— И Вы бросили?
— Бросил. А что мне еще оставалось? Ставить под удар карьеру в угоду сомнительному хобби? Друзья на меня были не в обиде. Я им все объяснил — они меня поняли, поддержали. Но после этого мы, естественно, разошлись. Я очень долго их не видел. И вот, много лет спустя, я случайно встретил их на одном из светских приемов. Мы вспомнили нашу молодость. И они мне рассказали, что по Голосовому оврагу сейчас имеются новые данные. И эти данные заставляют относиться ко всем происходящим в нем явлениям очень и очень серьезно. В частности, в нем обнаружены лептонные поля. Тебе известно, что это такое?
— Нет, — честно признался я.
— Это эдакая своеобразная цепь, состоящая из атомов энергии. И вот по этой цепи, как по конвейеру, движется мысль. Лептонное поле — это проводник телепатического общения, то-есть, общения на уровне мысли.
— Вы хотите сказать, что Голосов овраг — это живое существо? — вытаращил глаза я.
— Нет, — помотал головой Карпычев. — Сам овраг не может излучать лептонную энергию. Но это может делать что-то другое, существующее в нем, и невидимое нашему глазу. Например, те же души, одну из которых тебе удалось заснять. Не исключено, что они таким образом общаются между собой. Одним словом, в Голосовом овраге обитает некий неведомый нам разум.
Хозяин пристально посмотрел на меня, словно оценивая эффект, который произвели его слова, и спросил:
— Ну как, сильно я тебя удивил?
— Сильно, — выдохнул я. — Даже очень сильно. Признаться, я не ожидал, что Вы так хорошо в этом подкованы. А, если не секрет, что Вас подвигло заинтересоваться аномалиями? Простое любопытство, или Вам когда-то довелось столкнуться с чем-то необъяснимым?
— Второе, — ответил хозяин. — Я ведь местный. Коренной Коломенец. Я родился в селе Дьяково, которое стояло как раз рядом с оврагом, и до конца семидесятых прожил там. Сейчас этого села уже нет. Во время подготовки к московской Олимпиаде его пустили под бульдозер, а всех жителей переселили в многоэтажки. Так что истории, связанные с Голосовым оврагом, мне известны не понаслышке. Одна из них затронула нашу семью. Это случилось в мае 1936 года, незадолго до моего рождения. Мой дед, которого звали Митрофан Никитович, ушел вечером на работу. Он работал старшим мастером на хлебозаводе, и в тот день у него была ночная смена. Погода выдалась ужасной. Небо заволокло тучами. Землю окутал густой туман. Моросил дождь. Вот он ушел, и с тех пор его больше никто никогда не видел.
— Его путь лежал через овраг? — спросил я.
— Да, — кивнул Карпычев. — Он всегда ходил через него. Это была самая короткая дорога. Поиски результатов не дали. Был человек — и нет человека. Как сквозь землю провалился. Даже фотографии никакой не осталось. Я обращался в различные архивы, но отовсюду получил отказ. Мол, в войну все сгорело.
Известный актер замолк и задумчиво уставился перед собой.
— Да-а-а, — протянул я, чтобы как-то заполнить возникшую паузу.
Карпычев очнулся, поднял глаза, тяжело вздохнул и поднялся с кушетки.
— Ладно, — сказал он, — хватит об этом. Пойду, узнаю, что этой особе было надо.
И он вышел из будки, оставив меня во взбудораженном состоянии. Я поймал себя на мысли, что если бы я знал про все это раньше, то ни за что бы не решился провести ночь в Голосовом овраге.
Ночью мне понадобилось выйти во двор.
Возвращаясь обратно в будку, я взялся за ручку двери, и с ужасом почувствовал, что она к ней прилипла. Клей! Моя кровь вскипела. Хоть бы это поганое отродье кто-нибудь придушил!…
Глава одиннадцатая
Судя по повышенному вниманию, которое источал по отношению ко мне Баруздин на следующем разводе, Катерина не преминула сообщить ему о том, что Карпычев удостоил меня личной аудиенции.
