– Видите, на диване спит женщина, – сказал шеф. – Я запру бумаги, но все равно оставлять ее одну тут нельзя. Мы с Татьяной уезжаем.
– Понял, – кивнул секретарь, – открою дверь в приемную, сяду за ваш стол…
– Ну вот, только встанешь из кресла, как тебя сразу подсидеть хотят, – засмеялся муж. – Ну, раз уж ты воцаришься на месте начальника, то можешь выпить моего чая. Того, из красной коробки.
Сергей поднял брови.
– Английского? Спасибо, давно хотел его попробовать. Могу ли надеяться заодно на кусок рулета с курагой и орехами, который вы в шкафу заныкали?
– Рулет? Курага и орехи? – встрепенулась я. – Иван Никифорович, меня вы такой вкусняшкой никогда не угощали.
– Сергей! – воскликнул муж.
Секретарь изобразил испуг.
– Простите, шеф, не хотел вас сдавать. Случайно вышло.
Иван сдвинул брови.
– Одну чашку чая и один кусок рулета. Обжорство – причина всех преступлений. Пошли, Татьяна, я тебе по дороге в деталях опишу, как прекрасен на вкус рулет, который мне человек из Армении сегодня прислал.
– Насчет обжорства спорное заявление, – засмеялась я, когда мы очутились в лифте.
– А вот и нет, – возразил муж. – Что такое безудержное обжорство?
– Неконтролируемый аппетит, – вздохнула я. – Знакома с этой проблемой не понаслышке, мне всегда хочется слопать не два пирожка, а штук десять.
– Но ты же так не поступаешь? – улыбнулся Иван.
– Чаще всего нет, но иногда да, – призналась я, – поэтому имею избыточный вес.
– Нет у тебя ничего лишнего, все нужное, – хмыкнул супруг. – Абсолютное большинство народа не контролирует жестко каждый день свои желания, люди отпускают иногда поводок и правильно делают. Лучше раз в месяц слопать десять пирожков, чем весь год думать о них и злиться, что нельзя ими побаловаться. Но есть отдельные экземпляры, которые свой поводок отстегнули и выбросили. Кстати, под обжорством я имел в виду не неуемное потребление пирожков, котлет, жареной картошки или конфет, а жадность. Ездишь на хорошей малолитражке? Прекрасно. Посмотри на того, кто в маршрутке трясется, и поймешь, насколько твоя жизнь лучше. Ан нет, хочется самый дорогой «Бентли» заиметь… Есть у тебя верная жена? Ну и радуйся. Это же счастье. Ан нет, хочу блондинку с ногами от зубов… Вот оно, обжорство. И, как правило, его последствия печальны.
– Ноги от зубов – это не очень удобно, – вздохнула я. – Откуда тогда руки растут?
– Сама догадайся, – усмехнулся Иван, выходя из лифта.
Глава 29
– Вы совсем не похожи на Тихона Матвеевича! И такая молодая! – воскликнула Регина, встретив нас с Иваном в холле дома престарелых.
– А Кристина Михайловна его копия? – улыбнулась я.
– Нет, но она же двоюродная сестра, – пояснила управляющая.
– А Татьяна с Тихоном троюродные родственники, – с серьезным видом заявил мой муж.
– Давайте отведу вас к Кристине Михайловне, – засуетилась Регина. – Пообщаетесь с сестрой, а потом уж побеседуем об оплате.
– Прекрасная идея, – согласилась я, – мы давно не виделись.
– Госпожа Золотова на последнем этаже, – защебетала Регина, – там особые палаты. Прошу налево, к лифту. У нас исключительно комфортные условия. Лучших нигде не найдете. Если решите перевести Кристину Михайловну в другое место, это будет для нее страшным стрессом. Да, мы сейчас вынуждены слегка увеличить плату, но ведь все кругом дорожает. Перед нашим хозяином встала дилемма: или он просит немного больше денег, или снижает качество услуг. Герман Брунович выбрал первый вариант. Мы пришли, пожалуйста…
Регина открыла дверь и засюсюкала:
– Кристиночка Михайловна, не пугайтесь, это я. А со мной приятный сюрприз. Угадайте, кто вас навестить прибыл?
