– Ты? – спросил он так, словно увидел призрак. Да-да, это был примерно такой же взгляд, какой, наверное, бывал и у меня, когда я видела перед собой прозрачную и источающую холод Милу… – Но откуда?
– Нам надо поговорить. Прошу тебя, если даже ты сейчас очень занят, удели мне минут пятнадцать. Я приехала сюда издалека, чтобы разыскать Милу Мне сказали, что она погибла… Как? При каких обстоятельствах и когда?
Лицо его тотчас изменилось, побледнело. Он сел в одно из кожаных кресел, которыми был заставлен холл, достал сигарету и закурил, пуская дым вверх и, казалось, забыв обо мне напрочь.
– Саша! Очнись! Что с тобой?
Он вздохнул и взглянул на меня с упреком.
– Приехала, значит, да? А где же ты была раньше, когда она болела?
– Да чем она болела?
– У нее была сложная форма кори и скарлатины… И это во взрослом возрасте, представляешь?!
Но я ничего не представляла. Для меня слова “корь” и “скарлатина” всегда ассоциировались с обычными детскими болезнями, которые надо воспринимать как данность. Ими нужно переболеть и забыть о них навсегда. До своих собственных детей.
– Она едва выкарабкалась… Денег у нее не было, она позвонила мне и попросила взаймы. Я, конечно, денег нашел, бегал за лекарствами, продуктами и даже варил ей… Она сказала, что кто-то украл все ее сбережения, которые она собиралась потратить на хорошую немецкую технику…
– Она выжила? Скажи, она осталась жива?
– Да. Но после этого уже не могла так много работать, как прежде. Она вообще сильно изменилась тогда, похудела, выглядела больной… Мы стали видеться реже, она словно избегала меня, а потом и вовсе исчезла. Как ни приду – ее нет дома. Да, чуть не забыл! Она же продала квартиру, но вот денег у нее почему-то не прибавилось. Она, насколько мне известно, жила в какой-то заводской общаге на “Сахалине”, а потом и вовсе перебралась на квартиру к какому-то бомжу Кто-то видел ее в аптеке, где она покупала бинты и бутылки с фурацилином… Может, лечила кого. Но, между прочим, ее фотографии время от времени появлялись в местных газетах… Ты же знаешь ее манеру, ее стиль работы…
Я знала, что Мила, что бы она ни снимала, непременно добавляла в кадр хоть каплю воды, причем в самом прямом смысле слова. Скажем, портрет девушки… Но на лице или плече – неважно где, обязательно должна была присутствовать хоть капля воды, для блеска… Для Милы работать на заказ, то есть снимать групповые портреты или обычные пейзажи, было настоящей пыткой. Она любила крупный план и чтобы сюжет непременно был связан с водой. Вода, влага на ее работах приобретала туманно-расплывчатое сияние, матовый блеск, который делал изображение живым… Эффект свежести снимка был потрясающим. Это понимала даже я, которая терпеть не могла Милу за ее неприспособленность к жизни и в глубине души считала ее малость тронутой… Ну талантливая, дальше-то что? Кому были нужны ее фотографии здесь, в этом большом и бестолковом провинциальном городе, где человеку невозможно самоутвердиться, если только он не вор и не авантюрист. Честному человеку здесь делать нечего, его превратят в серую моль и годам к шестидесяти окончательно прихлопнут… Но Миле было наплевать на все это. Она ходила по городу в поисках своих сюжетов, любила подолгу нежиться на солнышке у воды, снимая (тратя дорогую пленку, черт подери, купленную на мои деньги!) блики солнца на поверхности озера или пруда, мокрых, в солнечных брызгах детей, животных, плачущих женщин… Она говорила, что ее не интересуют деньги, а между тем она ела продукты, купленные мною, и спала на простынях, которые тоже купила я… И хотя я знала, что не будь меня, она бы валялась на старых драных тряпках и питалась одним хлебом и молоком, все равно Мила меня раздражала и доводила своим блаженным видом до исступления…
Но все это было в прошлом. Теперь мне предстояло услышать от ее коллеги, Саши, как же оборвалась жизнь этой юродивой.
– Она утонула, – сказал Саша, и я от возмущения чуть не ударила его. Он лгал, он нагло лгал, вводя меня в заблуждение. Да он просто издевался надо мной.
– Как так, утонула?
– Очень просто. Ее нашли под мостом, всю в тине, она пролежала на берегу дня два или три, пока ее не обнаружили какие-то старухи бутылочницы…
– Ты был на похоронах?
– Конечно! – воскликнул он, словно не понимая, как можно вообще предположить, что он мог не прийти проводить в последний путь свою обожаемую Милу. – Хотя там было мало народу.
– А где ее могила, можешь показать?
– Конечно, могу. Я же ходил туда потом несколько раз, носил цветы, а потом перестал. И знаешь, почему?
