– Так, немного тепла, – пожал плечами Атлантида.
– Странно, – отпустила она руку. – Наверное, это из-за молитвы. Ведь ты вчера и сегодня молился вместе со мной перед едой. Скорее всего, твоя аура очистилась от темных потоков и Бог не стал тебя испепелять. Ты должен немедленно вознести благодарственную молитву!
– Ты забыла, кто я такой? Я не знаю никаких молитв!
– Идем скорее! – сержант опять вцепилась в его руку и потащила за собой.
Вскоре Рассольников понял, почему на спасателе такие узкие коридоры: в том месте, где в обычных катерах располагаются капитанская каюта и оружейная комната, здесь находилось обширное помещение, прихватившее также часть окружающих полостей. Мягкий желтый пластик от стены до стены, панели под светлое дерево на стенах и потолке. Из мебели – только большой черно-белый портрет невероятно тощего, с короткой седой бородкой человека, сидящего в позе лотоса. Перед изображением на специальной полочке стояли в трех вазах яркие цветы, неотличимые от живых.
Сержант, прежде чем войти, сняла мягкие форменные тапки, поклонилась портрету, выбрала место чуть в стороне от центра комнаты и начала плавно раскручиваться. Атлантида без колебаний последовал ее примеру.
– Айри Лишна, айри Лишна, Лишна-Лишна, айри-айри, Лишна айри, айри Лишна, Лишна-Лишна, айри-айри… – принялась напевать девушка. Археолог по мере способностей стал подхватывать слова и мотив. – Айри-айри, Лишна айри, айри Лишна, айри Лишна…
Через некоторое время Рассольников ощутил, что по душе его растекается легкое чувство беспричинной радости, отрешенности от любых проблем.
– Сейчас бы пару стопариков текилы для остроты ощущений, – подумал он. – Текила – лучший стимулятор для сопереживания.
Затем в сознание заползла мысль о том, как восприняли бы пассажиры крупнотоннажного лайнера, если бы во время полета его команда вдруг собралась вся вместе и принялась петь и кружиться – и Платон не смог сдержать широкой улыбки. Девушка улыбнулась в ответ, громко хлопнула в ладоши, останавливая вращение и упала на пол. Атлантида рухнул рядом.
– Руки раскинь, – прошептала она, – глаза закрой. Слушай дыхание Вселенной.
Рассольников ничего не слышал. Ему казалось, что катер описывает один бесконечный вираж, и если ему не удастся удержаться за податливый пластик, то его размажет по ребристой стене как джем по мягкой свежевыпеченной булке.
– Вот и все, – послышался над самым ухом голос Лиенны. – Теперь ты можешь ничего не бояться. Бог защитит тебя. Пойдем. Сегодня первый день после экадаши. Мы можем поесть чистой, живой пищи.
Окончание поста ознаменовалось тем, что теперь на столе стояли несколько сортов овощных и фруктовых салатов, странная холодная каша с крупно нарезанной морковью и ярко-изумрудной зеленью. Мяса не имелось ни кусочка.
Впрочем, питавшейся последнее время чуть не подножным кормом Атлантида к салатам и кашке отнесся с восторженным предвкушением – но вот графин с кипяченой водой и пара больших хрустальных бокалов для нее же выглядели настоящей издевкой над приличным человеком. Никогда в жизни профессор Рассольников не осквернил бы свои руки, наливая даме воду вместо приличного напитка! Однако сержант Тоус оказалась незнакома с правилами этикета и наполнила фужеры сама:
– Ну, как ты себя чувствуешь? – кушать космонавтка не торопилась. Возможно, после полноценного поста на еду ее не тянуло. А может, берегла фигуру – что при растительной диете является недостижимой фантазией.
– Сильно посвежевшим, – Рассольников, следуя въевшейся в кровь привычке, сделал глоток из бокала, едва не поперхнувшись неожиданной все-таки водой, после чего начал накладывать себе салаты.
