Нюх кригарийца на неприятности опять его не подвел. Несмотря на то, что сейчас он смотрел в бутылку с вином, вместе с этим он как в воду смотрел, подозревая за Ойлой нечто недоброе.
Возле погасшего костерка Ринар не обнаружилось. Да и костерок погас не сам, а был потушен – она забросала его землей. Я хотел окликнуть ее, но вовремя спохватился и прикусил язык. Ведь выкрикивая ее имя, я дам понять наемникам, что Ойла исчезла. После чего кому-нибудь из них тоже придет на ум, что это она подожгла деревню. Разве только кригариец ее за это не убьет, а вот насчет остальных у меня такой уверенности не было.
Я знал, где Ринар хранила свои вещи и оружие. И первым делом бросился к той повозке. Ни того, ни другого там тоже не оказалось. Осмотрев в отблесках пожара другие повозки – на всякий случай, – я понял, что вести дальнейшие поиски бесполезно. И вернулся к ван Бьеру с плохими новостями.
– Вот же мелкая шкодливая сучка! – пробурчал он, выслушав мой доклад. – А я-то тупица доселе считал, что вреднее тебя детей не бывает!.. Ладно, надеюсь, к утру, когда все поймут, кто спалил деревню, Ойла будет далеко отсюда и ее не поймают. Потому что если поймают…
Он не договорил, но я и сам догадался: опасения Баррелия насчет судьбы Ринар ничем не отличались от моих.
Наши опасения усугубились после того, как Аррод провел перекличку и выяснил, что в отряде не хватает двух бойцов. Их приятели вспомнили, что видели их в последний раз, когда они уже лыка не вязали. Так что наверняка эти пьянчуги остались в деревне, которая к настоящему моменту была полностью объята огнем включая крепостную стену. Чему вновь поспособствовал усилившийся ветер и отсутствие желающих тушить пожар. Да если бы они и были, погасить на таком ветру бушующее пламя им все равно не удалось бы.
Утром об Ойле никто и не вспомнил, потому что вскоре были выявлены настоящие поджигатели. Выявлены, но не пойманы, потому что когда правда раскрылась, их и след простыл. Причем в буквальном смысле слова – выпавший за ночь снег замел в округе все следы.
Картина прояснилась, когда среди спасшихся наемников не обнаружилось ни одного местного жителя. Поначалу решили, что они сгорели в сарае, где их заперли после того, как отряд ударился в пьянство. Но караульные, бегавшие по домам и будившие пьяных, не слышали воплей, что раздались бы из сарая, когда он загорелся. А уж горящие-то бабы, старики, дети и выжившие защитники Годжи орали бы так, что разбудили бы всех пьяных без помощи караульных.
– Кто шторожил этот проклятый шарай?! – взревел Бурдюк, когда об этой детали наконец-то вспомнили. – Кто, я шпрашиваю?! Где этот шукин шын, жакопай его Гном!
Искомым сукиным сыном оказался Пиявка – один из тех головорезов, что собирал для кригарийца баллисту. Однако Пиявка клялся и божился, что он не отходил от двери сарая ни на шаг. И что она была заперта, когда он увидел огонь и помчался бить тревогу. А потом ему стало попросту не до годжийцев, так как ему надо было срочно разбудить почти весь отряд. Что, сами знаете, как трудно после такого-то количества выпитого! И вообще ему, Пиявке, все должны в ноги кланяться, как спасителю, а не обвинять его в том, чего он не совершал.
От него тоже разило, как из винной бочки, а, значит, он совмещал на посту службу с праздником, как и прочие караульные. Но его слова убедили и отчасти даже устыдили Аррода, ибо по большому счету Пиявка был прав: если бы не он, в пожаре сгорело бы куда больше жертв, чем те два бедолаги, которых так и не сумели отыскать.
Махнув рукой на обиженного Пиявку, Бурдюк не стал его наказывать. Вместо этого он окликнул меня, после чего велел мне разводить огонь, кипятить воду и заваривать ядреный канафирский чай, внушительный запас которого имелся в отряде. Не потому, что наемники любили чаевничать. Единственными напитками, которые они уважали, были те, что готовились путем брожения и дурманили голову. А чай был нужен им затем чтобы быстро очухиваться после свирепых попоек вроде сегодняшней. Поэтому и хранился он в лекарской повозке вместе с целебными травами, мазями и настойками.
Дабы ускорить чаеварение, наемники натаскали мне с пожара горящих обломков и сложили из них костры. А пока я суетился возле котлов, с неба хлопьями повалил снег. Он был встречен одобрительным гулом. Многие желающие пораньше протрезветь включая Баррелия тут же разделись до пояса и стали обтираться снегом. Другие, напротив, закутались в одеяла и улеглись возле костров досыпать до рассвета. Все равно ночью при густом снегопаде нам только и оставалось, что сидеть и ждать, когда он закончится.
