Немного постояв на месте, я снова поднес руку к выключателю. Но свет не зажигался.
Авария на подстанции? Не похоже. Сквозь окошко пробивался отблеск от стоявших на улице фонарей. Значит, света не было только в доме.
И тут у меня мелькнула догадка. Рубильник! Кто-то дернул рубильник на электрощите, который висел у спуска в подвал.
Хлопнула входная дверь. Я от неожиданности вздрогнул. Похоже, таинственный гость решил нас покинуть.
Я зашел на кухню, зажег стоявшую на подоконнике свечу, которая всегда хранилась там на случай временного отключения электричества, взял в руки канделябр, выставил его перед собой, вышел в холл и направился к лестнице, которая вела в подвал. Подойдя к электрощиту, я убедился, что рубильник был действительно опущен. Я дернул его вверх. В доме посветлело. Я задул ставшую ненужной свечу, подошел к телефонам и снял трубку красного аппарата. До меня донеслись длинные, пронзительные гудки.
— Да? Слушаю, — ответил заспанный голос Ширяева.
— Миша, срочно осмотри двор, — попросил я.
— А что случилось?
— В доме только что кто-то был.
— Да кто здесь может быть?
— Делай, что я говорю! — рявкнул я. — Сейчас не время для дебатов.
— Ладно, ладно, — миролюбиво пробормотал мой напарник.
Я вышел наружу. Ширяев ходил вдоль забора с фонариком в руке.
— Ты почему не включил освещение? — поинтересовался я.
— Хозяйка не велела. Негоже, говорит, когда в доме случилась смерть. Кстати, здесь никого нет. Может, тебе померещилось?
— Ничего мне не померещилось, — отрезал я. — Вот что, нарушай запрет хозяйки, и давай еще раз все осмотрим.
Но наши поиски результатов не дали.
— Слушай, а с чего ты взял, что он во дворе? — спросил меня Ширяев, когда мы, обойдя вокруг дома, вернулись к исходной точке.
— Входная дверь хлопнула, — объяснил я.
— Хм! Так, может, он специально ею хлопнул, чтобы ты именно так и подумал, а сам сейчас преспокойно прячется внутри?
Я нахмурился. Предположение моего напарника было резонным. Меня разобрала досада. Как я сразу об этом не подумал?
— Быстро в дом! — скомандовал я.
Мы вбежали на крыльцо и нос к носу столкнулись с Катериной.
— Что случилось? — взволнованно спросила она. — Что вы бродите?
Я коротко объяснил, в чем дело.
— Срочно осмотрите все помещения! — всполошилась хозяйка. — Мне только еще воров тут не хватает.
Мы спустились в подвал, но заходить в него не стали. Не было смысла. Его дверь была заперта снаружи. На ней висел большой амбарный замок. Потрогав его, и убедившись, что он в целости и сохранности, мы снова поднялись наверх.
Исследовав кухню и санузел, заглянув в спальню, мы подошли к крайней двери коридора. Это была гостиная, в которой разместилась Лидия Ивановна. Мы с Ширяевым озабоченно переглянулись. Ни ему, ни мне не хотелось лишний раз сталкиваться с этой вредной, заносчивой особой.
Уловив наше замешательство, Катерина взяла инициативу на себя. Ее рука решительно потянулась вперед. Раздался деликатный стук.
Ответом явилась тишина. Стук повторился. Он стал более настойчивым.
— Мама! — громко позвала хозяйка. — Позвольте нам войти.
Но в ответ по-прежнему не раздавалось ни звука.
На лице Катерины заиграла тревога. Она легонько толкнула дверь. Та бесшумно приоткрылась. Мы осторожно вошли. Хозяйка зажгла свет. То, что предстало нашим глазам, заставило нас отпрянуть.
Старуха неподвижно лежала на полу возле застеленного постельным бельем дивана. На ней значилась лишь одна ночная рубашка. Ее рот открылся в беззвучном крике, а остекленевшие глаза были устремлены куда-то вверх. Вокруг ее головы растекалась огромная лужа крови, сочившаяся из перерезанного горла. Все ее вещи были беспорядочно разбросаны по сторонам. Здесь явно что-то искали.
Катерина ахнула и в ужасе закрыла лицо руками. Меня чуть не вывернуло наизнанку. Невозмутимость сохранил только Ширяев.
— Ничего не трогать! Всем выйти! — скомандовал он, и помчался звонить в милицию.
— Радик! — спохватился я. — Он же там совсем один!
Я бросился на второй этаж.
Дверь "детской" оказалась заперта. На мой стук мальчик ответил не сразу. Только после третьей настойчивой "дроби" я, наконец, услышал его голос.
— Кто там?
— Радик, это я, — сказал я, — дядя Женя. Открой, пожалуйста!
