— Кроме того, раз в неделю, по средам, мы принимаем. Это что-то вроде салона, собираются творческие люди, беседуют, обмениваются новостями, показывают новые работы. — Она посмотрела на меня и воздержалась от приглашения вроде «заходите как-нибудь и вы, будем рады». Вместо этого продолжила: — В последний раз главный режиссер драмтеатра был, рассказывал о премьере, которую готовит. Должно быть что-то выдающееся.
Очевидно, осознание всех преимуществ своего положения привело Людмилу в самое лучшее расположение духа. Она захотела мне помочь. Довольно искренне захотела, пожалела невезучую девчонку, не нашедшую себе места в жизни.
— Вы знаете, Таня, я не уверена, что смогу вам чем-нибудь помочь, уверяю вас, что понятия не имею, кто причастен к краже и к смерти Петечки, но тем не менее. Спрашивайте, может, что-нибудь полезное я вам расскажу.
— Мне было бы интересно услышать от вас характеристики участников этих событий, — откровенно призналась я. Ее алиби меня не интересовало, с этим успешно разберутся в милиции. — И кто, по вашему мнению, мог бы, как вы говорите, быть причастен? И что вы думаете о Петечке? Мне показалось, что вас не особенно взволновала его смерть.
— Нет, совсем не взволновала, — Людмила пожала плечами. — Я его не любила, он отвечал мне взаимностью, мы старались не общаться, и нам это, в общем-то, удавалось. — Она взглянула на меня и ответила на невысказанный вопрос: — А за что мне его было любить? Ничтожество, нытик, оставшийся щенком, несмотря на возраст, с неудавшейся карьерой и незаладившейся личной жизнью. Я знаю, Игорь считал его хорошим специалистом, ничего не могу сказать по этому поводу. Но это абсолютное неумение держать себя в руках, постоянные истерики, нервные срывы, претензии на значительность! Боже, эти манеры непризнанного гения, этот взгляд Наполеона в изгнании! Скажу вам честно, Таня, я просто не выношу таких мужчин. Я не могу сказать, что он мешал мне. Я вовсе не рада его смерти, но и надевать траур по нему тоже не собираюсь.
Внимательно слушая ее, я вытащила из кармана пачку сигарет, зажигалку, поискала глазами пепельницу.
— Вообще-то мы с Игорем не курим, это вредно для здоровья. — Строгий вид, ледяной взгляд. Но тут она вспомнила, что такое жалкое существо, как я, нуждается в снисхождении, и сделала поправку на мой низкий социальный статус: — Впрочем, если вам это необходимо, то пожалуйста.
— А ведь вы совершенно правы! — Я лениво улыбнулась ей, неторопливо положила сигареты и зажигалку обратно в карман. Мне и курить расхотелось от ее ледяного взгляда. Ну и стерва, прямо насквозь прожигает. Верка по сравнению с ней ангел. — Действительно, это вредно для здоровья. Тоже надо бросать! Просто времени не хватает.
— Понимаю. — Я снова заслужила благосклонный кивок. — Так вот, о Петечке. К тем людям, которые его, не знаю, жалели, что ли, или терпели, одним словом, к тем, кто не против был с ним общаться, он присасывался, как некий эмоциональный вампир. Для хорошего самочувствия ему нужно было устроить скандал пошумнее, ощутить себя несчастным, неоцененным и всеми обиженным.
— Знаю таких. — Характеристику Петечке она дала довольно точную. — Мало того, что такой человек сам считает, что перед ним весь мир в долгу, он старается и остальных в этом убедить.
— Вот-вот. А сколько он у Алины крови выпил! Это же удивительное создание, только она и могла его терпеть столько лет. Кстати, если у вас есть хоть какая-то мысль о ее причастности ко всей этой истории, забудьте сразу! Она настолько не от мира сего…
— Мы с ней познакомились. И я видела ее картину, где нарциссы.
— А, значит, вы понимаете. А ведь она чуть рисовать не бросила из-за него, спасибо Елена Александровна вмешалась. Вообще с ним, по-моему, только одна Елена Александровна и могла справиться.
