Первое правило. При анализе истории психологии психолог деятельностного культурно-исторического подхода использует культурные орудия, культурные техники, культурные средства, присущие этому подходу. В отличие от «борца» из школы интроспекционистской психологии сознания, работающего с «кругом сознания», или, в несколько ином варианте, с «кругом текстов», психолог деятельностного подхода исходит из того, что за сознанием открывается жизнь (А.Н. Леонтьев), и движется от жизнетворчества — к наукотворчеству.
Второе правило. За « потоком сознания » ( У. Джеймс ) выступает поток деятельностей и побуждающих их мотивов. Отсюда ключ к полифонии сознаний (М.М. Бахтин) ученого лежит в полифонии мотивов , в полимотивации.
Жизнетворчество А.Р. Лурия пронизано полимотивацией его личности , его потоком деятельностей, его потоком коммуникаций в разных культурных и исторических контекстах.
Третье правило. Мотивы личности порождаются в процессе приобщения к разным субкультурам, к разным кругам общения в мирах истории, науки, политики и искусства. Кратко это правило может быть названо правилом « мотивационно-культурологического анализа ». Понять жизнетворчество А.Р. Лурия – это значит понять круги его общений в разных субкультурах. Например, круг «А.Р. Лурия – Л.С. Выготский – С.М. Эйзенштейн – Н.Я. Марр». В связи с этим кругом процитируем замечание известного семиотика В.В. Иванова: «Для систематического анализа проблем зарождающегося киноязыка (особенно по картине “Октябрь”) Эйзенштейн должен был регулярно встречаться со своими друзьями-психологами Л.С. Выготским, А.Р. Лурия и Н.Я. Марром» ( В.В. Иванов , 1976, с. 66). Мотивы А.Р. Лурия произрастают и из таких кругов общения, как круг «А.Р. Лурия – Н.А. Бернштейн – А.А. Ухтомский», «А.Р. Лурия – З. Фрейд», «А.Р. Лурия – А. Валлон – Ж. Пиаже – Дж. Брунер», «А.Р. Лурия – К. Прибрам», «А.Р. Лурия – Р. Якобсон – Н. Хомский». Выделение этих и многих других кругов общения А.Р. Лурия требует специальной работы. Но без этой работы полимотивация жизнетворчества А.Р. Лурия, его многоликость как личности остается тайной за семью печатями.
Четвертое правило. От « знака » в науке – к « знаку » в культуре. Для понимания этого правила напомним, что в деятельностном подходе все чаще звучит формула «сознание как действие» (Дж. Верч). Co-знание А.Р. Лурия, Л.С. Выготского и А.Н. Леонтьева конструировалось как действие в контексте их научной школы и, что особенно важно, помогало стать А.Р. Лурия не только «знаком» в психологии, но и «знаком» в культуре. Именно А.Р. Лурия после смерти Л.С. Выготского выступил как универсальный медиатор, универсальный посредник, способствующий успехам культурно-исторической психологии в гамбургском поединке психологии двадцатого века. Имя А.Р. Лурия – это «знаковое имя» в культуре. А это значит, что идеи А.Р. Лурия в психологии, его дела в жизни вышли за пределы психологии, оказались за границами науки и осуществлялись в культуре. Такими книгами А.Р. Лурия, как «Романтическое эссе» (Маленькая книжка о большой памяти. Потерянный и возвращенный мир), зачитывались самые разные поколения. Физики вспоминают о А.Р. Лурия как о человеке и нейропсихологе, участвующем в восстановлении после травмы великого физика Льва Ландау. Физиологи и психологи помнят, что в годы преследования «безродных космополитов» именно А.Р. Лурия оказывал человеческую поддержку Н.А. Бернштейну. Без общения с А.Р. Лурия вряд ли появилась бы в 1963 г. публикация замечательного психофизиолога И.М. Фейгенберга «Вероятностное прогнозирование в деятельности мозга» в «Вопросах психологии».
Через неутолимые и блестящие контакты А.Р. Лурия советская психология перестала быть психологией за железным занавесом для мировой психологии. Его изобильное общение с фактически основными ведущими представителями нейрофизиологии, лингвистики, семиотики, философии XX в. становилось той культурной медиацией, тем культурным орудием, через которое мировое научное сообщество овладевало правдой о нашей психологии и узнавало о пути культурно-исторической психологии, о советской психологической науке в целом.
В процессе общения А.Р. Лурия с разными культурами, науками и мирами проходило становление культурно-исторической психологии и с опорой на нее, на ее живой основе появлялись нейропсихология, нейролингвистика, обогащалась специальная психология.
