– Ничего не вижу, но помню: на ваших штанинах я надписей не оставляла.
– Посмотрите на лангетку больной, – подсказал Иван.
– Ой, да, это мой почерк! – гордо воскликнула Рогачева. – Лучший в отделении. Главврач всегда меня просит открытки на Новый год написать. Олег Поликарпович не любит поздравлять через компьютер. По старинке, как во времена пирамид поступает.
Виктор Аркадьевич бесцеремонно показал пальцем на гипс:
– Что ты видишь?
– Лангетку, – отрапортовала Вера.
– Что в ней необычного? – продолжал врач.
Я вздохнула. Похоже, здесь все не умеют ясно выражаться. Почему доктор задал такой вопрос? Следовало спросить: «По какой причине на левой ноге написано слово «правая»?»
– Она эксклюзивная, голубого цвета, со вкусом и запахом натурального шоколада, – объяснила Рогачева.
В палате действительно витал аромат конфет, уж я-то, большая охотница до сладкого, сразу его ощутила. Но мне подумалось, что у Ирины Леонидовны новые духи с кондитерской отдушкой, уж больно сильным был запах.
– Больная захотела что-то веселое, поднимающее настроение, – затараторила Вера, – поэтому ей сделали лангетку, которая прикольно смотрится, офигенно пахнет, а еще прекрасно…
– Вера, – остановила я толстуху, – почему на правой ноге написано: «левая»?
– Да ну? – удивилась девушка. Наклонилась и пришла в изумление: – Вау, точно! Правая ведь правая, а не левая. Зачем так написано?
– Нас это тоже интересует, – заметил Иван. – Вы только что подтвердили авторство сей живописи. То есть почерк ваш, вам и отвечать на вопрос.
– А-а-а! – подпрыгнула Рогачева. – Ну, конечно, вспомнила! К больной будет каждый день ходить медсестра, поскольку сын оплатил уход на дому коммерческой сиделкой. У поломанной пациентки…
Я отвернулась к окну. Надо же так сказать – «поломанная пациентка»! У Корнея Ивановича Чуковского есть стихотворение: «Жил на свете человек скрюченные ножки, и гулял он целый век по скрюченной дорожке». Жаль, поэт не знал про «поломанную пациентку», он бы мог написать про нее поэму «Жила-была поломанная пациентка, и был у нее поломанный врач, и ухаживала за ней поломанная на всю голову медсестра». Простите, я не стихоплет, рифмы подбирать не умею.
– На левой ноге сильное раздражение, – вещала меж тем Вера. – Но ей прописали электропроцедуры для заращивания поломанности. Сиделка будет их проводить, аппарат с собой привезет. Справа-то можно эту манипуляцию осуществлять, а слева вообще никак. Поэтому я ей написала, где лево, где право, чтобы она не перепутала. Не все медсестры внимательные, еще забабахает электроволну на раздражение. Я ответственная и предусмотрительная, за пациента всем сердцем переживаю, как за себя. Вот.
Стало тихо. Первым очнулся Иван.
– Прекрасные качества. Вы настоящий профессионал. Но разрешите кое-что уточнить. Ирине Леонидовне нельзя проводить некое воздействие на левой ноге. И вы решили подстраховаться, подсказать сиделке, какая где конечность у больной. Я вас правильно понял?
– Да, – кивнула Рогачева. – Но одну тонкость вы не заметили. Обратите пристальное внимание на цвет. Слово «левая» ярко-красное, а «правая» зеленое. Принцип светофора: красное – запретительный сигнал, зеленое – разрешительный.
– Гениально! – не выдержала я.
– Спасибо, – скромно потупилась толстушка. – Меня еще в детском саду за ум и сообразительность хвалили.
– Идея хорошая, – продолжал Иван, – но исполнение подкачало. Слово «правая» написано на левой ноге, а «левая» на правой. Вы конечности перепутали.
