В палатках послышались голоса, сонные, охрипшие, и Валентина Сергеевна услышала чей-то возглас – Смоленский пришел! «Куда он денется! – сразу же зазвучал в ушах голос Вадима. – И нечего переживать за него… Мой отец – кремень…» Она оглянулась на лагерь, но просвет между палатками был пуст, к костру никто не спешил.
– Я тебе завидую, – сказала Валентина Сергеевна, все еще прислушиваясь к звукам в палатках. – Ты во всем этом так хорошо разбираешься, все тебе понятно… Даже предугадываешь. А я-то просто жила и не думала, что мне так придется… Само как-то получилось.
– Вы мне нравитесь, Валентина Сергеевна.
– Спасибо, – чуть улыбнулась она. – Но я неплохо прожила и, может быть, еще поживу… Тоже парней окручивала. Не веришь? Непохоже?
Наконец она услышала голос Вилора, ровный, строгий: похоже, речь шла о работе. Скляр что-то ему отвечал, бубня и проглатывая окончания.
– Ой, Вилор Петрович приехал! – обрадованно воскликнула Женя, и в глазах ее блеснуло, а лицо вдруг потеряло выражение задумчивости. Это не ускользнуло от Валентины Сергеевны, однако она с прежней интонацией продолжала:
– Помню, привел меня папа за ручку на искусствоведческий факультет поступать. Встретил меня там юноша, худой, серый какой-то, на попика похож. Сидел он полчаса со мной, про картины говорил, про жизнь в искусстве. Я слушаю, а папа под дверью стоит, ждет. А этот святой-то, слышишь, ожил, про картины забыл и давай мне в любви объясняться! – Она рассмеялась. – Лицо засияло, глаза светятся!.. Короче, предложение сделал. А я, между прочим, пальцем не пошевелила и поводов не давала. Господи, девчонка была, глупая…
– Да!.. – с чувством протянула Женя. – Вы меня удивили!
– Не ожидала? Конечно, теперь я старуха…
– Нет, я не о том… – сказала Женя. – Неужели вас водили в университет за ручку? Мне всегда казалось, в ваше время все пробивались сами…
– Сами, конечно! – подтвердила Валентина Сергеевна. – Но и водили нас тоже… А потом, знаешь, я встретила его. Он был такой огромный, мужественный и… неприступный!
– Отец Вилора Петровича? – спросила Женя. – Знаю, мне рассказывали…
– Ага… Он же меня не замечал, – продолжала она. – Я специально на глаза лезла ему. И знаешь, что он сказал однажды? Ты, говорит, Астахова, как Фигаро. Смеялся… Я тогда ему письмо написала, объяснилась и хотела уехать с трассы. Он меня остановил, ну, короче, спас. Тогда было строго, за самовольный выезд с места работ наказывали. И разрешил мне звать его просто Петром и на «ты». Представляешь, какая честь была для меня! Все перед ним шапки ломают, а я подхожу к нему и говорю: «Здравствуй, Петр…» Тихонько, конечно, чтобы никто не услышал. А он: «Здравствуй, Валя…»
– Содержательная у вас молодость была, – вздохнула Женя, и глаза ее поискали кого-то среди палаток.
– И старость тоже. – Валентина Сергеевна оглянулась.
За палатками стал слышен гул автомобиля. Вскоре в лагерь въехал «газик» с блестящими на солнце стрелами по капоту и кузову. Из него выскочил бородач в кожаной куртке.
– Где Вилор Петрович? – раздался сердитый и решительный голос.
– Кто это? – испуганно спросила Валентина Сергеевна и, не дожидаясь ответа, быстро пошла к палаткам. Женя неожиданно засмеялась вслед весело и злорадно.
– Вам кого? – Валентина Сергеевна встала на пути бородача. – Вы кто такой?
Бородач смутился и сделал шаг назад.
– Я-то? Я Шарапов… – проговорил он и, скрывая растерянность, добавил: – Мне нужен Смоленский!
– Ишь ты, Шарапов! – разглядывая гостя, сказала Валентина Сергеевна. – Ну а чего кричишь?
