– Это правда? – закричал он. – Его больше нет? Моего отца убили? Отвечайте же!
– Мне очень жаль, месье Коломбье, – сказала Амалия, убирая руку от сумочки.
Вслед за Гийомом в комнате показалась его жена.
– Дорогой, пожалуйста! – твердила Матильда. – Ты должен вернуться в свою комнату!
Она сделала попытку схватить Гийома за рукав, но брат вырвался и посмотрел на нее с такой ненавистью, что она отшатнулась.
– Думаю, – очень вежливо промолвила моя Амалия, – нет больше смысла продолжать игру, мадам. Ваш муж имеет такое же право находиться в замке, как и все остальные.
Лабиш и служанки толпились в дверях, не смея войти, и с ужасом таращились на Гийома.
– Все в порядке, – обратилась к ним Амалия. – Этот господин – старший сын графа Эрнеста, он все время жил в Иссервиле, но в потайной комнате, о которой знали лишь немногие.
– Но ведь… но ведь месье Гийом утонул! – удивленно пробормотал дворецкий. – Мне говорил сам хозяин!
Однако Амалия поглядела на него так, что он мигом прикусил язык.
– Вынуждена вас разочаровать – месье Гийом вовсе не утонул, – проговорила Амалия. – Он жил здесь втайне, для чего были свои причины.
Гийом покачнулся и оперся рукой о стену. Его жена хотела поддержать его, но он резко оттолкнул ее.
– Где мой отец? – закричал он. – Я должен его видеть!
Доктор Виньере, бочком отодвинув слуг, вошел в комнату и приблизился к Амалии.
– Должен вам заметить, сударыня… – начал он, но Гийом перебил его:
– Я хочу видеть моего отца! Он был самым близким для меня человеком, и вы не можете отказать мне! Где он?
– Месье Гийом, – прошептал доктор, – находится в чрезвычайно возбужденном состоянии. Поэтому я полагаю излишним…
– Полно вам, месье Виньере, – оборвала его Амалия. – Месье Гийом Коломбье прав: он, несомненно, имеет право попрощаться с отцом. – Без малейшего колебания она протянула моему брату тонкую изящную руку. – Прошу вас, месье. Вы увидите своего отца, но должна вас предупредить, что зрелище будет весьма тяжким.
На несколько мгновений в комнате повисла полная тишина. Затем мой брат глубоко вздохнул и отлепился от стены.
– Хорошо, мадам Дюпон, – устало промолвил он. – Ведите меня.
Так как никто не удерживал меня, я пошел за ними. Тело папы лежало в погребе, отдельно от других умерших. Кто-то – не помню кто – уже закрыл ему глаза. Было холодно, и пар вылетал у нас изо рта, а папа лежал на старой кушетке, такой знакомый и в то же время словно совершенно чужой. Черты его лица заострились, и щетина, проступившая на щеках, казалась синеватой. На шее чуть выше воротничка рубашки виднелась глубокая красная борозда – след от веревки, которой его удавили.
Гийом стоял, шатаясь от горя. Губы его шевелились, но ни звука не слетало с них. Он вздыхал, по щекам его текли слезы, и брат ничего не делал, чтобы стереть их. Я отвел глаза. Мне было больно смотреть на него – даже еще больнее, чем на отца.
Что же с ним будет теперь? Что будет со всеми нами?
– Гийом, – тихо сказала Амалия, – если вы знаете что-то, что могло бы мне помочь, умоляю вас, не скрывайте ничего. Умолчание уже слишком дорого обошлось вашему отцу и трем другим людям, но самое скверное заключается в том, что я не могу гарантировать, что смерть графа – последняя. Вы понимаете меня?
Я видел, как пульсирует жилка на шее Гийома. Он потупил голову, и тогда я, повинуясь безотчетному порыву, схватил его за руку и прижал ее к себе. Мой брат только устало улыбнулся.
