— Геннадий Матвеевич дома? — спросил Баруздин.
Панченко утвердительно кивнул.
— Вернулся во втором часу ночи. Отсыпается. Катерина Васильевна уехала полчаса назад. Радик ушел без двадцати восемь.
Внутренняя обстановка будки полностью соответствовала ее целевому назначению. На небольшом столе красовался черно-белый монитор с видами дома со всех сторон. Я удивленно открыл рот. Оказывается, здесь есть камеры видеонаблюдения! Как же я их не заметил? Похоже, они хорошо замаскированы. Помимо монитора, на столе стояли три разноцветных телефонных аппарата, два из которых, судя по всему, относились к внутренней связи: на них не было наборных дисков. Освещение в будке было тусклым. Свет проникал в нее через два небольших оконца. Сквозь первое просматривался дом, сквозь второе — ворота и калитка.
Панченко сел за стол. Баруздин опустился на стоявшую в углу кушетку. Я довольствовался табуреткой.
— Знакомься, — произнес Баруздин, обращаясь к Панченко, и указал на меня, — твой новый напарник.
— Я это уже понял, — улыбнулся тот и протянул мне руку. — Толик.
— Женя, — представился я, и мы обменялись рукопожатием.
— Введи его в курс дела, все объясни, все покажи, поделись нюансами. Ну а я поехал на базу. А то у нас там большие любители пива объявились. Надо им хорошенько вправить мозги.
Директор поднялся с кушетки и вышел. Мы с Панченко остались одни.
— Откуда сам? — спросил меня он.
— Из Балашова, — ответил я.
— О-о-о, — оживился тот. — Почти соседи. Я из Кирсанова. Тамбовская область.
Толик показался мне очень приятным и дружелюбным человеком. Его история оказалась схожей с моей. Отчаявшись найти работу в родном Кирсанове, он подался в столичный мегаполис, и после непродолжительных поисков осел в Коломенском, найдя здесь и жилье, — небольшую комнатушку в каком-то частном доме, — и источник доходов.
Узнав об однородности наших несчастий, он как-то сразу проникся ко мне симпатией. Его отношение к моей "профподготовке" оказалось гораздо серьезнее, чем как к простой формальности. Он подробно рассказал мне, что следует делать, куда в каких ситуациях обращаться, провел меня по двору, показал где что находится, обвел вокруг дома, попутно снабжая полезными житейскими советами. Его столь дружеское участие имело вполне реальное объяснение: во мне он видел самого себя.
— Год назад я сам был в твоей шкуре, — признался он. — Я ведь тоже не профессиональный охранник. Я по профессии слесарь, и так же, как и ты, в охранное дело "въезжал" с нуля. Мне тогда Колька Громов очень помог. Обучил буквально всему. Он здесь уже не работает. Уволился. Не выдержал.
Толик просидел со мной до полудня, посвящая во все тонкости службы, и ушел только тогда, когда убедился, что я более-менее все понял.
— В случае чего звони, спрашивай, не стесняйся, — сказал он на прощание. — Баруздина лучше не беспокой. У него и своих дел хватает. "Телефонуй" либо мне, либо Мишке Ширяеву. Он тебя завтра будет сменять. Ты с ним утром познакомишься.
После ухода Панченко на столе остался листок бумаги, заполненный моей рукой, который представлял собой конспект всего услышанного. На нем значилось следующее:
"1. Телефоны:
— серый — городской.
— красный — внутренний (дом).
— белый — домофон.
2. При появлении посторонних:
— нажать на кнопку домофона, спросить: кто, к кому, зачем? Связаться по внутренней связи с хозяином (хозяйкой), и действовать согласно их распоряжениям.
3. В случае проникновения посторонних принять меры к их задержанию. При необходимости вызвать милицию.
4. Все поступающие на имя хозяина или хозяйки посылки тщательно досматривать на улице, и вносить внутрь, только убедившись в их безопасности. В случае сомнений в безопасности передаваемых предметов обратиться к шефу, и действовать согласно его распоряжениям.
5. Фиксировать, когда уходит и приходит пацан. Карпычев часто спрашивает…".
Ну, и так далее.
Конечно, это было не все, о чем говорил мне Толик. Его отзывы о царящих здесь нравах, по причине своей откровенности, естественно, остались непомеченными.
— Карпычев еще так себе, ничего, — доверительно делился со мной он. — Мужик, конечно, со странностями, своенравный, но все же более-менее терпимый. Всего добился сам, своим трудом. Знает цену успеха. Я его уважаю. А вот бабу с пацаном не переношу. Слишком много о себе мнят, хотя для всего этого не сделали абсолютно ничего…
При этих словах Панченко указал на коттедж.
