Только по информации Бореса, таких комплексов сохранилось совсем немного — не больше чем по одному на каждый большой город, и, вроде бы, два на столицу. Появление же самого могучего защитного средства у заурядной заставы могло говорить о том, что правители Благодатных Земель посчитали прорыв угрожающим всей системе безопасности страны и пошли даже на риск оставить неприкрытым Хитхан — один из старейших городов, в котором до сих пор проживало несколько миллионов жителей. Главное же, они смогли угадать последующее движение своих врагов.
Еще раз громыхнули ракетометы АБК, а следом, словно в ответ, вся дорога покрылась разрывами — большой комплекс использовал реактивные минометы, стремясь достать не только технику, но и людей. И что до того, что после уничтожения ближайших наблюдателей стрельба во многом велась вслепую? Тут главное — накрыть смертоносным ливнем всю площадь, перемолоть землю так, чтобы ничего живого не осталось, а для этого необходимо лишь одно — не жалеть мин.
— Отходим! — прокричал во всю мощь легких Бхан.
Вряд ли кто расслышал его в царящем грохоте. Просто люди сами понимали: единственный шанс уцелеть — это как можно скорее выбраться из-под обстрела.
Хотя, какое понимание? Инстинкт. Просто у одних он проявлялся в том, чтобы побыстрее оказаться подальше, а у других — в попытке посильнее вжаться в землю, в надежде, что та-то не подведет, спасет, как когда-то бывало не раз и не два.
Итог часто был одинаков. Бегущих косили осколки, кого-то насмерть, а кого — просто калеча, или оставляя царапины, кое-кому вообще сомнительно повезло быть разорванным близким разрывом. Те же осколки и те же разрывы доставали и лежащих, и кто скажет, где смерть работала результативнее?
Обстрел длился недолго, но для оказавшихся под ним он тянулся вечность. Разрывы прекратились, оставив звон в ушах. Вся местность, где остановилась колонна, была перепахана. Машины разбиты, и их остовы чадили погребальным пламенем. Повсюду валялись разорванные или просто изуродованные тела. Кто-то жалобно стонал, словно стонами мог разжалобить смерть. Но было ли кого-нибудь и когда-нибудь жаль этой древней старухе?
Оказавшийся слепым большой комплекс чуточку ошибся, и накрытая огнем площадь заканчивалась как раз там, где во время остановки оказался АБК. Сам АБК успел окатиться довольно далеко назад, его электронные мозги отдали соответствующие команды гораздо раньше, чем успели среагировать люди, зато даже замыкающая машина, та, в которой ехал Бхан с помощниками, была разнесена в клочья.
Самому же Бхану повезло. Его путь к спасению был короче, чем у большинства воинов на несколько десятков шагов, и кто осудит предводителя за то, что он проделал их, не дожидаясь основного отряда? Как и за то, что остановил свой бег он не сразу?
Впрочем, Бхан оказался не единственным счастливцем в этот несчастливый вечер. Быстрые ноги, вовремя сделанный рывок и толика удачи порою значат гораздо больше, чем самое отчаянное мужество. Да и в том ли заключается последнее, чтобы подобно барану терпеливо ждать смерти? Рядом с продолжавшим настороженно наблюдать АБК собралось почти тридцать человек — без малого пятая часть передового отряда, причем, ни один из них не лишился своего оружия. Это же тоже заповедь — не бросать смертоносную игрушку ни при каких обстоятельствах. Воинов можно разгромить, удача вообще женщина переменчивая, однако уцелевшие всегда должны быть готовы к ответной мести.
В том, что это время обязательно наступит, не сомневался никто.
40Людей изнеженных, привычных к одним лишь удовольствиям, открывшееся зрелище способно было вогнать в глубокий шок. Обгоревшие, разорванные, размозженные тела, части тел, и кровь, кровь, кровь…
Досталось не только людям, но и животным. Породистые скакуны из конюшни правителя, его же верблюды, и даже могучие и умные слоны — всех их ждала одна и та же судьба. Туши зверей валялись вперемешку с людскими трупами. Очевидно, часть животных после первых разрывов вырвалась на волю, и в панике металась по дворам и садам, тщетно ища спасения.
Их тоже требовалось перетащить куда-то и захоронить во избежание распространения всякой заразы, так любящей вспыхивать в подобных местах.
Но прежде и главнее всего — люди. Знаменитые «тигры» превратились в простых рабочих. Они сменили оружие на лопаты, ломы, кирки, частью — восстановленные из переломанного инструмента, часть — вообще самодельные, и теперь при их помощи упорно пытались разобрать бесчисленные завалы.
