Амалия отвернулась. Я видел, как в ее глазах танцевали отблески пламени, полыхающего в камине. Тонкие пряди каштановых волос развились и повисли вдоль ее висков.
– Мой дорогой месье Лефер, – промолвила она, – что толку теперь гадать об этом? Мы не можем помочь Альберу, и весьма вероятно, что он более не может помочь нам. Значит, придется обойтись своими собственными силами.
Ее последняя фраза прозвучала почти угрожающе. Во всяком случае, это были отнюдь не пустые слова.
Вошел Антуан и доложил, что все готово. Амалия попрощалась с Гийомом и его женой и вместе с Люсьеном вышла из гостиной. Массильон увязался за ней, и, не знаю зачем, я последовал за ним. Стремительное заживление раны не давало мне покоя, и я решил, что мне надо поговорить об этом с Амалией. Я уже имел случай убедиться, что никто не умеет лучше ее объяснять необъяснимое.
Она стояла возле лестницы, разговаривая с актером, а Люсьен крутился вокруг них, исподлобья поглядывая на Массильона.
– Я тоже нуждаюсь в охране, – умоляюще говорил Фредерик. – Имейте снисхождение если не ко мне, то к таланту, носителем коего я являюсь!
– Это шантаж, Фредерик, – говорила Амалия, улыбаясь.
– Вы заботитесь обо всех, кроме меня, – продолжал актер, искательно заглядывая своей собеседнице в глаза. – А до бедного Фредерика вам дела нет! – Он оглянулся и понизил голос до шепота, настолько, впрочем, театрального, что даже я со своего места мог прекрасно слышать его. – Между прочим, убийца один раз уже чуть не прикончил меня. – Амалия сделала движение, собираясь уходить, но Массильон порывисто схватил ее за рукав. – Мне стыдно признаться, мадам Дюпон, но под вашей защитой я чувствовал бы себя куда… спокойнее. Может быть, раз уж вы отыскали в своих покоях местечко для Люсьена, там найдется и скромная кушетка для меня? Я согласен даже спать на полу, лишь бы находиться поблизости от вас!
– Дорогой Фредерик, – отвечала Амалия с улыбкой, – почему-то мне кажется, что вы не нуждаетесь ни в чьей защите.
– Как! – вскричал актер. – Но если Кэмпбелл придет ко мне…
– Успокойтесь, – серьезно промолвила Амалия. – Кэмпбелл к вам никогда не придет, я вам точно обещаю…
Люсьен повернулся в мою сторону и застыл на месте.
– Амалия, берегитесь! – пронзительно закричал он. – Берегитесь! Это он!
Он бросился к Амалии, словно хотел заслонить ее собой, и внезапно грянул выстрел.
Глава 20 Открытие
1. Из дневника Армана Лефера
Грохот выстрела ворвался в мои уши, и, обернувшись, я увидел его. Он стоял там, в конце коридора – высокий, закутанный в черное с головы до ног, и я видел, как блестит револьвер в его руках. Прежде чем я успел шевельнуться, человек в черном скользнул в сторону – и исчез.
– О боже! – вскрикнул актер, ломая руки.
Люсьен, очень бледный, сползал на пол, прижав одну руку к боку. Амалия поддерживала его, и на ее лице застыло такое отчаяние, какого я никогда еще не видел ни у одной женщины.
– Фредерик! Врача сюда, скорее! Лефер! Какого дьявола вы стоите? Бегите догоните его! Люсьен! Люсьен! – Она встряхнула мальчика. – Люсьен, ты слышишь меня?
– Я ничего… – пролепетал тот, – со мной все хорошо… Амалия…
Он отнял руку, и я увидел, что она вся в крови. Злоба ослепительным белым шаром взорвалась перед моими глазами, и, не размышляя более, я сорвался с места и помчался вслед за тенью, мелькнувшей в конце коридора.
