— А я сегодня же повешу новую приманку, — ввернул Шон. — Матату говорит, что леопарда никто не потревожил и не спугнул. Значит, сегодня вечером мы можем попробовать снова. На этот раз с вами пойду я сам, сеньора. Тут нужен истинный мастер.
Но Эльза, вместо того чтобы с готовностью согласиться, бросила быстрый взгляд на Шасу и застенчиво опустила глаза к своей чашке.
— Вообще-то, собственно говоря, — начал Шаса, — сказать по правде, то есть Эльза и я… я имел в виду сеньора Пинателли и я… — Пока Шаса отчаянно боролся с охватившим его косноязычием, его дети ошеломленно смотрели на него, разинув рты. Он ли это? Неужели они слышат речь непревзойденного мастера светских бесед, этого живого воплощения находчивости и хладнокровия?
— Ваш отец обещал показать мне водопад Виктория, — пришла ему на выручку Эльза; Шаса облегченно вздохнул и храбро бросился в атаку.
— Мы возьмем «Бичкрафт», — деловито подтвердил он. — Понимаете, сеньора Пинателли никогда не видела этого водопада. А тут такой удобный случай.
Остальные члены семьи оправились от замешательства столь же быстро, как и сам Шаса.
— Чудесная мысль, — заявила Изабелла. — Это совершенно потрясающее зрелище, сеньора. Вы будете в полном восторге.
— До него всего час лета, — кивнул Гарри. — Вы сможете перекусить в отеле «Вик Фоллз» и вернуться как раз к чаю.
— А в четыре мы с вами уже будем подкарауливать леопарда в нашем укрытии, — добавил Шон и стал с надеждой ждать согласия своего клиента.
Эльза снова взглянула на Шасу, и он втянул в себя побольше воздуха, собираясь с духом.
— Собственно говоря, мы могли бы остановиться в отеле «Вик Фоллз» на денек-другой.
На трех молодых лицах медленно проявлялось понимание того, что происходит.
— Само собой. К чему вам спешить, — первой среагировала Изабелла. — Погуляете по дождевому лесу, может, проплывете на плоту вдоль по ущелью за водопадом.
— Белла права, вам понадобится дня три-четыре, не меньше. Вам предстоит столько всего интересного.
— Это, старина Гарри, еще мягко сказано, — протянул Шон и тут же удостоился свирепых взглядов Гарри и Изабеллы.
* * *
В прохладном чистом воздухе, еще не замутненном дымом лесных пожаров, характерных для поздней зимы, водяное облако над водопадом Виктория было видно с расстояния шестидесяти миль. Оно поднималось к небу на две тысячи футов, настоящая серебряная гора, сверкающая, как альпийские снега.
На подлете Шаса сбросил высоту. Прямо перед ними ровно мерцала великая река Замбези; она словно нежилась в лучах солнца, широкая и спокойная, усеянная бесчисленными островами, на которых росли ореховые рощи, похожие на застывшие стада грациозных длинношеих жирафов.
Затем показалось узкое ущелье; они в немом восторге смотрели вниз, на то, как огромная река, более мили шириной, переливается через острый край расселины и обрушивается в бездну с высоты трехсот пятидесяти футов, превращаясь в бешеный водоворот белой пены и бурых брызг. Вдоль края обрыва высились черные отвесные скалы, разбивавшие течение реки на несколько протоков. И над всем этим хаосом повисло гигантское водяное облако, пронизанное многочисленными радугами самых невероятных расцветок.
Ниже водопада вся эта невообразимая масса воды, тридцать восемь тысяч кубических фунтов в секунду, зажатая между вертикальными утесами, стремительно врывалась в узкую горловину ущелья, как бы пытаясь побыстрее обрести свободу.
Шаса круто развернул вправо, положив его на крыло так, чтобы Эльза могла беспрепятственно заглянуть в зияющую пропасть.
С каждым кругом он опускал «Бичкрафт» все ниже и ниже, пока они не оказались чуть ли не в самом сердце этого живописного смешения скал и воды. Поток серебряных брызг обрушился на кабину, на мгновение ослепив их, перед тем как они снова взмыли к солнцу, и в небе вокруг них зажглись разноцветные гирлянды радуг.
Шаса приземлился на маленьком частном аэродроме Спрейвью, расположенном на окраине этой деревушки, и вырулил на твердую площадку для стоянки самолетов. Затем он выключил моторы и повернулся к Эльзе. Восторг все еще светился в ее глазах, и с лица не сходило торжественное выражение почти религиозного благоговения.
— Ты только что причастилась в величайшем соборе Африки, — тихо сказал, ей Шаса. — В месте, которое воплотило в себе все величие, таинственность и неукротимость этого континента.
