Может быть, Нича все же и вытерпел бы, если бы Студент не повернул слегка яблоко… Теперь он увидел, что подобное творится по всей его поверхности. Где-то черви еще только выползали, где-то вгрызались в красные метки, а где-то слизь вперемешку с личинками растекалась уже по зеленому боку.
Нича едва успел отвернуться, как его вывернуло. Но еще перед этим он успел заметить стремительно приближающуюся тень.
Когда рвотные спазмы прекратились, он снова развернулся к Студенту. Но тот уже был не один. Спиной к Ниче, заслоняя Студента, возвышался светловолосый человек в знакомой зеленой ветровке. Ниче показалось сначала, что мужчины обнимаются, но, услышав приглушенный хрип, он понял, что белобрысый душит его недавнего собеседника.
– Ничо так!.. – крякнул Нича и подлетел к дерущимся. – А ну-ка, отпусти его! – дернул он незваного гостя за плечо.
Тот на мгновение обернулся, и Нича открыл рот – перед ним, сжимая горло Студента, стоял… Виктор!..
– Отойди!.. – прохрипел тот, снова вернулся к противнику и навалился на него всем телом.
Если бы дело происходило в обычных условиях, Нича бы, конечно, справился с Виктором. Так он по крайней мере не без оснований считал. Но здесь, где перемещаться можно было, лишь «захотев» этого, о чем Нича постоянно забывал, он никак не мог скоординировать своих действий. Впрочем, во сне очень часто бывает так: хочешь бежать, а ноги становятся ватными; пытаешься нанести удар, а руки почти не шевелятся…
Однако сейчас он почти забыл, что все это ему только снится. «Почти» – потому что, хоть подобные мысли и остались, он не стал обращать на них внимания: на его глазах убивали человека, значит, сначала нужно было этому человеку помочь, а потом уже разбираться, сон это или явь.
Но помочь Студенту Нича не успел. Пока он хаотично дергался, Виктор уже отпрянул от соперника. Тело аристократичного умника медленно, как давеча яблоко, оседало к ногам убийцы. На лице его застыла гримаса отчаяния и боли. Глаза, лишившиеся очков, были неестественно выпучены, из раскрытого рта свисал красный язык.
– Ты что?! Ты что?!. – завопил Нича, размахивая руками. – Что он тебе сделал?!.
– Это ты что тут делаешь?! – заорал в ответ Виктор. Глаза его пылали такой яростью и злобой, что Нича даже засомневался: уж тот ли это самый Витек – испуганный тихоня, ставший потом ехидным наглецом? Который между тем продолжал орать на Ничу: – Забыл библейскую легенду? В яблочки с незнакомцами играешь? Помнишь, чем эти игры могут закончиться?!.
Виктор с размаху пнул лежавшее в стороне яблоко, которое, взмыв, быстро исчезло в белесой дали. Перед самым ударом Ниче показалось, что это опять не яблоко, а модель родной планеты, облепленная копошащимися червями…
– Ничо так! – взъярился он и добавил пару фраз, которые обычно не употреблял. – А ты кто такой, чтобы меня отчитывать?! Ангел-хранитель? Или, может быть, сам Бог?..
– Бог – это как раз он!.. – прорычал Виктор, кивнув на мертвое тело, и сразу осекся вдруг, сник, сжался, словно ожидая удара.
– Что-то у тебя не сходится, – прищурился Нича. – Если он – Бог, то как он может при этом быть Змеем-искусителем? Да и я что-то не очень на Еву похож.
– Скоро сойдется, – буркнул, отворачиваясь, Виктор. – Будет тебе и Ева, будет вам с нею и Змей…
Нича собрался ответить что-нибудь поязвительней, но тут и впрямь увидел Еву. Рыжеволосую и прекрасную. Она трясла его за плечо.
– Вставай-вставай! Кто из нас Соня – я или ты?..
* * *– А который час? – подскочил Нича, уставившись на Соню. С девушкой определенно произошли какие-то изменения, но спросонья он не сразу понял, что все дело в смене наряда.
