– Значит, вчера ночью ему вдруг пришло в голову, что хорошо бы ему покончить жизнь самоубийством, после чего он спустился в кладовую, взял там моток веревки, вернулся к себе, запер дверь изнутри и повесился, – подытожила она. – Но зачем? Зачем ему было делать это?
– Может быть, он увидел привидение? – предположил граф. Левую щеку его то и дело перекашивал нервный тик.
Я услышал, как шелестит платье Дезире. Молодая женщина медленно обернулась к своему кузену. Не знаю почему, но тот вдруг поспешно отступил на шаг назад.
– Не смешите меня, кузен, – ледяным тоном произнесла она, и ее глаза сузились. – Я вполне допускаю, что Клер Донадье могло что-то такое померещиться, от чего она и умерла, но Луи Констан – не Клер Донадье. Он бывший полицейский, и его не так-то легко ввергнуть в панику, а уж тем более – довести до самоубийства.
Все молчали. Эта женщина положительно была слишком умна, и ни у кого не нашлось, что возразить ей.
– Так что осмотрите тело как следует, доктор Виньере, – продолжала Дезире. – Ищите свежие синяки, ушибы, ссадины. Потому что лично я совершенно уверена: месье Констан не сам убил себя, кто-то помог ему умереть. Кто-то, кому месье Констан очень сильно мешал.
4. Из зеленой тетради Люсьена дю Коломбье
Мы сидели в большой гостиной, дожидаясь, пока доктор Виньере закончит осмотр. Я устроился на зеленом диване возле тети Дезире, а в противоположном углу мать разговаривала с Эдмондой, то и дело бросая на нас косые взгляды. Эдмонда судорожно сжимала руки, а на лицо ее было страшно смотреть. За окнами снова стало белым-бело – опять началась метель.
– Ах, я как чувствовала, как чувствовала! – вскрикивала Эдмонда. – Я – не сердитесь, госпожа графиня, – но я не хотела ехать сюда! Эти горы, этот мрачный замок… – Она стала раскачиваться взад и вперед всем телом, как сломанный китайский болванчик. – Господи, какое несчастье! И вот – мы отрезаны от всего света, и никто, никто не сможет нам помочь!
– Мы должны помолиться, – убежденно промолвила мать. – Мы обязательно должны помолиться! Бог не оставит нас, верьте мне, Эдмонда!
Дверные петли протестующе завизжали, мать охнула и шарахнулась назад. Однако оказалось, всего лишь вошел доктор Виньере. Он хмурился, лоб его пересекали широкие продольные морщины.
– Ну что, доктор? – спросила тетя.
– Все так, как вы и думали, – буркнул он. – Его ударили два раза чем-то тяжелым.
– По голове? – осведомилась тетя.
Мать, приоткрыв рот, подалась вперед, доктор Виньере, похоже, был удивлен ничуть не меньше.
– Откуда вы знаете?
Тетя Дезире только пожала плечами.
– Так легче всего оглушить человека, – сказала она. – Чтобы потом было удобнее повесить его.
Мать ахнула и закрыла лицо руками.
– Так или иначе, – сказал доктор, – вы оказались правы. Это не самоубийство, а продуманное, хладнокровное убийство.
– А ключ? – спросил я. – Как Кэмпбелл сумел выбраться из комнаты, если дверь была заперта и ключ остался в замочной скважине? Вы упоминали окно, но все окна тоже были закрыты. И потом, комната Констана слишком высоко от земли.
Тетя усмехнулась.
– Убийца мог выйти из комнаты и использовать магнит, чтобы снова запереть дверь и оставить ключ с другой стороны, – объяснила она. – Правда, такой трюк требует сноровки, и его нелегко провернуть за одну минуту. Поэтому я думаю, что все было гораздо проще. Убийца вышел от Констана точно так же, как к нему вошел.
– И как? – спросил я, аж подпрыгивая на месте от нетерпения.
Тетя улыбнулась.