— Что вы говорите? Мне показалось — она такая… мягкая, спокойная. Да и должность у нее в галерее какая-то вроде быть на подхвате.
— При чем здесь должность? Елена Александровна человек старой закалки и старой школы. Исключительная честность, порядочность, при этом стальные нервы, потрясающая выдержка, умнейшая голова и золотой характер. Она у нас этакий доморощенный психолог-практик. Со всеми проблемами, домашними, рабочими, все к ней бегут. Удивительно умеет гасить конфликты, улаживать все ссоры. Мы ее на свои среды часто приглашаем, она умеет одним своим присутствием создать такую доброжелательную атмосферу… Уникальная женщина!
— Люда, вы думаете, мне с ней тоже надо поговорить?
— Поговорите, конечно, только имейте в виду, она как священник, знаете, у них тайна исповеди. Все, что ей рассказывается, она держит под грифом «совершенно секретно». И еще раз скажу вам, она человек исключительной честности и в этой истории никак не может быть замешана.
— У меня тоже нет оснований в ней сомневаться.
— Значит, кто у нас без характеристики остался, Игорь? Никогда не поверю. Для него галерея как ребенок, он сам ее создавал. Репутация без единого пятнышка ему жизненно необходима. Кроме того, мы ведь говорим не только о краже, но и об убийстве. Вы знаете Игоря и, положа руку на сердце, скажите, он способен на убийство, как по-вашему?
— Звучит нелепо, — согласилась я. — А что вы можете сказать про Веру?
— Ничего. Я уже говорила, что я с ней не общаюсь, значит, не знаю, на что она способна. Никаких предположений делать я не хочу и обсуждать ее не собираюсь. В конце концов, она ваша подруга и вам лучше знать, на что она способна.
Людмила потеряла интерес к нашей беседе. Очевидно, сочла, что оказала гуманитарную помощь в достаточном объеме и аудиенцию можно заканчивать. Она выразительно взглянула на часы. Я сразу вспомнила, как кролик вежливо спрашивал у Винни-Пуха с Пятачком: «Уже уходите?» — и улыбнулась. Она вопросительно подняла брови. Я встала с кресла и направилась к дверям. Извинилась за беспокойство, изысканно поблагодарила за помощь, получила в ответ равнодушный кивок, и дверь за мной захлопнулась.
Кажется, я успела сделать несколько шагов вниз по ступенькам, а может, это я скатилась вниз, когда упала. Честно говоря, не помню толком ни удара, ни падения. Пожалуй, какое-то движение за своей спиной я почувствовала, но ни обернуться, ни тем более принять меры не успела. Да, верно, так все и было. Легкое колебание воздуха, потом на мою голову обрушилось что-то очень твердое и тяжелое, так что я захлебнулась от боли, а потом все скрыла серая пелена.
В себя я пришла от того, что кто-то отчаянно тряс меня за плечи.
— Не надо, — я попробовала отодвинуться в сторону, но уперлась в холодную стену. Чей-то голос позвал меня: «Таня, Таня, что с вами? Таня, вы живы?»
— Жи-ва, — старательно, по слогам, потому что губы меня не слушались, выдавила я. В голове, несмотря на боль, стало немного проясняться, к тому же мне удалось открыть глаза. Так, очень интересно. Я лежу на лестнице, в подъезде, надо мной склонилась испуганная Людмила. Она все еще держит меня за плечи, губы ее дрожат. — Что случилось?
— Не знаю, — Люда всхлипнула. — Господи, страшно-то как! Таня, давайте поднимайтесь, уйдем отсюда.
Что тут скажешь, не в том я была состоянии, чтобы возражать. Потихонечку, постепенно сумела принять положение, которое условно можно было назвать вертикальным. Опираясь на ее плечо, с двумя привалами, я поднялась по бесконечным семи ступенькам. В квартире было уже проще, до дивана я доползла, можно сказать, живенько. Свалившись на него, я немедленно закрыла глаза и постаралась не дышать, пока пульсирующая боль в голове не утихнет.