– Подождите секундочку, я халат накину, – раздалось в ответ.
– Конечно, конечно, – пропела Регина. – Смотрите, дорогие гости, как у нас все продумано. Ванная и туалет полностью оборудованы для неходячего человека. В душ можно въехать на коляске.
– Заходите! – послышался голос из комнаты.
– Нам сюда, по коридорчику, – частила Регина. – Это шкаф – удобный, вместительный. Там кухня со всем необходимым. Если пожелаете, еду приготовят прямо в номере из ваших продуктов. А теперь спаленка. Правда, чудесная?
– Добрый день, Кристина Михайловна, – сказала я.
– Солнышко наше, узнаете троюродную сестричку? – залопотала управляющая. – Вы так похожи – просто одно лицо! Что вам принести для приятной беседы? Воду, чай, кофе, сок? Есть фреш. Может, булочки? У нас они замечательные.
– Для нашей беседы нужно только одно, – перебила управляющую дама, полусидевшая в кровати.
– Что, наш ангел? – забеспокоилась Регина. – Только намекните, и это у вас появится.
– Чтобы вы покинули помещение, – заявила Золотова.
– Ухожу, ухожу, – неконфликтно согласилась Регина. – Если что в голову придет, звоните немедленно. Может, все же соку? Апельсинового, яблочного, морковного… можно смесь…
– Спасибо, нет. Оставьте нас, – велела Золотова.
Издав тяжелый вздох, Регина удалилась.
– Посмотрите, мадам на самом деле ушла или в коридоре затаилась, не прикрыв плотно дверь палаты? – попросила Кристина.
Иван удалился.
– Регина любит подслушивать? – уточнила я.
– Еще подсматривать и вынюхивать, – добавила Кристина Михайловна.
– Я подумала, вдруг вы переменили решение? – долетел издалека въедливый дискант управляющей. – У нас прекрасный сыр. Просто чудесный. Со вкусом и ароматом…
Раздался стук двери.
– Отлично. Похоже, ваш спутник выпроводил госпожу Заботливость вон, – усмехнулась Золотова, – осуществил мою мечту – дал пинка в самую большую мышцу ее тела.
Я села на круглую табуретку.
– Иван Никифорович не мог ударить женщину. Он просто вежливо попросил ее удалиться.
– Иван! – крикнула Кристина Михайловна. – Этот экземпляр человеческой породы не понимает интеллигентного обращения. Подождите пару минут, а потом высуньтесь в коридор, и если не обнаружите Регину у двери, я угощу вас отличным вином. Татьяна, вы похожи на меня, как зонтик на чайник. И, если я не ошибаюсь, у моих родителей не было братьев-сестер.
– Да, я не являюсь вашей родственницей, – согласилась я, – просто не хотела рассказывать Регине, что служу начальницей особой бригады. Вот мое удостоверение… А Иван Никифорович мой шеф.
– Управляющая удалилась, – объявил мой муж, возвращаясь в палату. – Кстати, стоя в общем коридоре, нельзя услышать, о чем беседуют в комнате, я проверил. Но на всякий случай запер входную дверь, чтобы никто не смог потихоньку проникнуть в номер.
– Ступайте на кухню, откройте пенал, там в подставке есть бутылка, принесите ее сюда вместе с бокалами. Они в буфете, – распорядилась Кристина.
Иван Никифорович молча ушел и вернулся с бокалами и вином.
– Надо же, не перепутали, взяли правильную посуду, – удивилась Золотова. – Вы первый на моей памяти, кто не ошибся. Обычно люди хватают для коньяка водочные рюмки, шампанское наливают в фужер для вина, а уж какой бокал для бордо, а какой для шабли даже многие так называемые сомелье не знают. Но вы выбрали то, что надо. Респект.