– Вы правы, мадам Дюпон, – сказал он. – Я должен немедленно рассказать вам все, что знаю, пока у меня ясная голова. Наверное, мне следовало сделать это раньше, но я не смел. Слишком много народу было вокруг, а история такова, что в ней нет ничего героического. Когда-то, – безжизненным голосом закончил он, – мой отец совершил ошибку и теперь… теперь заплатил за нее.
– Что ж, – сказала Амалия, – пойдемте ко мне в комнату, там и поговорим.
И мы втроем двинулись к лестнице, ведущей наверх.
– Не могу утверждать, что мне известны все подробности истории, – начал Гийом, когда мы оказались в покоях Амалии. – Кое-что я знаю наверняка, кое о чем лишь догадываюсь. Отец не любил лишний раз упоминать о том деле, да оно и понятно. Ему было стыдно даже думать о совершенном когда-то.
– И что же он такого совершил? – тихо спросила Амалия.
Гийом откинул голову назад и полузакрыл глаза. Через минуту медленным, монотонным голосом заговорил:
– Эта история началась в 1867 году, когда один талантливый инженер по имени Раймон Аржантей изобрел принципиально новый стальной сплав, в несколько раз превосходящий по прочности все остальные сплавы. Открытие было особенно важным для военной промышленности и при умелом применении могло принести сотни тысяч, а то и миллионы франков.
– Постой, Гийом, – вмешался я. – Но ведь именно папа придумал такой сплав, я знаю!
Гийом повернулся ко мне и устало покачал головой.
– Полно, Люсьен. Наш папа ничего не придумывал. Он просто украл у своего приятеля Аржантея его открытие. Украл, потому что прекрасно понимал, какие барыши оно способно принести, а Аржантей не хотел работать с ним и собирался продать секрет сплава другому фабриканту. Понятно?
– Вот оно что… – медленно проговорила Амалия. – Теперь я понимаю, отчего граф так оскорбился, когда я в качестве шутки предложила ему сделать еще какое-нибудь открытие, чтобы поправить свое финансовое положение. Продолжайте, пожалуйста. Что сделал Раймон Аржантей, когда понял, что его обманули?
– Полагаю, что он, как и все обманутые люди, не испытал особого восторга, – с подобием улыбки ответил мой брат. – Отец упоминал, что Аржантей угрожал ему разоблачением, обещал устроить какие-то неприятности… Отец хотел уладить дело, выделив человеку, которого обворовал, небольшую долю в прибылях. Естественно, инженер отказался. Он был изобретателем чудо-сплава и не понимал, почему должен отдавать все человеку, который не имел никакого отношения к его изобретению. Обстановка накалилась до чрезвычайности, Аржантей слал отцу оскорбительные письма и однажды в лицо обозвал грязным мошенником. И тогда отец решил избавиться от инженера. Раз и навсегда.
– Он сфабриковал какое-то обвинение? – быстро спросила Амалия, подавшись вперед.
– Вот видите, вы уже догадались, – отозвался Гийом. – Отец обратился к своим друзьям – Пино-Лартигу, который тогда был прокурором, и Фирмену, судье. В свою очередь, они позвали на помощь Луи Констана, который служил в то время в полицейской префектуре. Поговоривали, что он нечист на руку, но никто не мог поймать его с поличным. Вместе они и… обстряпали дело – другого слова не подберешь.
Амалия вскинула голову.
– В чем они обвинили Аржантея?
– В изготовлении фальшивых денег. Всем, кто знал инженера лично, это представлялось полнейшей нелепостью, но Констан обыскал квартиру Аржантея и обнаружил в ней клише для печатания поддельных банкнот, которые сам же наверняка и подбросил.
– Продолжайте, – велела Амалия, видя, что мой брат умолк.