– Это ко мне! – раздался за спиной голос Вилора. – Знакомьтесь: Леопольд Шарапов, мой конкурент.
– Леонард! – с вызовом поправил его Шарапов. – Нам нужно объясниться, Вилор Петрович!
– О, Леопольд, ты выражаешься как старый дуэлянт! – рассмеялся Смоленский. – Ну что стряслось? Что еще произошло за эту кошмарную ночь?
– Мы с вами вчера о чем договорились? Вы забыли?
– Да нет, помню! Вы кстати приехали, Леопольд…
– Кто-то из ваших, Вилор Петрович, уничтожил почти все репера и вешки на моей трассе! – выпалил Шарапов и резко боднул головой. – Не ожидал я такой подлости, ну не ожидал!..
– Что? – тихо протянул Смоленский, и Валентина Сергеевна увидела, как он ослаб и тяжело задышал…
Смоленский долго сидел, нервно сжимая и разжимая кулаки. Самойлов дважды заглядывал в палатку. На третий раз он все-таки решился:
– На работу-то едем, нет? – спросил он. – Время девять, рубщики на трассе ждут…
– Едем! – объявил Смоленский. – Грузитесь в машины… И вот еще что: найди-ка Вадима и позови сюда.
– Вадим уехал, – сказала Валентина Сергеевна. – Сегодня, с восходом солнца… Я не смогла его убедить.
– Я вернул его, – заявил Смоленский. – Он здесь. Валентина Сергеевна молча покачала головой.
– Ладно, – бросил Вилор Петрович. – Разберемся… Ты лучше, Валентина Сергеевна, расскажи, как там, в Ленинграде. Дачу достроили?
– Материалов пока не нашли, – нехотя ответила она. – Вилор, ты объясни-ка мне, что за конкуренция у вас тут? Мне, правда, уже говорили, но я что-то не понимаю… Не понимаю, как ты ее терпишь.
– Как?.. С зубовным скрежетом.
– Но терпишь все-таки? И Вадьку заставляешь?
Он вскинул голову, и ямочка на подбородке – у всех Смоленских она была, признак сильной натуры – углубилась, разделив подбородок надвое.
– Я всегда гордился тем, что ты, Валентина Сергеевна, дипломат, – проговорил он медленно, подбирая слова. – Иногда чисто по-женски, но дипломат. Зачем же со мной сейчас как с мальчишкой?.. Я ночь не спал, голова пухнет от этих разговоров и дорог! Тем более еще столько предстоит их впереди… В конце концов, я делаю свою работу, и делаю хорошо. Кому в башку взбрела эта дурная идея со второй дорогой, тот пусть л думает, как выкручиваться. Вот сейчас утрясется эта канитель, я тебя на трассу свожу, на мостовой переход…
– Ты думаешь, утрясется, Вилор? – задумчиво спросила Валентина Сергеевна. – Или ты собираешься сам утрясти? Не поздно ли, Вилор? Меня беспокоит, как ты будешь выглядеть в этой ситуации.
– Прекрасно. Закончу этот проект – поеду на Тунгуску, – отпарировал Смоленский.
– Почему ты в начале сезона не приостановил работы и не потребовал комиссии? – отрывисто спросила Валентина Сергеевна.