— Таня! — с тревогой вскрикнула Людмила.
— Здесь я, — шепот удавался мне как-то лучше. — Сейчас, отдышусь немного, и посмотрите, что у меня с головой.
Через пару минут я почувствовала себя достаточно восстановившей силы, и Людмила осторожно приподняла мои волосы. Я приготовилась к новому приступу жуткой боли, но она умудрилась ничего не задеть.
— Шишка! — радостно доложила она мне результаты своего обследования. — Здоровенная! А крови вроде нет.
— Да уж, хватит с меня и шишки, — я, осторожно касаясь, определяла новую форму своей головы, — тем более такой. Ее же в Книгу рекордов Гиннесса можно заносить! Я бы даже сказала, что не на каждой голове такая шишка поместится.
— Я сейчас, подождите, — неожиданно вскинулась Люда, и я снова закрыла глаза, потому что стук ее каблучков очень больно отдавался в моей голове. Раздался какой-то непонятный шум — стук, шорох, потом она вернулась — очень довольная.
— Вот, — Людмила подала мне плотный пластиковый пакет, набитый снегом и льдом и крепко завязанный. — Из холодильника выгребла, приложите.
Пока я держала этот импровизированный пузырь со льдом и приходила в себя, она торопливо, взахлеб, рассказывала:
— Все моя привычка дурацкая, когда кто из дома выходит, обязательно в окно смотрю. Ну Игорю там, друзьям рукой помашешь, и вообще, говорю, привычка. А тут стою у окна, минута, другая — никого. То есть люди выходят, а вас нет. Может, думаю, к кому-нибудь из соседей пошла? Любопытно стало, вот и выглянула из квартиры. Смотрю, а там… — Она всплеснула руками и совсем как Игорь сложила ладони на груди. — Я так испугалась! Вы такая бледная и почти не дышите, а я не знаю, что делать! Вы как себя чувствуете сейчас, может, все-таки «Скорую» вызвать?
— Все моя привычка дурацкая, когда кто из дома выходит, обязательно в окно смотрю. Ну Игорю там, друзьям рукой помашешь, и вообще, говорю, привычка. А тут стою у окна, минута, другая — никого. То есть люди выходят, а вас нет. Может, думаю, к кому-нибудь из соседей пошла? Любопытно стало, вот и выглянула из квартиры. Смотрю, а там… — Она всплеснула руками и совсем как Игорь сложила ладони на груди. — Я так испугалась! Вы такая бледная и почти не дышите, а я не знаю, что делать! Вы как себя чувствуете сейчас, может, все-таки «Скорую» вызвать?
В общем, мне же еще пришлось ее и успокаивать. Окончательно она пришла в себя, когда я, сурово нахмурившись, сказала, что мне надо выпить кофе, а ей валерьянки. Не споря со мной, она ахнула сорок капель, мне дала две таблетка баралгина, потом приготовила крепчайший кофе, и мы выпили его без сахара. Вскоре я опытным путем определила, что могу держаться на ногах без посторонней помощи и даже в состоянии сесть за руль. Люда честно уговаривала меня полежать еще на мягком диване, но я была непреклонна, а на долю ее нервной системы выпали сегодня слишком сильные испытания. Так что она со старательно скрываемым облегчением проводила меня до машины, убедилась, что я не потеряю сознание за рулем, и мы с ней расстались лучшими подругами. Опрос свидетелей я, естественно, временно отложила и отправилась домой.
Дома меня встретил мигающий огонек автоответчика, но я, не обращая на него внимания, схватилась за мешочек с гадальными костями. Бросила кубики, даже не задав вопроса.
4+24+25 — «Позор и бесчестье падут на ваш дом, если вы не сумеете критично оценить положение вещей».
— Ничего себе! — Я была несколько ошарашена. — А в чем, собственно, дело-то?
Гадальные двенадцатигранники снова полетели на стол.
