Развалины, трещины в земле, завалы, бреши в стенах, прыжки по ступенькам, темные закоулки, тесные проулки и обходные пути… Мы бежали без остановки, и после изнурительной бессонной ночи я молился про себя о том, чтобы эта круговерть поскорее закончилась.
И она закончилась. Причем еще до того, как я взмолился об этом вслух.
– Ну все, передышка, – сказал Баррелий после того, как затащил меня на верхний ярус невысокой толстой башни. Судя по стоящим вдоль стен, пустым оружейным пирамидам, когда-то здесь располагался пост городской стражи. Почему кригариец счел это место укромным, я не знал. Да и знать не хотел, честно говоря. Едва мне было дозволено отдыхать, я тут же улегся на пол, подложил под голову обломок доски и закрыл глаза. И ничего в этом мире меня больше не волновало.
Воистину, бывает настолько смертельная усталость, что она способна превозмочь даже страх настоящей смерти!
В общем, хотелось мне того или нет, но я уснул. Буквально провалился в объятья сна, стоило мне расслабиться и сомкнуть веки. И спасибо Баррелию, что он мне не мешал. Как знать, возможно, это был последний сон в моей жизни, а следующий будет называться уже вечным…
Разбудить меня, однако, пришлось, так как сам я продрал бы глаза не скоро. Но ван Бьер не планировал оставаться здесь надолго. Потому как чуял, что просто отсидеться в укрытии у нас не выйдет.
Очнувшись от толчка в плечо, я не сразу вспомнил, где нахожусь и что здесь творится. Зато когда вспомнил, тут же зашарил вокруг руками, ища свою палку. То, что кригариец разбудил меня столь грубо, не предвещало ничего хорошего.
– Не суетись, пока все в порядке, – успокоил меня монах. Он притаился в тени у окна и украдкой наблюдал за округой. – Похоже, мне опять не удалось запутать следы. Эти проклятые Гиш и Пек привели Аррода прямиком за нами. Теперь отряд разбился на тройки и обыскивает эту часть города. Но далеко друг от друга они не отходят. Так что если кто-то поднимет шум, все остальные сразу к нему сбегутся.
– А досюда они доберутся? – спросил я.
– Скорее да, чем нет. Поэтому нельзя нам здесь засиживаться. Выждем еще немного и пойдем обратно к реке. Туда, где наемники уже побывали.
– Пожрать бы сначала чего, – заметил я, потерев урчащий от голода живот.
– Отличная мысль, – поддержал меня Баррелий, но как-то уныло. – Полностью с тобой согласен. Ежели найдешь что-нибудь съедобное – дохлого червячка или там корешок, – не забудь со мной поделиться.
Я изобразил вымученную улыбку и примолк. И все же была в его шутке доля правды. Еще немного, и я действительно буду готов сожрать хоть корешок, хоть дохлого червяка, хоть пучок сухой травы…
Покидали убежище уже другим путем. Почему оно и приглянулось ван Бьеру – отсюда можно было удрать на все четыре стороны. Причем три из них не слишком подходили для быстрого отступления, и вообще для бега. Если до этого мы петляли по улицам, то теперь залезли в такие трущобы, где сам Гном ногу сломит. Некоторые щели даже приходилось проползать на четвереньках, а то и вовсе на брюхе, потому что иначе там было не протиснуться.
Сон придал мне немного сил, и сейчас я чувствовал себя полегче, чем на рассвете. А по ван Бьеру было не определить, насколько он устал. Особенно теперь, когда он не притворялся спившимся калекой. В сравнении с тем жалким типом, которого я наблюдал всю прошедшую неделю, нынешний Баррелий выглядел моложе лет на десять. А после того, как он двумя ударами разделался с Трескучим, я даже стал его немного побаиваться.
– Кажется, мы от них оторвались, – полушепотом известил он меня после того, как в очередной раз остановился и прислушался. – Слышишь журчание? Река совсем близко. Наемники там уже побывали, так что пройдем немного вверх по течению, может на сей раз удастся запутать следы… Айда за мной!