«Я убью его! Убью!» – билось в моем мозгу. Дыхание со свистом вырывалось изо рта, я мчался, не разбирая дороги. Никого. Совсем никого! Я выбежал к боковой лестнице. Какая-то служанка с визгом шарахнулась от меня. Только схватив ее за локоть, я узнал Франсуазу. Наверное, лицо мое было страшно, потому что она завизжала еще громче.
– Успокойся! – рявкнул я. – Скажи мне вот что. Мимо тебя никто не проходил? Ты кого-нибудь здесь видела?
Франсуаза стала клясться, что никого не встретила, и я побежал обратно, заглядывая во все комнаты, которые попадались мне по пути. В третьей или четвертой комнате я нашел то, чего вовсе не искал, – черный плащ, брошенный на спинку дивана. Я взял его в руки, и тут мне бросилась в глаза метка на внутренней стороне: Б. К.
У меня потемнело в глазах. Ну да, у человека, называвшего себя Брюсом Кэмпбеллом, был именно такой плащ. Чего он добивается, этот англичанин, который, скорее всего, вовсе и не англичанин? Он дразнил нас своими появлениями и исчезновениями, нагонял на нас страху, сеял смерть… Но зачем? Ради чего?
Чувствуя горечь во рту, я поплелся обратно. Мне было тяжело дышать, и я рванул воротник рубашки. Служанки, сбившись в кучу, рыдали, Антуан пытался их успокоить, но у него самого слезы стояли на глазах. Он сказал мне, что Люсьена отнесли в покои Амалии, что мальчика осматривает доктор Виньере, но похоже (тут служанки зарыдали еще пуще), что дело его плохо. Выговорив последние слова, дворецкий отвернулся и заслонился рукой.
– Он умрет? – тупо спросил я.
Лабиш выпрямился и хлестнул меня негодующим взглядом.
– Как можно говорить такие вещи, месье! – Но его губы дрожали, и мне стало тяжело, как никогда.
Только не Люсьен, господи боже мой! Только не он, смышленый, добрый и ласковый мальчик! За что?
– Вы были здесь, когда это случилось? – тихо спросил дворецкий. Не в силах говорить, я лишь кивнул. – Как же это произошло?
– Люсьен, мадам Дюпон и актер стояли здесь, – нехотя ответил я. – Люсьен первым заметил Кэмпбелла и бросился к Амалии – наверное, хотел закрыть ее собой, не знаю… Пуля попала в него. Я бросился за убийцей, но нашел только его плащ.
И, еле передвигая ноги, я двинулся к покоям Амалии. Надо было как можно скорее показать ей то, что я сумел отыскать.
Люсьена уложили на ее постель. Доктор Виньере и всхлипывающая Эдмонда Бретель занимались им, и в приотворенную дверь я увидел таз, полный окровавленных тряпок, и белое, как мел, лицо ребенка. Во второй комнате мадам Дюпон опрашивала свидетелей.
– Вы кого-нибудь заметили, мадам Коломбье? Убийца появился в коридоре неподалеку от комнаты, где находились вы с мужем и месье Ланглуа. Кто-нибудь из вас что-нибудь видел?
Но Матильда только покачала головой.
– Вы не понимаете, мадам… Как только вы вышли, мой муж… он потерял сознание. Я разбудила месье Ланглуа… он немного вздремнул, вы знаете… потому что после того, что случилось сегодня, мы все валились с ног… И мы вдвоем стали приводить Гийома в чувство.
– А потом мы услышали выстрел, – добавил Ланглуа, как бы извиняясь.
Амалия повернула голову и заметила меня.
– Что там у вас, Лефер? – резко спросила она.
Я отдал ей плащ и коротко рассказал о том, где именно я его нашел.
– Похоже, молодчик просто издевается над нами, – буркнул Гийом. Он сидел за столом, массируя виски, и был очень бледен. Под его глазами лежали коричневые круги.
– Как ты, дорогой? – заботливо осведомилась Матильда.
– Лучше, – отрезал он. – Значительно лучше.
Амалия стала осматривать найденный мной плащ убийцы. Дверь спальни отворилась, и на пороге показался доктор. Рукава его были засучены выше локтей, пальцы были красными от крови.