— … Пришли на все готовенькое. Катька удачно подлегла где-то на гастролях. Она костюмершей в театре работала. Пацан на жалость надавил. Как же, сиротинушка! Вот так они здесь и осели. Гонору — выше крыши, а за ним, если разобраться, — ничего. Колька Громов ведь именно из-за этого сопляка ушел. Точнее не ушел. Будем говорить прямо, уволили его. Поцапался с "мелким". Тот ему постоянно какие-то козни строил. Не знаю уж, за что он его так невзлюбил. То снежком в Кольку швырнет, то ведро с водой сверху опрокинет. А как-то раз, — в феврале дело было, — перед дверью будки малую нужду справил. Кольке в тот момент зачем-то выйти понадобилось. Он дверь открыл, все это увидел, не выдержал, да как отчихвостил его по полной. А на следующий день Баруздин предложил ему написать "по собственному". Мол, Карпычев распорядился. Сынишку обидели. Хоть бы разобрался, что к чему. Колька — человек гордый, оправдываться не стал, написал и ушел. Эх, была бы возможность, я бы этого полунегритенка придушил.
— Полунегритенка? — переспросил я.
— Ну, да. А разве это не заметно? Ты приглядись повнимательней. Он же метис. Мать — негритянка, отец — белый. Наследничек! В кино таким ангелом казался, а в жизни — мразь из мразей. У него даже друзей никаких нет. Придет из школы, и торчит весь день дома, если папа с собой куда не возьмет. А почему? Потому, что пойти не к кому, и не с кем.
— Как же с ними лучше себя вести? — озабоченно спросил я.
— А никак, — ответил Толик. — Бери пример с меня. Я здесь уже год работаю. Держи себя спокойно, невозмутимо. Если о чем спросят — отвечай вежливо, но холодно, без эмоций. И старайся не смотреть им в глаза. Ничего, кроме высокомерия, ты там не увидишь. А оно знаешь, как бесит! Смотри мимо них, куда-нибудь в сторону. А вообще, лучше держись от них подальше. Оно спокойнее будет.
— Шеф говорил мне тоже самое, — вздохнул я.
Оставшись один, я уставился на монитор, и с рвением новичка стал пристально наблюдать за всем, что происходило вокруг. Но вокруг не происходило абсолютно ничего. Улица сияла пустотой. Мимо забора лишь изредка проходили какие-то люди, но они не обращали на "объект" никакого внимания, и были всецело заняты своими мыслями.
Полуденное солнце разогрело стены будки. Внутри стало жарко. Меня потянуло в сон.
Подавив очередной зевок, я вскочил со стула и устроил небольшую разминку, стараясь прогнать охватившую меня дрему. Сделав несколько приседаний и наклонов, я включил электрический чайник, который тут же зашипел, словно змея, и щелкнул клавишей на примостившемся в углу стола стареньком радиоприемнике. В динамике зазвучал Шафутинский. Не будучи поклонником шансона, я принялся крутить рычажок настройки частоты, чтобы поймать какую-нибудь легкую, мелодичную попсу, и вскоре попал на "Русское радио". Притоптывая в ритме звучавшей песни, я достал с полки баночку "Нескафе", открыл крышку, засунул ложку внутрь, и тут краешком глаза уловил за окном чью-то фигуру. Устремив свой взгляд наружу, я замер. На крыльце, возле открытой двери дома, стоял Карпычев. Он был в майке и трико. Но даже в таком простом домашнем наряде известный актер был безошибочно узнаваем. Разве только выглядел гораздо старше, чем на киноэкране. Его лицо было густо испещрено морщинами, а волосы отсвечивали сплошной сединой.
Карпычев зевнул, потянулся, посмотрел на небо, обвел глазами двор, после чего перевел взгляд на охранную будку. Я резко отпрянул от окна, не желая быть застигнутым в своем обывательском любопытстве. Известный актер переобулся, сменив тапки на старые, потрепанные ботинки, и, не спеша, с достоинством, стал спускаться по ступенькам.
"Не иначе, как идет сюда", — пронеслось у меня в голове.
Я выключил закипевший чайник, налил в чашку кипяток, насыпал туда кофе, и, не переставая прислушиваться к приближающимся шагам, стал неторопливо размешивать его ложечкой.
Дверь будки отворилась. Стараясь казаться спокойным, я повернул голову. Карпычев стоял на пороге и вопросительно смотрел на меня.
— Здравствуйте, — негромко произнес я.
Карпычев кивнул, и до моих ушей донесся хорошо знакомый по кинофильмам голос:
— Ты что, новенький?
— Ага, — ответил я, и, сам не зная зачем, добавил: — За истекшие сутки никаких происшествий не зарегистрировано.
Дверь будки отворилась. Стараясь казаться спокойным, я повернул голову. Карпычев стоял на пороге и вопросительно смотрел на меня.
