Голос певца сделался громче, пронзительнее, надрывнее, и с ним сплелся сдавленный стон. Не сразу одурманенная музыкой Лерон сообразила, что это стонет Микка!
И одновременно что-то горячее брызнуло ей на спину.
Что случилось?!
Перепугавшись, Лерон резко повернулась — и замерла, увидев, что ее муж стоит на коленях с мучительно зажмуренными глазами, зажав в ладони свой член.
Микка… ее новобрачный супруг… он ласкал себя, глядя на жену, и кончил ей на спину?!
Нашел место!
Но почему, почему?! Что это значит?!
— Ох… — простонал Микка и упал лицом в подушку. — Замечательно… А теперь, Лерон, давай спать, а? — пробормотал он сонно. — Завтра, все остальное — завтра… Дома! Я так устал, что… просто ничего не смогу сегодня. У меня от этого компота что-то ужасное с желудком творится. Я его выпил целую кастрюлю, дурак! Если я сейчас… я просто боюсь, что меня стошнит, ты извини…
Голос его звучал все глуше.
Лерон не верила своим ушам.
Да нет, этого не может быть! Микка шутит! Так не бывает! В первую брачную ночь такого просто не может случиться!
Компот? Да при чем тут вообще компот?!
Да он и в самом деле засыпает… А как же? А как же кровь на простыне?! Как же простыня на заборе? Да ведь завтра… Завтра ее и ее семью ждет страшный позор!
Лерон взвыла так, что Микка даже подскочил:
— Ты чего так орешь? Всю деревню разбудишь. Подумают, что я тебя тут насилую.
— Микка, изнасилуй меня! — жалобным, громким шепотом забормотала Лерон, ужасаясь своих слов, но все же выговаривая их. — Иначе нельзя. Ты должен это сделать! Иначе… они обмажут забор…
Микка долго ничего не мог понять в ее бессвязной, сбивчивой речи. Какие-то простыни, какая-то кровь, какой-то забор, какое-то дерьмо — и позор. ПОЗОР!
— Дикость какая, — пробормотал он наконец. — Ну просто дикость невероятная. И что нам теперь делать?
Лерон недоверчиво смотрела ему в глаза:
— Ты что, Микка?! С ума сошел? Сегодня же наша брачная ночь…
— Ой, Лерка, ну это кошмар, — пробормотал он обиженно. — Ну я не могу. У меня аллергия на… ну, на девственную кровь. Понимаешь?! У меня была одна девушка, мы с ней переспали, она была девственница… это ужас был, полный атас, я сразу весь прыщами покрылся, чесаться стал. А член у меня в одно мгновение так распух, что застрял в ней, я его еле вытащил. Мне даже уколы потом делали, чтобы опухоль спала. Уколы в самую головку! Ужас, как больно! И я начинаю задыхаться вдобавок. Это такая болезнь, виргофобия называется — боязнь девственниц. Очень редкий вид аллергии с возможным отеком Квинке. То есть я вообще задохнуться могу, — пояснил Микка на всякий случай.
— Но есть же презервативы, — заикнулась Лерон, чуть не плача. — У всех мужчин… Я читала в журналах, что мужчина всегда должен иметь при себе…
— На латекс у меня тоже аллергия, — махнул рукой Микка. — Клиника, словом.
— Так что ж мне, девушкой оставаться?! — сдавленно пискнула Лерон. — А как же мы будем жить? И дети… Нет, Микка, ты, наверное, шутишь!
— Хорошие шутки, — проворчал он. — Откуда я знал, что ты меня сегодня прямо к стенке поставишь?! Я хотел тебя в городе к гинекологу сводить, к хорошему, чтобы он тебя инструментом медицинским дефлорировал. Потом-то все должно быть в порядке, и дети, и все такое… А тут… ужас…
— Микка, ты не представляешь, что будет, если утром на заборе не окажется простыни с пятнами крови! — вновь заплакала Лерон. — И не только наш забор, но даже машину твою могут дерьмом залить!
