— Этим и положено заниматься только по ночам, — заявил он.
— Почему это?
— Потому что ночью темно, — объяснил он.
Она засмеялась. Причудливая застенчивость… Ходульная философия. Старая школа: маскировка… Ей на ум пришло слово «ханжество». Ночью он устроил с ней бой, пока не довел ее до изнеможения, до боли, а теперь, при свете солнца, бежит от нее.
— Тебе понравилось? — спросила она.
— Да, — сердито сказал он.
Он даже говорить об этом не может, подумала она. Вслух об этом — не положено. Боже мой! Нельзя говорить об этом с женщиной. Вот со шпаной своей можно — вероятно, они только и делают, что болтают об этом. Но я для него — как мать или учительница, мне такое слышать нельзя.
И еще она решила, что в каком-то смысле, хоть это и глупо, влюблена в него. Увлеклась им, увлеклась как подросток. В ней проснулась девчонка.
Но в то же время она не могла не презирать его. Что он мог сказать? Он молод, неопытен. Стоит вот, неуклюже переминается с ноги на ногу. Но какой красавец! В нем есть сила и какая-то природная чистота. Потому что он юн. Просто потому, что он так молод. Так мало еще успел, так мало знает.
— Как ты это себе представлял — в детстве? — спросила она. — Похоже на то, чего ты ожидал? Или тогда, в мечтах, все представлялось идеальным?..
Он что-то промычал.
— Ты слышал про эрогенные зоны? — поинтересовалась она.
На его лице отразились подозрение и ужас. Он не знал, о чем она говорит, но сами слова ему не понравились.
— Их, кажется, девять, — сообщила она. — У женщины. Вероятно, у разных женщин по-разному.
У двери он замешкался — хотел уйти, но не мог.
— Тебе станет легче, если я что-нибудь надену? — спросила она.
— Давай, вставай, — поторопил он ее.
— А ты знаешь, что некоторые женщины могут дойти до оргазма, лаская свои груди?
Он вышел из комнаты. На кухне он достал из холодильника яйца и бекон. Она немного полежала в постели, потом встала, надела юбку и блузку. И вдруг передумала и оставила на себе только нижнюю юбку — от талии до колен. В таком виде она пришла к нему на кухню и села за стол.
Закурив, она стала смотреть, как он готовит себе завтрак.
— В чем дело? — спросила она. — Я тебе мешаю?
— Надень еще что-нибудь, — попросил он.
— Чтобы упустить возможность так походить? Мне не часто выпадает случай расслабиться. На работу сегодня не надо… Не могу же я пойти туда с таким глазом.
— А если кто-нибудь зайдет?
Она пожала плечами:
— Ну и что. Откроешь ты.
— А вдруг Джим Брискин решит заглянуть?
— Ах, вот что, — она пристально посмотрела на него, — боишься?
— Не нравится м-м-мне это.
— И что же мне надеть? Выходное платье? Мы куда-то сегодня идем?
Он сел напротив нее и принялся за еду. От запаха бекона ей стало нехорошо, но она продолжала сидеть за столом. Дым от ее сигареты плыл в его сторону. Он повернул стул и ел, поставив тарелку на колени.
— Кто так ест? — сделала она замечание.
Он вспыхнул и пробурчал с набитым ртом:
— Иди на фиг.
— Разве мама не учила тебя, как вести себя за столом? Что, и Рейчел позволяет тебе так есть? Тебе многому нужно будет научиться. А одежда? Нельзя сегодня снова это надевать. У тебя что, больше ничего нет?
— Все дома.
— Тогда купи себе еще одежды. Или съезди за ней. — Она лениво откинулась назад, положив руку на спинку стула. — Возьми машину, поезжай к себе и забери одежду. И потом, тебе нужно побриться.
Она протянула руку и прикоснулась к его подбородку. Он отдернулся.
— Нет, ну правда. Тебе нельзя выходить в таком виде.
Он бросил вилку и вышел из-за стола.
Пэт вернулась в спальню и оделась. Когда она вышла, он стоял у окна гостиной, засунув руки в задние карманы брюк. Стрелка с них сошла, и они неровно висели, пузырясь на коленях. Его одежда всю ночь пролежала кучей на стуле.
На ней была яркая голубая юбка и белая блузка с оборками.
— Как тебе моя юбка? — спросила она.
Он ничего не ответил — даже не посмотрел на нее.
— Я, наверное, по магазинам бы походила в центре, — сказала она. — Раз на работу я не иду, хочу одежды купить. У меня целый список есть.
— А как же синяк?
— Он проходит.
Она прошла в ванную, к раковине и плеснула на глаз холодной водой. Кожа была все того же цвета, но уже мягче, осела.