– А что еще можно сказать? – пожал плечами Гийом. – Все и так ясно, по-моему. Пино-Лартиг произнес блестящую обвинительную речь и заклеймил Аржантея как последнего негодяя. Судья Фирмен, со своей стороны, тоже сделал все, чтобы не дать обвиняемому оправдаться. А Дезире Фонтенуа…
– Что Дезире Фонтенуа? – встрепенулась Амалия. – Вы хотите сказать, что и она была причастна к этому?
– Точно я не знаю, но, кажется, она дала показания против Аржантея. Разумеется, ее принудил мой отец. Пино-Лартиг сватался к ней, но Дезире сопротивлялась браку с ним. Отец пообещал ей, что свадьбы не будет, если она поможет «утопить» инженера, и она сделала все, что могла. Она сказала, что он сорил деньгами, что он вел беспорядочный образ жизни и открыто ухаживал за ней. Все это было ложью от начала до конца, но на присяжных ее слова произвели большое впечатление. Фальшивомонетчик, да еще такой аморальный тип, наверняка заслуживал самого тяжкого наказания.
– Значит, Дезире тоже… – начала Амалия и осеклась. – Черт возьми!
Она хмурилась и не смотрела на меня. Лично я ничего не понимал. Разве она с самого начала не знала, что именно Дезире Фонтенуа стала первой жертвой?
– Разумеется, – продолжал Гийом, – после процесса мой отец вовсе не собирался сдержать слово, данное Дезире. Она должна была выйти за Пино-Лартига, вне зависимости от того, хотелось ли ей этого или нет. – Гийом поколебался. – Мне известно, что произошла жуткая семейная ссора. Тогда отец выгнал Дезире из дома. Он рассчитывал, что она вынуждена будет скоро вернуться, да не тут-то было. Вскоре она встретила русского князя, Лобанова, и вместе с ним уехала в Петербург.
– Относительно Дезире все ясно, – сказала Амалия, нервно утирая лоб, – а что произошло с Раймоном Аржантеем?
Гийом отвел глаза.
– Его признали виновным по всем пунктам обвинения. Аржантею грозило тюремное заключение, но, наверное, не это страшило его больше всего, а позор, которому он подвергся. В ночь после объявления приговора он повесился в своей камере.
– Его признали виновным по всем пунктам обвинения. Аржантею грозило тюремное заключение, но, наверное, не это страшило его больше всего, а позор, которому он подвергся. В ночь после объявления приговора он повесился в своей камере.
– А-а… – протянула Амалия, – скажите, а Филипп Бретель знал о случившемся?
– Думаю, да, – не колеблясь, ответил Гийом. – Отец очень доверял Филиппу. Управляющий был в курсе всех его дел.
– Так, так… – отозвалась Амалия, мельком улыбнувшись мне. – Но я вообще-то имела в виду другое. Филипп Бретель случайно не помогал вашему отцу «утопить», как вы выразились, Аржантея?
– Это мне неизвестно, – отвечал Гийом. – Может быть, да, а может быть, и нет. Я же говорю вам, я знаю далеко не все, что происходило.
– Итак, Раймон Аржантей повесился, а Эрнест Коломбье остался единоличным владельцем открытия, которое могло сделать его очень богатым, – подытожила Амалия. – Он развернул производство, сам император Наполеон Третий признал его заслуги и пожаловал ему графский титул, и все шло прекрасно. Конечно, пришлось поделиться кое-чем с людьми, которые помогли ему уничтожить талантливого инженера, и поэтому Пино-Лартиг, Фирмен и Луи Констан оказались держателями акций его заводов. Пино-Лартиг даже забросил прокурорское дело и стал депутатом, а Констан сделался его помощником. Вот только прогресс не стоит на месте, и со временем открытие Аржантея стало приносить меньший доход. А потом друзья решили отметить Рождество в старинном замке, расположенном на высокой горе, и именно тут их настигла смерть. Пришла пора платить по старым счетам, – пояснила Амалия.
Я сидел в кресле, съежившись и сгорая от стыда. За отца, который всегда казался мне таким великодушным, а на самом деле был подлецом. За его друзей, которые ради денег хладнокровно оговорили невинного человека. За себя – потому что был слишком мал и ничего, ничего не мог исправить.