— Зачем? — в голосе ребенка промелькнул испуг.
— Я хочу убедиться, что с тобой все в порядке.
— Со мной все в порядке.
— И все-таки, открой.
— Не открою.
— Почему?
— Я хочу спать.
— Да оставь ты его, — раздраженно бросил подошедший Ширяев. — Цел, и ладно. Опергруппа сейчас будет. Давай пока осмотрим остальные комнаты. Может, убийца прячется где-то здесь. Кстати, ты хорошо запомнил его силуэт?
— Честно говоря, не очень, — признался я. — Он промелькнул слишком быстро.
Хорошенько обыскав весь второй этаж, мы так никого и не нашли…
Глава двадцать четвертая
Мое желание "уйти в отставку" Баруздин воспринял спокойно. Он не проявил даже малой толики каких-либо эмоций.
— Ну, что ж, хочешь уйти — уходи, — пожав плечами, заявил он. — Удерживать тебя насильно я не стану. Хотя, признаться, твое решение меня не радует. Ты хороший сотрудник.
— Роман Олегович, но я действительно больше не могу! — в сердцах воскликнул я.
И это было чистой правдой. Прошедший день меня просто доконал. Сначала это "мурыженье" в прокуратуре, затем — страшная ночь, а под утро, когда приехала милиция, — новый допрос, отнявший у меня последние остатки сил.
Молоденький лейтенант, проводивший дознание, был настроен по отношению ко мне крайне враждебно. Уж не знаю, чем я ему не понравился, но он разговаривал со мной так, как будто старуху убил именно я, и как будто моя вина в этом убийстве была уже полностью доказана.
— Собирайся, — приказал он. — Поедешь с нами. Ты задержан.
От следственного изолятора меня спас Баруздин, примчавшийся сразу же после звонка сестры. Он отвел ретивого служаку в сторону и долго его в чем-то убеждал, пока тот, наконец, с ним не согласился. Мое задержание не состоялось.
Немного поразмыслив, я решил, что приключений с меня хватит.
— …Хотя, должен тебе признаться, ведешь ты себя сейчас не по-мужски, — продолжал Баруздин. — При первом же стрессе расклеился, как кисейная барышня. Наши ребята тебя не поймут. Они тебя уважать перестанут. Даже руки не подадут. Мужик должен быть мужиком, а не размазней.
— Их бы на мое место, — проворчал я.
— Да были они на твоем месте, — откликнулся мой шеф, — и неоднократно. У них еще и похлеще переделки бывали.
Во мне заговорил стыд.
— Что же мне делать? — упавшим голосом произнес я.
Мне не хотелось больше оставаться на этой работе. Но и чтобы мой уход выглядел как побег я тоже не хотел.
— Прежде всего, отоспаться, — посоветовал Баруздин. — Если я не ошибаюсь, ты уже целые сутки на ногах. Это любого свалит. Ступай к себе и принимай горизонтальное положение. А ближе к вечеру поговорим. Как решишь — так и будет. А, вообще, применительно к прошедшей ночи, должен сказать тебе так. Молодец! Твои действия заслуживают самых добрых слов. Катерина и Михаил мне уже все рассказали. Сработал ты профессионально. Если бы я не был тобой доволен, я не стал бы отбивать тебя у "ментов".
Спал я плохо. Меня опять преследовал какой-то кошмар. Я то куда-то брел, то от кого-то убегал, то куда-то падал. Точного сюжета я не помню. Он забылся сразу же после моего пробуждения. Единственное, что сохранилось в моей памяти касательно виденного сна, это отчаянное чувство обреченности.
В общем, отдохнуть как следует мне не удалось. Все тело казалось отяжелевшим, словно на него навесили десяток гирь. Голова болела. На душе было мутно и скверно.
Я открыл глаза, приподнялся, и бросил взгляд на часы. Стрелки показывали половину пятого. Ощутив на себе липкий пот, я, кряхтя, поднялся с кровати и направился в душ.
Прохладная вода меня немного ободрила. Голова перестала ныть. Но тут в полный голос заговорил желудок. Ведь я за целый день еще так ничего и не съел. Хорошенько растерев себя полотенцем, я оделся и прошел на кухню.
Холодильник оказался практически пуст. Кусок колбасы, остатки сыра, недопитый пакет молока, кастрюля с макаронами — вот и все, что в нем осталось.
Да, не густо!
Умяв несколько бутербродов, я вышел в холл и огляделся, пытаясь определить, что произошло в доме за то время, пока я спал. Но вокруг все было без изменений. Разве только прибавилось грязи на полу. Видимо, это был результат визита милиции и "скорой", не привыкших разуваться на месте происшествия. Катерина с уборкой явно не торопилась. Стоявшая тишина буквально била мне в уши. Это что же, я здесь один?