— Тебе нельзя на улицу в таком виде, — сказал он, стоя у двери ванной. — Ты ужасно выглядишь.
— Ну, что ж. Тогда останемся здесь.
— Я не собираюсь тут торчать, — резко сказал он. — Терпеть не могу дома б-б-без дела сидеть. Да и потом, мне к Ларсену надо. Мне там каждый день быть полагается.
— Хорошо, — согласилась она. — Поезжай. А я посижу дома, письма, наконец, напишу.
И добавила, вспомнив:
— Тебе еще, наверное, нужно кое-что сделать.
— Что?
— Может быть, позвонить Рейчел и сказать, что ты жив и здоров? Она, наверное, беспокоится.
— Давай уедем, — предложил Арт.
— Уедем? С тобой?
Он посмотрел на нее с такой страстью, что у нее кровь в жилах застыла.
Придя в себя, она спросила:
— Ты о чем? И надолго?
— Просто уедем, и все.
— У меня есть работа, — сказала она.
— К черту работу. Пакуйся, и поехали.
— У тебя есть деньги?
— Нет, — признался он.
— Тогда как же мы поедем? — Ей сразу стало спокойнее. — У меня тоже нет денег. Не веришь — поищи, посмотри в сумке, если хочешь.
— Ты можешь продать машину.
— Нет, не могу.
Она чуть не задохнулась от такой наглости — ее интересы он не ставил ни в грош.
— Я еще не получила на нее все документы. И все еще должна за нее тысячу восемьсот долларов. Она станет моей только в мае пятьдесят восьмого.
— Ты можешь занять под нее.
Похоже, он уже все решил. Распоряжается ее имуществом.
— Зачем тебе уезжать? — спросила она, не в состоянии понять, что там в нем происходит.
Видимо, что-то ударило ему в голову, это был мальчишеский каприз. Но с каким поразительным хладнокровием он диктует ей!
— Сюда могут п-п-прийти, — объяснил он.
— Кто, например?
— Джим Брискин.
— А чего это ты так боишься Джима Брискина?
— Потому что ты его девушка, — не задумываясь, отрывисто сказал он.
Арт заставил ее упаковать все вещи: одежду из шкафа, лекарства из ванной, косметику с туалетного столика в спальне, комбинации, лифчики, трусы, чулки, свитера и блузки из комода. Со всем проворством, на какое был способен, он тащил все это на кровать, где в ряд стояли ее чемоданы — один уже набитый, другой заполненный наполовину. Стоило ей поднять взгляд — он был тут как тут с очередными пожитками. Останавливаться он, видимо, не собирался. Как методично он работал! Стало быть, ее понесло этим потоком — она попалась, теперь не увильнуть.
— Что еще? — спросил он.
— Да тут уже достаточно, — сказала она. — Мне и из этого-то не все нужно.
— Не знаю, что тебе нужно. Давай не будем брать все, возьми только необходимое.
— Ты же не говоришь, куда мы едем и надолго ли — откуда я могу знать, что мне понадобится? Неужели тебе непонятно?
Но все его мысли были о машине.
— Машину можно продать, даже если ей не владеешь. Ты можешь кое-что за нее получить.
Он снял трубку телефона и набрал номер. Укладывая вещи, она слушала, как он односложно и ворчливо задает вопросы.
Надо быть осторожнее, подумала она — если так пойдет и дальше, я отдам ему машину. Да и все остальное.
— Кому звонил? — спросила она, когда он повесил трубку.
— Брату.
— Не знала, что у тебя есть брат. Старший?
— Да.
Пэт с ужасом представила себе еще одного Арта, только крупнее и более грозного на вид. То же самое, только больше.
— Он говорит, что ты можешь продать свою долю, — сказал Арт.
— Откуда он знает?
— У него магазин подержанных автомобилей.
— И что с того? Я не собираюсь расставаться со своей машиной, — отрезала она.
— Какая у тебя доля?
— Арт, забудь об этом, — сказала она. — Мне нужна эта машина.
Она отделила от груды, наваленной им на кровать, полотенца — они им не понадобятся.
— Слушай, ты как заведешь — не остановить, — сказала она. — Так, хватит про машину…
Как будто не видя его, она положила полотенца обратно в комод.
— У меня отложено немного в банке, — призналась она.
— Сколько?
— Книжка в ящике, — показала она на стол. — Не помню. Неважно сколько, можешь пользоваться.
Он открыл сберегательную книжку.
— Двести долларов, — довольно произнес он. — Этого хватит.
— Ну, а что с одеждой будешь делать? — спросила она. — Я про твою одежду.
— А какая мне нужна? — с неохотой отозвался он.
— А ты сам не знаешь? Боже, ты что, сам ее не покупаешь? Она тебе покупает вещи?
