Алёна Дмитриева не отличалась терпением. А ведь говорят мудрецы: поспешишь — людей насмешишь…
За некоторое время до описываемых событий
— Нет, это просто фантастика какая-то! — простонал Микка с тихой яростью и резким движением отер пот со лаб.
— Ну что ж тут такого? — ласково сказала Лерон. — Все машины ломаются. Жаль, конечно, что твоя сломалась именно сейчас, но…
— Да какое, на хрен, может быть «но»?! — вскричал Микка. — «Лексус», сломавшийся через месяц после покупки… такого не может быть, потому что не может быть никогда! Не может быть по определению! У него же гарантия! Минимум три года и сто тысяч кэмэ пробега! А я его месяц назад купил. Новенький! И он встал. Я ж тебе говорю, это фантастика.
— Может, там засорился бензонасос? — робко предположила Лерон. — Или… коротит?
Не то чтобы она хоть что-то понимала в автомобилях вообще и в бензонасосах в частности. А что там могло закоротить, совершенно не представляла. Но она где-то слышала эти слова, знала, что они имеют отношение к автотранспорту, а сейчас до зарезу надо было что-то сказать, чтобы успокоить мужа.
— Лерон… — устало простонал Микка. — Ты лучше помолчи, ладно? У тебя устарелые представления о жизни. Думаешь, участь водителя — поднять крышку капота и торчать жабой кверху? Или лежать под машиной? На то и дает бог человеку деньги, чтобы он ездил на автомобилях, которые в принципе не приходится ремонтировать весь гарантийный срок, а то и дольше, понимаешь? Ни лежать под ними не надо, ни торчать в них. А в случае чего ими занимаются профессионалы.
— Но сейчас профессионалов нет, — тихо сказала Лерон, поежившись при слове «жаба». После той жуткой истории в библиотеке она на это слово как-то очень болезненно реагировала. — И что же мы будем делать? Сама машина ведь не поедет. Может, остановим кого-то? Ну, вдруг люди посоветуют, подскажут что-нибудь?
Мимо протрюхала битая-перебитая желтая «копейка», набитая людьми, детьми и собаками с кошками. За ней следовала столь же заслуженная и столь же побитая «Волга». Потом прокатила «Нива», чадя бензиновой гарью…
— Ты думаешь, владелец такой машины что-нибудь понимает в «Лексусах»? — ухмыльнулся Микка. — Ты только представь, он сейчас достанет гаечный ключ и, ухарски размахивая им… Нет, мне даже подумать о таком страшно! Придется звонить в сервис.
Он вынул из кармана мобильник, набрал номер, но тотчас, буркнув:
— Еще и сигнал не проходит! — вылез из машины и пошел по шоссе, отыскивая место, откуда можно прозвониться.
Лерон устало опустила голову на спинку сиденья и прикрыла глаза.
Ничего удивительного, что «Лексус» сломался. Совершенно ничего! Столько завистливых глаз было на него устремлено, это ужас! Если бы взгляды могли воспламенять, Миккина машина давно бы уже вспыхнула синим пламенем. А вместе с ней сгорели бы и Микка с новобрачной супругой. Вспомнить хотя бы, какой скандал закатила своему Витьке на свадьбе Настя… Конечно, она была уже сильно пьяна и не ведала, что буровила, однако виноватила Витьку за то, что он вернулся после службы в родную деревню, а не застрял в своем Тихоокеанском флоте, в городе Находке.
— Если б не ты, если б ты не вернулся, я, может, и вовсе замуж бы не вышла! — рыдала Настя. — И была бы такая же тощая, как Лерон! И тогда Мишка на мне женился бы! И меня б в город завтра увез! Если б не ты!
Еще счастье, что все кругом уже совершенно перепились и лыка не вязали, в том числе и Витька, а не то он заколотил бы, конечно, Насте эти ее слова в глотку обратно. А наутро он вряд ли их вспомнит, после такого количества выпитого самогона, который контрабандой притащили мужики на свадьбу Микки и Лерон. Витька даже вряд ли слышал, что, собственно, говорила Настя. Но Лерон слышала и ужасалась.
