Двенадцать шагов по диагонали в одном направлении, двенадцать в другом. Прохаживаясь из угла в угол, я не переставал прислушиваться ко всему, что доносилось до моих ушей, а также раз за разом бросать взгляд в окошко, выходящее во двор. Но чего-либо подозрительного пока не наблюдалось.
Через некоторое время меня потянуло в сон. Биологические часы организма были неумолимы. Стремясь прогнать пытавшуюся пленить меня дрему, я занялся активными физическими упражнениями. Стал делать приседания, повороты, наклоны. Но ничего не помогало. Голова становилась все тяжелее и тяжелее, а ноги — все слабее и слабее. В какой-то момент перед моими глазами все поплыло. С трудом добравшись до кресла, я обессилено рухнул…
Проснулся я от чьего-то немилосердного потряхивания за шкирку. Словно кто-то задался целью вытрясти из меня всю душу.
Вокруг было светло. Вначале передо мной все предстало каким-то неясным и расплывчатым. Когда мое зрение, наконец, снова пришло в норму, и вернуло себе способность фокусировать, я увидел Баруздина и Панченко.
— Это еще что такое? — во всю мощь своих легких гаркнул мой шеф. — Я же распорядился дежурить всю ночь!
Я густо покраснел, и, чувствуя себя глубоко виноватым, лишь тупо хлопал глазами, не зная, что сказать в ответ.
Брови Баруздина гневно свелись к переносице.
— Что молчишь?
Он, пристально вглядываясь в пол, обошел вокруг кресла, в котором я сидел, затем приказал мне встать, и принялся меня обыскивать.
— Я не пил, — проговорил я, посчитав, что он ищет спиртное.
— Молчать! — рявкнул мой шеф.
От его дружеского расположения ко мне не осталось и следа. Он смотрел на меня с негодованием. И негодование его, надо признать, было справедливым.
Как же меня угораздило заснуть?
Баруздин тщательно обследовал все имевшиеся у меня карманы. Так ничего в них и не найдя, он недоуменно выпятил губу. Еще раз обведя холл глазами, он сквозь зубы процедил:
— Моли бога, чтобы все остались живы.
Мой шеф развернулся и направился к спальне. Мы с Панченко последовали за ним.
Баруздин постучал в дверь.
— Катя, ты в порядке?
Из спальни никто не отозвался.
У меня ёкнуло сердце.
— Катя? — снова постучал мой шеф.
Ни звука.
Я почувствовал, что начинаю бледнеть. Но тут из-за двери донеслось:
— Да?
Я облегченно вздохнул. У меня словно гора свалилась с плеч.
— К тебе можно зайти?
— Заходи.
Баруздин прошел к сестре. Мы с Панченко остались в коридоре.
— Ну, что же ты? — укоризненно произнес мой напарник.
Я виновато развел руками.
— Сам не пойму. Бух, и отключился.
— Вот и будет тебе "бух"! — усмехнулся Панченко. — Шеф за такие вещи не милует. Половины зарплаты как не бывало. Если вообще не уволит.
— Пусть будет, что будет, — обреченно вздохнул я. — Ты то, хоть, не спал?
— Не спал.
— Все было тихо?
— Вроде, тихо.
— Ну, дай бог.
Дверь спальни резко распахнулась.
— Айда, проверим мальца, — бросил вылетевший из нее Баруздин, едва не сбив нас с ног.
Мы взбежали на второй этаж и постучались в "детскую".
— Кто там? — раздалось в ответ.
От меня не укрылось, что в этот момент по лицу моего шефа проскользнула какая-то едва уловимая тень.
— Это мы, — подал голос я. — Пришли тебя проведать. Убедиться, что с тобой все в порядке.
Раздались шаги. Дверь открылась. Перед нами предстал Радик. Он был немного похудевшим, но не казался испуганным. Его глаза смотрели уверенно и дерзко. В них даже светилось какое-то непонятное мне торжество.
— Убедились? — спросил он, и, не дожидаясь ответа, снова захлопнул дверь.
Я перевел взгляд на Баруздина и опешил. Его взгляд выражал такое изумление, словно он никак не ожидал увидеть мальчика живым.
Почувствовав, что на него смотрят, мой шеф натужно расхохотался.
— Резвый парень! — воскликнул он.
— Наследник! — подняв указательный палец, многозначительно произнес Панченко.
— Осмотрим другие помещения, — скомандовал Баруздин.
Кладовка. Кабинет Карпычева. Моя комната. Гостевая…
Заглянув в последнюю дверь, Баруздин застыл на месте, загородив собой весь проем. Когда он, наконец, сдвинулся немного в сторону, моим глазам предстала картина, от которой у меня в жилах застыла кровь.