– Что я, дура? – заморгала Вера. – У меня диплом медучилища с отличием. Конечно, я не врач, но где какая нога распрекрасно знаю.
– Подойдите ко мне, – попросила Рина, – и прочитайте.
Вера выполнила просьбу.
– На какой лапке стоит слово «правая»? – проворковала Ирина Леонидовна.
– На правой, – ответила Рогачева.
– Нет, на левой, – возразила мать Ивана.
Медсестра подняла свою руку.
– Вот моя правая верхняя конечность, а напротив нее ваша нога. Значит…
– Это значит, что вы стоите ко мне лицом, и ваша правая рука – моя левая нога, – засмеялась Ирина Леонидовна.
На личике Веры появилось выражение детского изумления.
– Ваша левая нога – моя правая рука? Но вот моя ручонка! Она вовсе не ваша ножка!
– Подойдите ближе и встаньте ко мне спиной, – скомандовала Рина.
Вера послушно повернулась.
– Теперь опустите свою правую руку и положите ее на мою ногу, – велела Ирина Леонидовна.
Толстушка нагнулась.
– Отлично. Не отпуская ногу, посмотрите, что на ней написано, – продолжала моя свекровь.
– «Левая», – озвучила Вера.
– Вот! Теперь понятно? – обрадовалась Рина. – А нога моя правая! Сейчас вы стоите лицом ко мне, и напротив вашей левой руки моя правая нога.
Вера повернулась, посмотрела на свои руки и пробормотала задумчиво:
– Моя левая рука – правая нога…
Потом она опять встала спиной к Рине, помолчала, затем снова развернулась.
– А если я правую руку на вас положу?
– Будет левая нога, – невозмутимо ответила моя свекровь.
– Правая рука – левая нога, – протянула толстушка. – Почему так?
– Потому! – обозлился Виктор Аркадьевич. – Привяжи к одной лапе сено, к другой солому и никогда более лево-право не путай. Извините нас, господа. Вера, немедленно исправь свою наскальную живопись.
Девушка вынула из кармана фломастер и начала чиркать им по лангеткам.
– Теперь, когда все стало ясно, можно уезжать домой, – обрадовалась я. – Иван Никифорович, бери сумки, я покачу кресло.
– Сама поеду, – гордо заявила Рина и нажала на пульт на ручке.
Инвалидная коляска двинулась вперед.
– Супер! – восхитилась больная. – Давно мечтала в таком порулить. Завтра отправлюсь в магазин, и все машины мне дорогу уступать будут. Йо-хо-хо!
Свекровь еще раз ткнула пальцем в пульт, кресло увеличило скорость, Иван поспешил за матерью. Я вышла в коридор следом за врачом с медсестрой и услышала их диалог.
– Виктор Аркадьевич, а зачем мне сено и солому к рукам привязывать? – поинтересовалась Вера.
– Великий полководец Суворов так неграмотных солдат, бывших крестьян, маршировать учил, – стал объяснять доктор, – к ногам им сено и солому приматывал и потом вместо «левой-правой» командовал «сено-солома», чтобы парни правильно шагали.
– Так у них ноги были, а у меня руки, – возразила Вера. – Виктор Аркадьевич, а чем сено от соломы отличается? Что одно, что другое – сухая трава.
Глава 24
В девять утра я позвонила Гелене Валентиновне с вопросом:
– Вы поговорили с Фаиной?
– Нет, она заболела, – пробормотала хозяйка отеля.
– Что с ней? – насторожилась я.
– Муж сказал, какой-то вирус. Грипп, наверное, – ответила Родионова.
– Дайте номер домашнего телефона горничной, – потребовала я. – Как зовут ее супруга? И его мобильный тоже продиктуйте.
Получив нужное, я начала звонить. Дома никто не подошел, а по сотовому ответил мужской голос:
– Слушаю.
– Павел Бабакин? – осведомилась я. – Начальник особой бригады Сергеева беспокоит.
– Да иди ты врать, – буркнул мужик и отсоединился.