Наутро окрест Годжи лежал снежный покров глубиной по щиколотку. И хоть в просветы туч иногда выглядывало солнце, было довольно холодно, и таять снег пока не собирался. Лишь догорающая деревня чернела поверх этой дивной белизны уродливым пятном, в котором было уже трудно узнать крепость, которую мы штурмовали вчера вечером.
С пожарища тянуло не только дымом, но и смрадом горелой плоти. Но воняло ею не так сильно, как должно было вонять, сгори вместе с деревней все ее жители. А, значит, они не погибли в том сарае, а сумели как-то оттуда сбежать. Причем еще до пожара, который, судя по всему, они же затем и устроили.
Разыскивать беглецов не имело смысла. Но после гибели в пожаре двух человек наш список жертв опять пополнился – ночью скончался один из раненых при штурме наемников. Это вызвало в их рядах ворчание. К счастью, двум другим раненым смерть не грозила, и те должны были оклематься, но восемь трупов являлись для отряда серьезными потерями. И потому многие включая Ярбора, Гиша и Пека потребовали, чтобы Аррод позволил им расквитаться с поджигателями.
Не желая ропота у себя за спиной, Бурдюк согласился. И с рассветом отправил в погоню за годжийцами всю отрядную кавалерию.
Поиски были начаты со злополучного сарая. Или, вернее, с его останков, поскольку он сгорел почти дотла. И все же две улики были найдены – вырытое у его основания углубление и разбросанная вокруг земля. Крысы или кроты сделать такое явно не могли, да и размеры углубления позволяли проползти по нему человеку.
Несомненно, это был подкоп, который рыли с той и с другой стороны. Кто мог грести землю снаружи, тоже не составляло загадки. В сарае заперли не всех жителей деревни – кто-то из наемников продолжал в тот момент развлекаться с грудастыми селянками. И одной из них – или даже нескольким, – не составило труда сбежать от захрапевших насильников и прийти на помощь сородичам. Ну а караульный Пиявка был слишком пьян, чтобы расслышать возню за сараем среди прочего шума.
Как затем беглецы покинули крепость, выяснить не удалось. Или где-то под стеной имелся потайной лаз, или же они перелезли через стену, найдя приставную лестницу. Впрочем, это было неважно. Теперь, когда окончательно подтвердилось, что в сарае нет трупов, встал другой вопрос: в какую сторону удрали пленники. Потому что округа была заметена снегом, выпавшим после того, как они пустились в бега.
Похоже, Громовержец, что был на нашей стороне, когда мы штурмовали Годжи, узрел здешние бесчинства, ужаснулся и, отвернувшись от нас, взялся помогать годжийцам. Выглядело именно так. Снегопад стал для них воистину божьим даром, а для нас – божьей подлянкой. Сверившись с полковничьей картой, наемники нашли на ней ближайшую деревню и предположили, что беглецы отправились туда. И все же всадники разделились и поскакали сразу в три стороны – для верности.
При таком раскладе у годжийцев почти не было шансов спастись. К тому же они шли пешком, таща на себе раненых. И не отбились бы даже от двух-трех наемников, а тех в каждом направлении поскакало не менее полудюжины.
Но Громовержец продолжал упорно благоволить поджигателям. Из всех беглецов головорезы Аррода сумели поймать лишь одного. Да и тот был умирающим от ран стариком, который уже ни от кого не убегал. Беглецы оставили его посреди поля, так как он не мог сам передвигаться и задерживал остальных.
Там он и сидел, присыпанный снегом, пока на него не наткнулась погоня.
Дальнейшие поиски оказались безрезультатными. Годжийцы бросили сородича еще до снегопада и успели добраться до леса, где и затерялись. Углубляться в заросли наемники не рискнули – беглецы могли прихватить с собой луки и устроить засаду на преследователей. Поэтому всадники, послав в сторону леса проклятья, развернули коней и поскакали обратно. Не забыв, разумеется, прихватить с собой полумертвого старика – пусть и скудный, но все-таки улов.
Старик потерял много крови, но был еще в сознании, когда его довезли до пепелища родной деревни. К этому моменту другие поисковые группы тоже вернулись несолоно хлебавши, и вся накопленная головорезами злоба выплеснулась на их единственную добычу.
Ярбор раздел старика догола и стал валять его во все еще горячих углях и пепле. Старик кричал не переставая и явно сожалел, что не закололся кинжалом, пока сидел в заснеженном поле. А Трескучий отвечал ему громогласным хохотом под одобрительные крики соратников. Которым, за неимением лучшего, оставалось довольствоваться таким жалким возмездием.
Старик потерял много крови, но был еще в сознании, когда его довезли до пепелища родной деревни. К этому моменту другие поисковые группы тоже вернулись несолоно хлебавши, и вся накопленная головорезами злоба выплеснулась на их единственную добычу.