На стоявшем в комнате диване, заложив ногу на ногу, широко расставив руки по сторонам, и опершись о спинку, неподвижно сидел Митрофан Никитович. Его голова была откинута назад, рот широко открыт, а остекленевшие, устремленные вверх, глаза смотрели куда-то прямо перед собой.
Старик был мертв…
Часть вторая Невероятное очевидное
Глава первая
Если три с лишним месяца назад, по приезде в Москву, при первом своем поселении во "времянку" я был преисполнен горьких чувств по поводу чуждости и убогости ее обстановки, то теперь, после того, как я снова переступил ее порог, меня наполнило такое ощущение, будто я, после долгого отсутствия, вернулся в родной дом.
Мои родственники искренне обрадовались моему приходу.
— Надеюсь, насовсем, — улыбаясь, пожал мне руку дядя Саша.
— Не-е-е, — помотал головой я. — Пока только на выходные.
— Уходи ты с этой работы, — воскликнула тетя Клава. — Кого там теперь охранять? Эту выдру, что ли?
Я не удержался от улыбки. Сравнение для Катерины и впрямь вышло удачным. Действительно, выдра. Шерстка красивая, а вот нутро…
Тетя Клава уже открыла рот, приготовившись забросать меня кучей вопросов (слухи о внезапной и загадочной смерти известного актера ходили по всей стране, и она, конечно, не могла упустить возможность почерпнуть информацию от очевидца). Но, приглядевшись к моему измученному виду, она изменила свои намерения.
— Ладно, отдыхай. Потом все расскажешь.
Я пообедал, свалился в кровать, и проспал ни много, ни мало, а целые сутки.
Во сне мне постоянно мерещился Карпычев. Мы стояли с ним в каком-то зеркальном зале, и как будто о чем-то говорили. Причем, в зеркалах я почему-то видел только одного себя. Отображение известного актера в них отсутствовало. Карпычев о чем-то меня просил, что-то советовал, от чего-то предостерегал. Но содержимое нашей беседы молниеносно выветрилось из моей памяти, как только я открыл глаза. И сколько я ни силился, я, к своему огорчению, так и не вспомнил, что именно говорил мне покойный актер. А ведь это было нечто важное.
Откуда-то неподалеку раздавался щекочущий нервы визг ленточной пилы. Видимо, кто-то из соседей решил заняться благоустройством.
Я зевнул, потянулся и выглянул в окошко. Погода радовала глаз. Было ясно и солнечно. Но, несмотря на это, вставать мне не хотелось.
"Может, пролежать так до самого вечера?"…
— Отдохни пару деньков. Но затем у тебя снова ночная смена. Только получше выспись, чтобы опять не вырубиться, — зазвучали в моих ушах слова Баруздина.
Накануне мы с ним едва не разругались. Мой шеф никак не мог взять в толк, как это мы с Панченко не можем объяснить внезапное появление в доме трупа старика.
— Вы хотите сказать, что он материализовался из воздуха? — гневно вопрошал он.
— Нет, — отвечали мы.
— А как он тогда здесь оказался?
Мы лишь недоуменно пожимали плечами, чем только усиливали его ярость.
Мы специально осмотрели каждое окно. Все они были закрыты изнутри. То же самое относилось и к входной двери (Баруздин утром открывал ее хранящимся у него запасным ключом). Панченко упорно настаивал, что он ночью не смыкал глаз, и что во двор никто не проникал.
Нашему шефу оставалось только с досады разводить руками.
— Вы собираетесь это и милиции рассказывать? — немилосердно орал на нас он. — Да вас после этого сразу упекут в "кутузку"!
Положение спасла Катерина. В самый разгар нашей перепалки она отозвала брата в сторону и о чем-то с ним поговорила. Баруздин немного успокоился, и снова подошел к нам.
— Ну, ладно, — примирительно сказал он. — Не будем пороть горячку. Все устали. Все напуганы. То, что происходит последнее время в этих чертовых стенах, кого угодно выведет из равновесия. Сделаем так. Вынесем этого бомжа на улицу и бросим его где-нибудь под забором. Как будто мы обнаружили его именно там. А в доме его не было. Понятно? Не было! Иначе сами будете объяснять, каким ветром его сюда занесло. Вам ясно?
— Ясно, — с облегчением вздохнули мы.
Когда мы с Панченко вышли на улицу, он наклонился к моему уху и прошептал:
— Нет, дружок, Катька к тебе действительно неравнодушна.
— Да пошел ты! — вспылил я.
— Неравнодушна! — снова подчеркнул Панченко. — Если бы ты был для нее нулем, она бы за нас так не вступилась, — и, понизив голос, добавил: — Только не говори мне, что между вами ничего не было.