Сквозь слезы она увидела, как испуганно блеснули в темноте глаза Микки. Ага, это его проняло.
— Блин, вот дикость! — повторил озлобленно. — И что прикажешь делать, пальцем, что ли, тебе целку рвать?
«Зачем пальцем буравить, поганиться…» — сказал тот, в библиотеке.
Лерон затрясло от ужаса. Неужели ей придется и это пережить?!
— Ага, стоп, кажется, у Лариссы что-то такое было, — вдруг вспомнил Микка. — Очень удачно, что она свою косметичку оставила. Как чувствовала, что понадобится, молодец, мамочка!
Он слез с кровати и, по-прежнему подсвечивая себе мобильником, нагнулся к маленькому саквояжику, стоявшему в углу спальни. Ничего себе — косметичка!
Впрочем, размеры косметички Лариссы мало интересовали Лерон. Гораздо больше ее волновало то, что видела она в неверном лунном свете, проникавшем через окно. Между ногами Микки все висело очень уныло. Даже при всей своей неопытности Лерон было понятно, что таким «инструментом» девственности никого лишить невозможно.
А между тем Микка завис в согнутой позе, шаря в саквояжике. Лерон тупо смотрела на его тугие ягодицы. Кажется это в полумраке или они в самом деле поросли волосами? Она испуганно отвернулась. Даже и не представляла, что у мужчин и попа может быть волосатая! Интересно, хорошо это или плохо?
Ой, наверное, не очень хорошо, если у Микки эта, как он там ее назвал… вигрофобия, кажется.
Стоп… а может быть, дело вовсе не в фобии, а в вигро? То есть в самой Лерон? Может быть, она просто не способна возбудить своего мужа?
Нет. Один раз же он кончил. Правда, не в нее, а…
В это мгновение Микка обернулся — и Лерон испуганно ахнула, мигом забыв о том, о чем думала.
Его член стоял. Да еще как! Длинный, толстый… почему-то очень смуглый… А это что за полосочки идут от него к бедрам Микки? Да это… завязки или застежки какие-то. Эта штука что, привязана?! Пристегнута?! Нет, не может такого быть!
— Ну да, это страпон, — пробурчал Микка, разглядев ее изумленное лицо. — У Ларисы полным-полно таких игрушек, потому что мы и интимное белье продаем, с секс-шопами сотрудничаем. Так что все новейшие прибамбасы имеются в наличии! У нее и обычный фаллоимитатор есть, но, наверное, тебе приятнее будет, если все же как бы муж оттрахает в первый раз? Давай ложись, Лерка, только на животик снова, а попочку свою красивенькую приподними.
Ошарашенная Лерон, двигаясь, как заводная кукла, исполнила все, что ей приказывали. Микка стащил с нее свои трусы и, сунув руку под живот, поставил жену на четвереньки. Она покорно гнулась, наклонялась, она делала все, что он просил.
— Ну что, смазку возьмем или разогреть тебя? Как ты хочешь? — спросил Микка. — Эх, жаль, стимулятора клитора у Лариссы нет, она… — Он осекся. — Ладно, я пальчиком, пальчиком. А лучше давай сама. Небось умеешь это делать, да, чтобы мокренько в письке стало? Ну, что замерла? — нетерпеливо подтолкнул он жену в зад тем, что торчало у него на бедрах, и Лерон мимолетно поразилась тому, что оно, это привязанное, такое упругое и сильное. — Ты что, Лерка, клиторок свой никогда не терла?! Нет, ну это… — В голосе его прозвучали беспомощные нотки. — Тебе же больно будет, ты что, не понимаешь? Я ж тебе посуху просто порву там все на свете, это же все равно что палкой орудовать! Придется взять смазку.
Кровать покачнулась — Микка слез с нее и прошлепал к загадочному саквояжику. Лерон так и стояла в нелепой позе, на четвереньках. Стыд прожигал ее, насквозь прожигал, испепелял, однако в ушах звучал настойчивый голос… голос ее гордости: «Терпи! Терпи! Главное — это кровь на простыне. Иначе тебя живьем сожрут. А родителям каково придется? Ради них — терпи!»