— А ты сам не знаешь? Боже, ты что, сам ее не покупаешь? Она тебе покупает вещи?
Глядя в пол, он предположил:
— Носки, наверно, нужны.
— Носки, рубашки, костюм какой-нибудь, нижнее белье.
Она начала говорить на повышенных тонах. И вспомнила, как плохо это кончалось, как они ссорились с Джимом. Она услышала свой язвительный голос, поймала себя на том, что заводится. Но за всем этим скрывалось что-то новое, совсем непривычное ей.
— Ты беспомощен, как малое дитя. Сходи в какой-нибудь магазин мужской одежды, скажи, что у тебя все пропало — ну, потерял, например. Возьми какой-нибудь неяркий костюм — синий, коричневый или серый, однобортный. И никаких спортивных курток.
— Почему?
— Потому что ты в них как мальчонка, разодетый ради субботнего вечера.
Он внимательно слушал, понимая, что она знает, о чем говорит.
— Возьми спортивных рубашек, — сказала она, — и простых белых рубашек тоже.
И тут желание взяло верх над раздражением, и она сказала:
— Я пойду с тобой.
— Нет, — возразил он.
Но она уже приняла решение. Перебирая содержимое сумочки, она говорила без умолку — в ней проснулся пыл, и она была не в силах сдержать его.
— Почему это я должна думать о твоих костюмах? Что это вообще такое? Мне что теперь — и одевать тебя, и кормить, и помогать? Получается, что я буду содержать тебя? А что я получу взамен?
Он повесил голову — у него не было ответа на этот вопрос.
— Я тебе вот что скажу, — продолжала она. — Ты должен заботиться о женщине, а не жить за ее счет. Даже думать за тебя приходится мне — объяснять тебе, как одеваться, как улицу переходить. Думаешь, я долго буду это терпеть? По-моему, с меня хватит. Нет, ну надо же! Посмотри, наконец, на себя хорошенько.
— Успокойся, — сказал он.
Но уже ей было не успокоиться.
— Знаешь, чем это кончится? — опять заговорила она. — Крайней окажусь я. Я больше не смогу снимать эту квартиру. Работу, наверное, тоже потеряю. И от Рейчел мне, пожалуй, достанется, и от Джима Брискина. В конце концов, придется занимать под машину. Арт, я не могу себе этого позволить, не могу. И с Бобом Посином все кончено. Тебе-то что беспокоиться. Если дойдет до полиции, то задержат меня. Скажут, что была сообщницей в правонарушении несовершеннолетнего. Боже, ты ведь всего лишь ребенок. Ты как дитя малое, маленький мальчик. Мой маленький мальчик.
Она поспешила отойти от него — чтобы не прикоснуться. Рядом с ним она себе не доверяла.
В спальне она закрыла за собой дверь, постояла немного.
«Что случилось со мной? Что происходит?» — спрашивала она себя.
Она сняла юбку, блузку и переоделась в синий костюм. Потом напудрилась — больше, чем обычно, замазывая синяк. Надела чулки, туфли на высоких каблуках и белую шляпку с вуалью. Вполне, подумала она. Остались только сумочка и перчатки. Она сложила все необходимое в темную кожаную сумочку, натянула перчатки и открыла дверь. Руки ее не слушались, словно ею теперь незримо управляла какая-то поразившая ее неведомая болезнь. Как будто эта напасть проникла в самое ее нутро и поселилась там.
— Кажется, так глаз не очень заметно, — сказала она.
— Ты как будто на свадьбу собралась, — заметил Арт.
— Похоже, да? — Она приблизилась к нему. — А как глаз?
— Неплохо. Но все-таки п-п-проглядывает немного.
Но она видела — он восхищен. Она знала, что этот костюм идет ей. И Арт явно был впечатлен.
— Джиму нравится этот костюм, — сказала она.
— Нормально выглядишь, — пробурчал он, и это было все, чего от него можно было дождаться.
Арт скрылся в ванной и долго причесывался. Она ждала — знала, что он изо всех сил старается привести себя в порядок.
В костюме она почувствовала свое превосходство. Воспрянула духом, к ней вернулись силы. Она расхаживала по квартире, курила, то и дело останавливалась, чтобы посмотреть, как там он. В этом состоянии подъема ей было спокойно, вольготно. Арт все возился у зеркала в ванной. Она вошла, чтобы посмотреть, как у него продвигается дело, и увидела в зеркале их двоих. Насколько он больше ее! Но смотрится она с ним вместе хорошо. Элегантная, ухоженная. Она испытывала настоящее удовольствие и упивалась этим чувством. Пэт примерила на себя образ состоятельной аристократки, взявшей юношу под свое крыло.
— Тебе надо побриться, — велела она.
— Чем?