– Странно ты рассуждаешь, Валентина Сергеевна. – Он покачал головой и вынул из-под стола бутылку с коньяком. Понюхал, налил в стаканчики. – Удивляюсь… Боженко тоже кричал одно время – комиссию! Разбирательство! Но это он по молодости и незнанию. Я ему разъяснил – он понял. Как это – взял и приостановил? Это не дача, которую можно строить когда вздумается, это госзадание! Все увязано планом, сроками, от проектирования дороги зависят сразу три предприятия! Шутки… И откуда приглашать комиссию, Валентина Сергеевна? Из нашего института? Но там ведь мне скажут: чего тебе надо, Смоленский? У тебя есть задание, официальное, плановое – вот и выполняй. И попробуй только не уложиться в сроки… Из Гипроникеля? Я к нему никаким боком. У него есть заказчик – рудник и подрядчик – институт. В министерство мне через голову не прыгнуть, и опять, в какое министерство? В цветных металлов или наше? А потом комиссия не панацея. Мы просто привыкли: чуть где не так – комиссию… Если бы я стал вызывать ее, прошел бы по всем инстанциям, добился наконец, а затем ждал бы директивы – сезон прошел бы, а Шарапов за это время изыскал бы свою трассу!.. Вчера у Курилина мне мысль пришла, что Лобов, этот самый директор рудника, не от хорошей жизни взялся вести к месторождению вторую дорогу, ускоренный вариант, а от того, что не хотел связываться с волокитой го инстанциям. Он, наверное, знал, что изменить категорию дороги и взять более дешевый и быстрый вариант проекта – значит убить на это год времени. Ему же надо руду взять… Вы почему-то все считаете, что разобраться в этом хаосе – раз плюнуть.
Он молча протянул стаканчик с коньяком Валентине Сергеевне и взял свой. Движения и вид его были такими, словно он только сейчас с блеском, красиво закончил важное, трудное дело и теперь, отойдя в сторону, любуется им.
– Самойлов! – крикнул он. – Я просил тебя позвать Вадима! Где он?
– Не знаю! – донеслось в ответ. – Его негу нигде!
– И Морозовой нету! – раздался чей-то веселый голос. – Надо ехать, а их опять унесло куда-то!
Смоленский вернулся на место и сел, опустив на стол сжатые кулаки. Валентина Сергеевна поставила свой стаканчик.
– Все равно что-то нужно делать, – тихо проговорила она.
– Что-то? – внезапно выкрикнул Смоленский. – А что конкретно – никто не знает! Все только говорят – делать, делать…
Он осекся, исподлобья глянул на Валентину Сергеевну и уже тише добавил:
– Если бы я знал что… Подождем, приедут сегодня власти, заказчик, осмотрят трассы… Курилин, похоже, в самодеятельности Лобова не заинтересован. Не решат – тогда не знаю, тогда я буду продолжать работы.
– И Морозовой нету! – раздался чей-то веселый голос. – Надо ехать, а их опять унесло куда-то!
Смоленский вернулся на место и сел, опустив на стол сжатые кулаки. Валентина Сергеевна поставила свой стаканчик.
– Все равно что-то нужно делать, – тихо проговорила она.
– Что-то? – внезапно выкрикнул Смоленский. – А что конкретно – никто не знает! Все только говорят – делать, делать…
Он осекся, исподлобья глянул на Валентину Сергеевну и уже тише добавил:
– Если бы я знал что… Подождем, приедут сегодня власти, заказчик, осмотрят трассы… Курилин, похоже, в самодеятельности Лобова не заинтересован. Не решат – тогда не знаю, тогда я буду продолжать работы.
– Зато я знаю, что делать, если не решат, Вилор, – сказала Валентина Сергеевна и обернулась к выходу: в палатку вошла Женька Морозова. Смоленский тоже повернул голову, намереваясь что-то спросить, но не успел.
– Вадима искали, Вилор Петрович? – спросила Женька. – Так вот, не ищите. Он вам не нужен. Репера на трассе Шарапова уничтожила я.
Она глянула на Смоленского, потом на Валентину Сергеевну и виновато стащила с макушки берет…
Несколько минут Смоленский в упор разглядывал Женьку и кусал губу. Однако заметила Валентина Сергеевна, как он расслабился, облегченно перевел дух.
– Зачем ты сделала это? – тихо спросил Вилор Петрович.
– Из личных мотивов и по собственной инициативе, – с готовностью ответила Женька. – Он, то есть Шарапов, приставал ко мне, обзывал, и я ему отомстила.
– К чему этот обман, Евгения? Я не понимаю, зачем ты берешь на себя чужую вину? Ты кого хочешь защитить этим: меня или Вадима? – Смоленский в упор глядел на Морозову.