* * *
Им повезло: знаменитые «покои Ливингстона» в местном отеле были свободны.
Само здание своим стилем и размерами напоминало о давно ушедшей эпохе. Толстые стены, огромные, но прохладные и уютные комнаты.
Их номер был украшен фотографиями рисунков, сделанных известным исследователем Томасом Бейнзом у водопада спустя всего несколько лет после его открытия Дэвидом Ливингстоном. Из окон гостиной открывался вид на ущелье и железнодорожный мост, перекинувшийся через него. Стальные конструкции этой громадной дуги казались кружевными, и все сооружение в целом выглядело легким и грациозным, как распростертое в полете крыло орла.
Они вышли из номера, спустились по тропинке к краю ущелья и рука об руку зашагали через дождевой лес, где водяная пыль оседала на землю вечно моросящим дождем и все вокруг поросло зеленой буйной растительностью. Скалистая почва дрожала под их ногами, воздух был наполнен гулом падающей воды. Водяная пыль впитывалась в одежду и волосы, ручьями стекала по их лицам, и они радостно смеялись, как смеются дети или влюбленные.
Они шли вдоль кромки ущелья, пока водяное облако не осталось позади. Яркое солнце высушило их волосы и одежду почти столь же быстро, как водяная пыль их вымочила. Они нашли скалистый выступ у самого края пропасти и сели рядышком, болтая ногами над ужасным провалом, где, глубоко под ними, обезумевший поток закручивался в зеленые водовороты.
— Смотри! — крикнул Шаса и указал вверх; маленькая хищная птица возникла в чистом небе, будто порожденная солнечным светом, и, со свистом рассекая воздух острыми, как бритва, крыльями, камнем упала в самую середину стаи черных стрижей, круживших у утеса под их ногами.
— Сокол тайта, — восторгался Шаса. — Одна из редчайших африканских птиц.
Сокол на лету ударил одного из стрижей, мгновенно превратив его в безжизненный пучок перьев. Затем, слившись воедино со своей жертвой, он продолжил свое падение в бездну и исчез в царившем внизу полумраке.
В тот вечер они пообедали бифштексом из крокодильего хвоста, вкусом напоминавшим омаров. Когда поднялись в свой номер, то внезапно почувствовали крайнюю неловкость. Шаса долго сидел в гостиной и мусолил рюмку с коньяком. Когда он, наконец, вошел в спальню, Эльза уже полулежала на подушках. Ее волосы спадали на плечики кружевной сорочки густой, черной, блестящей волной.
Шасу охватила дикая паника. Он был уже немолод; пару раз за последнее время ему доводилось попадать в весьма неприятные ситуации с другими женщинами, так что его уверенность в собственных силах была изрядно поколеблена.
Она улыбнулась и протянула к нему руки. Все его страхи оказались напрасны. Она возбуждала так, как ни одна женщина в его жизни. И когда наутро они Проснулись в объятиях друг друга, их комната была залита солнцем, струившимся через высокие светлые окна. И тогда она томно вздохнула, улыбнулась с беспредельным удовлетворением и произнесла:
— Мой мужчина. — И поцеловала его.
* * *
Их нелегальный медовый месяц, казалось, никогда не кончится. Они были неразлучны, делали разные маленькие глупости, на которые многие годы у Шасы не хватало ни времени, ни желания.
Каждое утро подолгу валялись в постели, а затем до ланча бездельничали у бассейна. Облачившись в купальные костюмы, нежились на солнышке с книгами в руках; могли лежать так часами, не разговаривая, и это молчание их ничуть не угнетало. Время от времени они мазали друг друга кремом для загара; это был отличный предлог для того, чтобы прикоснуться друг к другу, не спеша исследовать каждую клеточку тела своего партнера.
Эльза была стройной, гладкой и загорелой. Ее мышцы и кожа пребывали в превосходном состоянии благодаря долгим часам занятий аэробикой и гимнастикой и тщательному уходу. Она гордилась своим телом и не скрывала этого. Шаса вполне разделял эту гордость, сравнивая ее с прочими полуобнаженными телами, принимающими солнечные ванны на зеленом газоне под деревьями мсаса.
Лишь при самом ближайшем рассмотрении можно было различить метки, оставленные на ней жизнью и родами. Но даже эти маленькие изъяны нравились Шасе. Они только подчеркивали ее зрелость, свидетельствовали о жизненном опыте и мудрости, пришедшей с годами. Она была совершенной женщиной в самом расцвете своей красоты.
Это становилось еще очевиднее, когда они начинали говорить. Могли разговаривать часами без перерыва. Вели умиротворенную беседу, изучая мысли и душу друг друга точно так же, как они изучали тело друг друга на двуспальной кровати наверху, в «покоях Ливингстона».