– Он еще пасту с вилкой и ложкой ест, – развеселилась я, – не режет спагетти ножом.
– Идеально воспитанный мужчина, – кивнула дама. – Господа, раз вы пришли сюда, а от Тихона давно нет звонков, я должна сделать вывод, что мой муж мертв?
– Муж? – переспросила я. – Вроде Тихон Матвеевич не один год жил в браке с Антониной Ивановной, вы были расписаны с Габриани.
Золотова цокнула языком.
– Дато умер. А вы, оказывается, наводили обо мне справки… В этом доме все считают Тишу моим мужем. Сейчас угадаю: с ним произошел несчастный случай?
– ДТП, – ответила я.
– Не верьте, – отрезала Кристина Михайловна, – Ткачева убили.
– Подозреваете кого-то? – прищурился Иван.
– Членов президиума Общества любителей мячей, – без долгого раздумья отчеканила Золотова. – Романа Моисеенко, Семена Павлова и примкнувшего к ним Егора Грачева. Кто-то из них постарался. Или все вместе.
– Почему? – спросила я. – Каков мотив?
– Мяч Горма Старого, короля Дании, – прозвучал ответ. – В общем, чушь собачья. Но Тихон в нее верил.
Иван поудобнее устроился на стуле.
– Люблю читать книги по истории, однако про этого короля ничего не знаю.
Пожилая дама оперлась руками о кровать, села чуть выше и заговорила тоном лектора:
– Если мне не изменяет память, в девятьсот тридцать шестом году он стал первым правителем Дании. Умер в девятьсот пятьдесят восьмом, но эта дата не точна. Обожал играть в мяч. Вам доложить, что приключилось с Тишей?
– Если вас не затруднит, – кивнула я.
– Значит, так… – начала Золотова. – Приходит ко мне Ткачев и выкладывает следующее. У него есть знакомый Егор Грачев, мастер на все руки, может и шкаф сколотить, и машину починить, и стекло вставить, и тыкву вырастить. Этакий Левша с современным уклоном, он же еще и компьютеры реанимирует. У Грачева есть жена Рита, бриллиант, достойный самой лучшей оправы. Не красавица, но на редкость сексуальна, одним взглядом мужиков к себе навечно привязывает. И Тихон не устоял.
У меня блямкнул телефон.
– Простите, не отключила, – пробормотала я, вынула трубку и увидела сообщение от Эдиты, в самом начале которого стояло три жирных красных восклицательных знака.
Наш вундеркинд обожает смайлики, все ее послания изобилуют подмигивающими, хохочущими и прочими рожицами. Но знак препинания, выполняющий интонационно-экспрессивную функцию, она ставит лишь в исключительных случаях. Я нажала пальцем на экран. «Очень важно: сегодня зарегистрирована продажа квартиры на Бронной. Ее купил Андрей Петрович Кулагин. Бывший владелец жилья Моисеенко Роман Наумович».
Я протянула телефон Ивану.
– Ясно, – кивнул тот. – Извините, Кристина Михайловна, что отвлеклись. Значит, Тихон Матвеевич влюбился в Грачеву?
Золотова поправила одеяло.
– Я бы не назвала его чувство любовью, скорее плотским вожделением. Тихон любил жену, но Антонина прошла через операцию по женской части и стала фригидной. Она не отказывала мужу в интимной близости, вот только сама никакой радости не испытывала. Разве приятно спать с женщиной, которая в самый волнующий момент считает трещины на потолке? А, Иван Никифорович? Хотелось бы услышать ваше компетентное мужское мнение.