Я сделала еще несколько попыток связаться с Павлом, но тот не отвечал. Делать нечего, пришлось ехать в Конаково, где проживало семейство горничной. По дороге я поговорила с Эдитой и узнала, что господин Бабакин начальник местной полиции.
* * *Отделение в Конакове напоминало сельскую библиотеку: небольшая изба, на окнах буйно цветут герани, в сенях пахнет какой-то сушеной травой. Когда я очутилась перед стойкой, за которой сидел пожилой дежурный, ощутила запах чеснока. На стенах висели полки с книгами. И это меня удивило: первый раз я видела в полиции сочинения разных авторов, а не собрание всяких там кодексов.
– Что случилось-то? – по-домашнему приветствовал меня мужчина в форме с лейтенантскими погонами. – Чем помочь надо? Гляжу, не наша ты. Из Москвы приехала? Водички с дороги попей, кулер в углу. Хлебай, не стесняйся, денег не попросим.
Я вынула рабочее удостоверение.
– Мне нужен Павел Бабакин.
– Вона кто к нам пожаловал, начальник особой бригады, – обрадовался лейтенант. – Чем же вы занимаетесь?
– Да всем понемногу, – улыбнулась я.
– Охо-хо, небось не краденным с веревки бельем и не дракой в магазине. У нас-то сплошь мелочовка, – загрустил дежурный.
– И это прекрасно, – сказала я, – пусть у вас всегда только пододеяльники воруют. Отшлепаете воришку – и делу конец.
– В больнице наш Павел Петрович, – вздохнул дежурный и пояснил: – У него дома эпидемия, и жена заболела, и дочка. Вот такой сейчас грипп ходит. Вы на всякий случай туда не ходите, еще тоже подцепите вирус. Оно вам надо? Здесь-то я меры принял. Как только Бабакин за дверь, сразу велел Нинке полы вымыть и мирамистином ручки дверей да унитаз обработать. Все болезни от грязного туалета. И чеснок личному составу раздал.
– Где расположена клиника? – остановила я лейтенанта.
– Десять километров в сторону Москвы, – доложил он. – Там на шоссе щит стоит «Больница налево», не заплутаете.
Заблудиться действительно оказалось сложно. Указатель поворота был виден издалека, едва съехав на боковую дорогу, я увидела здание из светлого кирпича. Судя по внешнему виду, медцентр построили в шестидесятые годы прошлого века. Бабакина я нашла на четвертом этаже около запертой двери с табличкой «Отделение интенсивной терапии».
Я вынула документ, приблизилась к Павлу и начала:
– Павел Петрович, извините, что в такой момент…
– Это вы меня простите за грубость по телефону, – перебил главный местный полицейский, – я решил, что теща блажит. Мы с ней не общаемся – пила она крепко, поэтому у Фаинки детства нормального не было. Придет дочка из школы домой, а изба не топлена, кругом грязь, есть нечего, мать на полу храпит, рядом бутылка пустая. На водку-то баба рубли всегда находила, а ребенку на кусок хлеба нет. Два года назад пьянчуга чуть не умерла и со страху бухать бросила, теперь в нашу с Фаей и Люсенькой жизнь ввинтиться желает. Но я конкретно против. Зря Фая мамашу в гостиницу уборщицей пристроила, нахлебается жена за свою доброту, нельзя алкоголикам доверять. Может, сейчас теща и не пьет, но потом точно снова начнет. Она хитрая, знает, я с ней говорить не стану. Я решил, что ей про болезнь Фаины уже настучали…
Дверь открылась, появилась женщина в зеленой «пижаме».
– Вы Бабакин? – осведомилась она у полицейского.
– Да, – кивнул Павел и испугался: – Что? Все?
– Состояние стабильное, – успокоила его врач. – Но тяжелое. Обширный инфаркт. И что за аллергия у вашей супруги? У нее на плечах и частично на шее сыпь странная.