– Нет…
Откуда мне было знать?
– Потому, Анечка, что Мила стала приходить ко мне во сне и разговаривать со мной… Ты только не подумай, что у меня что-то с головой, у меня все в порядке… Просто, как мне думается, она была необыкновенным человеком и обладала мощнейшим биополем… Она хоть и умерла, а ее душа жива. Она невидима только для тех, кому она безразлична, а я любил ее…
– А эти бомжи, с которыми она жила, или что ты там рассказывал?
– Да нет… Никого из ее близких на похоронах не было, только журналисты и несколько друзей по школе… Говорили, что ты увезла в Москву ее жениха, это правда?
– Правда. Только он тоже умер. На днях. Мне почему-то захотелось ударить его. Просто так. Чтобы взбодрить, чтобы внести в его размеренную и сытенькую жизнь немного сложностей, неожиданностей и боли. Причем физической боли. Фотограф, мать твою! (Уже и материться начала! Вот что значат родные стены!) Фотограф – что он делает? Щелкает кнопкой дорогостоящего аппарата, а потом печатает фотографии. Что здесь сложного, тяжелого?
Работа – не бей лежачего. Пальчиком пошевели – и все готово! Это художник действительно работает, рисует – выводит каждую линию… Я ненавижу фотографов, ненавижу…
– А ты не смог бы поехать со мной на кладбище, чтобы показать могилу Милы? – спросила я, зная наперед, что он мне откажет.
– Когда? Прямо сейчас?
– Когда скажешь… Назначь удобное для тебя время, но только сегодня, а то у меня самолет… – соврала я, чувствуя, как начинаю терять над собой контроль.
– В принципе, я мог бы и сейчас… – Он зачем-то повернулся и, как мне показалось, нашел взглядом сидящего у окна со скучающим видом Игоря, после чего пожал плечами и произнес спокойно и как-то даже траурно (как, впрочем, и полагалось в той ситуации):
– Что ж, я готов.
И как же обреченно-артистически это было сказано, честное слово! Дешевый актеришка! Дешевый фотограф! Привык фотографировать жизнь, вместо того, чтобы жить, чтобы продолжать любить мою сестру и заботиться о ней… Мотылек, поверхностное существо, никчемное, как пыль!
– У тебя такое лицо, словно по его вине тебе пришлось проглотить дохлую мышь… – шепнул мне на ухо Игорь, когда мы шли к машине, пропустив впереди себя торжественно вышагивающего Сашу.
– Он фотограф, – объяснила я ему таким тоном, словно речь шла об убийце или палаче. Хотя с таким же успехом я могла бы сказать про кого угодно, что он пекарь или портной!.. Ну и что с того? И откуда Игорю было знать о моих сложных отношениях с этой братией…"
* * *Сергей Малько впервые не знал, как ему поступить. Ему предложили сделку, и взволнованный еще больше его Илья после услышанного не мог придумать лучшего, чем назвать сумму… Что ж, и его можно понять. Он любит свою жену. Но Берта! Она словно сорвалась с цепи… Ее теперь никто не сможет унять. Она будет мстить, убивать этих садистов, которые, в свою очередь, убили, судя по всему, всех тех молодых женщин и девушек, трупы которых до сих пор находят по всей Москве… И Людмила Савченко – ИХ жертва… Но кто они, эти людишки с такими смешными, мультяшными кличками: Толстый, Волосатый, Черный, Маленький и Профессор?! Хотя с Профессором теперь вроде бы все ясно. И что же делать, если Берта, зная его фамилию и адрес, задумает осуществить убийство уже сейчас, сегодня или завтра? Стоит ее останавливать или нет?
И он вдруг поймал себя на том, что переживает больше всего не за Профессора, не за Журавлева, а за Берту, которая в силу своей неопытности обязательно попадется. И никакой суд не оправдает ее: пять убийств! А ведь она способна их совершить. Илья ей поможет. Он не может не помочь, потому что он тоже заражен местью, и если Берта говорит об этом обуревающем ее чувстве с жаром и страстью, то Илья, как настоящий мужчина, носит всю свою боль внутри… Но кто знает, какое пламя бушует у него в душе и сжигает разум?!
А Севостьянов? Как будет он, Сергей Малько, работать с ним, если уже знает имя убийцы Храмова?
От этих мыслей разболелась голова. Он ехал к себе домой, в пустую и холодную квартиру, которая почему-то не отапливалась из-за застоявшегося где-то в радиаторах воздуха… “У тебя не инженерная голова”, – так всегда говорила ему мама, а потом и жена. Наверное, им, женщинам, спокойнее и удобнее жить с мужчинами, у которых ЕСТЬ эти самые “инженерные” головы. Возможно, именно поэтому он и живет один – не “рукастый”, не умеющий наладить быт… Мама вышла замуж и уехала на Украину, жена ушла к адвокату Кострову.