И он полез через брешь в каменном заборе, что преграждал нам путь.
Забор огораживал задний дворик одного из домов, что стоял неподалеку от набережной. Однако местечко это лишь на первый взгляд казалось тихим и безлюдным. На сей раз чутье кригарийца подвело. Стоило лишь ему выйти во двор, как он очутился лицом к лицу с врагом.
Им оказался наш некогда добрый знакомый по имени Гифт. Тот, что угощал ван Бьера в Годжи трофейной выпивкой, да и сам Баррелий не раз давал ему хлебнуть из своей бутылки. Поначалу я не понял, чем Гифт здесь занимается. Прислонившись к стене, он сыпал себе на запястье белый порошок и был так увлечен этим, что не сразу нас заметил. А когда заметил, так и застыл с согнутой перед грудью рукой, словно прикрылся невидимым щитом.
«Э-э-э, да ведь это фирам! – дошло до меня. – Тот самый порошок, которым дурманят себя канафирцы!»
На самом деле фирам употребляли не только в Канафире, но и в Оринлэнде. Ушлые западные барыги давно распространили этот товар по всему свету, и у тех, кто начинал его нюхать, быстро возникало к нему привыкание. Настолько сильное, что такой человек уже не мог обходиться без фирама, как пьяница – без вина.
Прежде я не замечал, чтобы Гифт вдыхал эту дрянь. Видимо, он баловался ею тайком от приятелей и главаря. Аррод был терпим к выпивохам, но любителей фирама у себя в отряде, надо думать, не жаловал.
И вот сегодня маленький секрет Гифта был раскрыт. Как, впрочем, и наш секрет. Наемнику стоило лишь позвать на помощь, и все наши усилия остаться незамеченными пойдут насмарку. И он открыл было рот, собираясь закричать, но, посмотрев в глаза кригарийцу, сразу передумал это делать.
– Не надо, Гифт, – попросил монах своего бывшего собутыльника. – Ты – хороший человек и не сделал мне ничего дурного. Даю тебе слово, что не трону тебя, если ты дашь нам уйти и сделаешь вид, что не видел нас!
– Ван Бьер! – Торопливо вдохнув ноздрями фирам, наемник отступил от стены и вынул из ножен меч. – Как же ты некстати… А я-то понадеялся, что тебя и след простыл.
– Ну так что решим? – переспросил Баррелий. – Договоримся или как?
– Ты сказал, что не тронешь меня. А что насчет моих братьев? – спросил Гифт, утерев нос и нервно облизнув губы.
– Если они тоже будут благоразумны, мы разойдемся по-мирному, – пообещал ван Бьер. – Я не хочу воевать с вами. Я хочу просто уйти. Позвольте мне это, и вы меня больше никогда не увидите.
– А если все-таки прольется кровь и кто-то из них умрет? Причем по моей вине, потому что я не предупредил его о том, что ты близко. Как, по-твоему, это называется, если не предательство?
– Ты меня знаешь: если ты поднимешь тревогу, твоих братьев умрет гораздо больше, – напомнил Пивной Бочонок.
– Зато ты не подкрадешься к ним сзади. И они погибнут в бою, а не от удара в спину, – возразил наемник. – У тебя ведь тоже есть братья, кригариец. И что бы ты сделал, окажись сейчас на моем месте? Тоже предал бы их, испугавшись за свою шкуру?
– Кажется, я оскорбил тебя, Гифт, – покачал головой ван Бьер. – Я не хотел, извини! Разумеется, ты вовсе не трус и не предатель. Ты храбрый малый, и раз так…
Булыжник, который он метнул без предупреждения, буквально на полуслове, летел наемнику точно в голову. И размозжил бы ее, кабы тот в последний момент не отпрянул. Ударившись в стену, камень разбился на осколки, но они попали Гифту в наплечник доспехов и не причинили ему вреда.