– Не могу ответить за весь сильный пол, а мне подобное поведение супруги не пришлось бы по вкусу, однако Антонина Ивановна стала такой из-за болезни, – возразил Иван. – Давайте вспомним слова: и в горе, и в радости…
– Ну да, ну да, – пробормотала Кристина Михайловна. – Да ладно, оставим это. Слушайте дальше… Тихон решил не принуждать к сексу жену, некоторое время жил монахом. Но он, несмотря на зрелый возраст, обладал хорошим сексуальным потенциалом. И что было делать? Ткачев стал ходить к проституткам, не считая, что изменяет супруге. Думал приблизительно так: любви в таких отношениях нет, это просто… ну… как клизму поставить, медицинская процедура. Антонина Ивановна ни о чем не догадывалась. А чего не знаешь, о том не плачешь. И вдруг Рита! Тихон потерял голову. Грачева его просто с ума свела, в постели такое выделывала, о чем он и не подозревал, перед ним просто новый мир открылся. Он-то, наивный, думал, что является прекрасным любовником, но Рита ему объяснила: ты первоклассник. И обучила всяким штукам.
Это одна часть истории. Теперь вторая.
Егора Грачева пригласил Иннокентий Борисович, пожилой академик, археолог, – надо было поправить лестницу на даче. Егор берется за любую работу, эта показалась ему не хуже других. Грачев поехал куда-то за Тверь, в село, где обитал ученый старичок, привел в порядок ступеньки и сложил ладошку ковшиком, мол, наступил час расплаты, дедушка. И тут академик расплакался:
– Сынок, а денег-то у меня совсем нет. И продать нечего, кроме мяча датского короля Горма Старого. Стоит он два миллиона долларов, я его готов за один отдать.
Егор, страстный собиратель спортивного инвентаря, вмиг сделал стойку.
– Что за мяч?
Хозяин дачи ему поведал, что много-много лет назад он, еще школьник, вместе со своим отцом-археологом Борисом Владимировичем участвовал в раскопках возле одной деревни на Балтийском побережье. Папенька Иннокентия был уверен, что король Горм Старый в том селе довольно долго прожил. И представьте себе…
Глава 30
Кристина Михайловна говорила с упоением, наслаждаясь собственным повествованием, и в конце концов добралась до сути.
Родитель будущего академика обнаружил захоронение викингов, вскрыл его, стал изучать найденное, и тут началась Великая Отечественная война. Понятное дело, о раскопках вмиг забыли. Вывезти находки не смогли, Борис Владимирович прихватил лишь несколько вещей, среди них одну, на взгляд семилетнего сына, совершено ненужную – какой-то жуткий, отвратительного вида мяч. Мальчик стал расспрашивать отца, а тот сказал:
– Дурачок, этот мячик – самая важная находка. Он подтверждение того, что Горм Старый жил на побережье. Я нашел мяч в могиле верного слуги короля, бывшего еще и партнером по любимой игре. Король обожал вид спорта, который сейчас называют баскетболом, находил время для игры, а вместе с ним на площадку всегда выходил Харальд. Об этом есть сообщения летописца, который сопровождал Горма во всех походах, да и в частной жизни ходил за ним по пятам, составлял жизнеописание монарха. Как я, по-твоему, нашел место захоронения на берегу моря? Изучил те самые записи и понял, где жил некоторое время Горм.
Борис Владимирович был очень близорук и не умел стрелять, но когда враг вплотную подошел к Москве, под ружье поставили всех, даже таких никчемных бойцов, как подслеповатый профессор. Домой Борис Владимирович не вернулся, погиб в боях под Крюковом. Во всяком случае, так значилось в похоронке. А уж как там было в реальности, неизвестно. Неизвестно и где могила ополченца. От Бориса Владимировича остались лишь рукописи и жуткий мяч.
Сын ученого вырос, сам стал археологом, доктором наук, профессором, долгие годы преподавал в вузе. Иннокентий Борисович многократно пытался продолжить дело отца – заняться раскопками в Прибалтике (в те годы Латвия, Литва и Эстония были республиками СССР), но всякий раз ему говорили:
– Горм Старый никому не интересен.