– Я вытащил пулю, – мрачно сказал он, отдавая ее Амалии. – Это все, что я смог сделать.
Амалия поднесла пулю к лампе и внимательно осмотрела ее.
– Стандартный шестизарядный револьвер. Американский, – уточнила она. – Неужели все-таки…
Она умолкла, напряженно обдумывая что-то. Доктор Виньере терпеливо ждал.
– Как Люсьен? – наконец спросила она.
Доктор сгорбился и махнул рукой.
– Он без сознания. Потерял много крови… Но будем надеяться на лучшее.
Гийом заплакал. Матильда стала гладить его по плечу, но он оттолкнул ее.
– Какое счастье, что мама не видит, что происходит… – простонал он. – Иначе она бы не пережила, просто не пережила всего этого…
Амалия потемнела лицом. Губы ее сжались. Она поднялась с места.
– Мадам Бретель, благодарю вас… Я посижу с Люсьеном, а вы пока идите к госпоже графине.
– Да, мадам Дюпон, – пробормотала Эдмонда, утирая слезы. – Я… конечно…
– Я останусь с вами, – встрепенулся Фредерик. – Ведь этот мерзавец стрелял в вас… Наверняка он может повторить свою попытку…
– И я тоже остаюсь! – горячо промолвил Гийом. – Ведь Люсьен – мой брат. Я… я просто не могу уйти.
– Хорошо, – устало сказала Амалия, – хорошо… Месье Ланглуа, вы свободны. Доктор, будьте поблизости, чтобы в случае надобности мы смогли вас найти…
– Он дежурит с нами у постели графини, – сказала Эдмонда.
– А я? – подала голос Матильда. – Я тоже хотела бы быть вам полезной. Разрешите и мне ухаживать за мальчиком!
Я вскинул на нее глаза. До чего же она добра, бедняжка!
– Мы позовем вас, если вы нам понадобитесь, – мягко сказала Амалия. – У вас очень усталый вид, вам надо отдохнуть… Нет-нет, не спорьте. Нас и так трое – я, Фредерик и ваш муж, мы наверняка справимся. – Она отвернулась. – Спокойной ночи, месье Лефер. Вы тоже можете идти.
– Мы позовем вас, если вы нам понадобитесь, – мягко сказала Амалия. – У вас очень усталый вид, вам надо отдохнуть… Нет-нет, не спорьте. Нас и так трое – я, Фредерик и ваш муж, мы наверняка справимся. – Она отвернулась. – Спокойной ночи, месье Лефер. Вы тоже можете идти.
– Уже не ночь, а утро, – сказал я. – И вряд ли оно будет спокойным.
Я попрощался со всеми и ушел.
И в самом деле, за окнами светает. Я заканчиваю писать в своем дневнике, который начал вести от скуки в рождественские каникулы, еще не подозревая о том, что ждало всех нас впереди. Сейчас я потушу свет и лягу в постель, чтобы попытаться уснуть. Но я вовсе не уверен в том, что мне это удастся.
2. То, что произошло в комнате Амалии 30 декабря 1884 года
«Тин, тин, тин…» – шепчут часы.
«Крак, крак…» – воркуют в камине поленья.
За окнами воет ветер, и в его вой вплетается хриплое карканье ворона. Не к добру это, не к добру!
Тень ползет по ковру к Амалии, которая дремлет в кресле. Вздрогнув, она открывает глаза. Перед ней стоит Фредерик Массильон.
– Что Люсьен? – напряженным голосом спрашивает она.
– С ним брат, – отвечает актер. – Только что пришел доктор.
– Виньере сказал что-нибудь?
– Ничего.
Массильон валится на оттоманку. Его плечи опадают. Видно, что он смертельно устал. Приподнявшись в кресле, Амалия бросает взгляд на часы.
– Уже полдень, – безнадежным тоном произносит актер. – Может быть, вам принести что-нибудь поесть?
– Спасибо, – отвечает Амалия, – но что-то не хочется.