Она рассказывала ему о себе с подкупающей откровенностью. Подробно описала медленную мучительную смерть Бруно; рак пожирал его живьем, а она могла лишь беспомощно смотреть на агонию, и это было хуже смерти. Она говорила о последовавших семи долгих годах одиночества. Ей не нужно было уточнять, что отныне счет им закрыт. Она просто протянула руку, прикоснулась к его руке, и этим все было сказано.
Она рассказала ему о своих детях: сыне, которого тоже звали Бруно, и трех дочерях. Две из них были уже замужем, младшая училась в Миланском университете, а Бруно-сын закончил Гарвард, получил специальность менеджера и теперь работал в Риме на «Пинателли Индастриз».
— В нем нет отцовской искры, — прямо заявила она Шасе. — Не думаю, что ему когда-либо удастся занять кресло отца; оно слишком велико для него.
Ее слова заставили Шасу подумать о собственных сыновьях. Они говорили об огорчениях и разочарованиях, связанных с их детьми, и о редких радостях, которые некоторые из них им доставляли.
Они обсуждали их общие увлечения: лошадей и охоту, музыку и живопись, красивые, любовно сделанные вещи, книги, театр. Наконец, они заговорили о власти и о деньгах и открыто признали свою приверженность и тому и другому.
Они ничего не утаивали друг от друга, и в какой-то момент Эльза с серьезным видом сказала:
— Конечно, еще слишком рано что-либо утверждать наверняка, но мне думается, что мы поладим.
— Я тоже так думаю, — столь же серьезно ответил он, и у них было такое ощущение, будто они взяли на себя нерушимые обязательства, скрепленные клятвой.
Они любили танцевать благоухающими африканскими вечерами. Их щеки, все еще горячие от солнца, прижимались друг к другу, и они плавно раскачивались под ритмичную музыку. И лишь далеко заполночь они, наконец, поднимались по широкой лестнице и, держась за руки, шли в свой номер, где их ждала мягкая кровать.
— Боже милосердный! — как-то с неподдельным изумлением воскликнул Шаса. — Сегодня уже четверг. Мы пробыли здесь уже четыре дня. Ребятишки, наверное, ломают голову, что с нами могло приключиться. — Они в этот момент сидели на открытой веранде, уписывая то ли поздний завтрак, то ли ранний ланч.
— Думаю, они догадываются. — Эльза подняла глаза от манго, который чистила для него, и улыбнулась. — К тому же я не стала бы употреблять слово «ребятишки» по отношению к твоему шумному выводку.
— Все равно завтра в Чизору прибывает Ван Вик, — заметил Шаса.
— Знаю, — вздохнула она. — И, как это ни печально, нам придется прервать нашу идиллию и вернуться, чтобы его встретить.
* * *
Сэр Кларенс Ван Вик был одним из тех необычных созданий, которых время от времени производит на свет африканская эволюция.
Он был чистокровным африкандером. Его отец занимал пост главного судьи Южной Африки в ту пору, когда она еще входила в состав Британской империи; он унаследовал его титул, когда южноафриканцы еще имели право на подобную честь.
Сэр Кларенс закончил Итон и Сандхерст. В молодости он был офицером знаменитого гвардейского полка; со временем к нему перешли обширные семейные владения на мысе Доброй Надежды. К тому же он работал министром в кабинете Яна Смита; в его обязанности входил поиск источников финансирования той изнурительной войны, что родезийские власти вели против местных партизан, и способов обойти всеобъемлющие санкции, введенные британским лейбористским правительством, Соединенными Штатами и ООН против Родезии, в одностороннем порядке провозгласившей свою независимость.
Гарри и Шаса договорились об этой встрече во время своей остановки в Солсбери по пути в Чизору. Сэр Кларенс» был страстным охотником на крупную дичь, и ему было обещано, что он сможет удовлетворить эту свою страсть в перерывах между деловыми разговорами.
Сэр Кларенс прибыл в Чизору на вертолете родезийских ВВС. С ним были двое его помощников и столько же телохранителей, что создавало немалые проблемы для охотничьего лагеря. Дело в том, что наличный персонал и все лагерные службы были рассчитаны на куда меньшее количество гостей. Тем не менее, у Шона оказалось достаточно времени для подготовки, и дополнительное оборудование, персонал и припасы были вовремя доставлены на грузовиках из Солсбери.
Стол для совещаний под деревом мсаса был удлинен, и к нему подставили дополнительные стулья для сэра Кларенса и его команды. К ним присоединилась и Изабелла в качестве личного помощника отца. С самого начала сэр Кларенс проявил к ней живой интерес, который он даже не пытался скрыть.