— Здравствуйте, — негромко произнес я.
Карпычев кивнул, и до моих ушей донесся хорошо знакомый по кинофильмам голос:
— Ты что, новенький?
— Ага, — ответил я, и, сам не зная зачем, добавил: — За истекшие сутки никаких происшествий не зарегистрировано.
Брови актера поползли вверх. Видимо, в общении с ним такие официальные фразы были не приняты. В его глазах вспыхнула усмешка, которая окончательно ввергла меня в растерянность.
— Это хорошо, — заметил он, и сделал шаг назад, намереваясь уйти. Но вдруг передумал, и снова подался вперед.
— Радик ушел в школу вовремя?
— Без двадцати восемь, — выпалил я.
Карпычев изучающе окинул меня с головы до ног, угукнул, и вышел из будки. Я обессилено опустился на стул, и только тут заметил, что на протяжении всего разговора не переставал вращать ложечкой в чашке. Меня грызла досада. Я нисколько не сомневался, что показался хозяину полным идиотом…
Глава шестая
Часа через два Карпычев снова появился из дома. Он спустился с крыльца, подошел к клумбам, и стал внимательно их рассматривать. Затем он нагнулся, зачерпнул рукой горсть земли, попробовал ее на ощупь, и, чем-то не удовлетворившись, направился в сторону будки.
"Сейчас скомандует что-то сделать", — подумалось мне.
Но Карпычев даже не посмотрел в мою сторону. Миновав "сторожку", он дошел до сарая, вытащил оттуда зеленую лейку, наполнил ее водой из наружного вентиля, вернулся к клумбам, и принялся их поливать.
Я смотрел на него, изумленно открыв рот. В моем сознании никак не укладывалось, что такая знаменитость может заниматься столь примитивной хозяйственной работой.
Закончив полив, известный актер отнес лейку обратно в сарай, и выкатил оттуда скутер. Закрепив его на подножке, Карпычев разложил на земле инструменты, и принялся внимательно осматривать все его составные части. Очевидно, со скутером что-то случилось, и он пытался выяснить причину неполадок.
В этот момент на мониторе появилось какое-то движение. Я перевел взгляд от окна на экран и заметил, что к калитке кто-то подошел. Это был ребенок. Сбросив с плеч школьный рюкзак, он достал что-то из кармана джинсов и просунул в замок. Судя по тому, что калитка открылась, это был ключ. Во двор вошел Радик. Я сразу понял, что это он. По сравнению с кинофильмом он, конечно, немного подрос, но все же не настолько сильно изменился, чтобы его нельзя было узнать. Однако, что-то в нем, все-таки, было не так.
Радик захлопнул калитку и направился к крыльцу. Но, заметив возле сарая Карпычева, повернул к нему. Когда он проходил мимо будки, я, рассмотрев его поближе, понял, что именно меня в нем смутило. Его глаза. В них не было того блеска и той живости, которыми он так всем запомнился два года назад. Сейчас они отдавали какой-то тусклостью и угрюмостью.
Радик подошел к Карпычеву и что-то у него спросил. Тот недоуменно пожал плечами. Очевидно, речь шла о поломке.
Оставив скутер стоять во дворе, они направились к дому. Когда они приблизились к будке, до меня донесся их разговор:
— Не переживай, — говорил Карпычев. — Я разузнаю, где есть мастерская. Отвезем, починим, и вскоре снова будешь кататься. Ну, а не починим, так купим другой.
— Да я не переживаю, — отозвался Радик.
Спустя некоторое время Карпычев уехал.
Закрыв за ним ворота, я вернулся на охранный пост. Но мне почти сразу же пришлось идти обратно. Снаружи засигналила ярко-красная "Мазда". Это приехала Катерина. Я украдкой бросил на нее свой взгляд. Сестра Баруздина была красива. Удлиненный стройный стан, ровная осанка. Ее фигура, безусловно, привлекала. Но эту привлекательность сводило на нет ее лицо. В его утонченных и изысканных чертах просматривалась такая откровенная стервозность, что не заметить ее не мог даже самый ненаблюдательный человек.
— Помой машину, — надменно бросила хозяйка, удостоив меня лишь поверхностным взглядом, и прошла в дом.
До моих ушей донесся визгливый лай. На крыльцо выскочила маленькая болонка. На ее голове красовался пышный зеленый бант.
— Ах ты, моя дорогая! Ах ты, моя милая! Соскучилась! — засюсюкала Катерина. — Пойдем со мной, Чапушка, пойдем.
Дверь закрылась.
Обреченно вздохнув, я наполнил ведро водой, взял губку и подошел к "Мазде". Но едва я сделал первый "мазок", как в доме раздался страшный взрыв. Я вздрогнул и инстинктивно вжал голову в плечи. Это заиграла группа "Prodigy". Не иначе, как Радик решил себя немного развлечь.
