Улыбаясь, она сказала:
— Я отправила его домой. Дала денег на такси.
— Ты понимаешь, что разрушила их семью?
— Вовсе нет, — возразила она. — Я думала об этом. Я — девушка, с которой он погулял до свадьбы. Понимаешь? Это то, чего ему не хватало… Ты знаешь, что до Рейчел у него никого не было?
— Я привел тебя к ним, — сказал он, — и ты с ходу сломала жизнь этим детям.
Садясь на кровати, она возразила:
— Ты ошибаешься.
— Тебе хотелось переспать с кем-нибудь, со мной ты не могла. Вот и переспала с ним.
— Дело не только в нем, — сказала Пэт. — Когда я увидела Рейчел, мне захотелось быть с ней. Постарайся понять меня. Я в них обоих влюбилась — и ты тоже. Я увидела ее, и мне захотелось любить ее, целовать, ласкать… Мне захотелось уложить ее в постель и потискать. Но я ведь не могла этого сделать. Но это и неважно, с кем из них. Я рада, что ты меня к ним привел — я наконец-то снова ожила… Ты ведь тоже, разве нет?
— Боже, — простонал он. — Только меня не надо в это впутывать.
— Они наши дети, — сказала она.
Он сел на кровать рядом с ней. В каком-то смысле она права, спорить не было смысла.
— Они связывают нас с тобой, — сказала она, пристально глядя на него.
Руки ее расслабленно лежали вдоль тела. Под комбинацией выделялись не прикрытые лифчиком груди. Они двумя маленькими тенями поднимались и опадали под тканью рубашки. Лицо ее было отмыто, от макияжа не осталось и следа.
— Никак не могу начать доверять тебе и поэтому не могу и вернуться к тебе. Ты ведь тоже не доверяешь мне, правда? Мы друг другу не доверяем… Зато им верим. Ты ведь понимаешь, что это я виновата?
— Понимаю, — сказал он.
— Вот что я хотела сказать. У нас уже годами друг к другу доверия нет. Но их мы полюбили и полностью в них верим. Поэтому и можем к ним пойти. Они — единственные в мире люди, которые нас примут. Думаю, через них мы сможем понять друг друга. С ними мы сможем освободиться… Обрести душевный покой, который нам нужен.
— Довольно убогая рационализация, — прокомментировал он. — Тебе бы следовало содрогаться от рыданий, а не нежиться в постели.
— Мне так хорошо, — сказала она. — Я чувствую близость к тебе. Разве ты не почувствовал, что это ты был со мной? И я была с тобой, а не с кем-то другим. Помнишь, как мы когда-то вместе лежали после этого… Там, в хижине — я помню, мы просто валялись без сил. Все напряжение уходило, наступало полное изнеможение. Я всегда чувствовала себя ближе к тебе после этого, даже больше, чем во время. Для меня сам процесс — это… — Она помолчала. — Только средство. Разве не так? Боже, а в самом начале, до того как я поставила диафрагму… Когда ты надевал эти жуткие штуки… Мы были так далеки друг от друга. И только потом мы научились быть вместе, чтобы после вот так просто лежать себе.
— Я помню твои слова.
— Про что? Ах, да. Про эти твои штуки.
— Пока мы не поняли, что нам вообще не нужно предохраняться, — сказал он.
— У меня было такое чувство, как будто в меня вводили зеленый садовый резиновый шланг. Я не чувствовала удовлетворения… А ты?
— Не совсем.
— А что теперь? Я снова обманула тебя? Ты так считаешь? — Она схватила его за руку. — Нам придется и дальше сближаться через них… Ты ведь знаешь это, правда? Мы теперь тоже связаны. Мы не можем расстаться.
— Где ты была? — спросил он. — Перед этим. Я заезжал.
— Мы ездили на Твин-Пикс.
— А чего там этим не занялись?