— Почему один? — прогудел Панченко, когда я спросил его об этом по телефону. — Пацан дома. Во всяком случае, я не видел, чтобы он куда-нибудь выходил.
— А Катерина?
— Уехала куда-то с Баруздиным. Как сам? Оклемался?
— Какое там! — разочарованно протянул я и положил трубку.
Мои мысли занял Радик. Я снова поднялся на второй этаж. Дверь комнаты мальчика в очередной раз оказалась заперта. Его ответы на мои вопросы по-прежнему отдавали враждебностью:
— Не открою!… Я занят!… Мне ничего не надо!…
"Эх, не был бы ты маленьким, беспомощным ребенком, послал бы я тебя ко всем чертям! — раздраженно подумал я. — Нужен ты мне, как собаке пятая нога. У меня и своих проблем хватает. Я общаюсь с тобой только потому, что меня просил позаботиться о тебе твой приемный отец, которого я безгранично уважаю. Тогда, у оврага, он словно предчувствовал, что назад уже больше не вернется. Я дал ему такое обещание. И я не могу его нарушить".
Вместе с этим я, конечно, понимал, что Радик был страшно напуган. Не приведи господь пережить такое в его юном возрасте! Сначала убили его отца, затем бабку. И теперь у него не осталось абсолютно никого, кто относился бы к нему с заботой. Он был совершенно одинок. Он был предоставлен лишь самому себе. Как он живет? Он же практически не выходит из дома. Чем он питается?
Ввиду скудности имеющегося в доме провианта, я решил сходить в магазин. На всем протяжении пути я предавался размышлениям. Что произошло той злополучной ночью в Голосовом овраге? Этот вопрос не вылезал у меня из головы. Он занимал все мои мысли. Во мне роились десятки самых разнообразных предположений, от предельно банальных, до неимоверно фантастических. Но ни одно из них не представлялось мне наиболее вероятным.
Очевидным было только одно — что произошло дикое, варварское убийство. Но вся подоплека этого убийства, весь его антураж, были покрыты непроницаемой завесой тайны. Как я ни старался, но в своих раздумьях я никак не мог пробиться сквозь зеленоватый туман, что покрывал тогда дно оврага.
Все мои стремления рассматривать случившееся сквозь призму логики неизбежно натыкались на мир потустороннего, присутствие которого во всем произошедшем казалось мне очевидным. Ведь об этом присутствии я судил не понаслышке. Я наблюдал его собственными глазами. Я реально его ощущал.
Пережитый мною небольшой скачок во времени, таинственные объекты на фотоснимках, встреча с посланцем прошлого, призрачные ночные видения — ведь все это действительно было! И на нездоровую игру воображения этого не спишешь. Уж слишком явно те явления, с которыми мне довелось столкнуться, соответствовали тем явлениям, которые происходили здесь и раньше. А если совпадения столь явны — это уже не совпадения, а реальные факты, какими бы невероятными они ни казались.
Куда исчезли Карпычев со стариком после того, как спустились в овраг? Каким образом тело Карпычева оказалось в канализационном люке? Кто и почему убил его мать? Где сейчас находится Митрофан Никитович?
Я никак не мог избавиться от ощущения, что ответы на эти вопросы лежат вне пределов моего понимания.
Накупив продуктов, я вернулся обратно и состряпал на скорую руку сытный ужин. Половину приготовленного я отнес Радику (поднос с тарелками я снова поставил перед "детской"; он оттуда быстро исчез, из чего я заключил, что ребенок действительно был сильно голоден), половину съел сам.
Когда моя трапеза подходила к концу, появились Катерина и Баруздин. Хозяйка с белым, как мел, лицом сразу прошла к себе в спальню. Мой шеф, увидев меня, зашел на кухню и уселся рядом.
— Ну, что, посвежел? — приветливо осведомился он.
— Да как сказать? — пожал плечами я. — Относительно.
— Какие планы насчет дальнейшей службы?
Я замялся. Оставаться долее в этой "обители" мне решительно не хотелось.
— Я-я-ясно, — огорченно протянул Баруздин. — Ну, что ж, решил — так решил. Но, надеюсь, ты понимаешь, что мне сначала нужно найти тебе замену?
Я кивнул.
— У тебя найдутся силы еще на одну-две недели?
— Изыщем, — ответил я.
Мой шеф благодарно похлопал меня по плечу.
— Уясни ситуацию, — доверительно произнес он. — Ты сам видишь, что в этом доме творится что-то странное. Как будто его кто-то проклял. У меня голова идет кругом. Два трупа! Два убийства! Одно за другим! Катерина сама не своя. Пацан тоже. Ширяев рассказывал, что когда его вчера опрашивали, он буквально трясся от страха.