– Он прошел сквозь стену, – сказала она. – Вот и все.
Честно говоря, я решил, что она смеется надо мной, и обиделся. Доктор Виньере, по-моему, тоже был несколько удивлен таким ответом.
– Значит, вы считаете, что Констана убило привидение? – осведомился он, не скрывая сарказма.
– О нет, – усмехнулась тетя. – Тут определенно поработал человек.
Человек, проходящий сквозь стены… До такого даже я не смог бы додуматься! Но тут вошел Лабиш и доложил, что завтрак готов и ждет нас.
Атмосфера за столом была на редкость гнетущая. Папа попытался завязать разговор с Дезире о том, не интересуется ли ее князь сталелитейным производством, а то у него есть на примете прекрасный завод, которым он чрезвычайно дорожит, но тем не менее вынужден с ним расстаться ввиду некоторых обстоятельств. Не захочет ли князь…
– Разориться? – живо подхватила Дезире. – Благодарю вас, кузен. Конечно, я великодушна, но не до такой же степени!
Папа помрачнел, и я так и не понял почему.
– Ваш будущий супруг упускает выгодную сделку, – буркнул он.
– Интересы моего будущего супруга не простираются дальше кордебалета и винокуренных заводов, – отозвалась Дезире. – Сталь не его конек.
– Но вы можете хотя бы поговорить с ним! – вырвалось у папы.
– Полно, Эрнест, я вижу вас насквозь, – промолвила тетя, как ни в чем не бывало поглощая превосходного кролика в белом соусе. – Поговорим откровенно. Вы вспомнили обо мне потому, что дела у вас идут хуже, чем раньше. Но такое бывает у любого предпринимателя. Почему бы вам не придумать новый сплав стали и не обогатиться вдвое против прежнего? Это сразу же решило бы все ваши проблемы.
– По-моему, кузина, вы издеваетесь надо мной, – очень холодно проговорил папа.
Дезире улыбнулась и взяла бокал вина.
– Твое здоровье, Люсьен, – сказала она мне. – Ты самый лучший из племянников!
Я почувствовал, как у меня предательски заполыхали щеки. Ну почему приятные слова так легко выбивают нас из колеи? Наверное, потому, что мы очень редко их слышим.
Если бы я был взрослым, то легко нашел бы, что ответить. Я бы непременно поднял бокал за самую лучшую тетю на свете, потому что это правда. И я решил, что когда стану большим, то первый мой тост будет непременно за нее – за тетю Дезире с карими глазами, в которых пляшут золотые искорки.
5. То, что произошло на дороге между деревней и замком Иссервиль вскоре после полудня
Ветер заныл, заскулил, как большая собака, и закружил по дороге, взметая снежные вихри. Придерживая одной рукой шляпу, человек шел против метели, и каждый шаг давался ему с таким трудом, словно к ногам был привязан груз свинца.
– Ой, – стонал человек, – ой, ой-ой-ой… Что же это творится?
От ледяного ветра на глазах у него выступили слезы, руки замерзли, хоть и были в дорогих перчатках. Говорили же ему в деревне: нельзя пускаться в путь, месье, в такую погоду, никто не сможет добраться до Иссервиля, когда метет столь сильная вьюга!
«Споткнусь, упаду, – лениво думал человек, – ударюсь головой о что-нибудь и замерзну до смерти в сугробе… – Он и в самом деле едва не споткнулся, но удержался на ногах и скорее механически, по привычке двинулся дальше. – Кто меня хватится? Да никто. Погибну, а потом из леса выйдут волки и начнут глодать мой труп… – Никакого леса поблизости не было и в помине, но для незнакомца, обладавшего завидным воображением, сей факт ровным счетом ничего не значил. – И даже могилы не будет у меня. – Человек зажмурился, чтобы спасти глаза от проклятого ветра. А воображение вело его дальше: – Даже самой скромной могилы не будет с надписью: «Несравненному, незабвенному, лучшему из…»
Но так как с закрытыми глазами идти было совсем невозможно, путник все-таки разлепил веки – и вмиг забыл о своей могиле и вообще обо всем на свете, потому что увидел: сквозь метель на него двигается какая-то черная тень.