— Если бы нас поймала полиция, меня бы посадили, наверное. Да и противно, в машине-то. Мне хотелось там, где ты провел прошлую ночь.
— У тебя нет сердца, — сказал он.
— Ты не прав, — возразила она. — Вот увидишь. И ты вернешься ко мне с помощью этой девочки… Мы через них заживем.
— А о них ты подумала?
Она внимательно посмотрела на него.
— Для них это будет большим, удивительным событием. Оно уже случилось.
— Каким образом ты пришла к этому выводу?
— Потому что они любят нас, — сказала она. — Они восхищаются нами. Мы те, с кого они берут пример. Мы все соединимся… Все четверо, мы будем одним целым. Мы снова научимся ходить по земле. И сможем обойтись без мелких людишек — Боба Посина и подобных. Правда. Я так люблю тебя, любовь внутри меня, я знаю, что это ты был тут со мной.
— Если и так, я такого не припомню. К тому же в означенное время я был в другом месте.
— Дай мне, пожалуйста, мою одежду.
Он передал ей всю кучу. Все так же лежа и опираясь на подушку, она разыскала нижнее белье и чулки.
— Я буду действовать в том же духе, — сказала она и прижала кипу одежды обеими руками к груди. — Я не сдаюсь ради спасения нас обоих. Сегодня ночью я нашла то, что нам нужно. Ты прекрасно знал это, иначе не привел бы меня к ним.
— И совершил ошибку, — сказал он, — ужасную ошибку, черт возьми.
— Ты знаешь, что я права.
— Ты соблазнила парня и теперь просто сотрясаешь воздух, оправдаться хочешь.
— Ну… может быть.
Сев на постели, она нагнулась, через голову стащила с себя комбинацию и, обнаженная, встала. Ее белоснежная, шелковистая плоть быстро скрылась под нижним бельем, и вот она уже застегивала платье.
— Если бы все это было неправильно, — сказала она, стряхивая волосы с глаз, — я бы чувствовала себя по-другому. А так мне идеально хорошо.
— Зеленый садовый шланг, — проговорил он.
— Что? Это ты на свой счет? — Встав на цыпочки, она поцеловала его в губы. — Нет, ты — безупречен. У меня было все, чего я хотела, все, на что могла надеяться.
— Мальчишка.
— Мальчишка был тобой, — сказала она. — Он и сейчас — ты.
— С девочкой ничего не случится?
Стоя у комода с зеркалом, опустив голову и подняв обе руки, она расчесывала щеткой волосы.
— Ни с ним, ни с ней ничего не случится. И с нами тоже. Мы теперь вместе, мы не опасны для них… Разве не так? В чем опасность? Я у него что-нибудь отняла? Ты что-нибудь отнял у нее?
— Нет, — сказал он, — и не собираюсь.
Она перестала расчесывать волосы.
— Джим, если это не исцелит нас, то ничто больше не поможет. Понимаешь? Тебе это ясно?
— Мне ясно, — ответил он. — Ты еще немного порезвишься, разрушишь этим ребятам семью, исковеркаешь жизнь, потом наиграешься и заявишь, что выходишь замуж за Боба Посина.
— Я не выйду за него замуж, — сказала она. — Никогда. Что бы ни случилось.
— Слава богу, что так.
— Если из этого ничего не выйдет — тогда не знаю, что делать. Как бы там ни было… — Она бросила щетку для волос и подбежала к нему, глаза ее блестели от радости. — Я просто счастлива. Я никогда ничего подобного не испытывала. Он совершенно не выбивался из сил, никакой усталости — как у нас когда-то. Мы могли бы продолжать без конца — всю ночь, потом весь завтрашний день, еще и еще, не есть и не спать, до бесконечности.
— А как твоя работа?
Он спросил это таким тоном, что она сразу сникла. Закончив одеваться, она проговорила:
— Как там Рейчел?
— Нормально.
— Она что-нибудь сказала?
— Не очень много.
— Я ее… побаиваюсь, — призналась Пэт.