– Ага, – засмеялась Соня. – Заметил! Правда, мне идет? – Она крутанулась на пятке, демонстрируя мешковатые синие джинсы и клетчатую, слегка ей великоватую рубаху навыпуск с закатанными рукавами. – Нормалек! В шкафу нашла. Эта одежка лучше подходит для приключений, чем мой бедный костюмчик.
– Почему бедный? – ляпнул Нича первое, что пришло в голову. Окончательно он все еще не проснулся. – И который все-таки час?
– Бедный – потому что я его вчера изгваздала, – ответила Соня. – Особенно в лесу ему досталось – затяжка на затяжке!.. А который час – увы, не знаю. Здесь все часы стоят. И мои – тоже.
– И мои, – машинально глянул на запястье Нича. Часы по-прежнему показывали восемь сорок. Он снял их и убрал в карман.
– А почему ты, кстати, спал одетым? – нахмурилась Соня. – И белье не постелил, я ведь специально приготовила.
– Мало ли, – пожал Нича плечами. – Вдруг бы куда бежать срочно пришлось… А белье – что его зря мять, пачкать? – На самом же деле он был настолько вчера выжат физически и морально, что рухнул на диван в чем был и сразу заснул.
– Ладно. Умывайся – и завтракать! К счастью, вода и электричество здесь до сих пор есть.
– А… этот? Витек?.. – нахмурился Нича, вспомнив сон.
– Витя уже завтракает, – сказала Соня, а потом сердито зашептала: – И знаешь что – прекращай! Мы сейчас должны друг за друга держаться, а не ссориться.
– Ладно, ладно, – буркнул Нича и отправился в ванную.
* * *Пили чай с бутербродами из черствого батона с маслом и сыром. Юрсу Соня налила в миску жалкие остатки борща с последним куском мяса, не куском даже – кусочком. Для волка это была, конечно, не еда, а так – баловство одно. Да и людям на одних бутербродах долго не протянуть, это всем было ясно.
– Я еще картошку нашла, – будто извиняясь, сказала Соня. – В ящике под столом. Но там ее – на два раза пожарить…
– Надо что-то делать, – высказался Нича и сам же поморщился от банальности фразы. Он ожидал встречной подколки от Виктора, но тот, на удивление, остался серьезным и развил Ничину мысль:
– Надо по другим квартирам прошвырнуться.
– Но они же закрыты! – развела руки Соня.
– Значит, надо открыть, – сказал Нича, и Виктор снова его поддержал:
– Я пойду в кладовке и на антресолях пошарюсь – может, найду какой-нибудь инструмент. – Он встал и вышел из кухни. Волк зацокал когтями следом.
– Ничо так! А они и впрямь подружились, – хмыкнул Нича, проводив взглядом странную парочку.
– Мне кажется, волк просто за ним следит, – подавшись к нему, шепнула Соня. – Не доверяет.
– Ты же просила насчет Виктора не того самого… – покрутил Нича ладонью. – А сама…
– Так это ж не я, – улыбнулась Соня. – А волку я – не указ. У него свое мнение на сей счет. Кстати, пока его нет, – оглянулась она на дверь, – расскажи, что ты тогда начал, про поезд… Кто там все-таки ехал?
Нича тоже бросил взгляд на дверь и, понизив голос почти до шепота, вкратце рассказал Соне о двойниках. Девушка по мере его рассказа все больше хмурилась, а когда он замолчал, выглядела совсем расстроенной и даже подавленной.
– Ты чего? – спросил Нича.
– Так… – поморщилась Соня. – Все нормалек.
– Я ж не слепой, вижу, – сказал Нича, и вдруг до него дошло. – Погоди-ка, но если есть такой поезд… если он у каждого есть, то получается, что твоя версия о снотворителях неправильная?..
