные ориентиры – торчащая палка, купол церкви, одинокий буек), какой-то молодой человек решил, что она тонет. А тетя Наташа всего-то научилась делать «звездочку» и теперь с удовольствием лежала на спине и отдыхала, рассматривая облака. Учитывая, что море было неспокойным, тетя Наташа и впрямь рисковала утонуть в позе морской звезды. И тут она почувствовала, что кто-то трогает ее за плечо. Да не просто трогает, а тянет вниз. Тетя Наташа перепугалась и начала отмахиваться. И забыла о том, что у нее есть ласты и она прекрасная пловчиха. Поэтому немедленно начала захлебываться. Но рука (хотя тете Наташе почудился осьминог, акула или другая морская живность) продолжала тянуть ее вниз. Однако тетя Наташа, представив себе, что она сейчас утонет, а ее муж останется вдовцом, снова женится и будет жить долго и счастливо, решила бороться за свою жизнь, чтобы не дать дяде Боре такого шанса. И огрела того, кто вцепился в ее плечо, кулаком. И тут услышала человеческий голос.
Если папа знал пять языков, а мама могла объясниться на всех языках, то тетя Наташа не знала никакого, кроме русского. Поэтому удар кулаком она сопроводила настоящим русским матом. И, уже находясь практически в беспамятстве, развернулась, чтобы напоследок увидеть, что или кто станет причиной ее скоропостижной смерти. На нее смотрел молодой загорелый юноша. Тут тетя Наташа опять неприлично выругалась.
Как позже она рассказывала маме, первой мыслью при виде красавца была такая: «Надо было купить водостойкую тушь, а то у меня глаза ненакрашенные». Мама хохотала.
– Ты знаешь, как я испугалась и как мне обидно? – Тетя Наташе было не до смеха. – Вот если бы он меня спас лет двадцать назад… Или хотя бы десять…
– И что было дальше? – спросила мама, икая от хохота.
– Он уплыл. Очень расстроился, что я не тону. Я ему объясняла, что тонула, потому что он меня напугал, но он ничего не понял.
Тетя Наташа решила, что ей срочно нужно в город, чтобы купить водостойкую тушь. Мало ли кто кинется ее спасать в следующий раз. А вдруг вдовец в летах и с красивой сединой, как она мечтала?
Так вот, тетя Наташа доволокла Симу, папу и сумку до дома, рассказала маме страшную историю про собственное спасение и нисколько не удивилась, что за то время, пока нас не было, мама забила холодильник и рыбой, и овощами, и фруктами – дежурство на перекрестке принесло свои плоды, причем в буквальном мысле.
– Нет, ну вы представляете? – встретила нас мама. – Если он поступит так еще раз, я проколю ему шины! Он меня прекрасно видел, я бежала по улице, истошно вопя и размахивая руками. И что же он сделал? Сделал вид, что не заметил меня, и свернул на другую дорогу! Как можно было меня не заметить? Но я его догнала – пришлось срезать крюк через чужой участок. И ему пришлось иметь со мной дело. И надо же было иметь такую наглость, чтобы начать рассказывать мне про луну – она у него опять, видите ли, убывающая! Поэтому плохой улов, и он обещал рыбу хозяйке виллы. На нас у него, видите ли, не хватило. Нет, я, конечно, терпеливая, но Алексис меня довел. Пришлось поговорить с ним по-другому. И знаете, что выяснилось? Он понимает по-русски! Оказывается, раньше, до того как стать рыбаком, Алексис плавал на теплоходе и был в Одессе. А я-то думаю, почему он среагировал на русский мат? Ведь даже переводить не пришлось! Он прекрасно понимает по-русски. Особенно числительные. В общем, рыба у нас теперь не будет зависеть от лунных фаз, – мама говорила с нескрываемой гордостью.
– Что ты с ним сделала? – ахнула тетя Наташа, предполагая, что мама пытала рыбака, уточняя его познания в русском языке.
– Ничего особенного, – хмыкнула мама, – пообещала испортить ему репутацию у русских туристов. Что с тобой? – Она наконец заметила, что тетя Наташа держит опавшего, как плакучая ива, папу.
Папа лежал на диване и стонал. При этом он очень страдал от того, что больше не может быть полезен семье. И предпринимал отчаянные и безуспешные попытки сесть, чтобы потом пойти развесить пляжные полотенца. Он делал два шага и падал на диван с новой порцией причитаний, роняя и полотенца, и сумку. Мама металась между папой и тетей Наташей, которая оставалась под впечатлением от утреннего происшествия. Через минуту в доме появился и Алексис, который привез маме сдачу, которую должен был с утра. И все давали советы, как лучше лечить папу.