Сделав над собой усилие, она встает и идет в соседнюю комнату. Люсьен лежит на постели с закрытыми глазами, доктор Виньере осматривает его рану. Гийом стоит тут же, закусив губы. Лицо у мальчика – совсем синее, и Амалии даже не надо глядеть на доктора Виньере, чтобы понять, что надежды почти нет. Тем не менее она спрашивает:
– Как он?
Доктор бросает на нее хмурый взгляд.
– Плох. Но он борется. – Медик колеблется, прежде чем произнести следующую фразу: – Полагаю, если он продержался столько часов после ранения, то это все же положительный признак. Больше всего я боялся, что он не переживет операцию.
– Значит, он не умрет? – вырывается у Гийома. – Он будет жить?
– Я не знаю, – шепчет Виньере. В его глазах застыла тревога. – Не знаю. Поймите, я ничего не могу обещать. Я делаю все, что могу, но боюсь… – Он собирается с духом. – Боюсь, что этого все же мало.
Амалия садится в кресло возле изголовья мальчика и берет его за руку. Та мягкая, холодная и безвольная. У запястья неровной ниточкой бьется пульс, и, поймав его, Амалия немного успокаивается.
– Вы же все утро сидели с ним, – тихо говорит Гийом. – Вам надо отдохнуть. Хоть немного.
– Нет, – отрезает Амалия. И повторяет: – Нет.
Стрелки ползут по циферблату. Час. Четверть третьего. Без пяти пять. Люсьен весь в поту, он мечется и бредит. Повязка на его щуплом тельце намокла от крови. Рядом с Амалией Фредерик сменил Гийома. Вновь приходит Виньере. Время от времени в комнату заглядывают остальные обитатели замка – Эдмонда Бретель, Матильда, Ланглуа, Арман Лефер. Из соседней комнаты раздается стон. Встревожившись, Амалия выходит туда. Нет, все в порядке, просто у Гийома очередной приступ головной боли. Бедный Гийом! В любую минуту коварная опухоль может убить его. Жизнь Люсьена по-прежнему висит на волоске, как и жизнь их матери. Словно какой-то рок обрушился на эту семью…
– Как вы, Гийом? Может быть, сказать доктору, чтобы он дал вам лекарство?
– Нет, – бормочет Гийом, через силу пытаясь улыбнуться, – не надо… Вы знаете, как только вы вошли, мне сразу же стало легче. И голова почти не болит…
Амалия понимает, что он говорит неправду, но не настаивает и возвращается к Люсьену. Она садится в кресло, и тут что-то твердое впивается ей в бок. Поморщившись, она сует руку в карман и обнаруживает в нем хрустальный пузырек с переливающейся зеленоватой жидкостью, про который совсем успела забыть.
– А, абсент! – оживляется Фредерик. – Что же все-таки тут за снадобье такое, как вы думаете?
– Не знаю, – коротко отвечает Амалия, пряча пузырек. – И, по правде говоря, не это волнует меня сейчас.
Фредерик не осмеливается ей возражать. Стрелки возобновляют свой бег по циферблату. В комнату заглядывает мрачный учитель фехтования.
– Как он?
– Без изменений.
Арман колеблется, и, угадав причину его колебаний, Амалия спрашивает:
– Может быть, вы хотите что-то сказать мне, месье Лефер?
Учитель бледно улыбается.
– Я… И да, и нет. – Он говорит, делая большие паузы. – Не знаю, насколько это важно, но… Может быть, вы сочтете меня фантазером…
– Говорите, Лефер, – спокойно приказывает Амалия.
И Арман, волнуясь, рассказывает о том, что его рука каким-то чудесным образом восстановилась после падения. Конечно, он не вправе в нынешней ситуации тревожить мадам Дюпон подобными пустяками, но…
– Просто очень уж это странно, – тихо заканчивает он.
– Да, странно, – поразмыслив, говорит Амалия. – Конечно, стоит принять во внимание, что в подземелье было темно и что вы могли ошибиться… – Внезапно она вспоминает, что сама, своими глазами видела у Лефера глубокую рану. – Знаете что, Арман… Покажите-ка мне свою руку…
И учитель, кивнув, засучивает рукав. Ни царапины. Ни синяка. Ни малейших следов ушиба…
– Чудеса! – замечает Массильон, только чтобы хоть что-нибудь сказать.