Она всегда, всю жизнь, больше всего на свете боялась человеческой зависти. И раньше-то, пока она сидела в девках, подруги завидовали ей. А уж теперь, когда появился Микка… с его белым костюмом и машиной… Какое счастье, что у них в деревне прошла только «предварительная свадьба», как назвала ее Ларисса, когда знакомилась с родителями Лерон, а основное бракосочетание должно было состояться в городе! Наверное, все друзья у Лариссы и Микки такие же богатые, как они, они не будут завидовать, не будут, как теперь модно говорить, нагонять негатив. Лерон просто физически ощущала черные клубы этого негатива, которые так и собирались вокруг них с Миккой. Было невыносимо жаль, что Лариссе пришлось уехать в город. Лерон в ее присутствии чувствовала себя гораздо увереннее, чем даже рядом с родной матерью. Мама сидела за столом — тихая-тихая, ослабевшая от счастья, от того, что так хорошо «пристроила» дочку, что теперь можно спокойно умереть. Лерон понять не могла, откуда у сорокапятилетней женщины такая усталость от жизни, такая покорность по отношению к смерти. Считает себя старой старухой, а вот Ларисса, которой лет ненамного меньше, выглядит и ведет себя, как настоящая победительница — и жизни, и смерти! Ее уверенность в себе придавала Лерон сил. Ну очень жаль, что Ларисса уехала — какие-то срочные дела вынудили ее и отдых прервать, и молодых бросить.
— Не обижайся, — сказала на прощанье Ларисса, приобняв Лерон за плечи. — Если я не поеду, сорвется очень важная сделка. И я не получу большие деньги. А они мне сейчас нужны. Я хочу отпраздновать вашу свадьбу в городе, как надо, хочу, чтобы у жены моего сына — а ведь я Микку люблю, как родного! — было все самое лучшее. Дурак тот, кто сказал, будто деньги дают свободу. Они нас закабаляют так, что никакому рабовладельцу не снилось. Не они трудятся на нас, а мы на них.
— Но миллионеры… — заикнулась было Лерон.
— И миллионеры трудятся. А ты думаешь, они только сигары курят да кверху пузом лежат? Только у них есть огромный штат работников, приумножающих их капиталы. А мы — мы отнюдь не миллионеры, поэтому вкалываем сами. А ты что, думала, за миллионера выходишь?
И, хохотнув, она прыгнула в свой красный приземистый автомобиль… кажется, это был «Хёндай», а может, и нет, Лерон не разбиралась в таких шикарных машинах, и укатила.
Микка тоже хотел увезти Лерон в город сразу после пирушки, но матушка аж руки заломила:
— Да вы что это, ребятки?! Рекорд поставить решили? И так у вас самая быстрая свадьба на свете, правильно Ларисса говорила. Вы ж только позавчера познакомились…
— Да вы что, тетя Лида? Мы ж с вами соседями всю жизнь были! Я Лерку еще в пеленках помню! — хохотнул Микка.
— Оно так, — согласилась мать. — Но жениться вы надумали только позавчера. За один день все устроили: и платье из города привезли, и фату. И венчание заказали в церкви, и пир в столовой дома отдыха… Сегодня уже свадьбу отметили и повенчались. И сразу уезжать?! А как же брачная ночь? Не по-людски это, коли жених и невеста ночь в родном доме не проведут. Примета плохая.
— Вообще-то они и пировать-то права не имели, — ехидно сказала соседка, тетя Валя Коврова. — Повенчаны, а не зарегистрированы. Это еще посмотреть надо, как батюшка решился окрутить их без штампа в паспорте. Нарушение закона небось… Вот как доложут в епархию… Эх, получается, с деньгами и правда в царство небесное без очереди влезешь…
— А тебе-то что? — сурово поглядела на подругу мать Лерон. — Ты и на венчании была, и за столом громче всех «Горько!» кричала. Сейчас-то отчего засуетилась, скажи на милость? Иди, иди домой! Сама не понимаешь, что говоришь. Пить надо меньше!