Вернувшись в спальню, она поставила один из чемоданов на ручку кресла, открыла его и достала из бокового кармана обернутый в целлофан пакет.
— Можешь воспользоваться моей.
Он удивился, увидев обычную бритву с лезвиями. Рядом с целлофановым пакетом лежала синяя коробка с изящно напечатанными на боковой поверхности буквами. Взяв у нее бритву, он медленно, не веря своим глазам, прочел надпись. Смятение, отразившееся на его лице, было столь велико, что ей пришлось прикрыть рот, чтобы не рассмеяться.
— Что случилось? — спросила она.
Он безмолвно смотрел на коробку.
— А, — невинно сказала она, — это моя диафрагма. Ночью я ее вынула. Не заметил?
Он так и молчал.
— Думаю, нет. Приходится пользоваться, — продолжала она и полюбопытствовала: — А у Рейчел разве нет диафрагмы?
— Нет.
— Ты знаешь, что это такое?
— Конечно, — прошептал Арт.
— Она тоже может приобрести ее. Вы ведь поженились. Рейчел нужно обзавестись этой штукой. Скажи ей. А чем же вы пользуетесь?
— Н-н-ничем.
— Ей нужно что-то. Диафрагма — самое безопасное средство. Пусть сходит к гинекологу, ей там все расскажут. Определят размер, и она сможет найти ее в любой аптеке. Эта — моя и Джима… Она у меня с тех пор, как мы были женаты. По Закону Калифорнии о совместно нажитом имуществе, половина ее принадлежит ему.
Все это было ей в удовольствие, и она проследовала за ним обратно в ванную. Его руки и лицо скрылись от нее под брызгами воды над раковиной — повернувшись к ней спиной, он принялся старательно мыться, намыливаться.
Раздетый до пояса, он брился, а она стояла, прислонившись к дверному косяку и сложив на груди руки. В ванной было мокро и тепло. Как в какой-нибудь безопасной пещере, где ты спрятался от всего мира, словно в утробе матери, подумала она. Шум воды заглушил все другие звуки. Сильно — душисто и влажно — пахло мыльной пеной.
— Джим бреется два раза в день, — сказала она. — У него борода гу сто растет. По утрам как проволока. Интересно, многим мужчинам так часто бриться приходится? Бритье — это, наверное, из двух зол худшее.
— Каких двух зол?
Он умылся и теперь вытирался, зарывшись лицом в полотенце.
— Тебе незачем знать.
Она поддразнивала его, играла с ним.
Но когда она приблизилась к нему, ее восторг как рукой сняло. На смену ему пришло вожделение, и она обвила руками его голую талию, совсем легонько обняла его. Она сдерживала себя, не давала полной воли чувствам.
— Осторожнее, — с некоторой опаской сказал он.
И тут ей стало ясно, что ее желание наконец открылось ему. Она сразу отпустила его и отошла в смущении и беспокойстве.
Дитя мое, подумала она. Он надел рубашку и стал застегиваться. Угрюмый мальчишка. Она пересилила свою страсть, позволив одним только мечтам, видениям ее жажды проноситься в сознании. Перед ее внутренним взором одна задругой появлялись и исчезали фантазии, они были у нее всегда, но осуществить их так и не удалось. Она подождала, сохраняя спокойствие, пока они не улеглись. Но совсем они не исчезли. И никогда не исчезнут.
— Ну что, пойдем? — сказал Арт.
— Я самым отвратительным образом хочу тебя, — ответила она. — Так что давай-ка действительно двинемся. Тебе приходилось видеть женщину, у которой только что появился на свет ребенок?
— Я не ребенок.
— Да не обижу я тебя, — заверила она его. — Просто мне хочется быть с тобой рядом. Я аккуратно. Но дай мне хотя бы одежду тебе купить.
Ей хотелось одевать его, расчесывать ему волосы, но она старалась не прикасаться к нему. Внутри ее высвободился и распускался прекрасный хрупкий цветок любви. Он рос, отделившись от нее. Она горлом ощутила колебания этого цветка, и он вырвался из нее приглушенным вскриком. Она поспешно отошла от Арта, чтобы он не слышал. Но он все равно, пусть подсознательно, но чувствовал, что с ней происходит. Этого было не скрыть. Но ему плевать, подумала она.
— Я не жду, что ты мне дашь все, чего я хочу, — вздохнула она.
— Ты ребенка хочешь, — понимающе сказал он. — Вот в чем все дело.
— Не надо меня ненавидеть, — она старалась, чтобы ее слова не звучали, как мольба.
Но ее усилия не имели значения — ведь она не сможет получить то, что ей нужно, он и не способен дать это.
Чемоданы теснились в багажнике и на заднем сиденье машины. Она перекрыла на кухне газ, удостоверилась, что краны закрыты, а свет погашен, и заперла дверь.