Сейчас ученый совсем одряхлел, он одинок, болен, беден. Единственная ценность, сохранившаяся у него, – мяч датского короля. Иннокентий Борисович знает, что эта реликвия стоит два миллиона долларов. Он готов отдать ее за полцены. Если Егор найдет покупателя, то Иннокентий Борисович сможет заплатить ему за реставрацию лестницы.
Грачев помчался к Тихону Матвеевичу. Тот разволновался и поспешил к старичку. Иннокентий Борисович показал мяч, рукописи отца, копию летописи, сделанную Борисом Владимировичем…
Кристина Михайловна умолкла.
– И Ткачев поверил? – вздохнула я.
– Да, – подтвердила Золотова. – Примчался ко мне в ужасном состоянии, рыдал, как ребенок.
– Почему? – удивился Иван.
Кристина Михайловна взяла лежавший на постели шарф и закуталась в него.
– Тихон заплатил деньги. Иннокентий Борисович отдал ему мяч.
– Где Ткачев взял миллион долларов? – поразилась я. – Причем сумма была наличкой, через банк она не проходила, на счетах преподавателя такой никогда не было.
Золотова молчала.
– Откуда у не очень хорошо оплачиваемого педагога громадные деньги? – подхватил Иван.
– В долг взял? – старательно играла я свою роль. – Правильно, Кристина Михайловна?
– Да только кто ж ему столько даст? – продолжал спектакль Иван. – Обеспеченных друзей у него не было. Разве только Роман Наумович Моисеенко… Но хирург нам жаловался на тяжелые времена в бизнесе. У Семена Кузьмича копейки своей нет, все средства у жены. Егор Грачев едва свою семью обеспечивает, ему и миллион рублей не нарыть.
– Еще интересно, где Тихон брал сто тысяч, которые отдавал за ваше пребывание в доме престарелых… – задумчиво произнесла я.
– У меня тяжелая болезнь, – медленно сказала хозяйка палаты. – Внешне-то я выгляжу нормально, а на самом деле могу завтра умереть. До Нового года точно не доживу. Врачи удивляются, что до ноября-то дотянула. Вот так.
– О, мне очень жаль, – пробормотала я.
– Да ладно вам, – махнула рукой Золотова. – Иногда Бог карает человека за один детский грех. Начудили мы с Тихоном вместе, кашу заварили, а лопать ее пришлось мне. Это честно? Когда Дато умер, я уже знала, что смертельно больна. Поэтому нашла Тихона и заявила ему: «Настал час, ты должен мою долю вернуть».
– Долю чего? – спросила я.
Кристина Михайловна потянулась за бутылкой с минеральной водой.
– Денег, которые он огреб, потому что я его не выдала. Любила сильно Тишу. Глупая, наивная девочка… То, что меня использовали, я сообразила спустя десятилетия. Он не приехал меня выручать. Мой рыцарь в блестящих доспехах забыл прекрасную даму. У Вальтера Скотта в романах написано иначе. Я ему это сказала и пригрозила: «Не поможешь – всем разболтаю, что мы сделали». И услышала в ответ: «Тебе никто не поверит. Сто лет прошло после смерти наших родителей. Да и ты сейчас по уши в дерьме. Не стоит швыряться горящими спичками, если живешь в бумажном доме». Я не выдержала, крикнула: «Плевать! Все равно я скоро подохну, мне без разницы, где умирать, в тюрьме или на свободе. А тебе-то каково будет? Жена уйдет, сын от тебя откажется, коллеги по работе отвернутся. Ты на зоне лет пятнадцать проведешь, не меньше. А золотишко отнимут. Чулок-то с золотыми самородками…»
Я, услышав последние слова, от неожиданности закашлялась.
– В прямом смысле слова золотые самородки, – уточнила, увидев наше недоумение, Кристина Михайловна, – не в переносном. У родителей Тихона они были в большом количестве. Мы с ним хотели пожениться, но нам тогда едва исполнилось шестнадцать лет, а в брак можно было вступать в восемнадцать. Ждать два года? В юности это немыслимо долго, а если учесть то, как мы обожали друг друга, вообще невозможно.