Но как только пьяненькая тетя Валя, пошатываясь, вышла из дому, мама испуганно поглядела на Лерон:
— А ведь и правда, доченька… у нас же только пропой был, а не свадьба. Вы ж еще так… вроде как не по правде… не по-настоящему…
— Ну, знаете, тетя Лида! — обиделся Микка. — Венчание — это вам не по-настоящему?! Раньше наоборот было, простая регистрация законным браком не считалась. А вы…
— Так ведь теперь не раньше, Мишенька, а — теперь, — вздохнула мать. — Ну ладно, всякое, наверное, бывает. Все смешалось ныне в мире, смешалось и в жизни. Одно прежнее осталось: мать смиряться должна перед мужем дочери. Вот и я смиряюсь. Увезешь дочку в город — увози. Но только эту ночь поспите в нашей родительской постели, на которой и моя бабушка, и мать моя, и я сама в первый раз с мужем спала. И все мы жили счастливо и полюбовно. Чего и вам с Лерочкой желаю от всего материнского сердца! Идите, постелено уже. Простыни там… ручное кружево, бабка вязала когда-то…
— Простыни завтра — на забор. Как заведено! — хихикнул кто-то в толпе гостей, терпеливо ожидающих, чем закончится этот спор.
— Это еще зачем? — удивился Микка.
— Невеста знает! — послышался еще чей-то хохоток, и Лерон торопливо потянула мужа в комнату, чтобы не слышать издевок, которые чудились ей в каждом слове, в каждом звуке…
«Наверняка ее кто-нибудь уже заваливал, и не раз», — вспомнила она те подлые слова в библиотеке — и с трудом сдержала дрожь.
«Наверняка ее кто-нибудь уже заваливал, и не раз», — вспомнила она те подлые слова в библиотеке — и с трудом сдержала дрожь.
Вот чего с нетерпением ждет деревня! Посмотреть, окажутся ли на простыне красные пятна, свидетельство «целкости» этой гордячки Лерон. И если их там не будет… Ох, наверное, не в одном доме уж стоит у порога поганое ведро и заготовлен тряпичный квач, чтобы мазать ворота, на которых в урочный час повиснет белая чистая простынка или не появится вообще ничего.
Лерон не пощадят.
А чего она боится-то? Она же знает, что девственница, а значит, с простынями все будет в порядке.
Родители нынче отправились ночевать к соседям. Молодые остались в доме одни.
— Пить охота, — сказал Микка. — Чего ты хочешь, шампанского или белого вина?
— Лучше компоту, — застенчиво сказала Лерон.
Вообще-то она не отказалась бы выпить вина и хоть немного одурманиться, ведь страшно… страшно ложиться в постель с совершенно чужим мужчиной, осознавая, что она его вовсе и не любит, не хочет и сказала «да» потому, что Микка и Ларисса возникли перед ней, будто тропинки в дремучем лесу, где она заблудилась… она не могла больше оставаться в той жизни, какой жила прежде, и остро поняла это там, в библиотеке, — в ту минуту, когда грубые мужские руки задрали на ней халат и сдернули трусы. И все эти три дня она прожила в каком-то нетерпеливом угаре, который развеялся вдруг сейчас — и на смену ему пришла трезвость, и страх явился, и в то же время — страстное желание узнать наконец то, что знают все.
Все ее подруги, кроме нее.
Но сейчас, вот сейчас узнает и она…
Да, для храбрости хорошо бы вина глотнуть! Или даже коньяку!
— Давай компоту! — радостно сказал Микка. — А то ведь завтра за руль.
Лерон разочарованно вздохнула, но постеснялась возразить. Пошла в кухню, цепляясь за углы и стулья шумевшим платьем, напоминая самой себе призрака, который забрел в чужой дом, даже не зная зачем… как странно, что она родной дом ощущала сейчас совершенно чужим и даже враждебным!
Принесла большие кружки с холодным компотом в спальню. Микка уже лежал в постели, закинув руки за голову. Его тело казалось очень смуглым на белоснежных простынях. Черные обтягивающие шортики перечеркивали его бедра.