— Жень, останься, — попросил он, когда инструктаж был завершен, и все поднялись с мест, чтобы отправиться к месту службы.
Я снова придвинул к себе стул.
— Ну как, освоился? — приветливо улыбнулся шеф.
— Немного освоился, — ответил я.
— Какие впечатления о работе? Нравится? Не жалеешь, что к нам пришел?
Я пожал плечами.
— Работа — это не развлечение. Нравится — не нравится, ее нужно выполнять.
— Золотые слова! — воскликнул Баруздин. — Все бы так рассуждали. Ну что ж, пока я тобой доволен. Будем считать, что испытательный срок ты выдержал. Да и хозяину ты, вроде, приглянулся. Обычно он с охранниками подолгу не беседует. А тебя, видишь, выделил. На чем, интересно, Вы с ним сошлись?
— Да мы особо с ним не сходились, — возразил я. — Просто немного поговорили на одну интересующую нас тему, только и всего.
— Какую тему? Если, конечно, не секрет.
Я не посчитал, что наш разговор с Карпычевым содержит в себе тайну, и со спокойной душой передал Баруздину ее суть. Впоследствии я неоднократно об этом сожалел. Не прояви я тогда беспечность, глядишь, все сложилось бы и по-другому. Но откуда мне было знать, что у него на уме?
— Ну и ну! — удивленно усмехнулся мой шеф. — Вот уж, никогда бы не подумал. Лично мне Геннадий Матвеевич никогда не говорил, что увлекается потусторонними мирами. Если он тебе в этом открылся, значит, он тебе доверяет? А как отношения с его домочадцами? Все нормально? Не сильно они тебе докучают?
— Все нормально, — сжав зубы, ответил я.
— Ну, давай. Успешного дежурства.
Я поднялся с места и вышел из "офиса".
Мое "все нормально" было, конечно, неправдой. С каждым днем запасов моего терпения становилось все меньше и меньше.
"Какой я, к черту, охранник? — мысленно возмущался я. — Я не охранник, а самая настоящая домработница, гувернантка! Если в Балашове узнают, чем я здесь занимаюсь, меня же засмеют".
Помой машину, почисти двор, полей клумбы, скоси траву, подстриги ветки на деревьях, сходи в магазин, развесь белье — это далеко не полный перечень распоряжений, которые я, волею Катерины, вынужден был исполнять.
Не переставал меня доставать своими идиотскими выходками и Радик. Он постоянно придумывал что-нибудь новое. Это утро было не исключением. Подойдя к калитке, я увидел прикрепленный к забору листок бумаги, на котором крупными буквами значилось: "Осторожно, злой охранник!". Ниже была нарисована карикатурная рожица, в которой без труда угадывались черты моего лица. Я в сердцах сорвал "объявление" и нажал на кнопку звонка.
— Га-га-га! — встретил меня заливистым хохотом Панченко. — Ну, что, видел?
— Видел, — проворчал я, выкидывая смятый листок в урну.
— Я специально его оставил, чтобы тебя позабавить.
— Позабавил, спасибо, — огрызнулся я.
— Ну, до чего юморной пацан! Надо же такое придумать! — продолжал веселиться мой напарник. — Ты явно ему чем-то приглянулся. На нас с Мишкой он вообще никакого внимания не обращает.
— Хорошее внимание! — раздраженно воскликнул я. — То арахисом из рогатки запульнет, то дверную ручку клеем обмажет. А хитер не по возрасту! Хулиганит только тогда, когда этого никто не видит. Как только кто-нибудь появляется — сразу принимает облик невинной зайки. Он меня когда-нибудь выведет. Не посмотрю, что хозяйский сын. Так уши надеру, что новые пришивать придется.
— А вот этого делать не стоит, — посерьезнел Толик. — Какой-никакой, но он, все-таки, ребенок.