Во многом наведение мостов с лингвистикой и семиотикой, проходящее через исследования А.Р. Лурия самых разных лет, породило психолингвистику (A.A. Леонтьев, Дан Слобин), психологию субъективной семантики (Е.Ю. Артемьева), психосемантику (В.Ф. Петренко, А.Г. Шмелев).
Как бы ни расширялась полимотивация А.Р. Лурия, смыслообразующим мотивом его личности оставалась культурно-историческая психология , пронизанная любовью и преданностью к Л.С. Выготскому. Своей страстью и любовью к Л.С. Выготскому А.Р. Лурия всегда заразительно делился со своими учениками, в том числе теми, которые прямо продолжают линию культурно-исторической психологии. В их числе прежде всего Пеэтер Тульвисте, автор фундаментальной работы «Культурно-историческое развитие вербального мышления» (Таллинн, 1988), Майкл Коул, особенно в его книге «Cultural psychology» (1996), Джеймс Верч, перу которого принадлежат книги «Голоса разума» (1996), «Mind as Action» (1998) и многие другие работы. М. Коул, П. Тульвисте и Дж. Верч как бы переняли у А.Р. Лурия не только идеологию культурно-исторической психологии, но и его функцию медиатора, посредника между разными мирами и культурами. Они продолжают идти по нелегкой дороге от конструирования науки – к конструированию культуры, а тем самым участвовать в определении гамбургского счета психологии.
Кем был Александр Романович Лурия? Медиком… Педагогом… Историком… Лингвистом… Писателем… Психологом…
Он был и остается шире любых профессий. Полифония личности А.Р. Лурия породила до сих пор до конца не распознанную программу жизнетворчества, которая продолжает свершаться в судьбах его учеников. Набросанные в этой статье в форме эскиза правила гамбургского счета в психологии сами выступают как наметки деятельностного культурно-исторического подхода к истории психологии и вершивших эту психологию людей, в первую очередь к попытке видения жизнетворчества Александра Романовича Лурия как счастливо удавшегося проекта в науке и культуре XX в.
Артемьева Е.Ю. Основы психологии субъективной семантики. М.: Смысл, 1999. 350 с.
Асмолов А.Г. Социальная биография культурно-исторической психологии // Выготский Л.С., Лурия А.Р. Этюды по истории поведения. Обезьяна. Примитив. Ребенок. М.: Педагогика-Пресс, 1993. С. 3–18.
Асмолов А.Г. Культурно-историческая психология и конструирование миров. М.: Институт практической психологии; Воронеж, 1996. 768 с.
Асмолов А.Г. Психология личности: Принципы общепсихологического анализа. М.: Смысл, 2001. 416 с.
Асмолов А.Г. По ту сторону сознания: методологические проблемы неклассической психологии. М.: Смысл, 2002.480 с.
Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. 445 с.
Берн Дж. Голоса разума. Социокультурный подход к опосредованному действию. М.: Тривола, 1996. 176 с.
Зинченко В.П. Мысль и слово Густава Шпета (возвращение из изгнания). М.: УРАО, 2002. 208 с.
Иванов В.В. Очерки по истории семиотики в СССР. М.: Наука, 1976. 304 с.
Леонтьев A.A. Основы психолингвистики. М.: Смысл, 1997. 287 с.
Леонтьев A.A. Деятельностный ум. М.: Смысл, 2001.
Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М.: Гнозис, 1994. 560 с.
Лурия А.Р. Этапы пройденного пути. Научная автобиография / Под ред. Е.Д. Хомской. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. 184 с.
Лурия А.Р. Романтическое эссе. М.: Педагогика-Пресс, 1996. 240 с.
Петренко В.Ф. Основы психосемантики. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1997. 400 с.
Первая международная конференция памяти А.Р. Лурия. М., 1998.
Традиции и перспективы деятельностного подхода в психологии. Школа А.Н. Леонтьева / Под ред. А.Е. Войскунского, А.Н. Ждан, O.K. Тихомирова. М.: Смысл, 1999. 429 с.
Тульвисте П. Культурно-историческое развитие вербального мышления. Таллинн: Валгус, 1988. 344 с.
Шкловский В.Б. Гамбургский счет. М.: Советский писатель, 1990. 544 с.
Шмелев А.Г. Введение в экспериментальную психосемантику. М., 1983.
Шпет Густав Густавович. Архивные материалы. Воспоминания. Статьи / Под ред. Т.Д. Марцинковской. М.: Смысл, 2000. 351 с.
Ярошевский М.Г. Историческая психология науки. СПб., 1995.352 с.
Cole М. Cultural psychology: a once and future discipline. Cambridge, 1997. 401 p.
Ярошевский М.Г. Историческая психология науки. СПб., 1995.352 с.
