Банальный эпилог
Фермер привез домой зеленый горошек: люди больше не хотят покупать консервы. Фермер в злобе смотрит на автомобиль: этот зверь жрет бензин. За него берут налог. Он разоряет фермера. Зачем фермеру спешить: все равно больше никто не купит ни горошка, ни яиц, ни масла. Надо продать автомобиль. Но кто его купит?..
Доктор сидит дома. Он ждет больных, но больные не приходят. Доктор перелистывает старые номера «Иллюстрасион». Вот депутаты приветствуют г-на Ситроена… Это 1928 год — доктор хорошо помнит, в этот год он купил автомобиль. Прекрасное время! Доктора вызывали тогда, даже схватив насморк. Теперь его не позовут и схватив чуму. Кому спустить эту проклятую машину?..
Булочник торгует хлебом, а хлеб нужен всем. Но люди сошли с ума, они говорят, что даже хлеб им не по карману. Булочник сидит и ругает депутатов: от них вся беда!.. Жена булочника читает Экклезиаста: «Время собирать камни и время кидать их…» Она вздрагивает, подходит к окну: что это за шум?.. Безработные кидают камнями в полицейских.
Сырой декабрьский день. Г-н Андре Ситроен зябнет в автомобиле. Он спешит: еще один банк. В сотый раз он говорит одно и то же:
— Вы должны спасти национальную индустрию от краха…
Банкиры вздыхают и молчат.
Господин Андре Ситроен едет к председателю совета министров г-ну Фландену. Г-н Ситроен говорит:
— Вы должны спасти национальную…
Господин Фланден вздыхает и молчит.
Люди разворачивают газеты и читают: «Банкротство Ситроена». Они привыкли к банкротствам, и они ничему больше не удивляются. Они помнят: был Устрика, и банк Устрика поддерживал автомобильные заводы Пежо. Потом Устрика посадили в тюрьму. Они проверяют мудрость Экклезиаста по мелкой хронике газет. Они говорят друг другу:
— Значит, и Ситроен… За кем теперь черед?
Трудно человеку быть бессмертным. Еще труднее ему продать автомобиль.
Сноб, который восторгался идеями Корбюзье и прессами «Толедо», теперь меланхолично улыбается. Он пил коктейли, он перешел на минеральную воду: это дешевле и гигиеничней. Он говорит:
— Надо отказаться от дьявольских машин. Человеку куда более приличествует сельский уют, лошадка, скромный огород…
Сноб не знает, что фермер проклял и сельский уют, и прожорливую лошадь, в зеленый горошек.
По мосту проезжает г-н Андре Ситроен. Он смотрит на Эйфелеву башню: башня черна. Маяк цивилизации погас. Г-н Андре Ситроен протяжно вздыхает: где бы найти несколько миллионов, чтобы отыграться? Щетка сотрет цифры, выписанные мелком.
— Прикупаете?
— Прикупаю.
Он зло усмехается: у него нет миллионов. Он может теперь ставить только сотни тысяч. Он нищий. Хуже того — он безработный.
Господину Ситроену нечего делать. Он очень торопится. Он умирает в 1935 году в возрасте пятидесяти семи лет.
Под мостом лежит Жан Лебак. Он больше не изготовляет шарниры. Он пришел утром на завод, ворота были закрыты. Он ищет работу с утра до ночи, но работы нет. Его мать умерла. Он упросил сестру взять его ребят. Он не заплатил хозяину за комнату, и хозяин его выгнал: у него больше нет крова. Он лежит под мостом. Сырость его охватывает, как горе. Он ни о чем не думает и ни на что не надеется. Утром он подбирает старую газету и нехотя читает:
«Драма на улице Менильмонтан. Пьер Шарден, безработный с завода Ситроена, открыл ночью газ. Он найден со слабыми признаками жизни. Его жена и трое детей подобраны в безжизненном состоянии».
