– До сих пор меня здесь не обыскивали, – сказал он им недовольным тоном.
– Новые правила, – отозвался один из охранников, водя датчиком вверх-вниз по рылеевскому костюму.
– Они ко всем применяются, эти правила, или только ко мне?
– Только к вам, – честно ответил охранник.
– Чем же я заслужил эту честь?
Первый охранник выпрямился и нахмурился. Еще раз оглядев Рылеева, он спросил:
– Вы – Василий Рылеев?
– Да.
Охранник сделал жест, означающий – «Ну и вот».
Взяв принесенный Рылеевым желтый конверт, он слегка его согнул, затем распрямил. Ничего особенного. И отдал конверт Рылееву.
Через несколько минут конверт этот лежал на столе Людмилы, рядом с пачкой сигарет, зажигалкой, и небольшим мраморным ящиком.
Сидя в кресле напротив Людмила, Рылеев даже не пытался скрывать, что рассержен. А Людмила являла собой воплощение терпения.
– Человеческая жизнь, Людмила. Интересы интересами, но – человеческая жизнь.
– О чем это ты, Рылеев?
Он не ответил. Людмила выдержала паузу и спросила светски:
– Они согласны продать, или нет еще?
Рылеев посмотрел ей прямо в глаза.
– Ты убийца.
– Оставь, пожалуйста, – спокойно отозвалась Людмила. – Я к этому не имею отношения. Я просто продвинутый счетовод, Рылеев. Более того, Спокойствие тоже не имеет отношения к смерти бедной старенькой госпожи Дашковой, сестры моей бабушки. Вот кстати – как сказать? Если я ее внучатая племянница, тогда она кто? Двоюродная бабушка? Ну, не важно. Третье лицо проявило инициативу, скорее всего. Кто-то перешел границы – признаю. Но – не я. Пойми это, Рылеев. Дай-ка я тебя еще раз спрошу – они готовы подписывать? Потому как время ограниченно. Совершенно очевидно, что кое-кто уже начинает терять терпение. Не я. Но кто-то, кому все это тоже очень важно.
Рылеев скрестил руки на груди и посмотрел в потолок.
– Стало быть не готовы, – констатировала Людмила. – Если честно, я разочарована, Рылеев. Закуришь?
Она пододвинула к нему пачку и зажигалку.
– Не курю.
– Бедный, бедный Рылеев. Бедный богатый Базилиус, студент и солдат, отец Василий, несостоявшийся поп, Василий Петрович Рылеев, честь и душа инвестиционного бизнеса.
Она встала, обошла стол, заложила руки за спину, и начала прохаживаться туда-сюда. Рылеев слегка повернулся в кресле, чтобы ее видеть.
– Слишком они упрямые, твои соседи, – сообщила Людмила. – Спокойствие предпочитает иметь дело с людьми более гибкими.
– Перестань расхаживать, пожалуйста.
Она проигнорировала просьбу. Рылеев сказал:
– Может, Спокойствию пора определиться – чем они занимаются: недвижимостью, строительством, капиталовложениями, контролем организованной преступности?
– Мы всем понемногу занимаемся, Рылеев. Разве не заметно? … Все, что ты делаешь в жизни, имеет последствия. Я ведь говорила тебе, что если они откажутся продать квартиры, что-нибудь обязательно случится. Что-то, что никому не понравится. Открытое несогласие с политикой ооо ведет к штрафам. Законное предложение было сделано, и было отвергнуто. Фирма не любит, когда ею пренебрегают. Не больше, чем ты любишь, когда тебя обыскивают невоспитанные ухари у входа.
Рылеев перевел глаза на ноги Людмилы, шагающие туда-сюда – весьма, к слову сказать, красивого рисунка ноги.
– Кто настоящий владелец? – спросил он. – Миронов или Кац?
Людмила засмеялась, удивив этим Рылеева. Открыв мраморную шкатулку, она вынула из нее дротик и запустила в мишень на карибской пальме. Попала.