– Заново родившимся, – поправила его Лиенна.
– Да, – согласился Платон, не видевший свежих помидор почти три месяца. Как, впрочем, и консервированных.
– Теперь ты счастлив, – сообщила ему девушка. – Ты наконец-то познал истинного Бога, прикоснулся к истине. Теперь ты с ужасом вспоминаешь тот мрак, в котором томился долгие годы…
Рассольников время от времени поддакивал, поддерживая светский разговор, и наслаждался вкусом от неожиданных сочетаний свежих фруктов и овощей. Особую пикантность многим блюдам придавали незнакомые приправы – не столько вкусовые, сколько ароматические. Холодная каша так же оказалась неожиданно приятной, но съесть Атлантида смог всего капельку, после чего опять взял в руки фужер.
– Да, настоящий кошмар, – поддакнул он последней фразе относительно своего гнусного прошлого. – Особенно на Ершбике.
– Но вот как ты мог, как ты мог? – с горячностью восприняла поддержку собеседника сержант. – Неужели это не вызывало омерзения у вас самих?!
– Вызывало, – согласился Платон. – Но клетка-то была заперта.
– Теперь клетка распахнулась, – развела руки космонавтка, – отныне ты чист и свободен. Ты можешь признаться в своих богопротивных поступках. Ведь ты – прощен.
– В каких? – попытался уточнить Атлантида, дабы не наговаривать на себя лишнего.
– Но ведь всем известно, – наконец-то выдала сокровенное любопытство девушка, – всем известно, что демоны сосут друг у друга энергию, а самые развращенные вообще пьют кровь!
– Кровь пьют, – вынужденно признал старинный обряд Рассольников. – Но этот обряд проводится только в храмах, только с раскаявшимися в грехах верующими. К тому же, кровь они пьют не друг у друга, а у Господа нашего Иисуса Христа. Обряд называется «причастие». Принятие крови и плоти Бога. Но ты не пугайся, все не так страшно. Настоящей крови и плоти Бога уже давно на всех не хватает, поэтому их изготавливают из виноградного сока и маленьких булочек.
– И ты тоже пил кровь и ел мертвечину своего Бога? – ужаснулась Лиенна Тоус.
– Увы, я плохой христианин. Я никогда не был в церкви, никогда не исповедовался и никогда не причащался, – покаялся Платон.
– Возможно, только поэтому прикосновение к святой земле и не испепелило тебя, – наконец-то поняла космонавтка. – Несколько молитв смогли очистить твои не самые страшные грехи.
Произнеся эту наставительную тираду, девушка ненадолго сложила руки перед собой и зажмурилась, бормоча молитву. Подвела итог:
– Но теперь все хорошо.
– Да, теперь все хорошо, – согласился Атлантида, ожидая продолжения.
Космонавтка боролась с любопытством сколько могла, и почти победила, как вдруг с губ, словно сама собой, спорхнула фраза:
– А энергию ты тоже пил?
– Пил, – медленно кивнул Рассольников.
– Настоящую?
– Настоящую.
– А как это происходило? – любопытство сжигало девушку, как пламя свечи подлетевшего мотылька. – Ты охотился на людей и пил их энергию? Или на других демонов?
– Нет, – с улыбкой покачал головой Атлантида. – Они сами приходили и просили выпить их до дна.
– Сами? – не поверила космонавтка. – Но почему?
– Ты хочешь это узнать, Лиенна Тоус? – Платон поставил фужер на стол.
– Нет, – замотала головой девушка, но уверенности в ее ответе не прозвучало. Любопытство продолжало грызть ее душу, как жук дочиста выгрызает крепкий внешне орех.
– Я могу дать тебе почувствовать, почему люди сами приходят и отдают себя, Лиенна Тоус, – тихим, спокойным голосом продолжил профессор Рассольников. – Больше того, в благодарность за то, что ты спасла меня и моего товарища, я готов не пить сегодня твою энергию, даже если ты сама этого захочешь. Нет, пожалуй я не буду пить твою энергию сегодня и завтра, даже если ты сама придешь ко мне в каюту и предложишь опустошить тебя досуха.