Нет, в каком-то журнале Лерон читала, что такие вот трусы называются вроде бы боксеры. Кажется. А может быть, и нет.
Он приподнялся, взял кружку у Лерон, выпил залпом.
— Ох, вкуснотища! — простонал сладострастно. — Слушай, я компот твоей мамы всю жизнь помнил. Как она его варит, интересно? Ты научилась?
Лерон кивнула.
— Это хорошо! А там еще осталось, в кастрюле?
— Принести?
— Да я сам схожу, попью вволю. — Микка встал с постели. — А ты раздевайся, а то поздно уже. Спать охота, спасу нет.
Лерон аж покачнулась от изумления.
Как это — раздевайся? Сама? А как же… она видела в кино… и Настя рассказывала, что ее Витька… ну, типа, срывать надо одежду и швырять ее куда попало или, наоборот, действовать медленно и осторожно…
Лерон машинально спустила с плеч бретельки платья, изогнувшись, расстегнула «молнию» на боку. Платье соскользнуло на пол. Лерон осталась в белом лифчике, который застегивался на груди, а лямочек не имел, в трусиках — тоже белых, и в белых же чулках, которые держались на ногах сами собой. На всякий случай Ларисса велела ей еще и подвязки круглые, кружевные надеть. Но Лерон об этом пожалела, потому что они были слишком тугими и натирали кожу. Постепенно она к этой боли притерпелась, но сейчас не удержала стона, когда обнажились натертые местечки.
Она сунула подвязки на стул, на спинке которого уже висело платье, и взялась было за чулки, но призадумалась. Огляделась, но нигде не нашла даже подобия ночной рубашки. Да, об этом они с Лариссой забыли, когда заказывали по телефону из Нижнего Горького платье, белье, фату. Можно достать из комода одну из свою рубашек, но они самые простенькие, ситцевые. Для брачной ночи вряд ли годятся!
Микка сейчас придет. И она что — будет лежать в постели, ожидая его, — голая?! Нет. Нет, это… перед чужим мужчиной… невозможно! Ну да, может быть, когда-нибудь Микка и станет ей близким. Но еще не стал!
Микка вошел в спальню, потирая живот, который показался Лерон надутым. Сколько же он выпил компоту? Похоже, целую кастрюлю!
— Ух ты, какая красота… — пробормотал он, глядя на Лерон. — Отличное белье! Что ни говори, Ларисса во всех этих женских штучках суперски разбирается. Недаром ее магазин процветает. У тебя «Marina Verrano» или «Brassil Gold»?
Лерон непонимающе хлопнула глазами. Это он про марку белья? Но она не прочитала, что там было написано на этикетках.
— Не знаю…
— Дай посмотреть, — сказал Микка и потянул Лерон к себе.
Она напряглась, но он был сильнее. Прижал, повернул ее спиной к себе и оттянул трусики сзади, отыскивая этикетку. Лерон физически ощущала, как его взгляд скользит по ее ягодицам.
— Что ж ты там прочитаешь? — спросила она чужим голосом. — Темно ведь.
— А я мобильник включу, — сказал Микка. — У меня в мобильнике фонарик есть.
Не отпуская Лерон, он потянулся к брюкам, лежавшим на стуле, пошарил там, и Лерон увидела, как по полу к постели скользнул лучик света, а потом переполз в ее трусики.
— Правильно, — довольным голосом сказал Микка. — «Marina Verrano». Они знаешь какие молодцы! Трусы у них — танго, в ягодицы не врезаются, в попу не лезут. Очень удобная вещь. Мне вообще-то стринги больше нравятся, но танго тоже хороши. На твоей попке все от «Marina Verrano» будет отлично смотреться. На тебя с какой стороны ни погляди — для рекламы на все сто годишься.
— Для рекламы чего? — удивилась Лерон.