2+18+27 — «Если вас ничто не тревожит, готовьтесь к скорым волнениям». Тоже неплохо. Меня много что тревожит, и, кажется, к волнениям надо готовиться основательно. Я сунула кости в мешочек; когда они в таком настроении, лучше обходиться своими силами. Подошла к автоответчику, нажала на кнопку, тут же раздался нервный голос Игоря:
— Таня, куда ты пропала, ты срочно нужна! Приезжай в милицию, твой Мельников арестовал Веру! Танечка, я совсем потерял голову, не знаю, что делать. Приезжай сразу, я в машине около милиции жду, Таня, быстрее, пожалуйста!
Да что же это на Игоря все валится — статуэтку с выставки украли, помощника убили, любовницу арестовали! Вот если еще жена его ограбит и сбежит с любовником, тогда будет полный комплект. А Андрей чего разошелся, зачем ему Верку арестовывать? Я схватилась за телефон, набрала номер Мельникова. Занято. Ругнувшись, я снова натянула куртку и побрела к дверям. Как там было сказано: «Готовьтесь к скорым волнениям»?
Я, постанывая, спустилась по лестнице. Интересно, когда поднималась по ней, голова совершенно не болела, а сейчас, когда спускалась, каждый шаг отдавался в затылке, в моей драгоценной шишке. В машину я садилась осторожно, чтобы не задеть ничего головой. А потом помчалась… Первое, что я увидела, подъезжая к зданию милиции, был Игорь. Он топтался около своей машины, уныло оглядываясь по сторонам.
— Таня! — Игорь рванулся ко мне и вцепился в мой рукав, словно в спасательный круг. — Что так долго! Я весь извелся уже! Вера там больше часа, а меня не пускают…
— Спокойно, спокойно! Я только что приехала домой, прослушала твое сообщение и сразу сюда. Да не дергайся ты так и не тащи меня, ничего страшного с твоей Верой не сделают, скажи лучше, что произошло, как все было?
— Как было? — дрожащим голосом повторил Игорь. — Ну как было? Я с утра решил заехать к Вере, а то она вчера как ушла, так и пропала. Приехал, а она расстроенная такая, просто трясет ее всю… Я ей про Петечку стал рассказывать, она еще больше расстроилась, истерику закатила. Я в таких случаях теряюсь. — Он преданно посмотрел мне в глаза и доложил: — По твоему рецепту я ей полстакана коньяку налил, но она не стала пить.
— О господи, Игорь, — простонала я, — ты что, правда решил, что это универсальное лекарство? Ладно, дальше что было?
— Дальше ничего не было, — сник Игорь. — Приехал этот Мельников и сказал: «Гражданка Ширяева, следуйте за мной, я должен вас допросить». Вера на это ничего не сказала, она еще сильнее расплакалась, и они уехали. А я поехал за ними, а потом стал звонить тебе. Но тебя все дома не было, тогда я оставил сообщение и стал ждать. Что теперь делать, Таня?
— Тебе садиться в свою машину и продолжать ждать. И не маячь тут, сиди смирно. А я поднимусь к Мельникову, разберусь, что он вдруг к Верке привязался. И вовсе он ее не арестовал, успокойся, допрос — это еще не арест… — Я замерла. Кажется, я поняла, почему Мельникову так срочно захотелось пообщаться с Верой. — Игорь, а ты спрашивал у нее, куда она вчера вечером подевалась?
— Спросил, но она только плакала. А что, это так важно?
— Солнышко мое, — нежно проворковала я, — а не ты ли мне вчера сказал, что она поехала к Петечке?
Игорь открыл рот, потом закрыл, не сказав ни слова, и тупо уставился на меня.
— Окурок помнишь? На блюдечке окурок лежал, и помада на нем была такая же, как у Веры. Так что кажется мне, что эта дурища все-таки побывала вчера у Петечки. Интересно мне очень, когда она там была и что видела? Думаю, что и у Мельникова те же мысли возникли, вот ему и захотелось с Верочкой пообщаться.