При росте в шесть футов и пять дюймов сэр Кларенс возвышался, как гора, даже на Шасой или Шоном. Он представлял собою весьма впечатляющее зрелище; его африкандерские замашки причудливо сочетались с сочным аристократическим произношением и классическими чертами лица. У него был и блестящий ум финансиста и политика и репутация отъявленного донжуана.
Сидя под деревом мсаса, они обсуждали вопросы сбыта и транспортировки богатств и промышленной продукции целой страны, а также комиссионные и прочие выплаты, которые причитались каждому из них.
Эти переговоры существенно облегчались тем, что Родезия производила в основном сырье. В ее небольших шахтах, проложенных в узких кварцевых пластах, добывалось изрядное количество золота. Об этом здесь речи не шло, ибо золото всегда анонимно. На нем не стоит отметка «сделано в Родезии», а высокая стоимость единицы его веса позволяла без труда его перевозить и реализовывать.
Иначе обстояло дело с другим сырьем, производимым в этой стране: табаком и редкими металлами, главным образом хромом. Их нужно было перевозить в больших количествах, скрывая при этом происхождение товара, а затем распределять по различным мировым рынкам.
Из Родезии железнодорожные магистрали вели к югу, соединяя ее с портами Дурбана и Кейптауна на территории Южно-Африканской Республики. Неудивительно, что все эти несметные сокровища вывозились именно этим путем. Уже несколько лет, с момента провозглашения независимости правительством Смита, Гарри Кортни и его «Кортни Эитерпрайзиз» оказывали ему неоценимые услуги, помогая Родезии обходить введенные против нее санкции.
Теперь настало время претворения в жизнь новой многообещающей стратегии. Тщательно изучив возможности промышленной империи Пинателли, Гарри и сэр Кларенс решили предложить Эльзе Пинателли участвовать в этой «антисанкционной» деятельности на весьма выгодных для нее условиях.
«Пинателли Индастриз» владели мощной табачной компанией, по своему обороту уступавшей в Европе только Британско-Американской табачной компании. Плюс к этому им принадлежал контрольный пакет акций канадской компании «Виннипег Майнинг», а также завод по производству нержавеющей стали и ванадиевый очистительный завод в Южной Италии, неподалеку от Таранто.
Все это как нельзя лучше подходило Родезии, крайне нуждавшейся в рынках сбыта своей продукции, однако впереди были нелегкие переговоры.
Хотя они и проходили в подчеркнуто непринужденной и дружеской обстановке, но собрали проницательных и безжалостных финансовых акул, сошедшихся в жестокой схватке ума и воли. Изабелла зачарованно наблюдала за ними. За добродушной, бесхитростной манерой ее брата, за его близоруким доверчивым взглядом и беззаботным смехом скрывались стальная воля и холодный расчетливый ум.
Эльза Пинателли, спокойная и неотразимая, без стеснения пускала в ход свои женские чары, словно скрещивая тонкую изящную рапиру с их грубыми мужскими тесаками. Ее оружие срабатывало безупречно, легко парируя их натиск.
Сэр Кларенс был самим воплощением учтивости и светских манер. Но при этом, как и подобает истинному гвардейцу, он стоял насмерть, заставляя неприятеля дорого платить за каждый отвоеванный у него дюйм. Затем, улучив подходящий момент, он переходил в решительное контрнаступление.
Шаса с отсутствующим видом сидел на дальнем конце стола, возложив отстаивание семейных интересов на Гарри. Однако, когда он все же подавал голос, его реплики были неизменно точны и уместны и частенько помогали преодолеть, казалось бы, неразрешимые противоречия и прийти к взаимоприемлемому компромиссу.
Обсуждаемые суммы поражали своими астрономическими размерами. Ведя протокол совещания, Изабелла между делом развлекалась тем, что подсчитывала, сколько будет два с половиной процента от трех миллиардов долларов. Как раз на столько тянула доля «Кортни Энтерпрайзиз» всего за предстоящие двенадцать месяцев, причем это был чистый доход, без каких-либо дополнительных капиталовложений с их стороны. Взглянув на итоговую цифру, она прониклась еще большим уважением к брату.
В полдень высокие договаривающиеся стороны прервались на изысканный ланч. В вертолете «Алуэт», доставившем сэра Кларенса, обнаружился большой кусок отборного родезийского говяжьего филея. Шон и его шеф-повар все утро трудились, не покладая рук, и в результате сотворили подлинное чудо кулинарного искусства с золотисто-коричневатой корочкой, целиком зажаренное на углях. Пока Шон разрезал его на толстые розовые ломти, они утоляли жажду бокалом «Дом Периньона» и смотрели, как сок фонтанами брызжет из-под его ножа.