– Миронов? Кац? – повторила она насмешливо. – Марионетки. Настоящий владелец, он же клиент, и он же арбитр – Необходимость. Что тебе нужно, Рылеев? Помоги разобраться.
– Я здесь как делегат от правления дома. Посол. Переговоры веду.
– Перепугались. Что ж, хорошо. А только поздно.
– Почему поздно?
Она кинула в мишень три дротика подряд и сказала:
– Не распыляйся, Рылеев, сосредоточься. У них был шанс, и было время, им предлагали переговоры, они этот шанс просрали. Всё. Теперь они будут делать то, что им скажут. И ты тоже.
Рылеев, подавленный, но крепящийся, потянулся к пачке сигарет на столе, вынул одну, закурил. Людмила кинула еще один дротик.
Сказала:
– Oни могли бы получить приличную сумму – чуть выше рыночной цены. Ни цента бы не потеряли.
– Не понимаю.
– Теперь им придется отдать квартиры за пятьдесят процентов изначальной цены. Мы могли бы их заставить просто подарить нам эти квартиры, но возникли бы сложности с налоговой инспекцией.
– Прости, как ты сказала?
Людмила приблизилась к Рылееву, взяла у него зажженную сигарету, села на край стола и с удовольствием затянулась.
– Адвокат фирмы придет к вам в дом завтра утром, со всеми документами, – сказала она.
Рылеев покачал головой.
– Пятьдесят процентов? Ты в своем уме?
– А что?
– Да кто ж такое подпишет!
– Подпишут, уж ты мне поверь.
– Кошмар. Людмила, что ты наделала?
– Я? – она затянулась и отдала сигарету Рылееву. – Это не моя компетенция. Я ничего не контролирую. Выпить хочешь? Всегда держу скотч в ящике стола. С этой блядской работой…
Она театрально вскинула вверх руки, открыла ящик и вытащила бутылку и два тамблера.
Рулеев спросил:
– Как ты собираешься их заставлять подписывать? Запугаешь? Пытать будешь? Будут еще убийства?
– Это не мне решать.
Она налила в тамблеры виски, протянула один тамблер Рылееву, свой выпила залпом и налила еще.
– В тысячный раз, Рылеев, я не имею к этому отношения. Совет директоров – наш совет – разозлился не на шутку. Но то совет.
– Ну посуди ты здраво – нельзя ж всерьез думать, что люди просто возьмут да и отдадут добровольно пятьдесят процентов своей собственности!
– Почему ж? Это всякий день случается. Замораживают счета, имущество конфискуется.
– Это когда у людей долги!
– Нет. Это когда люди окончательно достали вышестоящих. Не заплатить долг – всего лишь один из способов это сделать. Мой тебе совет – новое жилье начинай искать прямо сегодня. И пожалуйста скажи соседям, чтобы до завтрашнего утра никуда не отлучались. Для их же пользы.
Рылеев встал. Людмила выпила залпом и налила еще.
– Ты это всерьез, – в последний раз попытался достучаться до нее Рылеев.
Она покачала головой, удивляясь, как он медленно соображает.
– Может, что-то можно сделать…
– Что-то сделать всегда можно, Рылеев. Потоп вон никто не должен был пережить, а Ной взял и построил ковчег.
– Намекни, что именно мы тут обсуждаем? Кто-то требует жертвы?
Она хитро, и слегка пьяно, прищурилась.
– Что-то вроде этого. Солдаты и полицейские жертвуют комфортом, а иногда и жизнями, чтобы другие жили в комфорте. Жанна д’Арк принесла в жертву свою молодость, женственность, и в конце концов жизнь, чтобы изгнать оккупантов.
Он затянулся и снова сел в кресло. Людмила устроилась поудобнее на столе, положила ногу на ногу.
– Ты поступил в семинарию, чтобы сбежать от меня. Когда ты понял, что слишком прогрессивен, чтобы посвятить всю жизнь нелепым суевериям, ты подался в армию. К концу твоей … смехотворной … военной карьеры ты повстречал молодую лейтенантшу, которая в тебя вцепилась как клещ ради денег твоего отца, а ты думал, что она тебя так полюбила, так полюбила, блядь, просто ужас, и женился на ней. Скажу тебе один раз, Рылеев, повторять не буду: тебе пора возвращаться к своим. От судьбы не убежишь, Рылеев. Признайся. Вы не часто выходите в люди потому, что тебе неудобно. Ты стесняешься. Жена твоя может что-нибудь ляпнуть, стыдное, или запить устрицу бокалом шампанского, илы рыгнуть и «культурно» извиниться – и это сразу отразится на твоей репутации. Я не сомневаюсь, что она очень хороша как любовница – у нее есть для этого все данные. Как жена она никуда не годится. Она из другого сословия. Меня ты стыдиться не будешь, Рылеев.
Рылеев поднялся на ноги. Людмила улыбнулась ему – на этот раз искренне.
– А ну-ка разберемся, – сказал Рылеев. – Значит, если я брошу жену и стану жить с тобой…
– Не сразу, Рылеев, не сразу.
– … если я на это соглашусь … прямо сейчас … у тебя вдруг появится достаточно влияния, чтобы прекратить то, что происходит в Спокойствии и в Прозрачности? Я правильно понял?
Она закурила следующую сигарету, снова положила ногу на ногу, плеснула себе в тамблер виски, и посмотрела ему в глаза.
– Все может быть.
– Какая у тебя должность в этой фирме? – спросил он.
– Боюсь, что это не твоего ума дело. Ответь на вопрос. Сколько еще человеческих жизней понадобится, чтобы ты от нее отказался?
Бледнея от ярости, Рылеев сжал кулаки. Сдержался. Сказал:
– Конверт – тебе.
Она небрежно кивнула, как бы говоря, «Да, нормально, потом посмотрю, не уходи от темы».
– Я люблю свою жену. Она – самый преданный, самый бескорыстный человек на свете. Как ты смеешь … как ты … Знаешь что, Людмила?
Бледнея от ярости, Рылеев сжал кулаки. Сдержался. Сказал:
– Конверт – тебе.
Она небрежно кивнула, как бы говоря, «Да, нормально, потом посмотрю, не уходи от темы».
– Я люблю свою жену. Она – самый преданный, самый бескорыстный человек на свете. Как ты смеешь … как ты … Знаешь что, Людмила?
– Да? Что же?
– Ты ниже всякого презрения.
Не меняя позы, Людмила сказала холодно и трезво:
– Осторожно, Рылеев. У моего терпения есть пределы. Если ты отсюда сейчас выйдешь, я больше не буду защищать ни тебя, ни твою жену. Вы мне надоели, оба, каждый по отдельности. Достали, блядь, со своей любовью.
Наклонившись к ней, Рылеев схватил ее за горло. Тамблер упал на пол и разбился. Рылеев сказал тихо, отчетливо:
– Поразвлекалась угрозами? Теперь моя очередь. Слушай внимательно, Людмила. Если хоть один волос упадет с головы Федотовой … если ее будут шантажировать по телефону или при личной встрече … если кто-нибудь на нее посмотрит так, что она хотя бы слегка расстроится … я сделаю твое существование на этой земле непрерывным кошмаром, и посвящу этому себя целиком. Это будет моя миссия, мой крестовый поход, смысл моей жизни. У меня нет такого влияния, как у Спокойствия, но у меня тоже есть знакомые темные личности, и у меня есть средства им платить в течение очень долгого времени. Очень долгого. Понимаешь?
– Горло отпусти, пожалуйста.
Она задыхалась. Он отпустил ее. Соскользнув со стола, она потерла горло, повернула голову вправо и влево. Вынув из ящика чистый тамблер, она налила себе виски и выпила.
– Ты не представляешь себе, во что ты ввязался, Рылеев.
– Я тебя только что предупредил.
– Буду жить предупрежденная. До свидания, Рылеев. Счастливого тебе дня.
Он чуть помедлил – и вышел. Дверь за ним закрылась. Людмила налила еще. Взяв конверт, она обошла стол, скинула туфли, села в кресло, закинула ноги на стол. Распечатала конверт. Вынула из него пачку фотографий крупного размера.
Посмотрела на первую, нахмурилась. Посмотрела на вторую. Потянулась и взяла тамблер в руку. Держа фотографии в руке, она позволила пустому конверту соскользнуть на пол.
Улыбка заиграла на ее лице. На фотографии запечатлена была Федотова в объятиях незнакомого мужчины с длинными шатенистыми волосами, за мгновение до поцелуя. На следующей фотографии Федотова и красивый темнокожий мужчина лежали в постели, судя по позам – сразу после совокупления.
Людмила тихонько засмеялась.
На следующем фото Федотова и какой-то юноша лет семнадцати, оба голые по пояс, на балконе деревенского дома, юноша приник губами к плечу Федотовой.
Людмила засмеялась громче.
Следующее фото – Федотова и мужеподобная лесбиянка, выше и шире Федотовой, с бокалами в руках, целуются, в ночном клубе.
Людмила бросила фотографии на стол, продолжая смеяться.
Глава семнадцатая. В такси
Дождь продолжал противно накрапывать. На углу Колокольной и Поварского шофер притормозил, пропуская отчаливший от «Художественного Питания» вуатюр с мигалкой. В нависающем над входом в «Питание» эркере распахнулось окно, и вылетела длинная гневная баритональная тирада на каком-то восточном наречии, завершившаяся кодой «… пидараска ебучая!»
Рылеев выволок из бумажника крупную купюру и тронул водителя за плечо.
– Чего? – спросил водитель.
– Одолжите мне телефон на пару минут. Вот вам за услугу.
– А что с твоим телефоном, мужик?
– У меня нет телефона.
Возникла недоуменная пауза. Собравшись с мыслями, водитель спросил:
– Как же это ты живешь без телефона?
– Невероятно трудно, но как-то управляюсь. Позволите?
Водитель взял банкноту, порассматривал ее, и дал Рылееву телефон. Рылеев набрал номер.
– Здравствуйте. Мне нужно заказать два билета на любой рейс в Париж, сегодня вечером. Да, в Париж. Любым классом, что первое попадется. Да, я подожду.
Водитель под желтый свет вывернул на бывший Николаевский, переименованный около столетия назад в честь любившего принять ванну французского революционера, и полетел к Разъезжей.
В телефоне сказали:
– Есть два билета в первый класс. Эйр Франс вас устроит?
– Да, – сказал Рылеев. – Диктую номер карты.
Он отдал телефон водителю, добавил еще купюру, и сказал:
– Планы изменились. Едем на Знаменскую.
– А? Куда едем? – переспросил водитель.
– На Восстания.
Водитель кивнул, посмотрел по сторонам, произвел быстрый разворот на сто восемьдесят градусов, и полетел в сторону Невского.
Телефон у него в кармане заиграл мелодию «Si, vendetta, tremenda vendetta» из второго акта оперы Джузеппе Верди «Риголетто».
– Да, – сказал водитель в телефон. – Да? Хорошо, сейчас.
Он резко затормозил, потому что от кафе «Сладкий и хрустящий» стремительно отчалила красивая женская брюнетка в дорогом японском вуатюре, которой было все равно, едет кто-то мимо или нет.
– Сука, – сказал водитель, и повернулся к Рылееву. – Это тебя.
Он протянул Рылееву телефон.
– Меня? То есть, как – меня?
– Так. Спрашивают пассажира в моей машине, к сорока годам, светловолосого, мужского пола, в деловом костюме. Ты единственный, отвечающий всем приметам.
Рылеев взял у водителя телефон и посмотрел подозрительно на дисплей. Приложил телефон к уху.
– Да?
Голос Куратора сказал:
– Как это романтично, Вась. Везешь жену в Париж отмечать годовщину. Прости, что вмешиваюсь в твои планы. Мы не можем тебя отпустить, вот просто так, за здорово живешь. Не сегодня. Впрочем, если хочешь, езжай один. Не очень-то ты нам нужен. А вот у супруги твоей драгоценной добраться до аэропорта целой не получится. А уедешь ты один, Вась – кто ж знает, что будет? Всякое может быть. В соответствии с принципом неопределенности. Ты меня слышишь, Вась?
– Да.
– За вами следят, ежели ты до сих пор не понял. За тобой, твоей женой, и всеми остальными. Сделай сей факт точкой отсчета в рассуждениях. Спроси меня, как я узнал этот номер телефона. Спроси, спроси. Нет? Дружеский совет, Рылеев: не допрашивай шофера. Он подумает, что ты сумасшедший. Ну, пока, Вась.
Связь отключилась.
Рылеев смотрел прямо перед собой. Водитель, включая третью скорость, повернулся к нему.
– Эй, мужик, телефон отдай, да?
– На дорогу смотри. На.
Он отдал телефон. Еще одна дама, рыжая, в фиолетовом танкообразном вуатюре, обогнала такси и слегка подрезала. Водитель заметил это на десятую долю секунды позже, чем требовалось, и ему пришлось основательно придавить тормоз и вывернуть руль. Вуатюр понесло по скользкому асфальту. Завизжали застопоренные шины. Рылеев крикнул:
– Блядь, на дорогу смотри, мудак!
Сзади в бампер ударил внедорожник, подтолкнув вуатюр к встречной полосе, и следующий по ней черный Мерседес зацепил такси левой частью бампера. Раздался треск, на тротуаре закричали.
Когда сознание вернулось, Рылеев рывком принял сидячее положение. Дикая боль возникла в правом плече и руке. В правый глаз потекла кровь. Мыча от боли, Рылеев попытался открыть дверь. Не получилось. Он повернулся, заорав, и ударил в дверь ногой. Открылось со скрежетом. Он стал выбираться на тротуар, под теперь уже сильный дождь.
Глава восемнадцатая. Ссора
Грозовые тучи расположились обстоятельно над городом, и стало темно, а дождь шел так же, как и раньше – не сильнее, не слабее.
В кухне Либерманов целовались узбечка Мария, кухарка лет сорока, и непонятного происхождения Анатолий, тридцатилетний умелец, мастер на все руки. Вошла Светлана и направилась к холодильнику, на ходу бросив:
– Вы оба уволены.
Открыв холодильник, она вынула из него яблоко, откусила от него смачно и, жуя, вышла.
– Вот же сука, – сказал Анатолий.
Вадик, вооружившись совком и метелкой, собирал в кучу куски разбитой антикварной лампы. Светлана, жуя яблоко, возникла у него за спиной и сказала зловеще:
– У нас есть горничная, Вадик.
Вадик удержался, чтобы не вздрогнуть, и ответил спокойно:
– Она занята.
– Что тут случилось?
– Ничего.
– Как все таинственно.
Вадик нарочито тщательно высыпал обломки лампы в мешок для мусора. Светлана села в кресло возле стола, продолжая жевать и чавкать.
– Ты уверен, что лампа сама разбилась?
– Я на нее случайно налетел.
– Ууу. Больно было? Повредился? Детородный орган в порядке?
Он выпрямился, сунул руки в карманы, и оперся о край стола.
– Как ты сказала?
– Это я просто за тобой присматриваю, супруг мой неврологический. Мой блистательный медицинский муж, жопу рвущий, чтобы принести пользу обществу своими исследованиями и следованиями. Наверное я плохо исполняю свои обязанности – а что ж вы хотели? Я ведь просто тупая толстая корова, и ноги у меня иксом. Мисс Восточная Вселенная так думает, и ты с ней согласен. Вообще-то она думала, что я кривоногая, но ты ее поправил. Ноги иксом.