«К летнему сезону намечен выпуск новых машин: 12 цилиндров, аэродинамическая форма, экономическое устройство. Мы предлагаем нашим уважаемым клиентам…»
Жан Лебак бросает газету и завертывается в лохмотья. Он долго сидит на скамье. Чего он ждет? Смерти? или спасения?..
1935
Шины
1. Белая кровь, красная кровь
В лесах Бразилии много деревьев. Их имена известны только ботаникам. Одно дерево называется «гевея». Это рослое ветвистое дерево с корой светло-серой и пятнистой, обыкновенное дерево. Оно могло бы остаться в лесах Бразилии среди других деревьев. Ведь в Бразилии люди живут, как лес, — медленно, мудро и тупо. Но на севере, в Нью-Йорке, люди торопятся жить. Они, наверное, боятся умереть слишком поздно. В Париже, Лондоне, Берлине — повсюду люди спешат. Там нет ветвистых деревьев. Зато там много автомобилей. С каждым днем их все больше и больше.
Скромное дерево с пятнистой корой оставило дикие леса. В него сразу влюбились англичане, голландцы, французы. О нем теперь мечтает каждый толковый янки. Оно стало огромными плантациями. За его судьбу тревожатся все банки мира. О нем говорят в дипломатических нотах. Подсчитывая самолеты или оценивая боеспособность нового дредноута, министры думают все о том же пятнистом дереве. Они спешат жить, и им нужны автомобили.
На Яве и на Цейлоне, в Малазии и в Индокитае в тихие вечера, среди лихорадки и горя, среди центов и пиастров, среди желтых слез и желтых долларов, тихо шумят стройные рощи. Они шумят нежно и многозначительно, как акции «Робен ассосиейшн». Белым людям они приносят дивиденды, желтым людям — смерть. Они шумят потому, что под ними жадность и нищета; они шумят вечером потому, что каждое утро голые кули кривыми ножами надрезают нежно-серую кору и бередят старые раны. Кули и деревья понимают друг друга: они все равно истекают кровью. Но кровь кули ничего не стоит, и о ней никто не говорит; а белая, как молоко, кровь ветвистого дерева воистину драгоценна. Она котируется на всех биржах. Она сводит людей с ума. Ради нее они готовы пролить тонны человеческой крови. Деревья знают это, и они сострадательно шумят. Раны на их коре никогда но заживают.
У мистера Девиса 1000 гектаров плантаций. У мистера Девиса 350 000 деревьев. У мистера Девиса 1000 кули. Один кули на триста пятьдесят деревьев. Молочная кровь течет в чашки. Каждое дерево дает в год два килограмма. Мистер Девис собирает в год 700 000 килограммов каучука. У него прелестный коттедж. У него три лимузина. У него площадка для тенниса. У него ручной питон и пухлое руководство для приготовления коктейлей. Питон ловит крыс, как самая обыкновенная кошка, а мистер Девис в свободные часы изготовляет новые, таинственные коктейли: «Южный полюс» или «королева Александра». Мистеру Девису скучно. У него тропическая лихорадка. Ему не с кем играть в теннис.
Вот уже четырнадцать лет, как он в Сараваке. Когда он уехал из Лондона, там еще никто не пил коктейлей. Он был тогда молод и мечтателен. Он глядел на море, и ему казалось, что глаза Анни удивительно похожи на воду Индийского океана. Анни тогда была тоже молодой. Однажды он поцеловал ее русый локон. Теперь Анни срезала седые волосы. Впрочем, он забыл, как выглядит Анни. Два раза в год она пишет ему длинные письма. Она пишет о пьесах Бернарда Шоу и о концертах Стравинского. Она пишет о шумном Лондоне и о своей неудачливой жизни. Она спрашивает мистера Девиса, не собирается ли он вернуться в Англию. Получив письмо, мистер Девис долго меряет длинные коридоры пустого дома. Он отвечает:
«Мой добрый друг! Вы бы меня не узнали. Я опустился и огрубел. Здесь нет порядочного общества. Я даже перестал читать газеты. Возьму „Таймс“, чтобы справиться о ценах на каучук, и бросаю. Что мне теперь театры или концерты?.. Я — животное вроде моих кули. Иногда мы собираемся, несколько плантаторов, но даже покер не выходит: слишком сложно. Джемсон снова показывает фокусы, Ричард повторяет старые, надоевшие анекдоты, а я, чтобы немного развлечься, приготовляю коктейли. Потом разговор переходит обязательно на одну и ту же тему:
— Вы как надрезаете? Я спиралью и через день.