— Тебя можно понять.
— Она будет что-нибудь… предпринимать?
— Понятия не имею. Но, — добавил он, — я не хотел бы оказаться на твоем месте. — Он похлопал ее по спине. — Поразмысли об этом.
— Она еще ребенок. Ей всего шестнадцать, — в голосе Пэт все-таки слышалась нотка озабоченности. — Это глупо. Ну, похандрит немного, как ты. Но, боже мой, он же вернется к ней. Или она думает, что это будет продолжаться вечно? Не будет…
— Увидим.
Он вышел из квартиры и спустился по лестнице.
Когда он пришел домой, звонил телефон. Оставив дверь открытой, с ключом в замке, он прошел через темную холодную гостиную и нащупал аппарат на столе у дивана.
— Да, — поднял он трубку, свалив на пол, куда-то в темноту, пепельницу.
— Это я, — услышал он плачущий голос Пэт. Слова ее он едва разбирал. — Прости, Джим. Я не знаю, что мне делать. Мне так жаль.
Смягчаясь, он сказал:
— Не горюй. Все как-нибудь уладится.
— Лучше бы мы к ним не ходили. Я не думала, что вот так получится.
— Ты не виновата.
Это он был виноват.
— Они оба такие милые, — сказала Пэт.
Она сморкалась и явно вытирала глаза.
— Ложись-ка спать, — посоветовал Джим. — Поспи немного. Тебе завтра на работу.
— Ты меня простишь?
— Слушай, перестань.
— Простишь?
— Ну конечно.
— Хочу, чтобы мы поладили, — сказала она. — Как скверно. Как ты думаешь, что теперь будет? Рейчел выйдет на охоту за мной? Как ты думаешь, она будет меня преследовать?
— Ложись спать, — повторил он.
— Ты, наверное, не захочешь сейчас снова прийти ко мне. Хотя бы ненадолго.
Не могу, — сказал он. — Полиция забрала мою машину.
— Я… могла бы за тобой приехать.
Не могу, — сказал он. — Полиция забрала мою машину.
— Я… могла бы за тобой приехать.
— Ложись спать, — снова повторил он. — Увидимся через день-другой. Я позвоню.
— А если бы я ей сегодня позвонила — уже очень поздно?
— На твоем месте, — сказал он, — я бы держался от них подальше.
— Ладно, — согласилась она.
Он повесил трубку, деревянной походкой прошагал в ванную и открыл воду, чтобы принять душ.
11
Боб Посин, поддерживавший тесные связи со множеством клиентов, встретился с Хью Коллинзом, состоятельным и именитым сан-францискским оптиком, чтобы вместе отобедать.
— Хью, старина! — приветствовал он партнера, протягивая через стол руку.
На лице Коллинза, лысеющего мужчины среднего возраста, играла кривая улыбочка преуспевающего бизнесмена. Радиостанция «КОИФ» давала его рекламу уже три года — ежечасные ролики до и после сводки новостей. Кабинеты доктора Х. Л. Коллинза располагались на Маркет-стрит[44], в Окленде[45] и к югу от Сан-Франциско, в Сан-Хосе[46]. Он был ценнейшим клиентом.
— Хорошо выглядишь, — сказал Посин.
— Да и ты, Боб, неплохо, — ответил Коллинз.
— Как глазной бизнес?
— Не жалуюсь.
— Все очками торгуешь?
— Да еще как.
Принесли запеченные стейки из лососины. Партнеры приступили к еде. Ближе к концу обеда Хью Коллинз объяснил, зачем хотел встретиться.
— Ты, наверное, слышал про наш конгресс.
— А, да-да, как же, — подхватил Посин. — Что, все оптики Северной Америки съезжаются?
— Только с Запада, — сказал Коллинз.
— Важное событие, — заметил Посин.
— Довольно-таки важное. Проводим в отеле «Сент-Фрэнсис».