Игорь снова открыл рот. На этот раз он, кажется, собирался что-то сказать. Но я не дала ему произнести ни звука.
— Сидеть! — Я повелительно указала пальцем на сиденье, и он послушно полез в машину. — И не шевелиться! Дышать можно. Жди меня и не влипай хоть ты ни в какие приключения. Хватит пока с меня волнений!
В кабинете Мельникова было накурено. Андрей, откинувшись на спинку стула, мрачно сверлил взглядом заплаканную Верочку. Оба сразу повернули ко мне головы, Верочка с надеждой, а Андрей с явным отвращением.
— Прибежала, — процедил Мельников, — подружку выручать!
— Ладно тебе, — отмахнулась я, — что она тебе рассказала? Была она там? Ее окурок?
— Ты откуда знаешь? — подобрался Андрей. — Почему мне сразу не рассказала?
— Да только сейчас, внизу сообразила, старая дура! Когда пыталась понять, зачем тебе Вера понадобилась.
— Ладно. — Он снова откинулся на спинку стула, вытянул ноги. — В таком случае расскажите, пожалуйста, гражданка Ширяева, что вы делали вчера, после шестнадцати часов.
— Я ведь уже все рассказала, — всхлипнула Вера.
Да, вид у моей Верочки был ни в сказке сказать, ни пером описать. Глаза красные, и вокруг них черно от расплывшейся туши. Губки распухли. Нос тоже распух и покраснел. С таким носиком в театр не пойдешь… Я ей сочувствовала, попала она в историю. Но, не скрою, мне приятно было видеть высокомерную Верку с распухшим красным носом. Для полного счастья мне захотелось увидеть в таком состоянии еще и Людмилу. Она, конечно, помогла мне, посочувствовала, притащила лед. Спасибо ей за это. Но если бы она сейчас сидела рядом с Веркой и тоже хлюпала, мне больше уже ничего не нужно было бы. Спокойно доживала бы свой век, никому не завидуя.
— А вы еще раз. У нас, барышня, допрос идет. Слышали ведь, подруга ваша интересуется! А она сейчас лицо официальное. Имеет полное право участвовать в допросе. — Господи, как хорошо ему удается говорить таким противным голосом.
— Хватит тебе, Андрей, — все-таки пожалела я Веру. — А ты, Вера, давай рассказывай, не тяни.
Вера высморкалась, вздохнула и, глядя на меня несчастными глазами, начала:
— Когда ты с этим охранником ушла в зал шептаться, Петечка словно взбесился. Он и так все время дергался, ты видела, а тут устроил форменную истерику. Понес совсем уж какую-то чушь, что заговор против него, что ли… В общем, мы с Игорем даже растерялись. Елена Александровна попробовала его успокоить, чаем отпоить. — Она нервно хихикнула. — Она всегда, как только напряжение какое-нибудь, всех начинает чаем поить, это у нее способ такой гасить конфликты.
— И помогает? — с неожиданным интересом спросил Мельников. Очевидно, ему Вера про чаетерапию Елены Александровны не рассказывала.
— Как вам сказать, — Вера пожала плечами. — В целом помогает, сложно ведь ругаться, когда чай пьешь. Основная трудность — это усадить за стол скандалистов. Ну вот… Петечка и на нее накричал, потом схватил свой портфель и убежал. А мы сидим, как дураки, и смотрим друг на друга. Тут я и подумала, что странно это все. Он, конечно, натура творческая, нервная, поскандалить всегда любил с размахом, с удовольствием. Но то, что он вчера вытворял, это уже ни в какие ворота… Раньше он себе такого не позволял. Вот я и подумала…
Она потянулась к пачке, лежащей на столе, достала сигарету. Я последовала ее примеру. Андрей зажег нам спичку, потом тоже закурил.
— Вот я и подумала, что странно он себя ведет, — продолжила Вера, — и решила пойти к нему, поговорить, он там рядом живет. Выясню, думаю, в чем дело, может, он видел что подозрительное, может, сам какую-нибудь глупость сделал… — Вера затянулась сигаретой и замолчала.