— Белья, — усмехнулся Микка. — У нас же семейный бизнес — торговля бельем, мужским и женским, для среднего класса: не убиться, каким дорогим, верхний предел — двести долларов, нижний — полторы тысячи рублей за лифчик, трусы за тысячу. Ну и нужны хорошие тела для рекламы. Ларисса сразу…
Он осекся.
— Что-то я не то буровлю в брачную ночь, — пробормотал, скользнув рукой в трусики Лерон, меж ее испуганно напрягшихся ягодиц.
Лерон дернулась, но Микка поймал ее рукой за грудь, прижал спиной к себе.
— Ляг на живот, — приказал шепотом и чуть толкнул ее между лопатками, так что она распростерлась на кровати.
Лерон зажмурилась, чувствуя, как его вдруг похолодевшие пальцы потянули вниз трусики, стащили чулки и расстегнули лифчик. Теперь она лежала перед ним голая.
Ладонь Микки медленно тискала ее ягодицы. Бледный лучик метался по стенам, и Лерон, изредка решавшаяся открыть глаза, понимала, что Микка разглядывает ее при свете мобильника.
Лерон было зябко и чуточку страшновато. Она стеснялась этого пристального осмотра, этих прикосновений к своему заду. Нужно было, наверное, повернуться к Микке, поцеловать его… Но оказаться перед ним лежащей на спине она стеснялась еще больше. Или боялась? Лерон хорошенько не понимала.
— Да, задница у тебя классная, — пробормотал Микка. — А ну-ка, надень вот это.
Он сунул ей в руку что-то шелковистое, теплое на ощупь, черное. Лерон с изумлением поняла, что это его трусы.
Он их снял, чтобы она…
Надеть мужские трусы?! Что за бред?
Стоп. Надо терпеть. Лерон читала, будто у мужчин бывают всякие там сексуальные фантазии и женщина должна этому радоваться. Во всяком случае, не спорить.
А что, это даже интересно — надеть мужские трусы…
Лерон встала с постели и принялась одеваться, изо всех сил стараясь не глядеть на Микку.
Он ведь тоже стоял голышом. Она никогда не видела живьем обнаженного мужчину, с тех пор как через их деревню прошли нудисты…
— Погоди, надень застежкой назад, — приказал Микка, и, как только Лерон натянула трусы, снова толкнул ее, заставил лечь на живот, а сам встал на колени, стиснув ее бедра между своими ногами. Лерон чувствовала его пальцы, расстегивавшие крошечные пуговки на ширинке трусов.
«Жаба у нее, конечно, нетраханая… Молчи, дура, а то трахну через жабу ручкой от метлы, на всю жизнь запомнишь, если выживешь!»
Лерон содрогнулась от отвращения.
Неужели Микка хочет… В книжках и журналах это называется «анальный секс». Но нужно его попросить, чтобы не делал этого. После того кошмара, который Лерон пережила в библиотеке… Нет!
— Не бойся, — прошептал Микка очень нежно, словно угадав ее страх. — Я не сделаю ничего, что будет тебе неприятно. Я вообще ничего не буду делать. Только посмотрю на твою красивую попочку — и всё. А ты лежи… лежи так, не шевелись. Просто лежи!
Послышалась тихая музыка, и Лерон поняла, что Микка включил ее в своем мобильном. Странная такая мелодия! Течение ее было обрывистым и перемежалось с надрывными стонами мужчины. Иногда он что-то бормотал чуть слышно, вроде бы по-итальянски, а может, и по-испански, кто его разберет. Шепот был задыхающимся, страстным, и Лерон чудилось, что это объяснение в любви. Кто-то, какой-то неизвестный мужчина задыхался от любви к ней, ну конечно, к ней, к кому же еще! Микка, наверное, постеснялся сам сказать ей о своих чувствах, поэтому включил музыку. А ведь он, наверное, влюбился в Лерон с первого взгляда, если так стремительно сделал ей предложение. Нет, вернее сказать, он давно любил ее, всю жизнь, она — его первая любовь, первая и последняя. Но он просто не успел сказать ей об этом. Вот сейчас он перевернет ее на спину и, целуя в губы, шепнет…