– Да, чудеса, – рассеянно говорит Амалия. – Спасибо, Арман. Можете идти.
Он уходит. Часы не то кряхтят, не то кашляют семь раз. Уже вечер. Амалия ставит локти на подлокотники и потирает пальцами виски. Полузакрыв глаза, она думает…
Подземельный зал лабиринта… Потайная комната над ним… Четверо рыцарей, которые убили друг друга из-за хрустального флакона… Четыре тела, казавшиеся живыми и вдруг рассыпавшиеся в прах… У Гийома свои странности, говорила Матильда, он любил лежать на кровати в одном и том же месте… Исчезнувшая рана у Лефера… Почему? С какой стати? «Как только вы вошли, мне сразу же стало легче», – сказал Гийом. За несколько часов до этого она вышла из комнаты, и он сразу же потерял сознание… Едва он приехал в замок и обосновался в потайной комнате, ему сделалось лучше, хотя все вокруг были уверены, что дни его сочтены… И маленький Люсьен, который из последних сил борется за свою жизнь… Подземелье… «То, что дороже золота и всех благ земных…» Философский камень… металлическая пуговица Лефера, так и оставшаяся металлической… Что дороже золота? Что? Что? Неужели?..
«Я должна проверить, – сказала себе Амалия. – Немедленно!»
– Что вы делаете? – беззвучно вскрикнул актер, увидев, как мадам Дюпон вытаскивает из сумочки тонкий кинжал с изящной ручкой.
– Ставлю один опыт, – коротко ответила Амалия. – Идите сюда, Фредерик.
Актер повиновался с большой неохотой.
– Что еще за опыт? – нервно спросил он.
– Стойте и смотрите, – коротко ответила Амалия. После чего отвернула оборку рукава и несильно полоснула лезвием по коже. Тотчас на ней образовалась царапина, набухшая кровью.
– Я не уверен… – несмело начал Массильон, но Амалия уже откупорила флакон с зеленой жидкостью и, слегка смочив в ней палец, провела им вдоль царапины. Фредерик охнул и отшатнулся.
Зеленая жидкость мгновенно впиталась в кожу, оставив на ней легкий светящийся след, который, впрочем, вскоре исчез. Вместе с ним исчезла и рана. Она на глазах затянулась, не оставив ни малейшего следа. В полном остолбенении актер уставился на Амалию.
– Виват тамплиерам! – хрипло сказала она.
– Что это? – одними губами произнес Фредерик, ибо голос отказал ему. – Что?
– Скажите мне, Фредерик, – вопросом на вопрос ответила Амалия, – что дороже золота и всех благ земных?
Актер насупился.
– Ну, дороже золота, к примеру, бриллианты, – буркнул он, – да и платина…
– Неверный ответ, – отрезала Амалия. – Дороже золота и всех земных благ – жизнь, Фредерик. Только жизнь, потому что ее нельзя купить или продлить ни за какие деньги.
– А как же философский камень? – пробормотал окончательно сбитый с толку актер.
– Тамплиеры и так были несметно богаты, – отмахнулась Амалия, – что в конечном итоге и сгубило их. Посудите сами: зачем им был нужен какой-то философский камень, когда они и без него не бедствовали? Конечно, они, как и многие их современники, занимались алхимическими опытами, но интересовал их не философский камень, а нечто другое. Эликсир жизни.
– Эликсир жизни? – повторил Массильон. – А что он делает?
– Вы же сами видели, – отозвалась Амалия, опуская рукав. – Он заживляет раны, излечивает от болезней и продляет жизнь – считается, что до ста лет, не меньше. Также он будто бы наделяет невероятной силой, смелостью и стойкостью, а кроме того, долго не дает стареть. А вообще эликсир жизни – лишь промежуточная ступень на пути создания другого эликсира. Эликсира бессмертия.