— Я даже еду ему отношу наверх, — горько усмехнулся я.
— Вот-вот, — вздохнул Баруздин.
Он внимательно посмотрел на меня и тихо проговорил:
— Впереди следующая ночь. Где гарантия, что сюда снова кто-то не заберется? Черт его знает, что за мотивы у этого маньяка! Поэтому тебе и Панченко придется провести ее на ногах. Панченко — снаружи, тебе — в доме. Глаз не спускать. Внимания не ослаблять. Бдительность, бдительность, и еще раз бдительность.
Мой шеф немного помолчал.
— Я очень боюсь за свою сестру, — шепотом добавил он. — У меня такое предчувствие, что она может стать следующей.
— А почему Вы не хотите временно переселить ее к себе? — также понизив голос, спросил я.
Брови Баруздина взметнулись вверх.
— Не хочу? Да я весь день ее об этом уговаривал. Она ни в какую. Мой дом, говорит, здесь. Жень, я на вас с Анатолием очень рассчитываю. Пойми, от вас зависит жизнь двух человек. Я могу быть в вас уверен?
— Можете, — пообещал я…
Глава двадцать пятая
Чем темнее становилось на улице, тем сильнее во мне нарастало беспокойство. Я с удивлением почувствовал, что начинаю бояться ночей. Впрочем, если разобраться, в этом не было ничего удивительного. В последнее время они приносили только неприятности и беды. Как то будет сегодня?
Пока все вокруг окончательно не погрузилось во мрак, я решил тщательно осмотреть дом. Убедившись, что все окна наглухо закрыты, я спустился в холл, запер изнутри входную дверь, уселся в кресло и погрузился в свои мысли.
Перед моими глазами замелькали сцены юности. Школа. Институт. Друзья-приятели. Наверное, это была своеобразная защитная реакция моего сознания на мучившие меня переживания. Ведь юность — это самая счастливая пора. Но приятные воспоминания продолжались недолго. Мною снова завладели ужасные картины прошлой ночи.
Вскрик… Окровавленное тело старухи… Таинственный силуэт…
Кто же, все-таки, мог накануне пробраться в дом? И был ли это, вообще, человек?
Запиликала телефонная трель. Я от неожиданности вздрогнул. Звонил Панченко.
— Ты привел себя в повышенную боевую готовность? — поинтересовался он.
— Привел, — ответил я.
— Как там Катерина?
— Тебе ее позвать?
— Зачем? — засмеялся мой напарник. — Я не сомневаюсь, что у нее есть надежный защитник. Ты соорудил себе охранный пост у ее постели?
— Балабол! — рявкнул я и швырнул трубку, после чего тут же отругал себя за несдержанность, представив, каким довольным хохотом заливается сейчас Панченко.
— Что случилось? — осведомилась появившаяся в холле хозяйка.
— Да так, — отмахнулся я.
— Сослуживцы подковыривают?
— Что-то типа этого.
На лице Катерины, с которого не сходил бледноватый оттенок, отчетливо читалось напряжение. Ее лоб был нахмурен, губы плотно сжаты, а скулы словно свела жесточайшая судорога.
— Не знаю, смогу ли я заснуть после вчерашнего, — пожаловалась она. — Без снотворного, наверняка, не обойдется. Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — ответил я. — Ночь, думаю, выдержу.
— Может, кофейку?
— Не откажусь, — кивнул я, и просительно добавил: — Вы бы Радика покормили.
Пропустив последнюю фразу мимо ушей, хозяйка скрылась на кухне.
Я тяжело вздохнул. Мачеха — она и есть мачеха.
Послышался свист вскипевшего на плите чайника.
— Иди сюда! — донеслось до меня.
Я прошел в "трапезную". На столе, источая аппетитный горьковатый аромат, дымилась чашка крепкого "Якобс Монарх". Катерина открыла холодильник и достала торт.
— Угощайся, — приветливо, но как-то натужно, улыбнулась она, и осторожно, одними кончиками ногтей, словно боясь пораниться, придвинула мне нож. Это был огромный кухонный нож, предназначавшийся для резки мяса.
Как часто я потом вспоминал этот эпизод!
Я отрезал небольшой кусочек, съел его, выпил кофе, буркнул "спасибо", и вернулся на свой "дежурный пост".
Хозяйка проследовала в спальню.
Приближалась полночь.
Устав сидеть, я решил размяться и походить по холлу, полагая, что это не только позволит мне коротать время, но и поможет держаться в тонусе.
Двенадцать шагов по диагонали в одном направлении, двенадцать в другом. Прохаживаясь из угла в угол, я не переставал прислушиваться ко всему, что доносилось до моих ушей, а также раз за разом бросать взгляд в окошко, выходящее во двор. Но чего-либо подозрительного пока не наблюдалось.