– Стало быть, – после небольшой паузы заговорила Амалия, – мы имеем пять убийств. Четыре – в Иссервиле и одно – в Париже. Дезире Фонтенуа, судья Фирмен, Луи Констан, Пино-Лартиг и граф Эрнест дю Коломбье. Все они были замешаны в деле Аржантея. – Амалия глубоко вздохнула. – Нет никаких сомнений: это месть.
– Но ведь Раймон Аржантей давно умер! – воскликнул я. – Если кто-то хотел отомстить за него, почему он ждал так долго?
– Вот именно, малыш, – отозвалась Амалия, и в глазах ее полыхнули и угасли золотистые искры. – Он ждал, потому что в 1867 году был еще ребенком, и ему надо было вырасти. Да, именно так. – Она обернулась к Гийому. – Что вам известно о детях Раймона?
– Насколько я помню, – как в забытьи прошептал мой брат, – у Аржантея была жена, но о детях я ничего не слышал. Возможно, они были в то время слишком малы, и мой отец ими не интересовался.
Амалия нахмурилась.
– А что стало с женой Аржантея?
– Она умерла вскоре после процесса, – ответил Гийом. – Говорили, что ее свела в могилу скоротечная чахотка, но я почему-то думаю, что она умерла от горя. Она была очень привязана к своему мужу, – добавил он, словно извиняясь.
Амалия мгновение поразмыслила.
– Это все, что вам известно, месье Коломбье? Вы ничего не забыли?
– Нет, – пробормотал Гийом, водя вокруг себя рукой. – Мне… мне нехорошо. Я хочу вернуться к себе. Пожалуйста… помогите мне.
– Но мы можем отвести вам любую комнату в замке! – вырвалось у Амалии. – Вам вовсе не обязательно возвращаться в ваше убежище!
– Вы не понимаете… – простонал Гийом. – Как только я ложусь на свою кровать, мне сразу же становится значительно легче. Наверное, я уже привык. – Он слабо улыбнулся.
– Хорошо, – смирилась Амалия. – Идемте, я отведу вас обратно. Кстати, я так и не поблагодарила вас за то, что вы сделали для меня тогда.
– О, мадам, – прошептал мой брат, – не стоит и говорить, сущий пустяк!
Он попытался подняться с кресла, но не смог и, застонав, рухнул обратно.
– Люсьен, – воскликнула Амалия, – скорее зови доктора и Маню! Надо отвести его обратно в потайную комнату, раз уж он так хочет этого.
Я побежал выполнять ее поручение, но наткнулся на Матильду, которая во что бы то ни стало хотела знать, что мадам Дюпон делает с ее мужем.
– Не волнуйтесь, – сказал я ей, – с моим братом все хорошо!
Но Гийом совсем ослабел, и доктор Виньере вместе с лакеем едва вывели его из комнаты. Он шатался, как пьяный, и все время шептал что-то неразборчивое.
Едва мужчины вышли из комнаты, как в ней появились два новых лица – Эдмонда Бретель, с крепко сжатыми губами, вела за собой своего супруга. Судя по его виду, он не испытывал особого восторга от ее действий, однако не решался ей перечить.
– Что вам угодно, месье, и вам, мадам? – довольно холодно осведомилась Амалия.
– Мадам Дюпон, – торжественно объявила Эдмонда, – мы должны сообщить вам нечто чрезвычайно важное. Чрезвычайно!
– Буду рада вас выслушать… Прошу вас, присаживайтесь.
Едва Эдмонда села на диван, как она сразу же выпалила:
– Видите ли, мадам, нам известно имя убийцы.
– Эдмонда! – протестующе вскрикнул супруг.
– Именно так, Филипп, и не спорь со мной. Если бы ты раньше явился к даме из полиции, как знать, может быть, все обернулось бы иначе, и бедный Эрнест был бы сейчас жив!