– Я ведь не знаю, при чем тут этот поезд, – стала оправдываться Соня, хотя видно было, что она подумала именно так. – Может, это такая же нелепица, как и все здесь…
– А может, и нет… – В Ничину голову пришла вдруг неожиданная мысль. – Ты знаешь, на что этот поезд похож? На компьютерную базу данных. Под названием «Николай Бессонов – пятилетние вехи». Ты не смейся, у меня отец – программист, он и меня пытался приобщить к таинству. Вот смотри, некий программист написал программу моей жизни, а под нее заготовил эту таблицу, чтобы заносить результаты. Вот они и заносятся по мере поступления…
– Почему именно через пять лет? Почему не каждый год, не ежедневно, не ежесекундно?
– А может, и такая имеется! Может, это вообще упрощенная модель… – Нича вспомнил вдруг сегодняшний сон. – Потому что на истину моим мозгам флюктуаций не хватает.
– Чего твоим мозгам не хватает? – неожиданно прыснула Соня.
Нича обрадовался, что сумел поднять ей настроение, и собрался закрепить эффект, но тут в кухню вошел Виктор.
– Пойдемте, я нашел инструменты.
* * *Инструменты были что надо – топор, кувалда, ломик и даже… кирка! Нича обалдел: откуда такой специфический набор в городской квартире? Разве что хозяин шабашил по строительству, а гаража не имел. Хотя таким инструментом не строить, а скорее, ломать… Впрочем, им-то как раз это и было нужно.
Витя вооружился ломом, Нича взял топор.
– Нормалек!.. – хмыкнула Соня. – Мне что потяжелее оставили?
– Тебе пока ничего, – сказал Нича. – Пойдем сначала посмотрим. Не думаю, что до кувалды дело дойдет.
Они вышли на площадку. Виктор направился к соседней двери, но Нича остановил его:
– Это однокомнатная, тут еды много не будет. Надо ту, что напротив нашей попробовать, «двушку».
Витя пожал плечами и уступил Ниче дорогу.
– Прошу!
Витя вооружился ломом, Нича взял топор.
– Нормалек!.. – хмыкнула Соня. – Мне что потяжелее оставили?
– Тебе пока ничего, – сказал Нича. – Пойдем сначала посмотрим. Не думаю, что до кувалды дело дойдет.
Они вышли на площадку. Виктор направился к соседней двери, но Нича остановил его:
– Это однокомнатная, тут еды много не будет. Надо ту, что напротив нашей попробовать, «двушку».
Витя пожал плечами и уступил Ниче дорогу.
– Прошу!
Нича подошел к обшитой черным дерматином двери квартиры под номером тридцать три. Почесал затылок.
– Вообще-то она внутрь открывается, можно ногой попробовать. Отойди-ка…
Виктор опустился на пару ступенек. Соня осталась стоять в дверном проеме «их» квартиры. Волк замер возле ее ног.
Нича поставил к стенке топор, поплевал зачем-то на ладони, разбежался и двинул ногой в район замочной скважины. Удар получился сильным и громким – Соня даже вздрогнула, – но дверь устояла.
– А ну-ка еще… – буркнул Нича и отошел для разбега. Соня зажала уши.
Удар!.. Металлический скрежет смешался с треском дерева. Видно было, что между дверью и наличником дверной коробки появился зазор в пару сантиметров – замок скорее всего сломался.
Нича подошел и толкнул дверь. Она не открылась. Подалась, но совсем чуть-чуть, и тут же спружинила назад, словно с той стороны к ней привалилось что-то тяжелое. Или кто-то.
– Эй! Откройте! – на всякий случай крикнул Нича. Никто ему, разумеется, не ответил.
Тогда он еще раз врезал по двери ногой, почти без разбега. Дверь приоткрылась сантиметров на пять, но снова со стуком захлопнулась.
– Ничо так!.. Там будто мешки навалены, – отдуваясь, сказал Нича. – Замок не держит уже, а она не хочет…
– Сейчас захочет, – усмехнулся Виктор, подошел к двери, отжал ее плечом и вставил в образовавшуюся щель лом. – Против лома нет приема!