Где-то через неделю Баруздин снова задержал меня после развода. Дождавшись, когда все уйдут, он взял свой портфель и стал рыться в его содержимом.
— На, держи, — сказал он, протягивая мне большой конверт. — Передашь Геннадию Матвеевичу. Он в курсе. Я ему уже звонил, сказал, что отправлю с тобой небольшой сюрприз.
В конверте лежала увеличенная фотокопия какой-то анкеты. С левого верхнего угла на меня смотрел человек лет пятидесяти, с немного одутловатым, морщинистым лицом, большим подбородком, круглыми, неглубокими, чем-то напоминающими рыбьи, глазами, широким мясистым носом и толстыми губами.
"Карпычев Митрофан Никитович, — прочел я. — Дата рождения — 27 апреля 1887 года. Место рождения — село Дьяково. Партийность — член ВКП(б) с 1929 года. Социальное положение — крестьянин. Семейное положение — женат, имеет дочь…".
— Откуда это у Вас? — изумленно спросил я. — Хозяин говорил, что обыскал все архивы, но так ничего и не нашел.
— Он обыскал все общедоступные архивы, — разъяснил Баруздин. — Но есть еще архивы, в которые вхожи далеко не все. По прошлой работе в милиции у меня остались кое-какие знакомства. Вот, попросил поискать. И, как видишь, нашли…
Вся зловещая суть этого невинного, на первый взгляд, подарка открылась мне лишь несколько месяцев спустя.
Глава двенадцатая
Голосов овраг продолжал притягивать меня к себе, точно магнит. Прогуливаться по нему вошло у меня в привычку. Он внушал мне благоговение и трепет. Когда я шел по пролегавшей через него узкой, вьющейся тропинке, меня неизменно охватывало чувство тревоги. Я словно чего-то ожидал. Чего-то опасного и нехорошего. Мои глаза не отрывались от земли. Я лелеял надежду обнаружить на ней следы чего-то необычного и таинственного. Но овраг чудесами больше себя не проявлял.
Вся зловещая суть этого невинного, на первый взгляд, подарка открылась мне лишь несколько месяцев спустя.
Глава двенадцатая
Голосов овраг продолжал притягивать меня к себе, точно магнит. Прогуливаться по нему вошло у меня в привычку. Он внушал мне благоговение и трепет. Когда я шел по пролегавшей через него узкой, вьющейся тропинке, меня неизменно охватывало чувство тревоги. Я словно чего-то ожидал. Чего-то опасного и нехорошего. Мои глаза не отрывались от земли. Я лелеял надежду обнаружить на ней следы чего-то необычного и таинственного. Но овраг чудесами больше себя не проявлял.
Кстати, температура воды в протекающем по нему ручье действительно оказалась четыре градуса. Я замерял.
Во мне с необычной силой вспыхнул несвойственный мне ранее интерес к мистике. Я взахлеб поглощал литературу подобной направленности, и обнаружил, что на Земле существует масса загадочных мест, и что Голосов овраг в их перечне — далеко не самое страшное.
Лагуна Трук в Микронезии. Здесь в 1944 году был потоплен японский флот. С тех пор в ней часто появляются призраки и слышатся чьи-то голоса. Здесь до сих пор продолжают гибнуть люди. В основном, это любопытные туристы, решившие сэкономить на услугах дайверов. От фотографий ее дна по моей спине поползли мурашки. Проржавевшие и обросшие мхом обломки военных кораблей. Человеческие скелеты с сохранившимися на них остатками одежды и обуви. Запорошенные песком предметы быта: посуда, инструменты, обломки мебели, чемоданы.
Музей медицинской истории Мюттера. Огромная коллекция черепов. Труп женщины, превратившийся в мыло. Сиамские близнецы с общей печенью. Двухголовый ребенок… Бр-р-р! Ни дай бог увидеть такое воочию!