«Волк!» – ужаснулся внутренний голос.
Но для волка, даже самого кровожадного, тень была все-таки чересчур большой. Незнакомец подался вперед и прищурился. Тень, храпя, сделала несколько шагов и замотала головой.
«Лошадь! – мелькнуло в голове у незнакомца. – Ей-богу, лошадь!»
И в самом деле, перед ним был великолепный гнедой конь – без седла, без сбруи и без стремян. Он стоял, расставив ноги, и недоверчиво смотрел на безумца, который рискнул в непогоду в полном одиночестве штурмовать гору Иссервиль.
– Эй! – Человек замахал руками. – Иди сюда! Эй!
Конь фыркнул и попятился. Если бы не метель, он бы легко ускакал прочь, но рядом оказался все-таки человек, а конь привык слушаться людей.
– Лошадка! – заискивающе шепнул незнакомец. – Иди, иди ко мне!
Конь проурчал что-то невнятное и решился сделать шаг вперед. Человек приблизился к нему и потрепал благородное животное по шее.
– Бедняга! Отбился от стада, да? Нерадивые хозяева оставили тебя на улице? – спросил незнакомец.
Конь навострил уши. Слово «стадо» ему не понравилось, потому что так говорят о коровах и овцах, но глаза у человека были добрые, и конь сразу же успокоился.
– Ну ничего. Сейчас мы с тобой отправимся в Иссервиль, и все будет хорошо… – проговорил человек.
Услышав знакомое название, конь радостно заржал. Мужчина сделал попытку сесть на него, что было нелегко, учитывая отсутствие седла и бушующую метель. С третьего раза незнакомец все-таки с грехом пополам взобрался на спину животного – и, только устроившись поудобнее, вспомнил, что он не умеет ездить верхом. Тяжело вздохнув, человек наклонился к уху своего скакуна.
– Ты, пожалуйста, отвези меня в замок, – попросил он жалобно. – Только не очень быстро, потому что мне не хочется падать с тебя.
Конь кивнул головой, словно поняв все, что ему сказали, и побрел сквозь метель к замку Иссервиль, который застыл в снежном плену на самой вершине неприступной горы.
Глава 8 Проходящий сквозь стены
1. Из дневника Армана Лефера
После завтрака Матильда удалилась в гостиную на втором этаже, в которой стоял рояль. Я проследовал туда за ней. Подняв крышку, она стала наигрывать какую-то мелодию, от которой у меня начало щемить сердце. Когда она закончила играть, я собрался с духом и подошел к ней.
– Матильда… – Серые глаза взглянули на меня с укором, и я поспешил поправиться: – Мадемуазель Бертоле, нам надо поговорить.
– Говорите, – спокойно велела она.
Пальцы молодой женщины вновь стали перебирать клавиши. С трудом я смог оторвать свой взор от ее изящных рук.
– То, что творится в замке… – начал я и осекся.
– Вы имеете в виду убийства? – тихо спросила Матильда.
– Убийства и все остальное, – с горечью ответил я. – Привидения, кровавая надпись, исчезновение лошадей…
На лицо Матильды набежало облачко. Она мягко, но решительно покачала головой.
– Насчет остального я ничего не знаю, но можете мне поверить: никаких привидений в замке Иссервиль нет и никогда не было, – промолвила она. – Это все выдумки.
– Вы говорите то же самое, что и граф, – не удержался я. – Он тоже все время повторяет, что в замке нет привидений.
– Потому что это правда, – с достоинством возразила Матильда.
Ее спокойствие сбивало меня с толку. Я попробовал зайти с другой стороны.
– Вы верите графу Коломбье, потому что он ваш… покровитель? – Слово «друг» стало бы мне поперек горла.