Cole М. Cultural psychology: a once and future discipline. Cambridge, 1997. 401 p.
Wertsch J. Mind as Action. New York; Oxford: Oxford University Press, 1998. 203 p.Неклассическая психология будущего: вперед к Даниилу Эльконину
В небольшой статье о своем друге и учителе Льве Выготском, озаглавленной «Л.С. Выготский сегодня», Даниил Борисович Эльконин писал: «Часто приходится слышать вопрос о том, в какой области психологии работал Выготский. Некоторые считают, что он был детским психологом, на том основании, что много работал с детьми. Да, он действительно работал с детьми. Но он разрабатывал при этом проблемы собственно генетической психологии, то есть решал коренные вопросы психологии в целом» ( Д.Б. Эльконин , 1989, с. 475).
Эти слова, сказанные Д.Б. Элькониным о классике мировой психологии Льве Выготском, могут быть с полным основанием отнесены и к жизнетворчеству самого Даниила Борисовича Эльконина.
В чем секрет социального бессмертия идей Д.Б. Эльконина? По каким причинам рефлексия научной идеологии Л.С. Выготского как истока неклассической психологии , прозвучавшая в докладах Д.Б. Эльконина в 1981 и в 1984 гг. [155] , воспринимается многими из нас как откровение и находит все больший резонанс в постмодернистской герменевтической методологии науки и культуры XXI в. (см. об этом: Асмолов , 2002; Гусельцева , 2003; Зинченко , 1997; Леонтьев , 2001; Мамардашвили , 1994; Б.Д. Эльконин , 2001)? По каким историческим и политическим причинам исполненный духом гражданского героизма и воплощающий методологию культурно-исторической психологии эльконинский Проект развития системы образования в нашей стране и преодоления системного кризиса образования в рамках нашей цивилизации по сей день остается не только сегодняшней, но и наиболее действенной либеральной программой выхода из глобального кризиса образования?
Для поиска ответов на все эти и многие другие вопросы, возникающие в процессе постижения уникального мира идей Д.Б. Эльконина, понадобится напряженная работа, которая уже ведется многими поколениями психологов, педагогов и методологов науки, прямыми учениками Даниила Борисовича Эльконина и учениками его учеников, а также наиболее дерзкими учителями в школах России и разных школах в самых разных уголках нашей планеты. Историческая и психологическая правда состоит в том, что круг идей Д.Б. Эльконина, которого никогда жизнь не баловала чинами, наградами и званиями, в последнее десятилетие XX в. стал достоянием требовательного и критически настроенного учительского сообщества. В этом смысле Д.Б. Эльконин стал в учительской среде, прежде всего в культурном инновационном движении учителей, своего рода символом народного психолога, точно так же как Булат Окуджава в свое время стал для интеллигенции символом народного поэта. И в этом смысле в завершающем десятилетии XX в. сбылось предсказание одного из самых выдающихся и любимых учеников Д.Б. Эльконина – В.В. Давыдова, сделанное в предисловии к «Избранным психологическим трудам» Д.Б. Эльконина в 1989 г.: «Результаты его исследований (исследований Д.Б. Эльконина. – A.A. ) весьма значительны, и очень важно, чтобы они с помощью его учеников оказали столь же значительное влияние на нынешнюю науку и современную педагогическую практику. Для этого сейчас складываются благоприятные условия» ( Давыдов , 1989, с. 24).
Еще раз повторюсь, что поиск ответов на обозначенные выше вопросы – дело еще не одного поколения последователей культурно-исторической психологии. В этой же короткой статье, посвященной 100-летию со дня рождения Даниила Борисовича, я попытаюсь лишь оправдать ее название, являющееся перефразом афористического высказывания Д.Б. Эльконина «Назад к Выготскому». Для этого я обращусь, прежде всего, к анализу потаенного плана сознания Д.Б. Эльконина – его дневниковым записям 1965–1983 гг., выдержки из которых увидели свет благодаря сыну Д.Б. Эльконина Борису Эльконину в 1989 г.