Алексис предлагал сделать папе мануальный массаж, которому он научился в одном из рейсов в пору своей славной юности. Чтобы угодить маме, рыбак даже начал говорить по-русски – вполне сносно. Чтобы продемонстрировать свое умение, он сел на папу верхом и придавил его коленями. Папа закричал – больше от возмущения, чем от боли. Финита, пришедшая поменять полотенца, жестами предлагала поймать одну из кошек и положить папе на поясницу. Она даже сграбастала Соль и водрузила папе на спину. Но Соль совершенно не собиралась становиться лечебным поясом из собачьей шерсти и расцарапала папе попу. Ну, куда смогла достать, то и расцарапала. Папа опять истошно завопил. Финита сказала, что могла бы примотать Соль полотенцем, но мама сказала, что это негигиенично, и намазала папину попу зеленкой. Папе было, конечно, очень неловко от того, что посторонние люди садятся на него, кладут кошек и видят его в столь неделикатной позе, но, с другой стороны, ему было лестно всеобщее внимание, и он, с точки зрения мамы, стонал излишне громко.
Когда папа «выходит из строя», мама считает, что она несет ответственность за всех, и превращает нашу жизнь в образцово-показательный плац. Мы маршируем, отжимаемся и салютуем. Следующие три дня, пока папа лежал лицом в диван, замотанный пледом и намазанный всеми подручными мазями – от геля для растяжений до барсучьего жира (на самом деле это был жир кого-то еще, но мама не помнила слово, поэтому мы не могли найти перевод). Средство передала Теодора, которая, сидя за собственным забором, естественно, была в курсе происходящих у нас в семье событий. Так вот банку с вонючей жидкостью она передала через Финиту. Та не верила в чудодейственную силу средства и сказала маме, что на ее месте она бы ни за что не намазала мужа этим. Поскольку мужа у Финиты никогда не было и даже не предвиделось, мама решила, что слова и жесты домработницы – самая лучшая характеристика.
– Тогда точно хорошее средство, – сказала мама и решительно намазала папину спину. Через минуту папа закричал так, как будто его ошпарили кипятком.
– Быстро сотри с меня это!
– Терпи. – Мама не без удовольствия смотрела, как папа корчится в муках.
– Не могу! Жжет! – умолял папа.
– Жжет – значит, действует, – сказала мама.
Потом папа еще долго кричал. Но на следующий день встал без посторонней помощи – средство и вправду оказалось чудодейственным. Правда, с одним побочным эффектом – от папы продолжало пахнуть барсучьими испражнениями. Или дохлым скунсом, хотя никто из нас точно не знал, как пахнет скунс, тем более дохлый. Или и тем, и другим сразу. Но кем-то точно сдохшим и очень вонючим. Запах невозможно было отбить ничем – ни тройной ванной с использованием ароматических масел, ни духами (причем духами тети Наташи, шлейф от которых распространялся далеко за пределы нашей улицы), ни чистящими средствами (в отчаянной попытке избавиться от запаха мама помыла папину спину средством для унитаза).
– Надо спросить у Теодоры, чем это отмывается, – сказал папа.
– Ты что? Это же неудобно! Она так хотела помочь и, между прочим, помогла, – ответила мама.
– Пока ты пытаешься сохранить приличия, у нас тут все пропитается!
– Ничего, отмоем, проветрим. Зато ты здоров!
Неделю мы жили спокойно. Алексис приезжал каждое утро и почтительно ждал за дверью. Мама выходила, разглядывала улов и ехидно спрашивала про луну. Алексис сокрушенно вздыхал, но на луну больше не роптал. Финита в первый раз за все время справилась со счетом и выкладывала требуемый комплект полотенец. Мама, которая после уборки заглянула под все кровати, с удивлением вынуждена была признать – и под кроватями домработница помыла. (Финита оставила пыльные углы, но мама решила не придираться – и так она добилась практически невозможного.)