– Я? Никогда в жизни!
– Сегодня и завтра это не грозит тебе ничем, – повторил Атлантида. – Ты хочешь попробовать?
– Нет! – девушка дошла до дверей и оглянулась: – А что это будет?
– Я дам тебе ощутить то, что чувствует жертва.
– Но ведь это ужасно, правда?
– Для тебя?
– Ну… – она развернулась и прислонилась спиной к переборке. – А это точно безопасно?
– Да.
– И со мной не случится ничего плохого?
– Сегодня и завтра – нет.
– Точно?
– Слово дворянина. Я дам тебе возможность заглянуть в тот мир, о котором ты ничего не знаешь. Заглянуть, и ничего более. Если ты не придешь ко мне на третий день – с тобой ничего не случится.
– А если приду?
– Я выпью твою энергию. Но это будет только на третий день. А сегодня и завтра – с тобой не случится ничего. Обещаю.
– Хорошо, – неожиданно согласилась девушка. – Я согласна. Только попробовать, и больше ничего.
– Тогда давай пойдем в твою каюту. У тебя там есть зеркало?
– Да.
– Это все, что нужно.
Комнатка капитана спасателя ничем не отличалась от конурок, отведенных спасенным: душевая размером метр на полметра с откидной раковиной, кровать той же ширины, сделанная поверх шкафчика для личных вещей и сорокасантиметровый проход, дабы ко всему этому удавалось подобраться. Покои двух метров в длину и полутора в ширину на все про все – вот как приходилось расплачиваться за существование обширного молельного зала. А зеркалом оказалась светоотражающая пленка, натянутая с внутренней стороны двери.
Атлантида развернул девушку лицом к отражению, встал у нее за спиной и вытянул из прически черную ленту. Длинные каштановые волосы мягкими волнами упали на плечи.
– Что ты делаешь? – встрепенулась Лиенна.
– Любуюсь твоей красотой. Ты прекрасна, Лиенна, ты восхитительна, ты самая лучшая девушка на свете. Не забудь: ты хотела почувствовать то, что испытывают наши жертвы. Поэтому постарайся стать такой жертвой. Не сопротивляйся мне, ничего не говори. Я обещал тебе безопасность. Поверь и не беспокойся ни о чем. Просто стой и смотри на свое отражение.
Девушка облизнула свои розовые губы и опустила руки.
– Посмотри на свои глаза. Они цвета осенней дубовой листвы, они могут быть жесткими и ласковыми, могут быть холодными и зовущими, светлыми и черными, как бесконечное пространство, в которое ты уходишь на зов попавших в беду. Неужели никто не говорил тебе, что в твоих глазах можно утонуть, как в бескрайних просторах вселенной, что встретившись с тобой взглядом, не видишь больше ничего, кроме них? Посмотри на свои губы. Знаешь ли ты, какими зовущими они кажутся? Как хочется прикоснуться к ним своими губами? Просто прикоснуться, ощутив внутренний жар, которым не способна обжечь даже святая земля. А какие у тебя великолепные волосы! Они текут, словно воды прохладного, освежающего ручья, и нет большего наслаждения, чем коснуться их своим лицом, позволить им течь по своим рукам, пропустить между своих пальцев.
Атлантида действительно пропустил руки через ее волосы, ощущая, как податливо отклоняется назад голова, позволяя ему эту вольность, как, прислушиваясь к его словам, приглушила девушка свое дыхание.
– Ты самая прекрасная из всех, кого я только видел. Посмотри на свои соболиные брови, на точеный носик. Взгляни ни изящную линию подбородка, – Платон осторожно провел кончиками пальцев по ее лицу. – Трудно представить, как можно удерживаться столько времени от того, чтобы не прикоснуться к твоей шее. Какая у тебя теплая, бархатная, нежная кожа, Лиенна, прикасаться к ней приятнее, чем почувствовать солнечные лучи после многомесячного заточения в корабельной каюте.
