Дернув щекой, Павел открыл чемоданчик Евгении и стал без всяких околичностей рыться в нем. Уже через минуту он нашел то, что искал, — острейший нож со сверкающим лезвием, вычищенный до того, что становилось больно глазам.
Павел повертел нож в руках, сжал его в кулаке, словно собираясь нанести удар кому-то невидимому, и медленно повторил замах, который подсказало ему воображение. Рыжий кот приоткрыл глаза, покосился на странного человека, играющего со смертельно опасной блестящей штукой, потом увидел в дверях фигуру другого человека, который лично ему был куда более симпатичен, и приветствовал его громким мурлыканьем.
Вздрогнув, Павел Малышко обернулся. Перед ним стояла Евгения Самохина и не без вызова (она была гораздо ниже его) смотрела на него снизу вверх.
— У меня к тебе только один вопрос, — проговорил он, волнуясь. — За что ты ее убила?
Глава 28 Признание
Несколько мгновений Евгения буравила его взглядом своих светлых глаз, которые внезапно стали такими же холодными и острыми, как лезвие ножа в его руке. Потом черты ее лица дрогнули, тонкие ненакрашенные губы исказило подобие улыбки.
— Догадался, значит? Ну-ну. Не зря про тебя говорят, что ты шустрый.
Она оглянулась на кота, шагнула в кабинет и прикрыла дверь.
— Можно спросить? Что ты теперь собираешься делать?
— Во-первых, попрошу тебя держать руки на виду, — ответил Паша, стараясь говорить как можно спокойнее. — А во-вторых, объяснить.
— А что тут объяснять? — Она пожала плечами. Лицо у нее было серое от усталости, волосы небрежно собраны в пучок, как и всегда, но в голосе то и дело прорезались какие-то новые, неведомые ему интонации. — Я хотела ее убить — я ее убила. Точка.
— Ты не хочешь мне объяснить, почему?
— У нас с тобой допрос или что? — поинтересовалась она, без всякого страха глядя ему в лицо.
— Пока — или что. Я просто пытаюсь понять.
— Зачем?
— Потому что я следователь. — Он все-таки не удержался и добавил не без оттенка обиды: — Я всегда считал тебя приличным человеком…
— Представь, я тоже, — без намека на иронию ответила она. — Тебе и в самом деле интересно, почему я решилась на убийство? Предупреждаю — история будет совершенно будничная. Ничего сенсационного.
— А конкретнее?
— Пожалуйста. Тебя, может быть, удивит, что мы с Натальей Тепловой родились и жили в одном городе. Она во всех интервью говорила, что родилась в Москве, но это брехня. На самом деле — привет городку Ратутин Тверской области.
— Ты так хорошо ее знала?
— Нет. Я с ней почти не пересекалась. Так, имелись общие знакомые, тем дело и ограничивалось. Правда, мы учились в одной школе. — И, не меняя тона, Евгения добавила: — А потом она убила человека.
— В каком смысле — убила?
— В самом прямом, Паша. Или тебя величать — господин следователь? Я в этих нюансах не очень разбираюсь. Поправь меня, если нужно.
— Что это было за убийство и почему оно так тебя задело? — настойчиво спросил Малышко, не обращая внимания на ее жалящую иронию.
— Почему… — сквозь зубы повторила Евгения.
Сунув руку в карман, она вытащила портмоне и продемонстрировала следователю фотографию молодого человека с темными глазами, с приятным неглупым лицом.
— Его звали Валентин. Я его очень любила. Он писал стихи, мечтал о… о разных вещах… Словом, он был не такой, как все. Совсем не такой, — добавила Евгения изменившимся голосом. — Я таких, как он, больше не встречала…
— И что случилось?
Шмыгнув носом, Евгения сложила портмоне и убрала его в карман.
— У него были друзья в той компании, с которой водилась Наташка… Друзья детства, чтоб им всем пропасть. На день рождения — двадцать лет — отец подарил ему мотоцикл. На его мотоцикле все катались… и она тоже. — Евгения тяжело, по-мужски, дернула нижней челюстью, словно пытаясь проглотить что-то, что никак не лезло в горло. — Однажды она села на его мотоцикл, а он устроился сзади. Она обещала, что довезет его до дачного поселка, где жила его бабушка. Потом…
Евгения замолчала.