Ярбор раздел старика догола и стал валять его во все еще горячих углях и пепле. Старик кричал не переставая и явно сожалел, что не закололся кинжалом, пока сидел в заснеженном поле. А Трескучий отвечал ему громогласным хохотом под одобрительные крики соратников. Которым, за неимением лучшего, оставалось довольствоваться таким жалким возмездием.
И все-таки прежде чем умереть, годжийцу удалось подпортить наемникам праздник.
Вытащив в очередной раз старика из пожарища, Ярбор ухватил его за горло, поднял в воздух и стал орать ему в лицо проклятья. Тут-то жертва и нанесла своему истязателю коварный удар. Зашевелив губами, старик ответил что-то великану – лишь он один расслышал, что именно, – после чего поднатужился и… выплеснул на него струю жидкого дерьма! Оно сбежало у пленника по ногам, а затем потекло на Трескучего, заляпав ему штаны.
И прежде чем тот взревел от бешенства, зрители увидели, как обожженное лицо старика расплылось в победоносной улыбке.
Ярость, с которой Трескучий рубил фантериев, не шла ни в какое сравнение с той, что обуяла его сейчас. Швырнув пленника на землю, он начал топтать его своими подкованными сапогами. Старик вновь завопил, но на сей раз это продолжалось недолго. Вскоре ножища Ярбора опустилась ему на голову и с хрустом ее раздавила. Что великана отнюдь не успокоило. И он продолжил ломать жертве кости несмотря на то, что она была уже мертва.
Когда раньше я слышал о том, что кто-то где-то упал и разбился в лепешку, я знал, что это всего лишь красное словцо. И что на самом деле люди в лепешки не разбиваются. И вот сегодня я впервые в жизни увидел, как человека действительно размазали по земле. Трескучий с пеной у рта раздробил в теле годжийца, наверное, все кости до единой. Чьи обломки торчали из кровавого месива, в которое превратилась его плоть – ее и выдавленные наружу внутренности теперь можно было собирать лопатой.
Даже орудуя секирой, Ярбор не выдыхался так, как сейчас. И когда он наконец-то остановился, его грудь вздымалась, словно кузнечный мех, а пот лился с него ручьями.
Оглядев мутными глазами зрителей, у которых, естественно, хватило ума не смеяться над его обгаженными штанами, Трескучий остановил свой взор на ван Бьере. И наверняка опять завел бы свою надоевшую песню, останься у него на это силы. Но Ярбор смог лишь нацелить на кригарийца указательный палец – жест, который вкупе с перекошенной от злобы рожей гиганта был понятен безо всяких слов.
Вместо ответа Баррелий перевел взгляд на ярборовы штаны, нуждающиеся в срочной стирке, и покачал головой. Я испугался, как бы Трескучий не привлек к стирке меня, но он так не сделал – очевидно, вспомнил, что этими руками я буду потом варить для него еду. Так ничего и не сказав, он плюнул на останки старика, а затем развернулся и зашагал прочь, оставляя на снегу кровавые следы.
– И что сказал тебе сир Ульбах? – спросил я у ван Бьера после того, как он все же доложил полковнику об исчезновении Ринар.
– Сир Ульбах огорчен, но лезть в петлю из-за Ойлы он не собирается, – ответил Пивной Бочонок. – Прежде чем деревня загорелась, Гириус вытянул из Каридиса все нужные сведения. И теперь мы знаем точное место, куда нам идти. Это не слишком далеко отсюда – пара дней пути на юго-запад. Доводилось когда-нибудь слышать о Скорбящем лесе?
Я помотал головой.
– Дрянное место, – поморщился кригариец. – Большая горная долина, сплошь покрытая сухими деревьями. Когда там непогода, ветер гудит в их голых ветвях, и кажется, что над долиной стоит нескончаемый плач. Так вот туда-то нам и нужно.
– Фантерии, которых перебил Трескучий… Они поэтому поселились в Годжи и не остались в Скорбящем лесу охранять свои машины?
– И по этой, и по другим причинам. Я же говорю – дрянное место. Все, кто проезжает через ту долину, стараются долго там не задерживаться.
– А что теперь будет с Ойлой?
– Чего не знаю, того не знаю, парень. Отныне ее проблемы волнуют меня меньше всего на свете. Хотя, сказать по правде, я одобряю ее выбор. Нечего Ринар делать в наемниках – не для нее эта работа. Пускай лучше охотится на зайцев и куропаток, чем якшается с такими тварями, как Бурдюк, Трескучий или я. Да и тебя по большому счету это тоже касается. Ты обучен читать и писать. А стало быть, ты можешь найти в жизни более достойное занятие, чем проливать свою и чужую кровь за деньги.