– Сережа! Ты куда летишь?
Захлопнув машину, он уже собирался было войти в подъезд, как его окликнули.
– Привет… – из темноты выглянуло сияющее, почти детское личико, блеснули белоснежные зубы, а в черных глазах застыли нежность и вопрос… – Ну что, не узнаешь, что ли? Это же я, Женя! Женя Зима!
Ну конечно же, это Женя, Женька, с забавной фамилией Зима. У них был коротенький роман, который закончился по вине Сергея. Был занят, уезжал в командировку, короче, закружился…
Женя работала маникюршей в дорогом косметическом салоне, и, судя по ее виду, было нетрудно догадаться, что она с утра и до самого позднего вечера только тем и занимается, что изо всех сил старается быть похожей на своих состоятельных клиенток. Но это не выглядит смешно, это смотрится довольно мило, хотя и грустно.
Они познакомились на дне рождения родного брата Сергея, куда Женя пришла со своим парнем. Но случилось так, что провожать ее домой пошел Сергей. То ли он поддался в тот вечер романтическому настроению, вызванному видом этой очаровательной рыжеволосой девушки с огромными черными глазами и белозубой улыбкой, то ли спутник Жени был не в духе (почти весь вечер он просидел молча, поглощая один салат за другим), но Сергей и Женя молча встали со своих мест, словно собирались потанцевать, а сами, затерявшись среди гостей, выбрались незамеченными из квартиры и почти до утра гуляли по Москве…
Она осталась у него до утра, и они договорились о том, чтобы встретиться вечером. Но подвернулось интересное дело, и Сергей, даже не позвонив ей, уехал в Питер… “Свинья, ничего не скажешь”.
Теперь, спустя три месяца, этот визит многого стоил. Ведь она пришла. Сама. И теперь смотрит на него глазами-угольками и так же обворожительно улыбается. Она легкая… Нет, не так – С НЕЮ ему будет легко. Она все поймет и простит.
– Женька… – он подхватил ее в объятия и поцеловал в душистую холодную щеку. – Как здорово, что ты пришла! Пойдем поужинаем… Я тут курицу купил, а вот что с ней делать, не знаю… Ты мне поможешь?
– Конечно! – И снова чудесные ямочки заиграли на ее свежем личике. – Ты еще не успел жениться? И даже это она спросила с улыбкой!
– Нет, не успел. Ты же знаешь, что мне всегда некогда. Но как же я рад тебя видеть! Пойдем, а то ты совсем замерзла…
Первое слово, которое он сказал, как только вошел в квартиру, было: “Ура! Затопили!"
Женя, ничего не понимая, стояла посреди прихожей и наблюдала за тем, как Сергей носится по квартире, проверяя все батареи. Наконец он вернулся и помог ей снять куртку.
– Извини, но я так рад, что у меня теперь тепло…
– А я думала, что это ты мне так обрадовался… – И впервые он увидел на ее лице тень разочарования.
– Извини еще раз… Но ведь я подумал не столько о батареях, а о том, как бы ты здесь не замерзла… Я же тебе рассказывал, что мне катастрофически не везет и все-то у мен” не слава богу… То краны текут, то воздух какой-то застрял в батареях, то я соседей заливаю почем зря… И ты должна это знать, если хочешь быть со мной…
Он и сам не ожидал от себя такого окончания фразы. А Женя так и вовсе вспыхнула и теперь стояла растерянная, не зная, как ей реагировать на такое откровенное выражение его отношения к ней.
– Мне кажется, что ты сказал это, не подумав, а поэтому сделаю вид, что тебя не слышала… Где твоя курица, давай ее сюда, а ты пока почисть лук, хорошо?
Она засучила рукава, но Сергей, который вдруг почувствовал такой бешеный прилив желания, подошел к ней и обнял ее.
– Да какая, к черту, курица?.. Ты что, пришла ко мне готовить? Я ужасно рад, что ты здесь, что ты не забыла меня и, надо полагать, простила.. – Он осторожно поцеловал ее в щеку и вдохнул сладостный аромат ее волос. – Какая же ты красивая! Только замерзла и боишься мне об этом сказать. Сколько времени ты прождала меня у подъезда, только честно?
– Около полутора часов… – она опустила голову. – Мне вдруг так захотелось тебя увидеть…
– Давай я тебя посушу, а? – Он, взяв ее за руку, потянул за собой в комнату, усадил на диван, принес фен и принялся сушить ее волосы горячим воздухом. – Мне прямо даже не верится, что ты здесь… Знаешь, у меня работа сумасшедшая, поэтому и я такой – ненормальный… Видишь, в квартире как после погрома, хотя я вчера ночью пытался прибраться. Но ты не думай, что я такой уж неряха…
– Как же я по тебе соскучилась…
Она закрыла ему рот поцелуем. И Сергей тотчас забыл обо всем: о Ромихе, Берте, Севостьянове и куче нераскрытых дел, которые" накопились у него за последние полгода… Ему вдруг стало тепло и необыкновенно спокойно, словно эта нежная ладошка, лежащая сейчас у него на груди, сняла с него все напряжение и усталость.