Особое внимание уделялось тем местам, где недавно, еще перед обедом, находились жилые строения. Хотя, все относительно. Во всяком случае, трупы лежали везде. Кто-то работал, кто-то выскочил при самых первых разрывах…
Даже здесь, в самом центре настигшей Джелаль катастрофы, сразу нашлись уцелевшие. Какая-то женщина из прислуги, вся запорошенная землей, в изорванной одежде, тихонько сидела прямо на развороченной земле, и тихонько скулила. Свет разума погас в ее глазах, и женщина лишь отшатнулась при виде воинов. Но бежать или как-то сопротивляться у нее не было сил.
Ее даже ни о чем не спрашивали. Лишь бережно отнесли в спешно сооруженную полевую палатку, где уже расположились два отрядных лекаря, на счастье, взятые в поход, и те, из сострадания, дали вдохнуть безумной дающий краткое забвение дым.
Следующим найденным оказался один из караульных «тигров». Одна нога у воина была оторвана, живот разворочен, и часть внутренностей вывалилась наружу, но грудная клетка все еще слабо вздымалась, давая понять, что жизнь каким-то образом продолжает теплиться в умирающем теле. Вот только помочь ему уже было нельзя.
Это мертвых было, хоть отбавляй, а живых — попробуй, найди!
Искали. Как могли, старались разобрать завалы, скрежетали зубами, узнавая в убитых родственников и друзей, и все больше рос длинный ряд тел на расчищенной площадке, куда складывали тех, кому помощь уже никогда не понадобиться.
Но и палатка с ранеными скоро переполнилась, и рядом поставили вторую, а затем просто соорудили большой навес, чтобы хоть прикрыть уцелевших, борющихся со смертью людей от безжалостного палящего солнца.
Чуть позже народа на раскопках прибавилось. Селяне из ближайших к столице мест своими глазами видели обрушившие на Джелаль снаряды, и сразу отправились в путь, чтобы хоть чем-то помочь столичным жителям. Может, и попадались среди них те, кто в тайне рассчитывал поживиться бесхозным имуществом, разные люди живут на свете, но большинство больше думало о собратьях по вере, чем о возможности что-то приобрести задаром.
Селяне явились со своим инвентарем. Часть из них рассеялась по городу, часть пришла во дворец. Об отъезде Ахора практически никто не знал, потому радость, что правитель спасен промыслом Неназываемого была воистину безмерна. Настолько, насколько возможна радость по какой-то причине в виду стертого с лица земли города.
Ближе к вечеру ко дворцу смогли пробиться оставленные на дороге парокаты. Водители отнюдь не сидели без дела, и сами расчистили себе проезд сквозь многочисленные завалы.
Об отдыхе никто не думал. Даже ночь не прервала работ, и повсюду виднелись горящие факелы. В их неверном свете люди продолжали разбирать бесконечные развалины. Эти огоньки были словно трауром по всем погибшим.
Но пока кого-то никто не видел мертвым, всегда есть надежда, что он жив…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
41Ехать — не идти. Дорога стелется под гусеницы, сулит скорое возвращение в лагерь.
Сижу на привычном месте, свесив ноги в люк старшего стрелка. Остальные бойцы тоже снаружи. В памяти свежи подрывы на минах, и никому не хочется находиться под обманчивым прикрытием брони. Да и десантные отделения заполнены коробками и мешками с подбитого Камаза, это не считая наших собственных вещей. В числе прочего там нашли сахар, вещь необходимую для производства браги. Вряд ли начальство станет завозить сюда спиртные напитки в достаточных количествах, потому дело вновь придется брать в свои руки. Речи о том, чтобы сдать трофеи нет. Раз бросили, то бросили. Даже Хазаев, по должности пронюхавший о неучтенных припасах, только буркнул, чтобы его прихватили в долю, когда будет готов конечный продукт.
Встречный ветерок приятно обдувает лицо. Дорога гладкая, ровная, на ней даже пыли почти нет, и не приходится поминутно сплевывать, да протирать глаза. Если б не автомат в руках, да лифчик с магазинами — просто прогулка. Даже лучше — возвращение домой. Дом солдата везде, где разбит лагерь, и можно спать в постели, а не на земле.
Наконец, колонна проходит нижние ворота и втягивается в лагерь. Бээмпэшки занимают положенные места в нашем импровизированном полевом парке, и я собираюсь направиться в штаб. Теперь предстоит куча писанины в виде всяких докладов, но дело давно привычное, и думаю, сумею разделаться с ним как можно быстрее. Дальше меня ждет банька с ее паром и эвкалиптовыми вениками, бассейн, брага и самогон в хорошей компании из офицеров и прапоров…
Наконец, колонна проходит нижние ворота и втягивается в лагерь. Бээмпэшки занимают положенные места в нашем импровизированном полевом парке, и я собираюсь направиться в штаб. Теперь предстоит куча писанины в виде всяких докладов, но дело давно привычное, и думаю, сумею разделаться с ним как можно быстрее. Дальше меня ждет банька с ее паром и эвкалиптовыми вениками, бассейн, брага и самогон в хорошей компании из офицеров и прапоров…
Военная жизнь имеет свои плюсы, и пусть они не сравнятся с минусами, но сколько удовольствия получаешь от кажущихся простыми вещей!
Бойцы возбужденно гомонят, словно дети, радуясь возвращению и всеми связанными с ним удовольствиями. Я перебрасываюсь несколькими фразами с одним, другим, а дальше нарываюсь на идущую к стоянке автороты толпу.
Толпа — конечно, крепко связано. Но все равно здесь и начальник службы со своим замом, и командир роты, и техник, и, почему-то полковой парторг, но главное не они. С нашими военными идет большая группа штатских, больше полудюжины, и я сразу узнаю среди них Дашу.
Девушка тоже узнает меня и делает пару шагов в мою сторону.
Мы сближаемся неотвратимо, и сердце мое стучит гораздо сильнее, чем во время прошедшей операции.
— Здравствуйте, Андрей! — сегодня Даша одета в джинсы и легкую блузку. Невольно жду, что девушка протянет мне руку, и уже представляю, как смогу коснуться губами к ее ладони, даже не задумываясь в первый момент о собственной чистоте.
— Здравствуйте! — руки Дарья не подает, и лишь тут мне становится неловко.
Я сам напросился на встречу, и сам же не пришел. Сверх того, как я сейчас выгляжу? Ладно, небрит. У блондинов свои преимущества, и светлая щетина не столь заметна. Но я грязен, одежда в пыли, да еще разгрузка с боеприпасами, автомат, — целый арсенал, с которым я еще не успел расстаться.
Девушка скользит взглядом по торчащим магазинам и гранатам.
— Вы словно на войну собрались.
— Какая война? Так, пришлось немного прокатиться в рамках плановых занятий. Даже к вам в тот вечер прийти не смог. Вся жизнь — начальство приказало…
— Катались, говорите? — Даша смотрит пристально мне прямо в глаза, а затем протягивает руку и касается щеки. Как раз в том месте, где еще остался небольшой след от удара каменной крошки. — А это откуда?
Прикосновение приятно, и даже не смущает присутствие свидетелей. Впрочем, те продолжают медленно идти дальше, и ни один из них не оборачивается.
— Может, порезался, когда брился? — предполагаю я.
— Порезался, — манящие губы изгибаются в улыбке. — Какой вы неосторожный! Андрей, мне же все рассказали.
И после этого еще что-то говорят о военных тайнах! Хотя, устоять перед красивой девушкой трудно.
Тут до меня доходит: чтобы узнать, надо как минимум спросить! Не факт. Что-то могут сообщить без всякого спроса, в порядке общих сведений и сплетен, наверняка об обстреле говорил весь лагерь, но так хочется думать об ином!
— Даша! — кто-то все-таки зовет девушку и она оборачивается.
— Сейчас!
— Экскурсия? — интересуюсь я.
— Нет. Нам нужны машины, вот меня и отрядили в помощь нашим, — с легким смешком сообщает Даша. — Мол, военные не устоят перед женскими чарами, и обязательно предоставят все самое лучшее.
— Жаль, что я не автомобилист, — довольно искренне говорю я. Ревность больно колет в сердце. Нашли кого послать! У нас не транспортники, а сплошные бабники!
Тут до меня доходит, зачем могут понадобиться машины.
— Вы что, собираетесь куда-то ездить?
— Конечно. Нас же прислали работать, а не сидеть в лагере. На днях мы направляемся в столицу.
Это еще полбеды. Туда духи точно не сунутся, а по дороге наверняка дадут кого-нибудь в охрану.
Сразу прикидываю шансы попасть в охранение. Вряд ли они велики. В лагере два батальона, это уже шесть рот, да еще разведчики, которые тоже приложат все силы, чтобы сдувать пылинки с женской половины ученой братии. Да и в местный город, тем более — столицу, хочется попасть каждому.
— Даша!
Группа ушла довольно далеко, и девушка картинно вздыхает.
— Ну, вот. Пора.
— Подождите. К вам все еще можно заглянуть?
Ради встречи я даже, кажется, готов пожертвовать сопутствующими бане удовольствиями. Но не самой баней, все же являться на свидание грязному — натуральный моветон.