Пальцы Атлантиды, скользящие по шее, наткнулись на глухой воротник. Платон стал говорить немного тише, но наклонился вперед, чтобы его дыхание коснулось порозовевшего ушка девушки. Он не собирался тискать ее и даже целовать, но пронизывающее все его существо желание все равно истекало из его сути и расплескивалось по безупречно-белой коже космонавтки. Он не пытался уговорить ее на что-то или в чем-то убедить. Он общался только с ее телом, телом молодой, сильной, красивой женщины, созданной для страсти и любви.
Платон осторожно расстегнул верхнюю пуговицу воротника, потом еще одну – и Лиенна не сделала никакой попытки воспротивиться.
– Как же ты красива, – прошептал он, переходя на более емкий и красивый русский язык. – Я даже не представлял, что существуют такие красивые девушки.
Пальцы коснулись ямочки внизу шеи, мягко прокатились по ключицам вправо и влево – и ушли. Мужчине незачем рваться под одежду женщины, как штурмовому десанту под броню тяжелого крейсера. Если он мужчина – одежда спадет сама.
Правда, и Атлантиде приходилось несладко. Кровь его бурлила от желания сорвать с девушки комбинезон и захватить, подмять, слиться с ней в единое целое. Он сдерживался, но бешенное вожделение все равно выдавало себя в изменившемся тембре голоса, в дыхании, в запахе, наконец!
– Взгляни на свою фигуру, желанная моя, – ладони медленно спустились по ее бокам к бедрам. – Ты хоть понимаешь насколько она совершенна? Что такой красоте еще совсем недавно молились, ее высекали в мраморе ручными зубилами и отливали в золоте. Даже не верится, что все это может быть настоящим, что под тканью комбинезона скрывается живая кожа, а не пентеликонский мрамор.
Рука Платона прокралась в промежуток между пуговицами, коснулась моментально втянувшегося живота, ощутила верхний край трусиков, скользнула по нему и – вернулась наружу, не желая торопить события. Дыхание космонавтки участилось. Ее руки, ранее просто свисающие вниз, заметались, не находя опоры. Одна оказалась закинута за затылок и вцепилась ему в волосы, вторая – отведена за спину и судорожно сжала полу пиджака.
– Ты так совершенна, что тобою можно любоваться всю жизнь, сотни, тысячи лет, не уставая и не находя изъянов.
Ладони Атлантиды, как бы случайно, мимолетно коснулись ее груди, задержались на шее, снова скользнули вниз. Расстегнули пуговицу на животе. Лиенна замерла. Рука Платона опять коснулась трусиков, прошла по границе открытого тела, и защищенного от постороннего вторжения. Потом повторила свое движение еще раз, но уже приподнимая края ткани и касаясь тела под ним. Девушка тихонько-тихонько пискнула и до боли, едва не выдирая с мясом, сжала в кулаке его волосы.
И тогда рука опустилась ниже, оказавшись среди мягких кудрей. Указательный палец ощутил полоску горячей влаги, нежно погладил ее, вызвав ответное движение бедер. Палец слегка усилил нажим, погружаясь во влажное безумие – бедра задвигались быстрее. Лиенна стала испуганно хватать воздух широко раскрытым ртом, издала протяжный стон и внезапно метнулась в сторону, со всей силы оттолкнув Атлантиду:
– Что… Что ты сделал?! Убирайся! Видеть тебя не хочу! – она дышала так тяжело, словно выдержала сражение с тысячей злобных ирокезов, во взгляде бродило безумие. – Уходи! Немедленно уходи! Прочь с моего корабля.
Она забралась на кровать, встала на колени, сжавшись в комок, и пытаясь отдышаться.
– Ну что ты, хорошая моя? – присел Атлантида рядом.