Кровать опять заколыхалась. Микка зашевелился рядом с Лерон, а то, что было к нему привязано, как-то бестолково тыкалось в ее ягодицы. Она почувствовала, что рука мужа просунулась между ее ног. Рука была влажная, Лерон сжалась было, но тут же расслабила стиснутые мышцы и позволила пальцам Микки прикоснуться к себе. Ощущение было вовсе даже не неприятное, и Лерон слегка перевела дух.
— Как у вас, женщин, все же нелепо это место устроено, не перестаю удивляться, — пробормотал Микка. — Лишние детали, х-ха! Ага, чувствую, тебе уже приятненько… Ну ладно, так и быть, чего не сделаешь для родной жены!
Его влажные пальцы нашли самую чувствительную точку между ногами Лерон и поглаживали ее. Лерон медленно двигалась, потиралась о его палец, продляя удивительное ощущение и удивляясь тому, что тело ее словно бы тяжелеет, наливается приятной истомой. Она протяжно вздохнула и тотчас стихла, устыдившись. Хорошо, если бы Микка делал так еще…
— Ну что, кончаешь? — деловито спросил Микка. — Тогда уже пора, пора и нашему страпончику поработать!
Он сильным движением подтянул Лерон поближе к себе, чуть прогнул ее спину, и в ту же секунду что-то упругое, прохладное оказалось между ее ног.
— Сюда? — пробормотал Микка как бы в нерешительности и тотчас сам себе ответил: — Ага, кажется, сюда. Ну… пошел!
Лерон взвизгнула от боли. Чудилось, в ее самое нежное место вонзили клинок, располосовавший тело надвое до самой макушки! К счастью, боль оказалась острой, но мгновенной — чужеродное создание тотчас было из нее извлечено, и Микка подтолкнул Лерон в спину:
— Все, дело сделано. Лежи, отдыхай. Расслабься, все в порядке с твоей знаменитой простыней. Поле любовной битвы, понимаешь… Комар носа не подточит!
— Ну что, кончаешь? — деловито спросил Микка. — Тогда уже пора, пора и нашему страпончику поработать!
Он сильным движением подтянул Лерон поближе к себе, чуть прогнул ее спину, и в ту же секунду что-то упругое, прохладное оказалось между ее ног.
— Сюда? — пробормотал Микка как бы в нерешительности и тотчас сам себе ответил: — Ага, кажется, сюда. Ну… пошел!
Лерон взвизгнула от боли. Чудилось, в ее самое нежное место вонзили клинок, располосовавший тело надвое до самой макушки! К счастью, боль оказалась острой, но мгновенной — чужеродное создание тотчас было из нее извлечено, и Микка подтолкнул Лерон в спину:
— Все, дело сделано. Лежи, отдыхай. Расслабься, все в порядке с твоей знаменитой простыней. Поле любовной битвы, понимаешь… Комар носа не подточит!
В голосе его звучала гордость.
— Так, — бурчал он, — слезая с кровати. — Теперь помыть страпончик надо бы… Хотя нет, лучше не стоит. Заверну вон… да хоть в твои трусишки. Очень даже символично: трусы новобрачной в ее девственной крови! Отпад, млин. Просто отпад! Жужка оценит, в качестве атрибута. А что, классная натура… Или лучше о платье вытереть? Вытереть, да, а потом надеть это платье на Жужку…
У Лерон от боли звенело в ушах. Голос Микки доносился до нее словно сквозь пелену. Она почти не понимала, о чем он там говорит. Он бредит, что ли? Или это она бредит?
— Да, белое платье с кровавыми пятнами… — пробормотал Микка. — Черт, я снова хочу… Лерка, ты лежи, как лежишь, я тебя только чуть-чуть прикрою и… Я заслужил награду, заслужил!