* * *Около полуночи Женя предложила приготовить курицу. “На завтра”.
Она с легкостью покинула теплую постель, где они провели три чудесных часа, накинула на себя огромный тяжелый халат Сергея и, устало улыбнувшись ему, пошла на кухню. Он знал, о чем она думает: о его предложении попробовать пожить вместе. Именно попробовать, потому что он больше всего боялся, что и с Женей у них ничего не получится по той же причине, что и с его бывшей женой, что и она не выдержит и сбежит от него, от той тяжелой, заполненной разлуками и переживаниями жизни, которую он мог ей предложить. И когда она ответила ему, что ей нужно подумать, у него самого несколько изменилось отношение к ней. Скажи она с улыбкой, что на все согласна, что будет прощать ему длительные командировки и поздние возвращения, он бы насторожился… А когда он услышал, что ей нужно время подумать, то понял, что она довольно серьезный человек, для которого подобная жизнь будет, с одной стороны, счастьем, а с другой – испытанием.
Он лежал и думал о Жене, о том, как резко может измениться его жизнь, если она согласится переехать к нему. Что его квартира наполнится ее голосом, ее запахами, ее присутствием, а в душе его поселится радость от сознания того, что вечером его кто-то будет ждать и что, откуда бы он ни возвращался, ему откроет дверь милое заспанное существо с растрепанными рыжими волосами и ямочками на щеках, которое прижмется к нему и произнесет такие простые, но так необходимые ему слова: как же я по тебе соскучилась…
Он уснул, а когда проснулся, было уже утро. Женя лежала рядом и сладко посапывала во сне, как ребенок. У нее и лицо-то было детское, нежное, розовое от сна…
– Ну что, ты надумала? – спросил он, сгребая ее в свои объятия и целуя в закрытые глаза. – Ты хорошенько обо всем подумала?
– Подумала.. Я не перееду к тебе… – Она блаженно потянулась, но глаза так и не открыла. – И знаешь, почему?
– Нет… – растерянно ответил он, потому что меньше всего ожидал услышать такой ответ.
– Потому что я всю ночь разговаривала с тобой, а ты меня не слушал… Я тебе курицу пожарила, картошку сварила и даже сделала салат, потом предложила тебе посмотреть фильм, называется “Французская женщина”, а ты только мычал и продолжал спать… Вот я и подумала…
– А ты не думай, а попробуй поговорить со мной сейчас, когда я не сплю. Ну, что ты мне такого интересного рассказывала ночью?
– Ты же все-таки сыщик?.. Вот я и рассказала тебе об одном клиенте, и одно время мне казалось, что ты меня слышишь… Пусти, ты меня раздавишь!
– Не пущу! Ты говори, а я этим временем…
– Ладно, уговорил… Так вот. Был у меня вчера один клиент. Вообще-то он не мой, а Ларискин, но она почему-то вообще не вышла на работу, вот мне и пришлось им заняться.
– Постой-ка, что-то я не совсем понял, чем вы там у себя в салоне занимаетесь! Если бы ты сказала “клиентка”, но КЛИЕНТ!..
– А ты что же, думаешь, что мужчины не делают маникюр? Ошибаешься. Ты будешь слушать или нет… Постой, я не могу говорить… Я тебе лучше потом расскажу…
* * *– Коля? Привет. Если ты будешь сейчас на месте, я к тебе заеду. У меня куча вопросов, а вообще-то я загнан в тупик.
– Давай, приезжай, у меня и самого таких тупиков знаешь сколько!
Сергей приехал и, поздоровавшись за руку с Севостьяновым, сел и сразу закурил.
– Много курим, – заметил Николай и взялся за свою пачку сигарет. – Ни к чему это, умом понимаю, а бросить не могу. Для начала хочу сказать спасибо за Катю. Сразу-то не сообразил поблагодарить, я так обрадовался, когда увидел ее живую… Думал, что накричу на нее, стану упрекать, а увидел, сразу и отлегло от сердца, куда что девалось…
– Я рад за вас…
– Погоди радоваться. Пропала моя свояченица. Это ведь из-за нее Катя ушла из дома. Она искала сестру по всей Москве. Наташка – девица видная и тоже, черт подери, блондинка; такая, знаешь, самостоятельная, сняла квартиру, жила как хотела. Училась, правда…
– Что это ты о ней в прошедшем времени?
– Я? Разве? Ну, в общем, учится она в Медицинской сеченовской академии, и учится неплохо, но деньги ей приходится зарабатывать любыми способами…