— Неравнодушна! — снова подчеркнул Панченко. — Если бы ты был для нее нулем, она бы за нас так не вступилась, — и, понизив голос, добавил: — Только не говори мне, что между вами ничего не было.
Громко захохотав, он свернул в соседний проулок, на котором располагался его дом…
Я перевернулся на живот, засунул руку под подушку, закрыл глаза и снова погрузился в приятную полудрему. Но пребывать в ней мне было суждено недолго.
— Ну-ка, посмотрим, проснулся он или нет, — донесся с порога голос тети Клавы. Она произнесла эту фразу таким игривым, воркующим тембром, каким обычно разговаривают с маленькими детьми или с животными.
Я вопросительно приподнял голову.
Тетя Клава открыла дверь.
— О, он уже не спит! — воскликнула она и обратилась ко мне: — Ты только посмотри, какого гостя я тебе привела.
Она подалась немного в сторону. У меня от изумления отвисла челюсть. За ее спиной, сияя ослепительной белозубой улыбкой, стоял чумазый и взлохмаченный Радик. Очевидно, он приехал сюда на скутере. В его руках был битком набитый рюкзак.
Я опешил.
— Привет, дядь Жень!
Я ответил молчаливым кивком, ибо в тот момент от изумления буквально потерял дар речи. Радик держал себя так, будто мы с ним были большими друзьями. Словно и в помине не было криков "Пошел вон!", швыряния тарелок, полных ненависти взглядов, и многого другого.
— Ну, я, пожалуй, пойду, — произнесла тетя Клава и хитро мне подмигнула. — Молодой человек имеет к тебе какое-то важное дело.
— Что случилось? — холодно спросил я, когда она вышла. — Волк в лесу сдох, или рак на горе свистнул?
— Есть разговор, — деловито ответил мальчик.
— Ну, коли так, то проходи, — проговорил я.
Радик уселся на стул, что стоял подле моей кровати. Я принял вертикальное положение и обернулся простыней.
— Слушаю тебя.
Мальчик кашлянул и негромко произнес:
— Дядь Жень, ты не мог бы отвезти меня в Сочи?
Мои глаза чуть не вылезли из орбит. Это не ребенок, а черт в ступе! Поразительное бессердечие! Отец убит, бабка убита, а ему на курорт вздумалось.
— Поездка полностью за мой счет, — добавил Радик.
Я удивленно посмотрел на него.
— Ты хочешь сказать, что у тебя есть деньги?
— Есть.
— Откуда?
— Бабка Лида дала.
— А-а-а, — понимающе протянул я. — Ну, и езжай себе на здоровье. Я то тебе зачем?
— Так ведь я несовершеннолетний. Мне одному ездить нельзя, — объяснил мальчик. — Меня в милицию могут забрать.
— А тебя не смущает, что я работаю, и что ночью у меня как раз очередная смена?
— Ты же все равно увольняешься.
Я остолбенел.
— Откуда ты об этом знаешь?
— Катька с Ромкой говорили.
— Зачем они тебе-то об этом сказали? — растерянно усмехнулся я.
— Да ничего они мне не сказали. Они друг с другом собачились, а я слышал.
— Точнее, подслушивал? — догадался я.
— Ну, подслушивал. А что?
— А то, что подслушивать чужие разговоры нехорошо. Это во-первых. А во-вторых, я должен отработать еще две недели, пока Роман Олегович не подыщет мне замену.
— Зачем тебе их отрабатывать, если он все равно тебе за них не заплатит?
— То-есть, как не заплатит? — нахмурил брови я.
— А так, — выпалил Радик. — "Кинет", и все. Он со всеми так поступает, кто от него уходит. Он сам этим хвастал.
Мою душу покрыл неприятный осадок. Такие случаи были не редкостью.
— Вот, значит, как, — задумчиво протянул я.
— Дядь Жень, если не секрет, сколько он тебе платил?
Я назвал свой оклад.
— Всего-то? Ха! Если ты меня отвезешь, я заплачу тебе в два раза больше.
Радик сунул руку в карман рубашки, вытащил из него толстенную пачку крупных купюр, отсчитал несколько штук, и положил передо мной.
— Это аванс.
Я ошалело смотрел на предложенные мне деньги, и одновременно решал дилемму: схватить пацана за шиворот и выставить за порог, или все же сыграть с ним в эту презабавную игру. Тринадцатилетний ребенок нанимает себе в качестве телохранителя сорокалетнего мужика! Скажи кому — не поверят.
— Дядь Жень, тебе эти деньги будут не лишними, — принялся убеждать меня Радик, словно прочтя мои мысли. — Чтобы найти новую работу, нужно время. А жить на что-то надо. Тебе это выгодно. Кроме этого, разве тебе не хочется на халяву побывать на море?