Снова зазвучала та же музыка, что и прежде. Снова хрипловатый, томный мужской голос завел свое… и опять Лерон почудилось, будто кто-то признается ей в любви. Вновь рука Микки тискала ей ягодицы. И вновь стон Микки вплелся в голос певца и теплая жидкость закапала Лерон на спину.
«Опять сам с собой, — подумала она сонно. — Да ладно. Пусть делает, что хочет, лишь бы ко мне не лез!»
Что-то ужасно знакомое было в этой фразе. Лерон напряглась, вспоминая… ага, это Настя рассказывала, что у ее Витьки по утрам стоит, как кол, а она по утрам не хочет, ну не нравится ей по утрам, и тогда Витька матерится, мол, что ж ему делать, козу Маньку пользовать, если родная жена не дает? «Пусть делает что хочет, — хихикала Настя, — лишь бы ко мне по утрам не лез!»
Лерон тогда смеялась, а про себя думала, что замужние бабы все же очень странные. То ревнуют мужей, надо или не надо, чуть ли не к березе придорожной, а то… лишь бы ко мне не лез, главное!
«Ну вот, — подумала она со слабой усмешкой. — Теперь, значит, и я стала настоящей замужней бабой…»
С этой мыслью Лерон заснула, а проснулась, когда Мишка принялся суматошно толкать ее в бок и просить прикрыться, потому что пришла ее мать за невестиной простыней. Лерон хотела надеть свое белое платье, но почему-то не нашла его — пришлось влезть в старенький халатик, Микка натянул брюки на голое тело, и оба они старались не смотреть на мать, которая украдкой плакала, снимая с постели окровавленную простыню и выкидывая ее в окошко, где ее уже подхватили замужние подруги Лерон (Настя была среди них) и раскинули на заборе, из-за которого раздались одобрительные крики. Запах невостребованного дерьма рассеялся, утонул в аромате цветущих яблоневых садов… этим ароматом была, как белым облаком, окутана вся деревня. Потом мать собрала завтрак, Лерон помылась и оделась и даже кое-что поклевала. Ее подташнивало, и двигалась она с некоторым усилием, потому что между ногами болело, и она отводила глаза от матери, а мать старательно не смотрела на нее. После завтрака они с Миккой вышли из дому и расцеловались с родней и подругами Лерон, которые собрались их проводить, и им помогли погрузить вещи в багажник, и Лерон удивилась, что ее вещей так мало, а мать сказала, что Микка не велел брать ничего старого, мол, у нее будет новый гардероб, а это все — полный отстой, и Лерон устало покачала головой, но спорить не стала, а потом они сели-таки в машину и отправились в свою новую жизнь, но, не доехав километров сто до нее, на повороте к Савелькам, мотор «Лексуса» вдруг зачихал, а потом автомобиль и вовсе встал…
И Микка пошел звонить в сервис, а Лерон сидела и вспоминала ночь, когда она вроде как стала женщиной.
…От воспоминаний ее оторвало возвращение мужа. Он был зол до того, что даже губы дрожали. Рванул дверцу, плюхнулся на сиденье, посмотрел на Лерон и в бешенстве сказал:
— Ты представляешь, что мне сказал этот мудак? Он выдал, что этот поиметый эвакуатор сможет приехать только завтра, с утра пораньше! У них заказов, типа, выше крыши. А я ему сказал, что мне, хоть ты тресни, надо быть дома к восьми вечера. И он заявил, чтобы я отбуксировал «Лексус» в Савельки к его дядьке, тут его дядька живет, оказывается, а сам добирался бы в город на электричке. Типа, как раз успею. Нет, ты представляешь, какая жуткая невезуха?! Это же просто уделаться с горя осталось, больше ничего!
Он был красен от ярости, пот градом катился со лба.
Лерон пошарила в сумке, достала пачечку с одноразовыми платочками и протянула один Микке.
— Слушай, — сказала она робко, — но ведь могло быть хуже.