— На этой неделе начинается, да?
У Посина было самое туманное представление о такого рода мероприятиях.
— На следующей, — сказал Коллинз. — А я возглавляю комитет по культурной программе.
— Угу, — кивнул Посин.
— Вот, глянь, — Коллинз наклонился к нему, — хочу показать тебе — это я для ребят взял. Не для всех — только для своих, понимаешь? Для внутреннего круга.
Он сунул Посину из-под стола плоскую, похожую на диск шкатулку.
— Что это? — спросил Посин, осторожно взяв ее и заподозрив подвох.
— Давай-давай, открывай.
— И что будет? Оно выпрыгнет?
Знал он эти их штучки для конференций.
— Да нет, открой, глянь.
Открыв шкатулку, Посин увидел ярко раскрашенную порнографическую безделушку из крепкой пластмассы. Раньше такие делали в Мексике из обычных кухонных спичек с красным фосфором. Во время Второй мировой он стоял с войсками в Эль-Пасо и ездил за такими игрушками в Хуарес, на чем неплохо зарабатывал. Поразительно было снова увидеть такую штуковину через столько лет.
Эта была сделана качественнее. Он попробовал, как она работает — там было всего две позы: подготовка и сам акт.
— Ну как? — спросил Коллинз.
— Здорово, — ответил Посин, закрывая коробочку с безделушкой.
— Должна пойти на ура.
— Конечно, пойдет, — сказал Посин.
Складывая и разворачивая салфетку, Хью Коллинз произнес:
— Правда, этого им ненадолго хватит.
— Это их отвлечет, — сказал Посин, — чтоб девчонок на Маркет-стрит за юбки не хватали.
Тут лицо оптика приняло странное, напряженное выражение.
— Послушай, — хрипло сказал он.
— Да, Хью.
— Ты радиостанцией заведуешь… Наверно, с артистами часто встречаешься? С певцами там, танцорами?
— А как же.
— Не мог бы придумать что-нибудь? Ну, для нашей культурной программы.
Посин сыронизировал:
— Хотите, чтоб какой-нибудь паренек спел вам народные песни?
— Нет, — потея, выдавил Коллинз. — Нам бы, ну… девчушку, чтоб повеселиться по-хорошему.
— К сожалению, это не моя специализация, — сказал Посин.
— Понятно, — разочарованно вздохнул Коллинз.
— Но, кажется, я знаю одного человека, который может вам помочь. Это агент. У него выход на кучу певцов и тому подобного народа в Сан-Франциско… Работает с крутыми ночными клубами и заведениями на Пасифик-авеню.
— Как зовут?
— Тони Вакуххи. Я попрошу его позвонить тебе.
— Я был бы очень благодарен, — сказал Хью Коллинз. Его глаза влажно посверкивали за очками. — Правда, Боб.
В тот же вечер Тони Вакуххи, сидя за письменным столом в своей гостиной, набрал номер организаторов оптического конгресса.
— Свяжите меня с Хью Коллинзом, — попросил он.
— Доктора Коллинза нет, — ответила секретарша.
— Знаете, мне очень нужно с ним поговорить, — сказал Вакуххи. — Ему нужна информация, и вот она у меня есть, а я не могу с ним связаться.
— Могу дать вам его домашний телефон, — сказала секретарша. — Секунду.
И Тони Вакуххи тут же дали нужный ему номер.
— Спасибо, что помогли, — поблагодарил он и повесил трубку.
Откинувшись в кресле, он набрал номер.
— Алло, — ответил мужской голос.
— Доктор Коллинз? Насколько я понимаю, вы отвечаете за культурную программу конгресса. Моя фамилия Вакуххи, я представитель целого ряда эстрадных артистов звездного уровня здесь, в Сан-Франциско. Вообще-то, мы специализируемся на развлекательных мероприятиях, которые любят на разных конгрессах, стараемся, так сказать, скрасить их участникам досуг, пока они в городе, избавить их от неудобств и лишней беготни в поисках таких развлечений. Особенно, когда люди не знают точно, что бы им такого придумать. Понимаете, о чем я?