— Хочется, — кивнул я. — Кому этого не хочется? Тем более, что сейчас бархатный сезон.
— Значит, по рукам?
Он дернулся было вперед, но я жестом попросил его не торопиться.
— А зачем тебе понадобилось ехать в Сочи? — спросил я, пристально глядя ему в глаза.
— Надо. Я не могу пока тебе об этом сказать.
— Ну, а как я могу с тобой ехать, если не знаю, зачем? Может, у тебя в голове какой-то криминал, и ты вовлекаешь меня в сообщники?
Радик опустил голову.
— Мне не велели пока тебе об этом рассказывать.
— Кто не велел? Роман Олегович? Катерина? Панченко с Ширяевым?
— Нет, — голос мальчика стал еще тише. — Мой папа.
— Кто-о-о?! — изумленно воскликнул я.
Радик молчал. Это означало, что я не ослышался.
Мною овладело какое-то странное, двойственное чувство. С одной стороны, я ничего не понимал. А с другой, мне казалось, что я все очень даже хорошо понимаю, но просто никак не решаюсь себе в этом признаться. Слишком уж все это выглядело невероятным.
Я стал в задумчивости поглаживать подбородок.
— А когда ты с ним разговаривал?
— Сегодня ночью.
Меня словно прожгло.
"Так вот, наверное, о чем он меня просил!", — подумал я, вспоминая свой сон.
Мне стало не по себе. Потусторонний мир подобрался ко мне настолько близко, что это начинало меня пугать.
— Ты сам решил обратиться ко мне, или тебе порекомендовал это сделать твой папа? — спросил я мальчика.
— Папа, — глухо ответил он.
Я задумался. Что ж, я обещал Карпычеву позаботиться о его сыне. А коли дал обещание — его надо выполнять.
Я взял лежавшие передо мной купюры и решительно спрыгнул с кровати.
— Ладно, по рукам.
Лицо Радика просияло.
— Но только если будешь хорошо себя вести, — для порядка добавил я.
— Буду! Честное слово! — радостно воскликнул мальчик.
— Тебя не поймешь, — проворчал я, натягивая на себя охранный камуфляж. — То зверем смотришь, то тарелками кидаешься, то помощи просишь. Нелогично как-то получается.
— Я сначала думал, что ты с ними заодно, — пробурчал Радик. — Я не сразу понял, что это не так.
— Ты это о чем? — нахмурил брови я.
— После объясню, — отмахнулся мальчик.
Тогда я не придал значения этому высказыванию. А зря. Оно на очень многое проливало свет. Впрочем, Радик тут же меня от него отвлек. Он спохватился, словно вспомнил нечто важное, и выпалил:
— Дядь Жень, можно я оставлю у тебя свой скутер?
Его просьба показалась мне странной.
— Зачем? Сейчас зайдем к тебе домой. Там и оставишь.
На лице мальчика промелькнул испуг.
— Зачем тебе заходить ко мне домой?
— Чтобы забрать свои вещи. Они же все там. И документы, кстати, тоже. А без них, сам понимаешь, никак.
Радик расстегнул боковой кармашек рюкзака.
— Вот твои документы.
Я повертел в руках протянутый мне паспорт, убедился, что он действительно мой, и сердито посмотрел на ребенка.
— Тебе не стыдно копаться в чужих вещах?
— Не-а, — невозмутимо ответил он. — Зато теперь тебе не надо никуда идти.
— Надо, — разочаровал его я. — Все равно надо. Ведь там вся моя одежда. Не могу же я поехать в Сочи в служебной форме. Кроме того, там моя зубная щетка, паста, бритва, мыло, и другие мелочи, без которых в дороге никак.
— Дядь Жень, я тебе все куплю, — почти что взмолился мальчик. — Все, что тебе надо. И одежду, и щетку, и бритву. Только давай не будем заходить домой.
— Но почему ты этого так боишься?
— Я не боюсь, — самолюбиво парировал Радик. — Я просто не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что мы с тобой уехали.
— Почему ты этого не хочешь? — не сдавался я.
Мальчик опять замялся.
— Пока я не могу тебе этого сказать.
— Опять двадцать пять! — раздраженно всплеснул руками я.
Видя, что я начинаю злиться, Радик жалобно проскулил:
— Дядь Жень, я обязательно тебе все расскажу. Но только потом. Пойми, так надо. Мне так велел папа…
Глава вторая
Все то время, что мы стояли в очереди в железнодорожную кассу, меня не покидало опасение, что мы уйдем отсюда ни с чем. Свободные места до Сочи в конце августа? В моих глазах это выглядело фантастикой. Но, как ни странно, места были.
— Есть СВ на фирменный, — пропела миловидная белокурая кассирша, и вопросительно уставилась на меня.
— Сколько стоит? — спросил я.