– Граф очень добр ко мне, – поспешно проговорила Матильда. Однако мелодия, которую она наигрывала, на мгновение сбилась под ее пальцами.
– Вы очень привязаны к нему, – пробормотал я.
– Да, я люблю его, как дочь, – подтвердила она. – Вы именно об этом хотели со мной поговорить?
Нет! Конечно же, нет! Но как объяснить… Я попытался собраться с мыслями.
– Я боюсь за вас, Матильда, – признался я. – Этот человек… Кэмпбелл… Он уже убил троих. Если он не остановится… – Я запнулся. – Я боюсь за вас, Матильда, – наконец промолвил я. – Очень боюсь.
– Спасибо, Арман, – отозвалась молодая женщина, улыбаясь каким-то своим мыслям. – Но посудите сами: зачем я ему? По-моему, для вашего страха нет оснований.
– Но ведь мы говорим об убийце! – вскинулся я. – Я знаю, что вы не обидели его, потому что вы никого не можете обидеть. Но что, если он попросту безумен? Положим, он убил Северена, чтобы завладеть его формулами! Но судья и Констан? Что они могли ему сделать?
– Судья узнал его, и Кэмпбелл был вынужден от него избавиться, – напомнила Матильда. – Это было первое убийство Кэмпбелла, но он не хотел, чтобы его обнаружили, и поэтому поступил столь странным образом – спрятал труп в снеговик. Потом он застрелил бедного месье Северена…
– И бежал, – подхватил я. – Но потом зачем-то вернулся, убил Констана и угнал всех лошадей.
Матильда прикусила губу. Ее глаза горели.
– Снежная буря, – прошептала она. – Он вернулся из-за снежной бури и спрятался где-то в замке.
– И никто из слуг его не заметил? – спросил я, вскидывая брови точь-в-точь как Дезире Фонтенуа.
– Иссервиль очень большой замок, – возразила Матильда обиженно. – А Кэмпбелл тут не первый день и хорошо знаком с расположением комнат. Но Констан что-то видел или, может быть, слышал… Тогда Кэмпбелл убил его, забрал из конюшни всех лошадей, чтобы мы не смогли его догнать, и бежал. – Она зябко повела плечами. – Уверена, он уже далеко.
– Посмотрите за окно, – попросил я.
Матильда обернулась. Я никогда не забуду, как побледнело ее лицо в тот миг.
– Буря разыгралась пуще прежнего, – очень тихо проговорил я. – Он не доберется до деревни, Матильда. Ему опять придется вернуться. И, возможно, он снова будет убивать. Вот почему я боюсь за вас.
Она молчала. Тогда я заговорил снова:
– Может быть, этот человек и впрямь бежал. Так было бы лучше для нас всех. Но также возможно, что он вернулся в свое убежище. Неважно, где оно, важно, что вы можете случайно его обнаружить. И тогда – тогда Кэмпбелл наверняка не пощадит вас.
Матильда подняла на меня глаза, и я поразился тому, сколько в них было муки. Зачем, зачем я говорю, зачем пугаю ее?
– Вы хотите испугать меня? – в упор спросила она.
– Нет, – ответил я. – Я хочу вас защитить, мадемуазель Бертоле… Матильда…
Мелодия под ее пальцами давно умолкла. Молодая женщина сидела за роялем, напряженно раздумывая о чем-то.
– Я думаю, мы должны поговорить с графом, – решительно промолвила она. – Мы должны рассказать ему все. Потому что если вы правы, то опасность угрожает не только мне, но и всем нам.
Я мог бы сказать ей, что мне наплевать на всех, кроме нее, но Матильда уже поднялась с места.
– Идемте, – сказала она.
И я двинулся за ней, чувствуя в душе смертельную горечь от того, что мы говорили на разных языках – и, по-видимому, обречены никогда не понять друг друга.