— Понимаю, — сказал Коллинз.
Ноги Тони Вакуххи лежали на подоконнике. Чуть поворачиваясь во вращающемся кресле, он продолжал:
— Думаю, вам не нужно объяснять, что в такого рода делах требуется деликатность, приходится быть осторожным, и мы должны быть уверены в тех, с кем договариваемся. Так что, может, я бы подъехал, и мы бы переговорили с глазу на глаз? Уверяю, это не отнимет у вас много времени, можете на меня положиться.
— Приезжайте ко мне, — предложил Коллинз. — Или давайте встретимся в другом месте.
— Я подъеду, — сказал Вакуххи, подбросив вверх карандашную резинку и подставив карман пиджака так, что она попала прямо в него. — Может быть, мне даже удастся подвезти к вам одну из этих артисток — у нее как раз есть опыт в той области, о которой мы говорим. Она молодая, пользуется у нас тут успехом. Ее зовут Фисба Хольт, возможно, вы о ней слышали. Как вы смотрите на то, чтобы я с ней приехал и мы сразу же ударили бы по рукам, а вы бы могли выбросить это из головы и спокойно заниматься делами, которые ждут вас?
— Как вам удобнее, — сказал Коллинз. — А она… подойдет для этого?
— Безусловно, — заверил его Вакуххи. — У нее весьма притягательная внешность, а участники конгрессов обычно это ценят.
Коллинз назвал ему адрес и сказал, что будет ждать.
К дому Хью Коллинза с хрустом подкатил по дорожке желто-черный кабриолет «Меркьюри». Верх был опущен, в автомобиле сидел узколицый мужчина и молодая хорошенькая круглолицая женщина с рыжеватыми волосами.
Хью Коллинз благодарил судьбу за то, что у него оказался такой знакомый, как Посин, через которого можно выйти на нужных людей. Открыв парадную дверь дома, он вышел встретить Тони Вакуххи и Фисбу Хольт.
— Выходи в пальто, — сказал Вакуххи девушке. Ей, наверное, не было еще и двадцати лет. Ее волосы развевались и блестели на вечернем ветру. — Почему это ты теряешь деньги? Где бы ты заработала в такой час?
— В «Персиковой чаше», — ответила она.
— Да, только «Персиковая чаша» до девяти закрыта. Если у тебя есть хоть капля здравого смысла и… — тут он заметил Коллинза. — Вы мистер Коллинз?
— Да, это я.
Они пожали друг другу руки.
— Входите, я принесу вам чего-нибудь выпить.
Непонятно было, что представляет собой Фисба, потому что она плотно закуталась в пальто.
— Мы пить не будем, — отказался Вакуххи, — но все равно спасибо.
Когда они входили в дом, он кивнул Фисбе. Она сбросила пальто, перекинула его через руку и словно выросла: как будто вышла из теплой колышущейся воды.
— Здравствуйте, — сказала она Хью Коллинзу.
Девушка была вполне ничего себе, с полненькими ногами, а таких больших грудей он, пожалуй, еще не видывал, и расположены они были очень высоко. Когда она освободилась от пальто, они колыхнулись из стороны в сторону.
— Неужели настоящие? — спросил он у Вакуххи. — Ничего у нее там не подложено?
На Фисбе было тесное шелковое платье, которое успело растянуться и помяться. Оно не выдерживало давления изнутри и уже начинало расползаться по швам.
— Сорок второй размер, — констатировал Вакуххи.
— Шутите!
Но Коллинз был впечатлен. Девушка Фисба театрально прошлась по комнате, откинув назад плечи и подтянув ягодицы, так что груди ее приподнялись, слегка покачиваясь, — это было увлекательное и диковинное зрелище, демонстрирующее, что они у нее свои, не приделанные.