— Ну и неправильно! Я углом вниз и ежедневно.
— Посмотрим, сколько они выдержат, ваши деревья!..
— Это вы начали на шестой год, как туземец!..
И так далее. Следовательно — ссора. Потом примирение. Милая, добрая Анни, узнали бы вы в косолапом плантаторе вашего Петера? Нет, даю слово, что нет! А годы идут… Четырнадцать лет — страшно подумать. Я должен был бы съездить хоть на один год в Англию. Но что станет с плантациями? Все мои помощники ротозеи и невежды. Деревья — вещь деликатная. Их надо беречь. Я вот как-то пролежал в жару две недели — загубили целый гектар. А о том, чтобы надолго отлучиться, и мечтать не смею. Недавно только насадил триста новых гектаров. Корчевать и распахивать было, ох, как трудно! Человек пятьдесят погибло на этом. Теперь надо следить в оба. Через семь-восемь лет мои детки вырастут. Значит, в 1933 году я совсем поглупею: десять тысяч новых деревьев! Нет, Анни, видно, меня здесь похоронят! Друзья выпьют и начнут спорить, хорошо ли я надрезал. Только вот вы вздохнете…»
Закончив письмо, мистер Девис не изготовляет новых коктейлей. Он выпивает залпом большой стакан виски, и, хриплый от уныния, кричит смуглой, пугливой, как лист гевеи, двенадцатилетней малайке: «Сюда!» Он зовет ее «Анни», и он бьет ее нежно и злобно. Потом он ложится с ней. Потом засыпает. Во сне он видит деревья, которые истекают белой кровью.
Мистер Девис отнюдь не алчен. Он купил рояль; на нем никто не играет. Он купил жемчуг, и он послал его Анни. Анни спрятала жемчуг в комод, под белье, рядом со срезанными косами: у Анни теперь муж. Мистеру Девису не нужны деньги. Но ревниво следит он за ценами на каучук. Он кричит:
— Ни цента меньше!
Он платит кули сорок центов в день. Один коктейль обходится ему куда дороже. Он кричит:
— Ни цента больше!
Он ест без аппетита — жарко, ох, жарко! И все малайки, все индуски, все китаянки ему не по вкусу. Они пахнут гнилыми бананами, сыростью, папоротником. А порядочная женщина должна пахнуть глицериновым мылом: так пахла Анни. Он глотает горький хинин. Он умрет в Сараваке. Его держат пятнистые деревья, из которых струятся доллары. Он бьет хлыстом боя, и он нежно гладит светло-серую кору. Он покупает все новые и новые участки. Он нанимает новых кули. Он боится поглядеть в зеркало: владелец тысячи гектаров мертв. Он мертв, как мертвы его кули. Он мертв, как мертвы изрезанные вдоль и поперек деревья. Но каучук стоит в Ливерпуле 4 шиллинга 5 пенсов, и люди на свете торопятся жить. Мертвый мистер Девис приготовляет коктейли. Питон, объевшись крысами, уснул, уснул на много дней, уснул навсегда.
Кули приходят из Индии и из Китая. Их привозят также с Зондских островов. Сотни тысяч кули сгибаются под ветвистыми деревьями. В Сараваке их бьет мистер Девис, на Яве — голландец Ван-Кроог, в Индокитае — уроженец Каркассоны, сын парфюмера и поклонник Ростана, г-н Гастон Бальтасар.