Отчего-то у Эдмонды, когда она произносила последние слова, был на редкость победный вид. Ее супруг съежился и ничего не ответил.
Амалия села в кресло и вытянула руки вдоль подлокотников. Я видел, как поблескивает золотой медальон на ее шее и слегка колеблются от дыхания кружева, которыми было обшито декольте.
– Что ж, – сказала она, – я слушаю вас. Итак?
Глава 14 Имя
1. Из зеленой тетради Люсьена дю Коломбье
– Вся эта история началась много лет назад, – сказала Эдмонда.
Амалия прищурилась.
– В 1867 году, насколько мне известно, – уронила она.
Бретели переглянулись. Мне показалось, они были слегка озадачены.
– Да, вы правы, – кивнул Филипп. – Видите ли, в те дни господин граф как раз изобрел свой знаменитый сплав, который позже сделал его очень богатым. Но нашелся один человек, один бессовестный мошенник, который попытался присвоить себе его открытие, – торжествующе закончил он.
Я не верил своим ушам. Он не просто нагло лгал – он ставил все с ног на голову, словно это было в порядке вещей, и притом ни капли не сомневался, что мы поверим ему, что обман сойдет ему с рук. Эдмонда энергично замотала головой, и мне подумалось, что, наверное, именно она подсказала мужу спасительную мысль представить дело так, словно мой отец был безвинно пострадавшей жертвой, а несчастный Раймон Аржантей – корыстным злодеем. И от поразительного хладнокровия этих людей я почувствовал горечь во рту.
– Дайте-ка я попробую угадать, – промолвила Амалия тяжелым голосом, пристально глядя на управляющего. – Мошенника звали Раймон Аржантей, не так ли?
– Вы безусловно правы, мадам! – вскричала Эдмонда.
– Однако, – продолжала моя обожаемая, моя восхитительная Амалия, – Аржантею не удалось провести графа, потому что его самого обвинили в тяжком уголовном преступлении и посадили в тюрьму.
– Да, да, все именно так и было! – закивал обрадованный Филипп.
– Нет, насколько мне известно, – очень вежливо возразила Амалия, – все было совершенно не так.
От ее слов по комнате словно разошлись круги арктического холода, и мне показалось, что Бретели внезапно стали меньше ростом.
– Что вы имеете в виду? – пролепетал Филипп.
– Вы и сами это знаете не хуже меня, – убийственным тоном отозвалась Амалия.
– Мы не понимаем… – начала Эдмонда.
– Полно вам, мадам, – ответила Амалия. – Уверена, вы все понимаете. Впрочем, если вы так настаиваете, я могу вам разъяснить. Раймон Аржантей не был ни вором, ни бесчестным мошенником. Именно он придумал сплав, который мог принести колоссальное состояние тому, кто наладил бы его промышленное производство. К несчастью, он допустил непоправимую ошибку, сообщив о своем открытии человеку, который ради денег был готов на все. Вы знаете, как звали этого человека, месье, и вы, мадам.
Супруги Бретель переглянулись. В то мгновение они больше всего напоминали каких-то гадких полураздавленных мокриц.
– Право же, я бы не стал утверждать так категорично… – с несчастным видом промолвил Филипп.
– Послушайте, месье, – скучающим тоном проговорила Амалия, – к чему увертки? Раймон Аржантей покончил с собой, и нам прекрасно известно, кто довел его до самоубийства – граф Эрнест дю Коломбье, судья Оливье Фирмен, прокурор Марсель Пино-Лартиг и продажный полицейский Луи Констан, а кроме них – Дезире Фонтенуа, которая дала ложные показания на процессе. Все они уже мертвы. Но есть еще один человек, который участвовал в травле несчастного инженера. И этот человек – вы, месье Бретель. Поэтому я советовала бы вам быть максимально со мной откровенным, если, разумеется, вы не горите желанием до срока попасть на небеса.