Эти дневники – недооцененный, поразительный исторический и человеческий документ. При вчитывании в эти дневники невольно всплывает эпизод объяснения в любви Кити и Левина при помощи только начальных букв в романе Л.Н. Толстого, приводимый Л.С. Выготским в его труде «Мышление и речь» в качестве яркой иллюстрации психологии понимания, психологической природы внутренней речи. В этих дневниковых записях Д.Б. Эльконин, как и А.Н. Леонтьев в сделанных исключительно для самого себя заметках (см. об этом: Асмолов , 2002), не только приоткрывает личностный смысл своих работ, но и яркими штрихами намечает различные линии развития неклассической психологии. По этим штрихам, как по начальным буквам в интимном диалоге Кити и Левина, внимательный читатель приоткрывает целый веер возможностей построения нашей науки – будущих теорий социальной периодизации развития личности ребенка и самоорганизации личности, оригинальной концепции о месте детства в биологической эволюции различных видов, новый этап представлений о роли ведущей деятельности в развитии ребенка, самобытные идеи об инструментальном самонаблюдении как культурном орудии овладения своим поведением, социогенетической психологии знаков, а также родственные современной синергетике размышления о порядке и хаосе. В дневниковых записях Д.Б. Эльконина смыслы преобладают над значениями, а мотивационно-потребностная сторона жизненной биографии Д.Б. Эльконина – над операционально-технической стороной его деятельности.
Первый и важный вывод, который напрашивается при прикосновении к лаборатории жизнетворчества Д.Б. Эльконина, содержащейся в его дневниках, заключается в том, что школа неклассической культурно-исторической психологии предстает как подлинное Единство Разнообразия. Все разговоры о взаимоотношениях в школе культурно-исторической психологии, о непреодолимых различиях культурно-исторического подхода Л.С. Выготского, общепсихологической теории деятельности А.Н. Леонтьева, теории поэтапного формирования умственных действий П.Я. Гальперина, теории учебной деятельности и концепции психологии игры самого Д.Б. Эльконина и т. п. основаны на механистическом понимании сути научной школы как пространства одномыслия, а также исторической слепоте к переплетению судеб людей и идей в социально-историческом контексте эпохи.
В своих дневниках Д.Б. Эльконин в реальном и идеальном плане сознания непрерывно ведет беседы с Л.С. Выготским, П.Я Гальпериным, A.B. Запорожцем, А.Н. Леонтьевым, споря с ними и, что особенно важно, благодаря им споря с самим собой. Он общается со своими соратниками, пользуясь оброненной в дневниках формулой самого Д.Б. Эльконина, как с Вращенными Другими. И Выготский, и Гальперин, и Леонтьев, и Запорожец – постоянные жители его сознания как « совокупного действия » (Д.Б. Эльконин) школы культурно-исторической психологии. Самое существо этих диалогов может быть передано следующим фрагментом дневниковых записей: «Проговаривание другому помогает понять, сформулировать свою мысль! Не “спор”, как думал Пиаже, а взаимопонимание. Поэтому “диалог ” не как спор, а как разъяснение с учетом точки зрения другого » ( Д.Б. Эльконин , 1989, с. 516). В диалогах о роли ведущей деятельности в развитии личности ребенка, о природе интериоризации и психологии игры, о месте знака в организации поведения личности Д.Б. Эльконин полемизирует со своими коллегами по школе, ищет, говоря его словами, «не соответствия» его идеям, а «несоответствия», в котором видит внутренний источник любого развития.
Необходимо раз и навсегда понять, что к развитию школы культурно-исторической психологии полностью приложим сформулированный выдающимся биопсихологом В.А. Вагнером закон эволюции по «смешанным, а не чистым линиям», положенный Л.С. Выготским и А.Н. Леонтьевым в основу системного анализа истории высших форм поведения. Линии мышления Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева, A.B. Запорожца, А.Р. Лурия, П.Я. Гальперина, Б.В. Зейгарник, Л.И. Божович, П.И. Зинченко и Д.Б. Эльконина в буквальном смысле «смешанные», а не «чистые» линии развития этой школы неклассической психологии. Они переплетены и человеческими судьбами, и идеями, и социально-исторической ситуацией развития XX в. Все эти линии мышления, развивающиеся в диалоге друг с другом, разные, но равные по своему социальному эффекту в методологии науки.
Каждая из линий мышления в школе культурно-исторической психологии — это Школа в Школе. И в этом смысле оправданно говорить в истории и теории современной психологии об обогащающем друг друга разнообразии школ – школы А.Н. Леонтьева, школы A.B. Запорожца, школы А.Р. Лурия, школы П.Я. Гальперина, школы Б.В. Зейгарник и, конечно, школы Д.Б. Эльконина. Все эти школы точно так же воплощают Проект культурно-исторической психологии в науке и социальной практике, как, например, течение акмеизма в поэзии воплощают миры Н. Гумилева, А. Ахматовой, М. Цветаевой и О. Мандельштама. Но сказать об О.Э. Мандельштаме – только акмеист, точно также как о Д.Б. Эльконине – только последователь Л.С. Выготского, будет верно, но явно недостаточно. Поэтому еще раз подчеркну, что школа культурно-исторической психологии – это Единство Разнообразия, разнообразия Миров, находящихся в диалоге друг с другом.