Из испуганного комочка вытянулась рука, нащупала ладонь Платона, плотно ее сжала:
– Что это было?
– Наверное, тебе трудно поверить, родная моя, но ничего не произошло. Ровным счетом ничего. Просто ты коснулась того, о чем раньше никогда не знала.
– Больше так никогда не делай, ладно?
– Какая у тебя изящная рука…
– Больше так не поступай! – не поддалась на отговорку девушка.
– Как скажешь, – пожал плечами Атлантида.
– Очень хочется пить, – подняла космонавтка голову. – Хочешь, я принесу тебе воды?
– Давай лучше пойдем вместе? – предложил Платон.
– Давай, – Лиенна Тоус, не отпуская руки археолога, слезла с кровати и повела его за собой.
На камбузе они разлили оставшуюся в графине воду, молча выпили. Космонавтка смотрела на донышко фужера, на стол, на стены, себе под ноги, старательно не встречаясь глазами с Рассольниковым, буркнула: «Надо еще вскипятить», встала к синтезатору, прислушиваясь к происходящему за спиной. Атлантида тихо приблизился, обжег дыханием шею, уже смелее сжал упругую грудь, просочился правой ладонью под так и не застегнутую пуговицу комбинезона. Девушка ждала, закрыв глаза и откинув назад голову. Платон получил возможность прикоснуться губами к шее, к щеке, к глазам. Бедра с готовностью начали двигаться навстречу пальцу, и вскоре изо рта вырвался тоскливый стон. Еще через мгновение она вывернулась из объятий мужчины, усмехнулась: «Ты мне мешаешь», но о ненависти и проклятиях речи уже не зашло. Лиенна даже не вспомнила про обещание, которое сама же вытребовала с Атлантиды несколько минут назад.
– Персиков хочешь?
– Нет.
– А чего хочешь?
Платон поймал ее за талию, подтянул к себе и сделал то, о чем мечтал все последние часы: крепко поцеловал. Космонавтка ничуть не удивилась незнакомой ласке, с готовностью на нее ответив. Рассольникову даже захотелось спросить, откуда она знает, что делать?
До этого мига все происходило примерно так, как он и ожидал: разумеется, на планете с жестким религиозным режимом, основанным на древних психотехниках, не могло быть и речи о сексе и свободном выборе в любой сфере. Большинство подобных религиозных форм он изучал еще в университете, сдавая на зачетах виды обрядов и формы психообработки, типы внутренних взаимоотношений и взаимоподчинения. Абсолютное большинство религиозных и тоталитарных режимов стремились подавить естественные половые влечения, добиваясь того, чтобы «пропадающая зря» энергия использовалась в иных, более полезных для общества целях. Например: в созидании или боевой ярости, в слепом подчинении вождям или пророкам.
Разумеется, любой режим нуждался в воспроизводстве населения. Некоторые тоталитарные общества просто игнорировали этот вопрос, предоставляя инстинкту продолжения рода самостоятельно пробиваться через поставленную на его пути броню, и делать свое дело втихаря, прячась по тайным закуткам или надежно запертым норкам. Более развитые религиозные строи подходили к делу толковее: во-первых, верующим внушалось, что половые сношения и мысли о них – это мрак и ужас; а во-вторых – что через эту мерзость, через этот тяжкий крест, наложенный богами, необходимо пройти во имя продолжения рода человеческого. Такой ход позволял решить сразу несколько вопросов: соитие назначалось Церковью женщине и мужчине наподобие епитимьи[36], происходило строго под контролем, воспринималось как тяжкая обязанность и никакого удовольствие от него невозможно было испытать в принципе – уж так верующие воспитывались, и так обставлялся весь процесс. Зато численность народонаселения таким образом легко и просто удается поддерживать на любом желаемом уровне; при желании методика дает возможность выводить «породистых» людей – осуществляя «вязку» по желаемым признакам; а кроме того – способ позволял руководству общины просто баловаться с понравившимися дамами, налагая «епитимию» именно на них.