Каменные гиганты острова Пасхи. Неужели это и вправду творение природы? Что-то не похоже. Слишком уж они выразительные. Но кто их тогда изготовил? Кто их установил? Кто их сюда перетащил? Ведь вес каждой фигуры составляет порядка ста тонн.
Эдинбург. Темный переулок. Тупик Мэри Кинг. Здесь в семнадцатом веке закрывали и оставляли умирать больных чумой. Нехорошее место. Оно славится своими полтергейстами. Многие туристы жалуются, что чувствуют в нем прикосновение чего-то невидимого.
"А слабС прогуляться по оврагу в туман? — подначивал себя я. — Да, это чревато. Но зато, какое приключение!".
Такая возможность мне вскоре представилась…
Глава тринадцатая
Глаза Панченко светились ироничным озорством.
— Так-так, — проговорил он, впуская меня во двор. — Так-так.
— Что ты хочешь сказать этим "так-так"? — поинтересовался я, обменявшись с ним рукопожатием.
— Да так, ничего, — уклончиво проговорил мой напарник. — Однако же, резв ты, браток. Дождался, когда хозяина не будет, и "цигель, цигель, ай-лю-лю".
То, что Карпычев накануне уехал на две недели к своей матери, которая проживала где-то в районе Сочи, и взял с собой Радика, мне было известно. Но при чем здесь "ай-лю-лю"?
— Катерина Васильевна тобой вчера сильно интересовались, — пояснил Панченко. — Когда ты будешь, и все такое.
— Насчет "все такое" можешь не волноваться, — заявил я, поняв, куда он клонит. — Тут, скорее всего, какой-нибудь хозяйственный вопрос. Что-нибудь покрасить или помыть.
— Конечно, конечно, — с шутливой издевкой воскликнул Панченко.
— Да пошел ты! — беззлобно бросил я, махнув на него рукой. — Ничего остроумнее не придумал?
Но мое возражение тут же оказалось поколебленным раздавшимся из дома восклицанием:
— Женечка, ты пришел? Я сейчас к тебе зайду.
Голос Катерины был кокетлив и игрив. У меня от изумления открылся рот. Панченко прыснул.
— Ухожу, ухожу, — комично засуетился он. — Не смею препятствовать взаимному нетерпению.
Я впал в растерянность. Подобного поворота я не ожидал. С чего бы это?
— Ну, ты давай, не теряйся, — хитро подмигнул Панченко, вручил мне сменный журнал и скрылся за калиткой.
Продолжая оставаться в недоумении, я зашел в будку. Буквально сразу же туда впорхнула Катерина.
— Привет, — весело бросила она.
— Здравствуйте, — глухо, без эмоций, произнес я.
— Ну, как обстановка?
— Все спокойно. Происшествий нет.
— Вот что значит охрана! Долго я убеждала мужа ее завести. Раньше здесь отбоя не было от зевак. Все так и норовили заглянуть в щелочку. А теперь даже сунуться боятся.
— Стараемся, — буркнул я.
Моя "гостья" уселась на кушетку и стала водить глазами по сторонам.
— А у тебя здесь очень мило, — пропела она.
— Угу, — промычал я.
Катерина приняла полулежащее положение, вздернула носик вверх, закинула руку за голову, и вытянула ноги, положив их одну на другую.
Я почувствовал, что начинаю краснеть. Что у нее на уме? Мною овладело беспокойство. Со стороны я, наверное, выглядел довольно смешно. Когда женщина боится стать жертвой насилия находящегося рядом мужчины — это еще куда ни шло. Но когда наоборот!…
Я робко поднял глаза. Катерина оценивающе смотрела на меня. Это смутило меня еще больше. Мое лицо запылало огнем. Я потупил взор, погладил кончик носа, потеребил подбородок, рассмотрел свои ладони, почистил ногти, совершенно не зная, как себя вести.
— Нужно сходить в магазин, — проговорила Катерина.