– Тревога! Тревога! Все сюда! Кригариец здесь! – тут же заорал он благим матом. И бросился к выходу из дворика, так как не собирался драться с Баррелием в одиночку.
Но убежал он недалеко. Ван Бьер сорвался с места раньше него, и чтобы не получить дубиной по затылку, Гифт развернулся и контратаковал врага мечом. Само собой, не прекращая орать, ибо только подмога могла его спасти.
Меч у наемника был хороший, хаммерстадской ковки, с прямым клинком длиною в два локтя. И обращался Гифт с ним умело. Баррелий парировал дубиной три стремительных удара, прежде чем сам дотянулся до противника. Зато когда дотянулся, сжимавшая оружие рука Гифта вмиг повисла плетью, поскольку была сломана. А следующим ударом монах выбил из нее меч и хотел заехать Гифту по шлему, но он успел подставить другую руку. Которая тоже оказалась сломанной, после чего драка превратилась в обычное избиение без пощады и благородства.
– Тревога! Тревога! Все ко мне! – орал наемник, когда ван Бьер толкнул его ногой в грудь и уронил на землю.
– Тревога! Тре… вога! Здесь… кригариец! Он… здесь! – захлебывался он криком, когда дубина ван Бьера стала мять ему шлем, а он, катаясь по земле, тщетно пытался закрыть голову перебитыми руками.
– У-у-у! У-у-у! У-у-у! – отчаянно завыл Гифт после того, как Баррелий снес ему нижнюю челюсть.
Затих он лишь тогда, когда монах раздробил ему височную кость. Хотя затыкать ему рот было поздно – Гифт исполнил свой долг перед братьями. До нас уже доносились встревоженные крики спешащих на его зов наемников. И нам требовалось срочно уносить отсюда ноги.
– Ну готовься, парень! – бросил мне кригариец, отшвырнув дубину и подбирая с земли меч. – Теперь это не погоня, а настоящая война. Не знаю, чем она закончится, но если я вдруг задержусь и отстану – не жди меня, беги прочь и как можно дальше.
– Но куда бежать? – испуганно заморгал я. – Я же не знаю Азурит!
– Да куда угодно, лишь бы тебя не схватили, – ответил ван Бьер. – Отныне здесь нигде не безопасно. А особенно рядом со мною… Прости, старина Гифт, но я должен забрать у тебя еще кое-что.
И он, сорвав с мертвеца шлем, приподнял ему голову за волосы, а затем отсек ее его же мечом…
Глава 24
Разбившаяся на группы, ловчая команда Аррода разбрелась к этому времени по округе. Но едва до наемников донеслись вопли Гифта, все тут же вскочили в седла и устремились туда, где он наткнулся на кригарийца.
Последнее, что они услышали, больше напоминало крики боли, а не тревоги. И то, что затем Гифт перестал откликаться, не предвещало ничего хорошего. Похоже, Баррелий не оставил крикуна в живых. А Чаз и Бенджи – его товарищи по группе, – не успели прийти ему на подмогу.
Как бы то ни было, все действовали расторопно, заранее оговоренным порядком. Две группы отправились разыскивать Чаза, Бенджи и Гифта, а оставшиеся пять окружили квартал, где, вероятно, все еще находился беглец. Который не мог уйти далеко, поскольку охотники быстро обложили вспугнутую жертву…
…Вернее – будущую жертву. Называть ее так, пока она проливала кровь охотников, было неправильно.
– Что тут проижошло? – спросил Аррод у Чаза и Бенджи. Они не застали Баррелия на месте, но предпочли дождаться товарищей, чем искать его вдвоем. Особенно после того, как он вновь оскалил клыки.
– Кригариец убил Гифта, а потом забрал его оружие и голову, – доложил Чаз, указав на распростертое перед ними тело.
– И на кой ублюдку нужна его голова? Он что, решил ею пообедать? – озадаченно нахмурился Бурдюк. Побитый и израненный, он чувствовал себя неважно и не желал тратить силы на разгадку кригарийских странностей.