— Да куда же хуже?! — взвизгнул Микка. — Что, млин, может быть хуже «Лексуса», который ломается через месяц после покупки?!
— Могло быть хуже, — мягко, но упрямо возразила Лерон. — Например, машина могла сломаться не около Савелек, где у твоего знакомого оказался дядька, а вообще в глухомани, где нам бы пришлось сидеть до завтра на шоссе, ожидая эвакуатора. И еще неизвестно, когда он на самом деле приехал бы! А тут… тут все очень хорошо сошлось. И Савельки — большая станция, где все электрички, идущие в город, останавливаются. То есть долго поезда не прождем…
Микка посмотрел на нее задумчиво, и лицо его чуть смягчилось.
— А ведь права была Ларисса, — сказал с улыбкой. — Мне повезло. Ты умная и красивая! Даже мудрая! У тебя практически нет недостатков. И это обнадеживает…
— Практически нет? А теоретически? — хихикнула Лерон, вдруг почувствовавшая себя совершенно счастливой.
Еще бы не почувствовать! Ведь Микка ее похвалил!
Но в это мгновение его лицо омрачилось:
— Теоретически — есть. И это огорчает. Ты любопытна, как и все женщины. А ведь для некоторых из них это плохо кончалось. Помнишь, одной даже нос на базаре оторвали… Ну ладно, позвоню я в Савельки этому дядьке, а дальше посмотрим, что будет.
И он, выбравшись из «Лексуса», снова пошел по шоссе ловить волну, а Лерон осталась в машине. Она призывала на помощь весь свой хваленый ум и даже мудрость, но ничего, ни-че-го-шень-ки понять в своей новой жизни не могла.
* * *Поскольку против натуры, как говорится, не попрешь, а по натуре Алёна была авантюристкой, она немедленно начала задумывать, под видом кого можно проникнуть на шоу городских бизнес-леди. За одну из своих она не сойдет — во-первых, их в городе не такое уж огромное количество, они друг дружку знают как облупленных, а во-вторых, ну какая она бизнес-леди?! Может быть, железная… ее даже так называли когда-то, но на «бизнес» точно не тянет. Может быть, явиться в виде корреспондентши от какого-нибудь модного журнальчика, которые по идее просто обязаны пастись (аккредитоваться, по-научному говоря) на таких мероприятиях? Представиться какой-нибудь Фимой Собак (все равно никто из этих, нынешних-то, классику не читал, для них что Ксения, что Анфиса, что Фима, что Собак, что Собчак, что кто-нибудь еще — без разницы!), одеться этак гламурненько… Нет, пожалуй, не получится. Просто потому, что там наверняка найдется кто-нибудь, кто знаком с Алёной Дмитриевой. И провалится она, как неудачливая разведчица… Нет, лучше прийти в своем собственном обличии. Кого изумит, если писательница (самая, между прочим, издаваемая в Нижнем Горьком, как иногда местные жители называют свой именованный-переименованный город!) вдруг посетит светское мероприятие? Ищет материал для романа, чем же это плохо? По большому счету. Так и будет, потому что Алёна уже твердо решила, что непременно напишет детективный роман о своем разбитом носе… в смысле, о загадочном убийстве в кабине «Газели», о женщине в алой блузке… обо всем, короче, что вокруг этого уже накрутилось, накрутится и что накрутит она сама. Ну да, когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда… а уж детективам-то сам бог велел расти из сора! Но все же проблема проникновения на вечеринку оставалась открытой. Нельзя же просто так прийти и сказать: «Здрасьте, я писательница Дмитриева, я тут среди вас пытаюсь найти возможного убийцу!» Нельзя. Ее просто не поймут.
Подумав хорошенько, Алёна позвонила своей приятельнице Марине, редактриссе газеты «Карьерист». По идее в городе не было мало-мальски знаменитого человека, которого Марина не знала бы и к которому не могла бы найти подход, ни единое событие из городской жизни не могло остаться ею незамеченным… ну что ж, Алёна рассчитала правильно, потому что Марина сразу воскликнула: