— Да не переживай ты так, — сказал Фрэнк.
Попыхивая трубкой, он прошествовал обратно в студию и закрыл дверь.
Джим ставил на полку записи, принадлежавшие радиостанции, когда сзади его окликнула Пэт.
— Привет, Джим.
— Здоро́во, — ответил он, не отрываясь от своего занятия.
Она вошла в кабинет. Одета, как всегда, лучше всех, подумал он, бросив взгляд на туфли: высокие каблуки, ремешки на лодыжках. На ней был красновато-песчаного цвета костюм, простая шляпка, через руку переброшено пальто. Какие красные губы, подумал он. Фигура у нее чудесная, но он-то понимал, что она срисована с рекламы лифчиков. Профессионально сделанная фигура — тут в ход шли проволочные обручи, конусы, ремни. Все слишком подчеркнуто, слишком устремлено вверх.
— Во сколько ты встал? — спросила она. — Утром.
— Где-то в десять.
— Я решила, что тебе нужно выспаться. Не стала тебя будить. Записку мою видел?
— Нет. Спешил смыться.
— Я там тебе написала, чтоб ты позавтракал. В холодильнике яичница с беконом была. И пообедать бы мог — в морозилке бифштекс рубленый лежал.
— Если честно, я видел записку, — сказал он. — Но хотелось побыстрее уйти.
— Почему?
Она подошла, пола пальто почти касалась его плеча. Совсем рядом — ее изящно, безупречно гладкие ноги, дотронуться до которых было настоящим блаженством.
— Потому что мне и без того скверно было, — ответил он.
— Заметку в «Кроникл» видел?
Ссыпав содержимое ящика стола в коробку, он приготовился нести свои вещи вниз.
— Я машину на стоянке такси оставил, — сказал он. — Как бы не оштрафовали.
— Забираешь все свое?
— Ну… да.
Он потащил коробку по коридору к лестнице. Пэт последовала за ним.
— Тебе помочь? — предложила она.
— Сам справлюсь.
— Поезжай на лифте.
— Привычка.
Он вернулся и углом коробки ткнул в кнопку лифта.
— У тебя сегодня выход в свет?
— Да, — ответила она.
— Хорошо выглядишь. Когда ты купила этот костюм?
— Он у меня давно.
Лифт приехал, и Пэт подержала дверь.
— Со мной не спускайся, — попросил он.
— Почему? — Она успела заскочить в лифт, нажала на кнопку, и лифт поехал вниз. — Подержу тебе дверь машины.
Когда лифт спустился, она вышла первой. Он вынес свой груз на улицу, к машине. Как и следовало ожидать, номерной знак уже изучал полицейский, решая, следует ли оштрафовать водителя. Его мотоцикл наклонно стоял у обочины. Коп уже потянулся руками в перчатках к блокноту и карандашу.
— Это по работе, с радиостанции, — объяснил Джим, держа на весу коробку и доставая ключи. — Записи, тексты.
Полицейский разглядывал его.
— Мы всегда здесь грузимся, — сказал Джим.
Пэт открыла дверцу, и он, запихнув коробку на заднее сиденье, быстро обошел машину и сел за руль.
— Тут стоянка такси, — сообщил ему коп.
— Сейчас уезжаю, — Джим завел двигатель.
Полицейский покачал головой и вернулся к мотоциклу. Навалившись всем телом на педаль газа, он с ревом умчался и исчез в потоке автомобилей.
— Придется снова подняться, — сказал Джим.
Он забыл шляпу и анацин.
— А вдруг он вернется?
— Не сразу же, — сказал он, выключая двигатель.
Они пошли обратно, наверх, на этот раз пешком. В здании было холодно и пусто, лестница была погружена во мрак. Пэт стала надевать пальто, он помог ей.
— Страшно здесь ночью, — сказала она и взялась за перила.
— За то, что разрешила остаться у тебя, — спасибо.
— Мне хотелось… Я хотела, чтобы мы…
Она смотрела вниз, на ступеньки.
Наверху, на этаже радиостанции, через стеклянное окно студии звукозаписи она подала знак Фрэнку Хабблу. Он вышел, и она спросила:
— Боб не появлялся?
— Нет — с тех пор, как ты сюда в последний раз заходила, — ответил он.
Джим пошел за шляпой и анацином, а она позвонила Бобу Посину домой.
— Не отвечает, — вздохнула она, повесив трубку.
— Деньги зарабатывает, — сказал Джим.
Они спустились по лестнице. На машине под стеклоочиститель было вложено уведомление о штрафе.
— Вернулся, — сказала Пэт.
— Может, он, а может, собрат его, — Джим яростно швырнул шляпу и упаковку анацина к остальным вещам.
— Нужно было переставить ее, когда он тебе сказал.
— Надо же, — выдавил он, пытаясь взять себя в руки. — Ни во что больше верить нельзя.
— Ты всегда бесился, когда тебя штрафовали.
Он сунул уведомление в карман.
— А ты не бесишься? На десять баксов нагрели. Ни за что, ни про что.
— Остынь, — сказала Пэт.
— Спокойной ночи.
Джим полез в машину.
— Постой, — колеблясь, сказала она. — Мне не хочется, чтобы ты вот так уезжал. Может быть, переведешь меня через улицу? Вреда от этого не будет.
Он бросил взгляд на другую сторону улицы. Почти все магазины уже закрылись, в них было темно, значит, она собралась не туда. Открыт был коктейльный зал «Раундхаус». Вот что она имеет в виду.
— В бар? — спросил он.
— Нет, — сказала она, передумав, — забудь.
— Почему бы и нет?
Он взял ее за руку. В самом деле, почему бы и нет, подумал он, не отпуская ее.
— Нет, не надо, — сказала она.
— Если уж сошло, что я остался у тебя на ночь…
Автомобили остановились на красный свет, и он повел ее через улицу на другую сторону.
— То это и подавно сойдет, — добавил он.
Она нервничала.
— Очень похоже на свидание. Как будто ты снова пригласил меня куда-то.
— А я и пригласил, — сказал он, крепко держа ее за руку.
Вырвавшись, она быстро прошла несколько шагов. Ее каблуки стучали по тротуару.
— Я просто боялась — ты в таком состоянии, как бы ты поехал? Врезался бы еще во что-нибудь. Я бы себя винила.
— Поступай, как знаешь, — сказал он, распахивая двери бара.
Собрав всю силу воли, он не стал оглядываться. Двери захлопнулись, и он оказался внутри — один. «Раундхаус» представлял собой небольшой элитный бар, где из напитков подавалась в основном вода, а цены были куда выше, чем позволял его карман. Обычно он обходил это место стороной. Сиденья в кабинках были обтянуты красной кожей, прибитой латунными гвоздиками. В баре сидело довольно много женщин, все они были хорошо одеты. В глубине автомат играл танцевальную музыку — струнные и духовые. Воздух был тяжелый. Курили и говорили тут, казалось, все.
Он немного постоял, и двери за его спиной открылись — Пэт вошла. Лицо ее было бледно.
— Пойдем за столик, — сказал он и повел ее в кабинку.
В нем вдруг с пугающей силой проснулась надежда, и он весь напрягся. Когда он помогал ей снимать пальто, у него тряслись руки.
— Волнуешься? — спросила она, коснувшись его запястья.
— Нет, — сказал он, садясь напротив нее. — Просто сейчас с ума сойду.
— У тебя большие ожидания? Не жди ничего особенного, очень тебя прошу. Я просто хочу посидеть и выпить.
Подошла официантка.
— Что ты будешь? — спросил Джим у женщины, сидевшей напротив него.
— Да закажи мне что-нибудь, что я допью до конца.
Она сложила руки на сумочке. Ей хотелось шотландского виски или бурбона, только не сладкого коктейля. От сладких напитков, если их перебрать, ей становилось плохо — он помнил, как по утрам отпаивал ее томатным соком и кормил яйцами всмятку и сухариками, чтобы она смогла встать с постели.
Он сделал заказ.
— Помнишь, как на Новый год мы заехали в Сосалито[39], в плавучий кабачок… Ты тогда туфлю потеряла. Сидела на обочине, и тебя было не затащить в машину.
— Нужно, наверное, позвонить Хабблу и попросить его отправить Боба сюда, если тот появится.
— Да брось ты эти церемонии, — сказал он.
— Это не церемонии. — Принесли напитки, и она взяла свой. — Ты считаешь, я играю, кокетничаю?
— Да нет, — ответил он.
— А я ведь именно этим и занимаюсь.
— Ты о прошлой ночи?
Он выпил.
— Все только хуже стало, — сказала она. — И мне не легче, чем тебе. Ужасно себя чувствую, жить не хочется.
Она уже почти опустошила бокал — когда ей было тяжело, она пила, а сейчас им обоим было нелегко.
Джим взял серую, большую, как для трубки, керамическую пепельницу, стоявшую у его локтя, как и на всех остальных столиках, и стал рассматривать ее. Подняв взгляд, он увидел, что Пэт стоит.
— Пойду, позвоню. Закажи мне еще.
Она шла плавно, как будто не касаясь пола. Через руку у нее было переброшено пальто. Оно ниспадало в лад ее прямой осанке. Она шла, высоко подняв голову, выпрямив шею. При этом она, очевидно, вполне отдавала себе отчет, куда ступают ноги — он ни разу не видел, чтобы она споткнулась.
— Ну что, дозвонилась? — спросил он, когда она вернулась.
— Все не отвечает.
Она подняла новый бокал.
— Наверное, рекламу Полоумного Люка читает.
— Все не отвечает.
Она подняла новый бокал.
— Наверное, рекламу Полоумного Люка читает.
Изрядно отпив, она сказала:
— Хочу показать тебе кое-что. Это подарок, — открыв сумочку, Пэт извлекла из нее небольшой предмет в тонкой оберточной бумаге. — Это для Боба. В Чайнатауне купила.
Она развернула фигурку божества, виденную им тысячу раз.
— Это бог такой. Удачу приносит… — Она провела ногтем по животу божка. — Как он тебе?
Ему пришлось сказать ей, что это дребедень.
— Вот как. А вот это? Хотя, наверное, это не нужно тебе показывать.
Он увидел еще один маленький сверток, но она прикрыла его рукой.
— Я хочу посмотреть, — сказал он.
Она очень осторожно и медленно развернула подарок.
— Браслет, — сказал он, взяв украшение.
— Серебряный. Ручная работа.
Она протянула руку, и он надел его ей на запястье. Массивный браслет тут же соскользнул на стол. Джим помог ей застегнуть его.
— Спасибо, — поблагодарила она. — Нефрит, видишь?
В серебряные завитки и пересечения орнамента были вделаны матовые камни.
— Индейский, — определил он.
— Индийский? — с сомнением произнесла она, не расслышав.
— Я про американских индейцев. Навахо, скорее всего.
— Ну и как тебе?
— Ты же знаешь, я такие штучки не очень люблю. Тяжеленный, слишком массивный. Мне больше по душе те тонкие колечки, что ты носила. — Он протянул руку и коснулся ее уха. — Те сережки.
— Что же они не сказали мне, что он не китайский? — возмутилась она. — Магазин китайский. И продавец китаец.
Она допила. Вот у нее начинает застывать взгляд, подумал он. Лицо каменеет. Она сегодня много работала и устала, ей не справиться с тем, что сейчас возникло между ними. Это слишком. И для него, и для нее. В нем пробудилась прежняя нежность, прежние чувства к ней. Он знал, каково ей сейчас — сидеть тут, напротив него. Она и уйти не могла, и оставаться было невыносимо. Поэтому и пила.
— Пойдем, — сказал он, вставая.
Он набросил ей на плечи пальто, поднял и отдал сумочку и, придерживая руками с обеих сторон, помог встать.
— Куда мы? — От усталости и замешательства она стала податливой, ей хотелось, чтобы хозяином положения стал он. — Мне надо бы на радиостанцию. Вдруг он придет, а меня нет?
— Хорошо, — сказал он. — Пошли туда.
Они вышли из «Раундхауса» и снова пересекли Гиэри-стрит. Когда они проходили мимо его машины, он увидел под стеклоочистителем новое уведомление о штрафе. Ну и черт с ним.
Вернувшись на радиостанцию, Джим включил лучший усилитель и лучший проигрыватель. Из студии за тем, как он возится со шнурами, наблюдал с трубкой во рту Хаббл. Пэт удалилась в уголок, оставив его наедине с техникой. Он вставил штепсель в розетку, включил тумблер и, когда лампы усилителя «Боген» загорелись красным, потер пальцем алмазную иглу звукоснимателя.
Акустическая система оглушительно всхрюкнула. Качественная аппаратура, он тоже в свое время приложил руку к ее комплектации.
Джим оглянулся, надеясь увидеть Пэт, но она вышла.
Дверь студии вещания открылась.
— Что тут происходит, дружище? — спросил Фрэнк Хаббл.
— Да ничего.
— Хочешь еще тут побыть?
— Да нет, — ответил Джим.
Он, бывало, приходил сюда, чтобы послушать что-нибудь на станционной аппаратуре — в каком-то смысле она принадлежала ему.
— Я-то не возражаю — пожалуйста, — сказал Хаббл. — Как в старые времена. Только в двенадцать я запираю станцию. А ключа у тебя больше нет.
Он полез было в карманы, но вспомнил, что ключа у него действительно нет — он отдал его Хейнзу. Ничего не сказав, он отправился искать Пэт.
Дверь на крышу была открыта, и он ступил наружу, на шаткий деревянный мостик. Пэт стояла с сигаретой, облокотившись на ограду, и смотрела вниз, на уличные огни и двигавшиеся машины.
— Проветриться захотелось, — сказала она.
— Много выпила?
— Много. — Она подняла глаза. — Я еще до того как сюда пришла и тебя встретила… уже заглянула в «Раундхаус».
— И сколько выпила?
— Не знаю.
— Выглядишь хорошо, — сказал он, прикоснувшись пальцами к сгибу ее шеи.
— У меня такое чувство, будто я внутри длинной трубы. Мы в таких детьми ползали. Согнувшись в три погибели… — Она отстранилась от него. — Ты хотел покрутить мне пластинки, да? Как тогда, когда мы еще не были мужем и женой?
— А можно?
— Нужно ли? Мне хочется просто постоять здесь. Боб, видимо, не придет. Ты, пожалуйста, иди, ставь музыку. А я здесь побуду. Пожалуйста!
Вернувшись, он вынул из шкафа с пластинками старый альбом фирмы Victor на семьдесят восемь оборотов — «Симфонию № 7» Сибелиуса. Хаббл снова сидел в студии, читал в микрофон на штативе рекламу. Голос звучал из настенного монитора, и Джим выключил его.
Диски нужно было ставить один за другим вручную. Он положил пластинку на вертушку первой стороной и опустил звукосниматель. Хаббл, неодобрительно сдвинув брови, уставился на него через окно студии. Ах, как это нехорошо — проигрывать пластинки, подумал Джим. Надо же, никак не успокоится мужик, собственную жену удержать пытается.
Музыка, устремленная ввысь, мощно пронизанная тьмой и одиночеством, помогла ему прояснить ум. Она, казалось, сняла с него давившую тяжесть, вобрав ее в себя своим возвышенным строем.
Оказывается, от нее и практическая польза есть, подумал он.
Он увеличил громкость, чтобы было слышно на всю станцию, во всех помещениях и даже на крыше, где в темноте стояла Пэт. Теперь от музыки было не спрятаться. Слушая, он расхаживал по комнате. Его охватило беспокойство, и вдруг он испугался, что время остановилось. Музыка положила всему конец.
Когда он ставил вторую пластинку, пришел Боб Посин.
— Ну и шумишь ты тут, — сказал он. — Аж на первом этаже слышно. Это в эфир не попадет?
— Нет. — Джим упал духом — он успел полностью забыть о существовании Боба Посина.
— Патриция здесь?
Тут вошла Пэт.
— Где ты был? — спросила она.
— Работал. Разбирался с материалами по картофельным чипсам «Грэнни Гус».
Он произнес это со злостью.
— Я никуда не иду. Уже поздно. Поверь, ты и сам не захочешь сегодня со мной куда-то идти. Я перепила. Единственное, чего мне хочется, — это добраться до дому. Давай в другой раз. Она ведь там еще целую неделю будет, не меньше. А не успеем, так она все равно еще приедет.
Она села, положив пальто и сумочку на колени. Действие выпивки начинало сказываться. Лицо у нее стало как восковое.
— Так что иди, оставь меня. Хорошо?
— Давай я тебя хотя бы домой отвезу, — предложил Боб, не двинувшись с места.
— Ты когда-нибудь видел, как женщина выблевывает девять порций выпивки?
Посин откланялся:
— До завтра. Спокойной ночи.
— Не подходи ко мне, — сказала Пэт, когда к ней приблизился Джим.
— Уж меня ты не удивишь.
Джим повел ее вниз, к себе в машину.
Она шла, медленно переставляя ноги, опустив глаза. В вестибюле она остановилась, и, как он ни старался, ему не удалось сдвинуть ее с места.
— Мне страшно, — сказала она. — Не поеду я с тобой — я пьяная. Я знаю о твоих чувствах ко мне. Видит бог, Джим, не могу я с тобой ехать. И не спорь! Я серьезно. Ты меня знаешь — если я что решила, значит, так и будет. А если я отключусь — нужна я тебе такая? Не этого же ты хочешь? Я здесь посижу.
Осторожно ступая, она подошла к стоявшему в вестибюле старому, видавшему виды, замурзанному дивану и стала возле него.
— Поезжай, — сказала она. — Христом-Богом прошу, оставь ты меня!
Он вышел на тротуар и прошел квартал мимо баров и закрытых магазинов до бокового входа на автостоянку радиостанции. Обходным путем он вернулся к Маклолен-билдингу. На парковке Пэт пыталась завести свою машину. Фары горели, и после каждого неудачного запуска стартера свет тускнел до едва видимой желтизны.
Он с жалостью смотрел на нее из темноты. Дверь машины была открыта, Пэт склонилась над рулем, положив на него руку, пальто упало на пол, к ногам. Она плакала, это было слышно издалека. Наконец двигатель завелся, фары вспыхнули. Пэт захлопнула дверцу, включила передачу, тронулась и тут же въехала в машину, стоявшую перед ней. Раздался резкий металлический скрежет столкнувшихся бамперов. Двигатель замер, Пэт застыла, закрыв лицо рукой.
Он подошел и убедился в том, что никаких повреждений нет. Только царапины на обоих бамперах. Никто и не заметит. Он открыл дверцу.
— Дорогая.
— Не пущу, — проговорила Пэт.
Она сидела, вцепившись в руль, с окаменевшим лицом фанатички — очень редко, но иногда оно у нее становилось таким. Она была в ужасе и от того, что натворила, и от появления Джима. Вероятно, думала, что разбила чужую машину.
— Послушай, — сказал он. — Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь стряслось. Тебе нельзя сейчас садиться за руль. Убьешься ведь.