— Завтра, — улыбается Даша. — Сегодня будет объединенный ученый совет, и понятия не имею, сколько он продлится. Знаете же, как некоторые любят поговорить!
Даша убегает. Некоторое время смотрю ей вслед и даже не замечаю, как сзади подходит Хазаев.
— Какой офицер без женщин? — улыбается комбат. Он тоже еще не расстался с оружием, и мы представляем собой весьма воинственную парочку. — Гусар ты, Андрей!
— Каков есть.
— Тогда ответь командиру, что было в жизни гусара, кроме прекрасных дам?
— Водка.
— Ответ неправильный. Нет, водка тоже была, но главное — служба. Намек понят?
— Интересно, — пока мы идем, интересуюсь я, — гусары тоже после каждого боя писали всевозможные рапорты?
— Ты что, первый день в армии? Для начальства рапорты — самое главное в службе. Иначе как штабы оправдают свое существование? Писали, и еще как писали. Денис Давыдов целый дневник партизанских действий написал.
— А мы — антипартизанских.
— У каждого своя судьба, — пожимает плечами Хазаев.
С бумагами мы управляемся быстро. Как раз, когда рапорты написаны, приходит полкач.
Приходится рассказать ему о проведенной операции. Равно, как и обо всем увиденном в кишлаке. Подсознательно ожидаю разноса за первоначальное промедление и походу к халату, однако подполковник ни слова не говорит в укор. Напротив, еще называет молодцом и объявляет все мои действия правильными.
— Завтра к нам должен прибыть наш посол, — доверительно сообщает полкач. — Надеюсь, он разъяснит хоть что-нибудь из местной ситуации. Там и решать будем, как лучше поступить.
Небывалый случай — за Врата проведен лишь наш полк, если не считать ДШБ и, наверняка, всякие спецгруппы. Потому подполковник неожиданно превращается в некое подобие главнокомандующего. По крайней мере, на данный момент. Старше его по званию или должности никого нет, хотя, кто знает, надолго ли? Генералов в родной армии с избытком, вполне может в ближайшее время появится пара-другая, да еще со всевозможными полномочиями.
А что? Имеется отдельный воинский контингент, пусть даже не ограниченный, а крайне ограниченный, и как тут обойтись без командующего и соответствующего штаба? Для такой благородной цели даже людей можно подогнать. Не полк, так хоть батальон, вот уже и получится группировка.
Другой вариант — присоединить десантно-штурмовой батальон к полку и назвать нас бригадой. Тогда подполковник действительно станет единовластным начальником по эту сторону Врат.
Что думает Николаич по данному поводу — совершенно непонятно. Конечно, лестно быть старшим командиром, но с другой стороны — мера ответственности. Обстановка малопонятна, неясно даже, что мы обязаны делать, а что — не имеем права ни при каких обстоятельствах. Командовать легко только при взгляде со стороны. Порою хочется хотя бы четких инструкций.
Я едва успеваю подумать, мол, полкач хоть не клеймит нас уже привычными словами, и подполковник тут же меняет тему разговора:
— Сегодня отдыхайте, но завтра чтобы все были свежими и бодрыми. Всем одеться строго по форме. Наметить графики занятий и приступить к их проведению. И никаких вольностей. Иначе пройдусь с обезьяной.
Последнее — нешуточная угроза, и мы невольно поднялись.
— Разрешите идти, товарищ подполковник? — спросил Хазаев.
— Идите.
Выйти мы не успеваем. В штаб заходит командир первого батальона майор Пронин. Ну, попалась человеку такая фамилия, и что с того?
Очки придают комбату довольно мирный вид, пухлые щеки небриты, словно и его подразделения участвовали в операции.
— Майор, — поднимается ему навстречу полкач. — Почему в расположении вашего батальона бардак?
Тон командира меняется. Не знаю, в чем провинился комбат-один, да и узнавать не хочу. У каждого свои огрехи по службе, сегодня же для нас — банно-рюмочный день, и стоит ли его портить лишними проблемами?
Но перед баней я еще заскакиваю в медпункт. Не слишком гигиенично заходить в медицинское заведение пропыленному и непомытому, да еще и с автоматом, с которым я никак не расстанусь, но все же это не госпиталь.
— Как ты, Костиков?
Боец пытается встать с кровати, но я лишь машу рукой, лежи, мол, не то здесь место.
— Врач говорит, все хорошо, товарищ старший лейтенант. Не рана, а царапина. Мне даже неловко с такой лежать.
Так я и поверил! Кто же из солдат откажется отдохнуть неделю ли, месяц, особенно, когда болезнь или рана действительно не причиняют страдания?