– Я себя защищала! – отрезала Женька. – А то в нашей партии ни одного порядочного мужчины нет. Кроме Вадьки, конечно, он еще не дорос, чтобы знать, как защищать. Тем более он уехал и теперь совсем некому…
– Он вернулся, – сказал Смоленский, – в лагере где-то бродит…
– Как вернулся? – насторожилась Морозова.
– Ногами… – буркнул Смоленский. – Если ты уничтожила репера, ты понимаешь, что натворила?.. Я тебя из другого отдела вытащил, дал возможность работать в поле, а ты мне удружила?.. Не партия, а детский сад какой-то! Вот сама погляди, теть Валь, как с такими людьми работать?
– Спасибо, благодетель вы наш! – протянула Женька. – Только вы не беспокойтесь: я сделала и отвечать буду. Вашей репутации не замараю.
– При чем здесь репутация! – резко бросил Смоленский. – Для вас это все игрушки, вы сюда развлекаться приехали, а мне надо работать.
Женька молча вышла из палатки, и Смоленский опустился на табурет, подперев голову руками.
– Ты на людей не кричи, Вилор, – сказала Валентина Сергеевна, – а то получается, ты один работаешь – остальные отдыхают.
– Нервов не хватает. Я сегодня еще не спал… – пророчил Смоленский. – Думаете, это она? Нет. Репера уничтожил Вадим, только он… А может, они вдвоем. С субботы на воскресенье они как раз оставались на трассе и где-то всю ночь шарахались… Сейчас комиссия приедет на трассу, а Шарапов доложит, что ему напакостили. Лобов встанет в позу, это ему на руку…
«Вы еще узнаете, теть Валь, – зазвучало в ушах Валентины Сергеевны, – я сделал все, что мог, и не бегу, а уезжаю…»
6
Ближе к полудню в лагерь въехали две «Волги». Из первой вышел Курилин в сапогах, в брезентовой куртке, надетой поверх костюма, из второй – Лобов, затянутый в кожу. Смоленский не спеша вышел навстречу, молча поздоровался за руку с обоими и посмотрел в сторону, где полчаса назад стоял «газик» Шарапова. Его не было. Вилор Петрович, отправив геодезистов, вздремнул, сидя за столом, и, выходило, проспал Шарапова. А Смоленскому как раз не хотелось, чтобы тот куда-либо исчезал из лагеря. Опередит, поедет к тому же Курилину, наговорит ему про стычки на трассе, про эти проклятые репера и, по сути, отвлечет от дела, уведет в сторону от принципиального вопроса. Поэтому Смоленский предупреждал его и просил никуда не уезжать, мол, вот-вот сюда приедут Лобов с Курилиным и он нужен будет здесь. Шарапов согласился ждать и опять начал говорить об уничтоженных реперах и вешках. «Не волнуйся, Леопольд, разберемся!» – успокоил его Внлор Петрович, а у самого на душе было неспокойно.
Приехавшие огляделись, удовлетворенно покачали головами, увидев срубы под каждую палатку и порядок в лагере.
Смоленский сел в машину Курилина, туда же забрался vi Боженко. А когда, помахав рукой Смоленскому, туда же направилась и Валентина Сергеевна, Лобов возмутился.
– Вы втроем-то за дорогу его быстро обработаете! Я против. Двое пусть ко мне садятся!
– Меня обрабатывать не надо! – зло бросил Курилин и, сверкнув глазами, приказал трогать. Смоленский понял, что уже сегодня они много говорили, и говорили крупно. Едва машины выехали на магистраль, как Курилин попросил водителя остановить и, высунувшись из кабины, стал смотреть вперед. Навстречу один за другим шли три БелАЗа, груженные бокситовой рудой. Мощно ревели моторы, огромные колеса, как мельничные жернова, рвали серый горячий асфальт, вызывая мелкую дрожь дорожного полотна. Когда БелАЗы прогрохотали мимо, Курилин вышел из кабины, посмотрел им вслед и крикнул Лобову:
– Видел, Прокопий Николаевич? Такая твердь ходором ходит!