Белые ругаются на разных языках, но у всех в руке хлыст. Что делать — кули ленивы и непонятны, сильнее долларов они любят опиум и сон. Белые защищают культуру, Элладу, Рим. Они защищают также каучук. Спины кули изрубцованы, как кора гевеи. Когда они умирают, на их место привозят новых. Вербуют служащие, вербуют полицейские, вербует голод.
Когда ветвистому дереву исполняется семь лет, его начинают надрезать. Когда маленькому индусу исполняется семь лет, его берут на плантации. Он вырабатывает в день десять центов. На это можно купить несколько горсточек риса — сколько же нужно крохотному индусу?.. У него еще слабые ноги, и он не поспевает за другими. Ему хочется поймать ящерицу или перевернуть жука. Тогда надсмотрщик, грозный «кангани», проводит по смуглой спине красную черточку.
Мистеру Девису докладывают:
— Человек убежал. Человека поймали.
Кули не смеет бросить работу. В конторе Девиса листы и печати: это контракты. Он заплатил за проезд кули. Он стал их господином на пять лет. Перед ним дезертир. Он говорят надсмотрщику:
— Спроси его, что он хочет: тюрьму или урок?
Мистер Девис не знает тамильского языка. Переводит кангани.
— Он умоляет мистера не отдавать его полиции.
Дезертир лежит на земле. Он прилип к земле, только его глаза, огромные и влажные, как ночь Индии, жадно следят за крючковатыми пальцами мистера Девиса.
— Он умоляет мистера, чтобы мистер поучил его сам.
Гевею следует надрезать осторожно, дабы не повредить ствола. Одни надрезают спиралью, другие зигзагом. Со спиной кули куда меньше хлопот. Мистер Девис считает:
— Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…
Кули тих, как земля. Куда он хотел уйти? На родину к голодной семье? Он хотел уйти от ветвистых деревьев. Безумец! От них не может уйти даже всесильный мистер Девис.
— Двадцать четыре, двадцать пять…
Кули больше никуда не уйдет.
В Сингапуре помещаются правления каучуковых компаний. Специалисты составляют таблицу: минимальный оклад служащего на плантациях — двести сингапурских долларов, это должно хватить одинокому человеку на скромную жизнь. Служащие компании, подписывая договор, обязуются столько-то лет не жениться. Малайки или китаянки стоят дешево.
Новичок проклинает небо Азии и скупость директора. Это белобрысый долговязый юноша. У него нет ни денег, ни удачи. Но у него все же белая кожа. Он получает двести долларов в месяц. Кули работает с пяти утра. Сначала он надрезает деревья, потом собирает сок. Кули вырабатывает в месяц десять долларов. Он может при этом жениться. У него может быть дюжина детей. Это его туземное дело. Европейцы принесли ему счастье: контракт с крестиком вместо подписи, десять долларов в месяц и добродушную проповедь обыкновенной палки.
Новичок проклинает каучук и дороговизну! Извольте прожить здесь на двести долларов! Он сегодня в дурном настроении.
— Кто это так надрезал?.. Кангани, кто здесь работает? Вычесть десять центов. Проклятая страна!..
Новичок вспоминает огни Пикадилли. Зачем он сюда приехал? Клейкие листья. Клейкий сок. Клейкое золото. Он не выберется отсюда, вот как этот кули. Он только сменит мистера Девиса, когда тот взаправду умрет.
В Индокитае тоже сочатся ветвистые деревья и спины кули. Франция, как известно, не бессердечная Англия, Франция — защитница всех угнетенных, и, когда на Францию напали враги, маленьких аннамитов повезли в Марсель: защищать защитницу угнетенных.
Во Франции, в городе Клермон-Феран, у г-на Мишлена превосходный завод. Там из молочной крови изготовляют прочные шины. Г-н Мишлен любит Тэйлора и рационализацию. Он любит Америку. Еще сильнее он любит Индокитай.
Господин Мишлен не одинок. Г-н Октав Омбер тоже любит Индокитай. Г-н Омбер — писатель. Он написал несколько книг о колониальном величин Франции. Кроме того, он глава «Каучуковой компании Индокитая». Он зарабатывает деньги в колониях. Проживать их он хочет во Франции. Это не мистер Девис с его питоном. Это француз и отменный патриот. Он оплот восемнадцати акционерных обществ Сайгона: каучук, сахар, хлопок, фосфат. Но он мечтает стать депутатом Ривьеры, где главная промышленность — зеленое сукно рулетки. Пусть кули собирают драгоценный сок! Что может сравниться с небом Франции? Так думает г-н Омбер. Так думают и держатели акций «Каучуковой компании Индокитая».
А кули? Кули не думают. Кули умирают, как святые — без обременительных мыслей. Они умирают молча и дружно. На плантациях Фу-Риег, принадлежащих г-ну Мишлену и К°, за один год вымерла одна треть рабочих. На плантациях Бодой из тысячи кули к концу года осталось пятьсот тридцать шесть душ — остальные умерли.
Если кули не умеет просто умереть, великодушные колонизаторы приходят к нему на помощь. Для утешения туземцев существует «РО» и «РА» — винная монополия и монополия опиума. Генерал-губернатор Индокитая разослал недавно своим подчиненным циркуляр: «Я позволяю себе препроводить вам список казенных лавок, которые надлежит открыть в поселках, еще лишенных алкоголя и опиума…»
Этот губернатор известен во Франции как тонкий ценитель искусств. У него превосходная коллекция современной живописи. Может быть, в его библиотеке хранится первое издание «Искусственного рая». Но губернатор не только эстет, он также государственный деятель. Он знает, например, что такое бюджет. За опиум кули отдаст последний пиастр. Во Францию, на радость г-ну Мишлену и г-ну Омберу, спешат пароходы, груженные белыми пластами каучука. Кули потрудились. Они потрудились притом бескорыстно: полученные ими деньги давно у сидельцев «РО» и «РА».
Зато кули умирают с улыбкой. Умирая, они видят сны, трогательные, как пейзажи Анри Руссо, сны, способные умилить до слез господина генерал-губернатора.
2. План Стевенсона
В Сингапуре волнение. В Ливерпуле волнение. Мистер Девис забыл о своих коктейлях. Кули теперь не убегают — кангани сами их гонят прочь. Они могут умирать, где им вздумается. Раны на гевеях рубцуются, заживают. Еще месяц-другой, и гевеи станут самыми обыкновенными деревьями. Но что будет делать мистер Девис? Не ехать же к этой сентиментальной Анни! Притом у нее ревнивый муж…
Держатели каучуковых акций осаждают банки. В Лондоне, на узкой улице Минчинг-Лайн, каучуковые маклеры стоят и вздыхают, точь-в-точь как евреи возле иерусалимской «Стены плача». Кабинет министров устраивает секретные заседания. Кули умирают. Плантаторы бегут в Европу. Это катастрофа.
Что же приключилось? Может быть, взбунтовались индийцы или малайцы? Может быть, это интриги мистера Красина? Нет, кули послушно умирают под ветвистыми деревьями. Те, что еще не умерли, носят ведра молочного сока. Но каучук в Ливерпуле стоит всего-навсего девять пенсов. Это разорение! Это конец каучука! Мистер Девис прогадал: он насадил чересчур много деревьев. Каучук летит вниз. Каучук никому не нужен, хотя Генри Форд и трудится не покладая рук, хотя пыхтят, хрипят, мчатся и агонизируют миллионы автомобилей.
Мистер Черчилль говорит сэру Джону Стивенсону:
— Вы должны спасти каучук… От этого теперь зависит мощь империи…
Сэр Джон Стивенсон садится за работу. Вскоре план его готов:
— Чтобы спасти плантации, необходимо искусственно сократить добычу. Чем ниже падают цены, тем меньше мы выпускаем каучука. Тогда цены неминуемо поднимаются и ограничение соответственно ослабевает.