Видимо, решив совместить приятное с полезным, юная кинозвезда выскочила на улицу и принялась возиться со скутером.
На крыльце с искореженным от злобы лицом появилась Катерина.
— Опять ты поставил этот идиотизм! Немедленно выключи!
Ответ Радика был краток:
— Да пошла ты!
Вслед за хозяйкой наружу выбежала болонка и разразилась злобным заливистым тяфканьем.
— Ну, погоди, доберусь я до тебя, чертово отродье! — в сердцах сплюнула Катерина, взяла собаку на руки и исчезла за дверью.
"Чертово отродье" победоносно усмехнулось:
— Доберись, доберись!
Мне стало неловко. Опустив голову вниз, чтобы не смотреть на находившееся невдалеке карпычевское "чадо", я целиком сосредоточился на мытье машины. Но тут сквозь "металлический" грохот до моих ушей донеслось:
— Эй, ты! Почини мне скутер!
Я не отреагировал.
— Ты что, оглох, что ли? — снова крикнул Радик.
Я придал своему лицу каменное выражение и повернулся к "наследнику". Он сидел на корточках и властно смотрел на меня.
— Почини мне скутер! — снова потребовал он.
— Я занят, — назидательно произнес я.
— Чем ты занят?
— А ты не видишь? Мою машину.
— Машина подождет! — отрезал Радик. — Почини мне скутер, и мой ее, хоть до посинения.
Я почувствовал, что вскипаю. Похоже, этот молокосос считает, что он вправе мною командовать! Стараясь сохранить невозмутимость, я снова посмотрел на него:
— Я работаю не у тебя, а у твоего папы. Твой папа не давал мне распоряжений выполнять все твои прихоти.
Я опустил губку в воду и продолжил свое занятие.
Хозяйское "чадо" немного помолчало, после чего снова обратилось ко мне. Его тон немного смягчился.
— А когда домоешь, починишь?
— Попробую починить, — выдержав некоторую паузу, ответил я. — Но не обещаю, что смогу это сделать.
"Мазду" я домывал с нарочитой медлительностью. Я тянул время специально. Мне хотелось показать этому птенцу, что мне на него категорически наплевать, и что я не считаю себя от него зависимым.
— Ну, скоро ты там? — нетерпеливо поинтересовался Радик.
Я промолчал, не удостоив его даже поворотом головы.
Когда машина приобрела почти что первозданный блеск, я насухо протер тряпкой руки, и краешком глаза покосился на "наследника". Он продолжал сидеть на корточках возле скутера и наблюдал за мной. Я, не спеша, подошел к нему и снисходительно спросил:
— Ну? В чем проблема?
— Не заводится, — пожаловался Радик.
Я несколько раз нажал на педаль. Мотор не реагировал. Мне еще никогда не доводилось чинить скутеры, но в мотоциклах я разбирался сравнительно неплохо. Во всяком случае, я прекрасно знал, что если в мотоцикле вдруг заглох мотор, дело может быть вовсе не в "движке", а в проводе, который соединяет его с аккумулятором, и который мог попросту отломиться. Я поднял сиденье и заглянул внутрь. Так оно и есть.
— Неси паяльник, — произнес я, постаравшись придать своему голосу строгие нотки.
"Чадо" сорвалось с места и помчалось в дом.
— И не забудь олово с припоем! — вдогонку крикнул я.
Требуемые мною предметы не заставили себя ждать. Раскручивая шнур паяльника, я огляделся по сторонам.
— А где розетка?
Радик забежал в сарай и с готовностью вытащил оттуда удлинитель.
— Я его уже подключил, — сообщил он.
Подождав, пока паяльник хорошо разогреется, я, с помощью солидной порции олова, восстановил контакт.
Радик бросился к скутеру, намереваясь тут же его завести, но я его остановил:
— Подожди минут десять. Пусть застынет.
Пока я мыл руки с мылом, он нетерпеливо посматривал на свои наручные часы. Когда я закрыл кран, и принялся стряхивать с ладоней воду, он спросил:
— Ну, можно?
— Попробуй, — кивнул головой я.
Радик нажал на педаль. Мотор взревел. Мальчик радостно подпрыгнул.
— Работает!
Я направился в свою будку.
— Я скажу папе, чтобы он тебе заплатил! — крикнул Радик.
— Собери инструменты, — ворчливо отозвался я. — И выключи этот психопатический вой. Уже голова от него болит.
"Prodigy" смолк. Радик выкатил скутер на улицу, прыгнул на него, и куда-то умчался. Домой он вернулся только вечером. Чумазый, растрепанный, и чрезвычайно довольный…