Участковый стал переминаться с ноги на ногу.
– Ранее не замечал ничего такого. Она ест любые продукты.
Я вмешалась в беседу:
– Простите, у Фаины оранжевые прыщики с черными головками? Локализация на руках примерно до локтя и сзади на шее?
– А вы откуда знаете? – изумилась врач.
Я показала ей свое удостоверение, достала телефон.
– Сейчас соединю вас с нашим экспертом Любовью Павловной Буль, поговорите с ней. У дочери Фаины то же самое?
– Да, – подтвердила врач, – но в легкой форме и только на шее.
– Где сейчас девочка? С ней можно поговорить? – обрадовалась я.
– Пойдемте в пятое отделение, – проронила врач, – она там. Не вижу препятствий для общения с подростком.
Я протянула ей трубку.
– Буль на проводе.
Глава 25
– Папа! – обрадовалась девочка лет тринадцати, лежавшая на кровати с планшетом в руках. – Я домой хочу, прикажи им меня отпустить.
– Я тут не главный, – вздохнул родитель, – здесь доктора надо слушать. Люся, это Татьяна, она хочет с тобой поговорить.
– О чем? – недовольно спросила школьница.
– Госпожа Сергеева из Москвы приехала, моя коллега, – уточнил отец, – начальница из столицы.
– Можно сесть на край кровати? – спросила я у Люси.
– Нет, – сердито заявила девочка, – это негигиенично. У вас брюки грязные.
Павел вышел из палаты.
– Правда? – удивилась я. – Где-то испачкалась? С утра надела совершенно чистые джинсы.
– В больнице стерильность. И вам лучше джинсы не носить, толстым они не идут, больше подойдет балахон без пояса, – схамила Люся.
– В такой одежде я, наоборот, буду только толще выглядеть, – усмехнулась я. – У меня вопрос. Ты недавно носила розовое болеро?
– Нет, – быстро соврала Люся.
– А мама такое примеряла? – не утихала я.
– Не слежу за ней! – огрызнулась лгунья.
– Садитесь, Татьяна, – сказал Павел, входя в палату с табуреткой в руках.
– Спасибо, – обрадовалась я и опустилась на сиденье. – Люся, я не имею права разглашать служебную информацию, и детям печальные факты не сообщают. Но мне придется нарушить оба правила. Твоя мама работает в гостинице «Лесной парадиз»…
– И что? – перебив меня, скривилась девочка. – Ну да, она даже десять классов окончить не сумела, поэтому за другими грязь убирает.
– Фаине не очень повезло, она появилась на свет в неблагополучной семье, – защитила я Бабакину, – а вот тебе, Люся, достались прекрасные родители. Но не о благодарности им за счастливое детство сейчас речь. В отеле скончалась постоялица. У нее случился инфаркт. Вроде ничего сверхординарного, но наш эксперт обратила внимание на странные высыпания на теле покойной. Руки до локтя и шея сзади были покрыты необычными желто-оранжевыми прыщиками с черной головкой.
Люся почесала затылок.
– Антонина Ивановна Ткачева умерла, тело ее сейчас находится в нашем морге, – продолжала я. – Мы считаем, что ее отравили с помощью розового болеро, которое она взяла с собой на отдых. Дома у нее этого предмета одежды нет, в номере отеля болеро тоже не обнаружено. Но теперь точь-в-точь такая же сыпь, как у покойной, у твоей мамы и у тебя. Фаина в реанимации в тяжелом состоянии, но пока жива. Ты вроде сейчас вполне бодрая. Но никто не гарантирует, что через несколько дней картина не изменится, и вам с мамой не станет хуже. Антонина Ивановна скончалась не сразу. Судя по следам на коже, она пыталась самостоятельно лечить высыпания, мазала их кремом. Нам надо знать: вы с мамой примеряли розовое болеро? Похоже, что оно отравлено, значит, всем, кто его касался, угрожает опасность. Одежду необходимо изъять и тщательно изучить. Вероятно, эксперту удастся определить отравляющее вещество и найти противоядие. Никто не станет ругать тебя, если ты скажешь, что без спроса взяла его в шкафу у мамы. Многие девочки так делают.