— Что купить? — выпалил я.
— Да нет, покупки я сделаю сама, — улыбнулась она. — От тебя потребуется лишь быть рядом. Съездим в "Рамстор", наберем все, что нужно, а после вернемся обратно.
— Я не имею права оставить пост, — замотал головой я.
На лице Катерины просияла улыбка.
— Ну, мы же ненадолго. Кроме этого, ты ведь оставишь пост не по своей воле, а по моему распоряжению. Если хочешь, можешь даже зафиксировать это в своем журнале. Я вижу, моя просьба кажется тебе несколько странной. Давай я тебе объясню, с чем она связана.
Катерина поменяла позу и горестно вздохнула.
— Ты даже не представляешь, как это трудно, быть предметом всеобщего внимания. В последнее время я хожу в магазин, как на казнь. Едва я там появляюсь, кругом разносится шепот: "Вон, жена Карпычева пошла". На меня устремляются десятки глаз: любопытных, завистливых, злых. Это жутко нервирует. И тут уже не до выбора товара. Хочется просто взять, что попалось под руку, и как можно быстрее исчезнуть. А когда рядом кто-то есть, можно на него отвлечься, и чужое внимание станет не таким чувствительным. Мне просто будет легче, если я буду не одна. Теперь тебе ясно, зачем мне требуется твое присутствие?
— Ясно, — облегченно вздохнул я. — Когда нужно ехать?
— Прямо сейчас.
В супермаркете моя спутница щебетала без умолку:
— Смотри, какие восхитительные чашечки! Тебе нравятся? Может, купим?… Какой торт тебе больше хочется, "Прагу" или "Наполеон"?… Ох, что-то мне приелась эта "салями". Давай лучше возьмем буженину… Я знаю, ты любишь форель. Но семга, поверь, ничуть не хуже…
"Слава богу, что она хоть не называет меня своим котиком, — раздраженно думал я, едва успевая вставлять в ее болтовню короткие "да", "пожалуй" и "конечно".
Народ, находившийся в магазине, не сводил с нас глаз.
Меня не отпускало ощущение, что хозяйка ведет себя так неспроста. И что дело здесь не в болезненном восприятии чужого внимания, а в чем-то другом. Но что именно скрывалось за ее любезностью, я узнал значительно позже.
Ближе к концу дня приехал Баруздин. Посчитав его появление обычным контролем работы подчиненных, я уже приготовился было сделать ему доклад. Но мой шеф отмахнулся и проследовал в дом.
"Вот что значит отсутствие хозяина, — мысленно отметил про себя я. — При Карпычеве он такие штуки себе не позволяет".
Проговорив с сестрой более двух часов, Баруздин уехал, так и не задав мне ни одного вопроса…
Глава четырнадцатая
На следующий день после возвращения Карпычева и Радика погода резко испортилась. Небо затянуло серой, непроницаемой пеленой. В воздухе повеяло прохладой и сыростью. А зарядивший с самого утра дождь отбивал всякую охоту появляться на улице.
За окном становилось все темнее и темнее. Вечер постепенно вступал в свои права. Я находился на "боевом посту" и с трудом сдерживал одолевавшую меня зевоту.
Вдруг на мониторе высветились две яркие точки. К забору подъехал автомобиль. Я узнал джип Баруздина.
Я встрепенулся, поднялся с места, и отправился открывать калитку.
— Все в порядке? — спросил меня шеф, перешагивая через разлившуюся у самого порога лужу.
— Происшествий не зафиксировано, — отчитался я.
Мы прошли в будку. Баруздин снял трубку внутреннего телефона:
— Алле! Геннадий Матвеевич? Здравствуйте. С приездом Вас. Можно Вас увидеть?… Ага, иду.
Мой шеф вышел во двор. Его лицо сияло слащавостью. На крыльце появился Карпычев. Они о чем-то немного поговорили, после чего Баруздин махнул мне рукой. Я выглянул наружу.