2. Из зеленой тетради Люсьена дю Коломбье
Идет второй час дня, а в замке пока никого больше не убили. Лично я думаю, что это скорее хорошо, чем плохо. Папа в кабинете разговаривает о чем-то с Матильдой и учителем фехтования, Франсуаза и Марианна с заплаканными глазами моют посуду, дворецкий совсем сгорбился и ходит на цыпочках, а мама с мадам Бретель стоят на коленях и истово молятся. Месье Бретель, старый депутат и Ланглуа играют в карты, вяло перебрасываясь репликами. (Стащил фразу из какого-то романа, а из какого – забыл.)
Вообще, как оказалось, быть писателем ужасно нелегко, потому в голову постоянно лезут всякие готовые выражения, подсмотренные у других, и вдобавок слова не вмещают всего, что видишь. Взять хотя бы тетю Дезире – она сидит в кресле, постукивая по подлокотнику сложенным веером, а на веере изображены пестрые павлины. Платье на ней темно-зеленое, и когда она ходит, оно так приятно шуршит: шур-шур-шур, даже и не передать, а юбка на платье вся в таких сборочках, и на шее у тети золотой медальон, а больше никаких украшений. Я все хочу спросить, что там спрятано, в ее медальоне, да как-то забываю. Но даже если бы я описал и материю платья (кажется, бархат, а может, атлас), и то, какая тетя красивая, и еще тень, которая лежит возле ее кресла, все равно остается что-то – какой-то остаток, как говорит Ланглуа, – который ну совсем никак не выразить словами. Вид у тети недовольный, а все из-за недавнего разговора с месье Бретелем.
После завтрака она пыталась вызвать его на откровенность, но у нее ничего не получилось. Она тогда спросила у управляющего:
– Скажите, месье Бретель, есть ли что-либо общее между вами, судьей Фирменом и покойным месье Констаном?
– Не понимаю ваш вопрос, мадемуазель Фонтенуа, – отвечал Бретель, надменно распрямляясь. – Я знаю их давно, и все они мои друзья.
– Были вашими друзьями, – мягко поправила его Дезире, обмахиваясь веером. – Теперь они мертвы. А как только вы высказали желание покинуть Иссервиль, кто-то не поленился устроить так, что все лошади бесследно исчезли. Странно, не правда ли? Слишком похоже на месть… на хорошо продуманную месть. – Бретель побледнел. – Фирмен – судья, Констан – бывший полицейский… А вы? Кто вы, месье?
– Я – управляющий у господина графа, – сдавленным голосом отвечал Бретель. – Можно подумать, вы не знаете об этом, мадемуазель Фонтенуа!
Дезире прищурилась.
– Скажите, месье, когда именно вы подружились с вашими покойными друзьями? С чего началась ваша дружба?
– Я не понимаю вас, – хрипло повторил Филипп. – К чему ваши вопросы? Мы все знаем, что их убил Кэмп-белл!
– Мы все не знаем ни черта, – желчно возразила тетя, с треском складывая веер. – Взять хотя бы Кэмпбелла – вы знаете, кто он такой на самом деле?
Филипп как-то нервно дернул челюстью, заявил, что у него нет времени на глупые разговоры, а что до моего учителя английского (тут он почему-то злобно покосился на меня), то он желает мистеру Кэмпбеллу гореть в аду до скончания веков. Произнеся последние слова, он шагнул к дверям и был таков.
– Так я и думала, – заметила Дезире, когда управляющий ушел. – Он что-то скрывает. Но что?
– Думаете, он заодно с Кэмпбеллом? – предположил я.
Дезире сердито посмотрела на меня.
– Не говорите глупостей, инспектор Коломбье, – буркнула тетя. – Бретель явно боится. Он прекрасно понял мой намек и переполошился до чрезвычайности, однако говорить не пожелал – несмотря на то что совершенно ясно, какая опасность ему угрожает. Если ему не дали покинуть замок, весьма возможно, что следующим на очереди будет он.
Я пару раз моргнул, переваривая услышанное.