У Люси затряслись губы.
– Мамочка умрет?
– Надеюсь, что нет. Но состояние ее здоровья тяжелое – у нее обширный инфаркт, – честно ответила я.
– Это бабка виновата, – заплакала Люся. – Папа, не ругай меня! Мама просила тебе ничего не говорить!
Отец обнял дочь.
– Не буду сердиться. Просто расскажи, что произошло.
Размазывая ладонями по лицу слезы, Люся начала каяться.
…Несколько дней назад у ее мамы был день рождения. Дата пришлась на середину недели, поэтому созвать гостей и устроить праздник Бабакины решили в субботу. Утром Павел ушел на работу, а Фаине на службу нужно было к полудню. Она встала в шесть и копошилась по хозяйству. Люсенька сидела с температурой дома. На самом деле она совсем не была больна. Просто не хотела писать контрольную по математике, зная, что получит двойку, поэтому подержала градусник под горячей водой и демонстративно покашляла. Вот добрая мама и разрешила ей не идти на занятия.
Около восьми утра к Бабакиным совершенно неожиданно заявилась Марина Степановна, мать Фаины. Девочка прекрасно знает, что бабка в прошлом пила и очень плохо обращалась со своей дочкой, мамой Люси, когда та была ребенком. Сейчас бабушка не пьет, но папа запретил и жене, и дочке общаться с ней. Марина Степановна совершенно чужой человек для Людмилы, ничего дурного или хорошего она внучке не сделала. В последние пару лет старуха дарит девочке на Новый год и в день рождения пластмассовых пупсиков, и это смешно – таким игрушкам даже в младшей группе детского сада не радуются. Марина Степановна подстерегает Люсю около школы, вручает ей свою ерунду и пытается обнять внучку. Та от поцелуев уворачивается, куклу берет, уносит в школу, там выкидывает в мусор и забывает о бабке.
А вот Фаина, несмотря ни на что, любит мать и хочет с ней общаться, покупает ей конфеты и даже пристроила ее уборщицей в отель, где сама работает горничной. Но домой она мать позвать не может – муж запретил. Марина Степановна понимает, что она в семье зятя персона нон-грата, и держится от дома Бабакиных на расстоянии. А тут вдруг, здрасьте, заявилась!
Увидев на пороге мать, Фая испугалась:
– Зачем пришла? Меня Паша отругает.
Старуха протянула дочери пакет и успокоила:
– Он уехал в Москву. Уж не серчай, очень хотела посмотреть, как ты живешь, и подарок на день рождения принесла.
Фаина вынула из кулька розовую кофточку, тут же примерила ее на платье и начала укорять мать, мол, зачем та купила столь дорогую вещь.
– У меня одна дочь, – гордо заявила бабка. – Неужто ей на обновку к именинам деньжат не накоплю?
Фаина прослезилась, и они с мамашей сели пить чай. Фая все время сидела в болеро, несколько часов его не снимала. Потом выпроводила бабку, нацепила форменное платье и убежала на службу.
Люсе розовая кофточка тоже очень понравилась, она ее примерила, повертелась недолго перед зеркалом, потом вернула подарок старухи в шкаф. Люся решила через несколько дней попросить у мамы разрешения поносить обновку. Фаина всегда делится с дочкой вещами, она не жадная, но сразу клянчить только что полученный ею подарок как-то нехорошо.
Домой Фаина вернулась, как всегда, в районе десяти, настроение у нее оказалось гаже некуда. Она ни за что наорала на Люсю, потом закатила скандал Павлу, который позвонил с сообщением, что находится в деревне Федорово и там заночует. Погромыхав громом и покидав молнии, Фая позвонила матери, и та вскоре опять появилась на кухне у Бабакиных.