Он всем своим весом налег на второй конец полутораметрового рычага. Дверь снова чуть-чуть приоткрылась, но распахиваться не желала. Затрещало ломающееся дерево. Лом вывалился из щели, и Витя чуть не упал.
Тогда Нича снова взял в руки топор. Мотнул головой Виктору – отойди, мол, – и прищурился на дверь.
– Ну, не хочешь по-хорошему…
Он размахнулся и начал рубить дверь. Топор с сочным чмяком входил в тонкое дерево. Полетели клочья дерматина и щепки. Вскоре ему удалось прорубить в двери отверстие, достаточное, чтобы просунуть в него руку. Нича сначала заглянул в дырку, но ничего не увидел – за дверью была темнота. Тогда он осторожно поднес к дыре руку. Ладонь сразу на что-то наткнулась. Это что-то было упругим, словно резина. Не темнота – а черная резина! Ему удалось продавить ее совсем ненамного.
Нича вновь стал орудовать топором, расширяя отверстие в двери. Странно, но через дыру, в которую можно было теперь просунуть голову, темнота за дверью не казалась чем-то материальным и плотным. Если бы это и впрямь была резина, она не выглядела бы такой непроницаемо черной – была бы видна хоть какая-то структура, ее поверхность так или иначе отсвечивала хотя бы немного.
Нича снова коснулся ее рукой. Ладонь ощутила все то же упругое сопротивление.
– Сейчас я тебя!.. – сказал Нича, схватился двумя руками за топор, размахнулся и что есть силы двинул им прямо в прорубленную дыру.
Последнее, что он увидел, был обух стремительно летящего в лицо топора. Затем темнота разом выплеснулась из-за двери и проглотила его целиком.
7
Утром Геннадий Николаевич позвонил Зое. От имени себя и жены официально пригласил ее в гости. Даже, пожалуй, чересчур официально. Но рядом стояла супруга, и он не решился говорить при ней с посторонней женщиной панибратски.
– А что случилось? – испуганно спросила Зоя.
– Ничего не случилось. Разве в гости приглашают, когда что-то случается?
– Но ты так говоришь… странно…
– Да нет, все хард-рок, – сказал Бессонов и, опомнившись, быстро добавил: – В смысле, нормально. У меня.
– А у кого ненормально? – судя по голосу, совсем испугалась Зоя Ивановна.
– Дык… это… – окончательно запутался Геннадий Николаевич, не зная, что теперь и сказать. Если бы не стояла рядом другая Зоя, которая, слушая его странные реплики, тоже начала нервничать, он бы, конечно, сказал сейчас Кокошечке что-нибудь успокоительно-бодрое, но при жене язык сразу отнимался, стоило подумать о чем-либо подобном.
– Гена, не тяни! – заплакала несчастная женщина. – Говори как есть!.. Ты узнал что-то про Соню? Но ведь она жива, я чувствую! Да?!.
– Тьфу ты! – не выдержал Бессонов. Его нерешительность мгновенно улетучилась. – Ты что, Зойка, сдурела? Конечно, жива твоя Соня! И Нича жив. Ты ведь сама мне вчера сказала! А я тебя на пироги зову просто. Жена пирогов напекла и тебя их есть приглашает.
– Пироги?.. Меня?.. – перестала всхлипывать Зоя Ивановна.
– Тебя, тебя, – улыбнулся Геннадий Николаевич. – Ну и меня тоже, конечно. Приходи, заодно и о нашем деле поговорим.
– Значит, все-таки есть новости?..
– Ну, так… Новости не новости, а кое-какие соображения имеются. Давай уж вместе покумекаем, коль мы опять с тобой в одной лодке оказались.
– Не считая собаки, – вздохнула стоявшая рядом жена.