Была еще одна радость – мама подружилась с женой хозяина мясной лавки Стеллой, и та научила мужа делать для мамы смешанный фарш из трех видов мяса. В обмен на любезность мама налепила сибирские пельмени и угостила Стеллу столь экзотическим блюдом. После дегустации мама получила свободный доступ в холодильник. Когда она появлялась в лавке, мясник Спиро (который был накормлен мамиными пельменями) открывал ей дверь, и мама шла разглядывать туши, показывая пальцем на ту часть, которая ей нужна. А еще мы стали регулярно получать колбаски от Спиро (он делал их сам – жгучие, жирные, удивительно вкусные). Мама сказала, что колбаски от Спиро лучше баварских, чем обеспечила себе постоянную поставку. Хозяин лавки постоянно экспериментировал с наполнителем для колбасок, специями и даже формой, то делая сардельки, то выкладывая узкую колбаску змейкой, и очень хотел узнать мамино мнение. Он мечтал заполонить своими колбасками весь мир, и мама его в этом всячески поддерживала. Стелла тоже всегда была рада маме, поскольку в это время она не должна была выслушивать речи мужа о мировом господстве и его неминуемом колбасном триумфе, а могла заняться детьми, стиркой и огородом. Мама и не знала, что Спиро говорит о колбасной экспансии, поскольку не понимала по-гречески, а Спиро не говорил ни на одном другом языке (в отличие от Стеллы, которая прекрасно знала английский и даже французский, что тщательно скрывала от мужа, как один из грехов юности. С мамой они говорили по-французски, копаясь в грядках, – когда мама видела разрыхленную землю, не могла не опустить в нее руки. Она так «заземлялась» и возвращала себе спокойствие). Опять же в четыре руки они с женой мясника быстро расправлялись с сорняками, а мы были обречены на колбаски и овощи с огорода Стеллы. Так вот, Спиро считал маму прекрасной собеседницей. И даже жене говорил, что Мария дала очень дельный совет. Стелла прикрывала лицо фартуком, чтобы не расхохотаться.
То есть я хочу сказать, что у нас все было хорошо. Жизнь, как говорила мама, наладилась. Дядя Боря сидел на регулярных поставках английских газет со свежими задачками по бриджу и судоку. Тетя Наташа уходила в плавание. Сима с папой устраивали променады к пугалу (папа за выносом мусора пересказывал Симе содержание «Волшебника Изумрудного города»), только у меня компании не было. Поэтому я ловил ящериц, изучал богомолов и бабочек и страдал от шуток по поводу того, что я – точь-в-точь герой Даррелла. Я играл с дядей Борей в шахматы, с Симой – в футбол, бегал в магазин за хлебом для Теодоры, осуществлял доставку пиццы из нашей, ставшей уже домашней, пиццерии Василия. Я даже прочел Даррелла. И что хочу сказать – наша жизнь мало чем отличалась от его. Разве что ослов я так ни разу и не увидел.
– Как же хорошо, – говорила мама, особенно после колбасок Спиро. Или после рыбы Алексиса.
– Да, слишком хорошо. Долго так продолжаться не может, – отвечал папа.
И, естественно, спустя неделю наша спокойная жизнь закончилась. Сначала не приехал Алексис. Но никто не взволновался, поскольку в последний раз он привез маме креветок, рыбу, названия которой мы так и не узнали, – Алексис называл ее «специальная рыба для детей» – она была практически без костей. А за день до этого заставил маму купить рыбу для супа. Так что мама, можно сказать, даже не заметила его отсутствия. Финита исправно мыла под кроватями, а недостающие полотенца мама по-хозяйски брала из шкафа на соседнем участке. Но именно Финита положила конец нашей размеренной жизни. Она приехала непозволительно поздно и в дом вошла, как раньше – не утруждая себя стуком. На часах было время ланча, после чего мама собиралась вздремнуть. Домработница вошла, водрузила свой мотоциклетный шлем на кухонный стол и села на диван. Мама, которая разогревала еду для Симы, сделала вид, что ничего странного не происходит. У нее есть такая особенность – она раньше других чувствует наступление неприятностей, но делает вид, что все в порядке. Финита между тем не делала никаких попыток приступить к исполнению своих обязанностей. Мама продолжала накрывать на стол. Финита сидела на диване, не понимая, почему никто не реагирует на ее столь вызывающее поведение.
– Вы смотрите телевизор? – спросила, не выдержав, домработница, используя английский, греческий и язык жестов.
Дядя Боря, который вместе с Симой продолжали изучать детский канал, посмотрели на нее с недоумением.
– Сегодня общенациональная забастовка. – Финита встала, взяла шлем и застыла с видом статуи.
– Что вы говорите? И кто бастует? – Мама, которая спокойно продолжала резать салат, выбрала великосветский тон, не предвещавший ничего хорошего.
– Сегодня забастовка мусорщиков, – объявила Финита, – а завтра работников транспорта. Никто не будет работать!
– А кого поддерживаете вы? Транспортников или мусорщиков? – уточнила мама.
– Всех! – заявила Финита. – Я поддерживаю!
– А какие конкретно у вас требования? – вежливо поинтересовалась мама.
– Какие требования? – не поняла домработница.
– У всех бастующих есть требования, – начала читать лекцию мама. – Например, повышение зарплаты, сокращение рабочих часов, социальный пакет и так далее. Вы лично какие требования выдвигаете?