– Я двадцать лет вижу! – Лобов хлопнул дверцей и отвернулся.
Несколько километров ехали молча, Курилин задумчиво глядел в окно и время от времени провожал взглядом встречныегрузовики, идущие с рудника на обогатительный комбинат. Смоленский наблюдал за Курилиным, и уверенность в том, что шараповскую трассу прикроют, только росла.
– Впрочем, чтобы оценить, какой проект лучше, не стоило эту экскурсию устраивать, – проговорила Валентина Сергеевна. – Все можно было решить на месте. Достаточно почитать технико-экономическое обоснование и посмотреть на карту.
– Ничего, – уверенно сказал Курилин, не оборачиваясь. – Когда собственными глазами посмотришь – впечатляет больше… Простите, а вы кто?
– Я геолог, – вздохнула Валентина Сергеевна. – Правда, теперь бывший. На пенсии я, но работу еще не забыла.
– Видите как: вы – геолог, Вилор Петрович – геодезист, – заговорил Курилин, – одним словом, вы специалисты, с опытом, со специальными знаниями. А мы с Лобовым – хозяйственники. Вы смотрите на эту дорогу как специалисты. Как же мы должны на нее смотреть?.. Странно как-то мы относимся к изыскателям. Боготворим их: чародеи, маги, волшебники, но, увы, не хозяйственники и не хозяева. А мы же кланяемся вам, просим: ребята, сделайте уж получше, мы за ценой не постоим. Хорошо, вы проложили трассу – пришли строители. Мы опять в ножки падаем: ребята, милые, давай!.. Черт возьми, но мы же хозяева! Мы! Нам по дороге руду возить!.. Помните, Вилор Петрович, что вчера Лобов сказал? «Если я сниму заказ и сорву план Гипроникелю, потом ни к одним проектантам не достучусь!» Он ведь вынужден деликатничать с вами! Но за чей счет и какая цена той деликатности?
– Сто тысяч, – ответил Смоленский. – Но это иена инициативности Лобова. Не нужно путать.
– Я не путаю, – подхватил Курилин, – и если хотите, я Лобова вполне понимаю. Он выполняет государственную задачу…
– А мы играем, – буркнул Смоленский.
– И к этой сумме еще, – продолжал Курилин, не обратив внимания на реплику, – прибавьте непостроенный спорткомплекс, с которого Лобов снял деньги и бросил их на изыскания. Считайте, в этой пятилетке бассейна и спортзала на руднике не будет. А это уже цена другого порядка.
– Хороши же у вас депутаты, – проговорил Смоленский. – Как, интересно, Лобов объясняет это своим избирателям?
– Точно так же, как ты, Вилор, не можешь объяснить своим людям в партии, – в тон ему ответила Валентина Сергеевна, – оттого и разброд у тебя. Оба вы хороши.
Смоленский не ожидал этого. Своим локтем он чувствовал руку Валентины Сергеевны, напряженную и жесткую, непривычно холодную. Он помнил ее руки, пожалуй, больше, чем руки матери… От обиды, как недавно от мощных грузовиков, тоненько зазвенело в ушах. Он хотел посмотреть ей в лицо, но не решился, боясь встретить отчуждение.
Смоленский чувствовал, что сейчас ему нужно что-то говорить, не молчать, ибо это значит соглашаться – да, тоже хорошо, – мысли смешались, проносились в сознании обрывки каких-то фраз, то ли сказанных уже, то ли еще только заготовленных. Спасло то, что впереди мелькнул транспарант, установленный еще в прошлом году на месте начала трассы. «Строим мы города и дорог бесконечные ленты!»
– Здесь, – бросил он. – Отсюда и до двенадцатого километра участок совершенно прямой. Отсыпку полотна можно вести из местного материала. На третьем и седьмом километрах возможно строительство карьерой…
– Погодите, Вилор Петрович, – остановил его Курилин и вышел из машины. Следом же хлопнула дверца задней «Волги», и рядом с Курилиным оказался Лобов. Они встали лицом к просеке и о чем-то тихо заговорили.