* * *Зоя пришла быстро – наверняка ей обрыдло тревожное одиночество. Бессонову трудно было и представить себе, что бы он стал делать, не будь рядом с ним супруги. Недаром говорят, что женщины переносят боль легче. Наверное, и горе – тоже. Впрочем, оно приносит с собой такую боль, что физическая по сравнению с ней – всего лишь щекотка.
Зоя была встревожена, но держалась хорошо. Конечно, ее сдерживало еще и присутствие тезки – Зои Валерьевны. Женщины обменялись настороженными взглядами, и Бессонов поспешил их представить друг другу. А потом пригласил Зою в комнату.
Она зашла – и взгляд ее сразу упал на «садочек» Зои Валерьевны. Гостья восторженно ахнула и бросилась к подоконнику. Следом за ней поспешила хозяйка, и теперь до Геннадия Николаевича доносилось от окна радостное кудахтанье про кактусы, белопероне и прочие розы с бегониями.
Бессонов довольно хмыкнул: вот и нашли общий язык его Зойки! Очень удачный психологический ход получился – не надо и голову ломать, как их между собой подружить. Чтобы не мешать женщинам, не спугнуть нечаянно эту идиллию, он на цыпочках вышел из комнаты. Тихонечко прикрыл за собой дверь и отправился на кухню – заваривать чай.
Пирожки, испеченные супругой, стояли на столе в большой кастрюле, завернутой в полотенце. Бессонов приподнял его край и втянул в себя теплый, ароматный воздух. Аж слюнки потекли! Очень любил он Зоину стряпню, а пироги получались у нее особенно удачно. Больше всего он предпочитал с луком и яйцом. Или с брусникой… Да и капустники – тоже хороши!..
Чтобы не захлебнуться слюной, он опустил полотенце на место и даже подоткнул его край.
Ну, скоро они там?.. Так ведь и до греха недалеко – вот не выдержит, слопает все, будут потом знать!
Впрочем, он, конечно, лукавил. И готов был ждать подругу с женой сколько угодно. Лишь бы они подружились! Лишь бы не пришлось говорить в их присутствии с оглядкой – как бы чего не ляпнуть; лишь бы не чувствовать неловкость и глупую вину сразу перед обеими; лишь бы не оказаться посторонним в своем собственном доме. Знал за собой Бессонов эту дурацкую черту – чрезмерную, воистину ненормальную мнительность. Знал, а ничего поделать не мог, как ни пытался. И сегодня с самого утра накручивал себя: и как же оно все пройдет, как две Зои встретятся, как себя поведут?.. А как ему себя вести? А что жена подумает, если он Кокошечке улыбнется? А что подумает та, если он с ней букой себя держать станет? Сплошной хард-рок, короче говоря.
После звонка Зое он окончательно извелся, хорошо, что она быстро пришла. И как замечательно, что главная проблема, похоже, решена!..
– Эй! Ты чего это тут делаешь без нас?! – раздался над ухом возглас жены.
Бессонов подпрыгнул и чуть не подавился пирожком. Он изумленно уставился на жалкий остаток луковика, непонятно что делающий в его руке…
* * *К счастью, он успел съесть всего один пирожок. Ну, может быть, два. Так что гостья имела возможность познакомиться с кулинарными способностями Зои Валерьевны. Да и сам Геннадий Николаевич, смущаясь поначалу своей оплошности, в конце концов разошелся и смолотил в итоге не меньше десяти пирожков. Причем, как обычно бывает, последний оказался лишним – вместо приятной сытости Бессонов почувствовал тяжесть в желудке и отупение в мозгу. Он даже перестал воспринимать, о чем беседуют Зои, их разговор стал для него убаюкивающим фоном. Геннадия Николаевича сморило.
Но подремать ему, конечно, не дали. Заметив, что единственный в компании мужчина выпал из беседы, его быстро растолкали. Зоя Валерьевна предложила перейти в комнату. Не для того, разумеется, чтобы он удобно прилег там на диванчике, а чтобы продолжить разговор. Но уже не о цветах, общих знакомых и ассортименте городских магазинов, а тот самый, ради которого они в первую очередь и собрались.