– Ойла недавно говорила мне то же самое, – горестно вздохнул я.
– Да уж, в кои-то веки ты услышал от нее хоть что-то умное, – хмыкнул монах. – И хорошо, если вдобавок намотал это на ус. А впрочем, сомневаюсь, ведь усы-то у тебя еще не выросли…
Глава 10
– Не понимаю. – Я указал ван Бьеру на наемников, которых во время очередной остановки Аррод послал собирать дрова и складывать их в повозки. – Зачем они это делают? Ты же сказал, мы едем в высохший лес. А значит, дров в нем будет навалом, разве не так?
– Не так, – возразил Пивной Бочонок. – Все деревья там отравлены, почему они однажды и высохли. Если разожжешь из них костер, его дым может тебя убить. Зато у Вездесущих дрова из Скорбящего леса очень ценятся. Подбросил такое полешко тайком недругу в очаг, и никакие яды с кинжалами не нужны.
– И кто же отравил тамошние деревья?
– Гном, разумеется. Или его слуги. А кому еще кроме них под силу высушить целый лес? Да так, что он засох еще полвека назад, но до сих пор не обратился в труху. Это ведь Промонтория, не забыл? Местная земля изъедена пещерами как вейсарский сыр – дырами. Некоторые из них уходят на такую глубину, что подумать страшно. Говорят, по ним можно добраться аж до самих гномьих печей. Если, конечно, ты не сгоришь по дороге, тебя не сожрут гномьи отродья или ты сам не превратишься в одного из них. Но деревья в Скорбящем лесу только кажутся мертвыми. На самом деле их корни до сих пор сосут из земли яд. Сруби любое из них, и ты увидишь, что их сердцевина пропитана черной влагой, воняющей хуже подмышки дешевой канафирской шлюхи… Так что воду из источников в этом лесу тоже нельзя пить – кроме дров нам придется запастись и ею.
– А гномьи отродья? – испуганно поинтересовался я. – Они здесь водятся?
– Я же говорю: это Промонтория, парень, – повторил Пивной Бочонок. – Здесь отродья могут водиться повсюду. Но нынче они, я полагаю, кишат возле полей сражений – там для них накопилось много еды.
– Значит, в этом краю их все-таки нет?
– Да кто их знает. Но сегодня нам надо бояться не их, а других врагов – тех, кто поскачет сюда следом за нами. Как только весть о позавчерашней резне дойдет до ближайшего города, оттуда в Годжи сразу же примчится конница. Вряд ли, конечно, годжийцы знали, что прятали в Скорбящем лесу вставшие у них на постой солдаты. Однако мы не настолько неуловимы, чтобы нас нельзя было выследить по нашим следам.
У Баррелия был свой резон опасаться этого зловещего места, а я до дрожи в коленках боялся самого леса. Сходя с повозки облегчиться, я не мог отвести испуганного взора от гигантских уродливых скелетов, коими виделись мне здешние деревья. И ждал, что они вот-вот схватят меня своими длинными лапами-сучьями. Или пронзят насквозь острыми когтями-ветками. Или раззявят пасть-дупло с зубами-щепками и откусят мне голову. Или уволокут под землю ядовитыми щупальцами-корнями…
…Единственная польза, которая была от моего страха – он помогал мне очень быстро справить большую и малую нужду и не отстать от повозки.
В отличие от меня и Баррелия наемники испытывали приподнятое настроение. Еще бы, ведь до цели оставалось всего ничего – она была где-то впереди прямо на этой дороге. И если нам повезет, мы сожжем эти проклятые орудия и уберемся из этого проклятого леса еще до заката.
Каридис не обманул. Обоз, который он сопровождал, действительно застрял в Скорбящем лесу, и мы его нашли. Вот только после этого ничего не закончилось – наоборот, все еще только начиналось. И пережитые нами по пути сюда злоключения были лишь прогулкой по сравнению с дальнейшими нашими бедами…
– Нашли! Мы их нашли! – оповестил всех вернувшийся к отряду дозорный Гиш. Своего брата Пека он, судя по всему, оставил возле обнаруженной ими находки.
– Школько там фургонов? – оживился Аррод, пришпорив коня и выехав навстречу дозорному. – Три, как и было обещано? Или меньше?
– Э-э-э… – Гиш замешкался. – Вообще-то самих фургонов на дороге нет. Но мы нашли колею, которая ведет в лес. Наверное, туда их и утащили.
– Что ж, разумно, – заключил подъехавший к ним полковник. – И правда, с чего вдруг мы решили, что южане бросят свой груз прямо посреди дороги?
– О каком грузе идет речь, сир? – осведомился у Шемница ван Бьер, выглянув из повозки. – Не о тех ли больших трехосных фургонах, чьи давнишние отпечатки колес я наблюдаю тут и там с тех пор, как мы вошли в лес?