Наемники переглянулись и лишь пожали плечами: мол да кто его поймет!
– Болваны! – выругался Бурдюк. – А вы где были, когда ван Бьер напал на Гифта?
– Обыскивали развалины на соседней улице, – ответил Бенджи. – Гифт сказал, что хочет просраться и скоро придет, вот мы и не подумали ничего такого. Тем более, что мы уже осмотрели тот дом, и он был пуст.
Во дворик, где лежало обезглавленное тело, вбежал Пенек – один из тех наемников, что рассредоточились вокруг квартала.
– Костыль нашел на камнях свежую кровь, – оповестил он главаря и остальных. – Этот след ведет к реке.
– Проклятье! – воскликнул Аррод. – Передайте Коштылю, чтобы штоял и ждал подкрепление! Это штарый кригарийшкий трюк – притворятшя раненым и жаманивать в ловушку чужой кровью. Вот жачем ему была нужна голова Гифта!
– Костыль тоже так подумал, – подтвердил Пенек. – И не полез на рожон, а решил сначала предупредить остальных.
– Правильно, – заметил главарь. – Не дайте ван Бьеру шебя облапошить, и вы жагоните его в угол!
– Чья бы это ни была кровь, ее разлил кригариец, – уточнил Гиш. – А это значит, он не угодил в окружение и удирает вниз или вверх по течению реки. Это самые удобные пути для запутывания следов.
– Отлично! – воскликнул Бурдюк. – В таком шлучае он не ушел далеко! Жа ним!
Бросив клич, наемники вновь собрались в отряд. И воссоединились с группой Костыля, который ждал их возле своей находки. Четкий кровавый след уходил вниз по узкой улочке, что в свою очередь шла под уклон до самой набережной. Не оставалось сомнений в том, куда кригариец понес свой трофей. И в том, что он нарочно привлекал внимание охотников. Вот только зачем?
– Кажется, я понял, в чем дело, – сказал Пек, убедившись, что кровь на земле и впрямь свежая. – Ван Бьер уводит нас подальше от места, где прячется его щенок. Не хочет рисковать его жизнью. Хочет, чтобы мы гонялись только за ним.
– Вы гляньте, какой благородный жашранец! – усмехнулся Аррод. – Что ж, да будет так, как он желает! Прежде догоним и прикончим кригарийца. Ну а щенка – как повежет.
И отряд, вытянувшись в две цепочки – проехать по улочке иначе было нельзя, – начал спускаться к набережной. Дозорные Гиш и Пек как всегда двигались первыми. И хоть у драпающего Баррелия не было времени соорудить западню для двадцати с лишним всадников, он все же мог устроить им какую-нибудь подлянку.
– Стойте! – Гиш предупредительно вскинул руку вверх, когда до выезда на набережную оставалось совсем немного. – Здесь голова Гифта! Вон она, возле тех камней!
– Голова? – переспросил Аррод, привстав на стременах, дабы лучше видеть, куда указывает дозорный.
Несмотря на то, что вчера о голову самого Бурдюка разбили бутылку, и сегодня он страдал приступами головокружения, глаза его не обманывали. У груды обломков, что частично перегораживала выезд, действительно валялась человеческая голова. Чья именно, отсюда было не опознать. Но след из кровавых брызг вел к ней, и она не могла принадлежать никому другому кроме Гифта.
– Что это жначит? – нахмурился главарь. – Жачем он ее там выброшил?
– И правда странно, – согласился с ним Гиш. – Вся кровь с нее еще не стекла. Кригариец мог и дальше вести нас за собой, если только он не… О, господи!
Дозорный обернулся так резко, что Аррод даже вздрогнул.
– Ван Бьер не нес эту голову! – осенило Гиша. – Он сбросил ее сверху и она скатилась сюда под уклон! А значит, сам он не побежал в эту сторону!
– А куда побежал?
– Боюсь, что никуда. Боюсь, я ошибся и сейчас кригариец прямо позади нас! Нам надо срочно…
Ему не дали договорить раздавшиеся позади конский храп, ржание и крики. А затем там разразилось настоящее безумие, которое охватило наемников столь же быстро, как огонь охватывает сеновал.
Ван Бьеру надоело убегать и прятаться. В конце концов, бегун из него был никудышный, и охотники все равно его настигли бы. Но и бросить им открытый вызов он не рискнул. Поэтому кригариец пустил их по ложному следу и загнал туда, где они не могли его окружить.
Всадники ехали по улочке двумя цепочками. И когда замыкающие их Костыль и Пенек миновали прячущегося в руинах Баррелия, тот выскочил на улицу. И взялся наносить удар за ударом, безостановочно разя мечом не только людей, но и лошадей.
Первым погиб Костыль. Монах схватил его за ремень, выдернул из седла и перерезал ему глотку до того, как он заорал. А затем рассек брюхо его лошади. Чьи внутренности вывалились наружу, и она рухнула поверх них, захрапев и забившись в агонии.
Пенек видел все это и, заорав, выхватил саблю. Которую тут же выронил, потому что схватился за бедро, рассеченное кригарийским мечом до самой кости.
Баррелий мог бы отрубить ему ногу, но ударил лишь вполсилы. А всю силу он вложил во второй удар, вогнав клинок врагу под мышку. Да так, что острие меча вышло у того из шеи. Этот удар рассек и ключичную и шейную артерии, и Пенек откинулся назад, заливая лошадиный круп потоками крови.
Его лошадь постигла столь же незавидная участь – ван Бьер проткнул ей насквозь шею. Рванувшись, она сбросила истекающего кровью всадника, после чего сама завалилась набок, придавив и его, и лежащего рядом, умирающего Костыля.
Лошадь Пенька могла бы придавить и монаха. Но тот, убив ее, не остался на месте, а продолжил наступление.
Впереди Костыля и Пенька ехали Цольбах и Морро. Они обернулись на шум и вопли, но еще не успели развернуть коней. А Баррелий был уже тут как тут, неудержимый и безжалостный ко всему живому, что стояло у него на пути.
Морро держал наготове копье и оно очутилось в руках ван Бьера сразу, как только тот пронзил наемнику бедро. И не только бедро, но и конский бок, отчего всадник был пригвожден мечом к своей лошади. Заржав от боли, она заходила кругами, врезалась в соседнюю лошадь и толкнула Цольбаха на стену развалин. После чего рухнула сначала на передние ноги, а потом завалилась на бок поперек улочки. И трудно сказать, что было громче: ее ржание или крики раненого Морро. Чье копье уже торчало в спине у Цольбаха, который тоже не успел оказать Баррелию сопротивления.
Следующими у него на пути возникли Вшивый и Стейк. В суматохе они рванули за поводья одновременно и их лошади наткнулись друг на друга. Возникла заминка, однако Стейк уже наложил стрелу на взведенный ранее арбалет. И управляя лошадью одной рукой, другой ловил кригарийца на прицел.
Заметив это, Баррелий выдернув копье из Цольбаха. И, схватив его лошадь под уздцы, укрылся за нею и за повисшим у нее на шее мертвым всадником.
Арбалетчик заколебался: цель была рядом, только попасть в нее стало невозможно. Но его приятель был мертв, а, значит, Стейк мог пристрелить его лошадь, чтобы добраться до его убийцы.
Арбалетный болт прошил насквозь лошадиную шею, так что в смерти этого животного ван Бьер был не виноват. Но гибель Стейка тоже стала его заслугой. В ответ арбалетчику из-за подстреленной им лошади вылетело копье. Оно вонзилось ему в грудь и вышибло его из седла. А в руке у монаха уже был любимый «эфимец», который он выхватил из ножен Цольбаха, прежде чем тот и его конь грохнулись наземь.