— Извини, мне очень тяжело это вспоминать, — прибавила она изменившимся голосом. — Короче, до поселка она не доехала. На полпути ее подобрала попутка, и водитель привез ее обратно в город. На ноге у нее была ссадина, локоть весь в крови… А через два дня нашли Валентина — в канаве возле дороги, в критическом состоянии. Рядом валялся его разбитый мотоцикл. На месте происшествия нашли бантик от заколки, которая была на Наташке в тот день.
— Продолжай, — попросил Павел.
— Что тебе надо объяснять? — уже не сдерживаясь, закричала Евгения. В глазах ее стояли слезы. — Она рулила мотоциклом! Она всегда плохо на нем ездила, но ее обязательно тянуло делать именно то, к чему у нее не было никакого призвания! На ней был шлем… Валя сидел сзади! Она не справилась с управлением, но она как-то удачно упала, а основной удар пришелся на него… черепно-мозговая травма, ясно тебе? Врач сказал, если бы сразу вызвали «Скорую»… Его можно было спасти! Но только сразу же, понимаешь, а не через два дня! Он пролежал в коме пять дней и скончался…
Она зарыдала.
— А Наташка — просто тварь! Она ни о ком никогда не думала, кроме себя… И когда случилась авария, она тут же вспомнила, что управляла мотоциклом она… и что прав у нее вообще нет! Ей бы пришлось отвечать, именно ей! И она сбежала, понимаешь, сбежала, бросив его умирать… И хотя она разболтала знакомым, что произошло, и все знали, что она фактически убила, понимаешь, убила его… потому что он умер из-за того, что она соврала… не сказала об аварии… Никто не стал возиться, открывать дело… Несчастный случай, ну, подумаешь… каждый год сколько таких случаев…
— И ты решила тогда ее убить?
— Нет, — сказала Евгения, медленно качая головой. — Я, Паша, не убийца. Я вообще, знаешь, не удивлюсь, если однажды ученые откроют ген убийства… Кому-то дано лишать других жизни, они через трупы переступают играючи… вот как Наташка. Вскоре после аварии она собрала манатки и быстренько смоталась из города, типа учиться, то да се… Стала моделью, причем вполне успешной, ее родители о-го-го как стали нос задирать… А мне и родителям Вали только и оставалось, что могила на болоте, превращенном в кладбище, где он был похоронен… и весь его мир, все его мечты ушли вместе с ним, понимаешь, навсегда ушли, потому что она его убила. Просто убила — все равно как нож ему в сердце воткнула. Я тогда мечтала о мести, да… Но я понимала, как глупы мои мечты, потому что я не такая, я не могу бросить человека умирать, и уж тем более у меня не хватит духу убить кого-то.
Кот, покрутившись вокруг нее, снова вспрыгнул на подоконник, свернулся калачиком. Через минуту он уже блаженно посапывал, зажмурив глаза.
— Да… Я пыталась как-то забыться, говорила себе, что надо жить дальше… ради чего жить? Все люди, которые мне попадались, мизинца его не стоили. Друзья Валентина забыли, едва похоронив. В общем, я существовала по инерции. Поступила в медвуз, лишь бы уехать из города и не видеть болото, ставшее кладбищем. Потом встретила одного человека отсюда, из Дубков. Он болел, ему нужен был профессиональный уход. Со мной он протянул на два года дольше и квартиру по завещанию мне оставил. С родственниками его мне пришлось сцепиться за наследство… ну, это неинтересно… Места врачей, я имею в виду, хорошие места, тут уже все заняты, пришлось устроиться на «Скорую». Мне, знаешь, было все равно, хотя «Скорая» — это каторга… К тому же врач обязан носить с собой препараты, которые… в общем, наркоманы очень бы хотели до них добраться, так что я всегда носила с собой нож, чтобы в случае чего иметь оружие для самозащиты.
— Ты все еще мечтала о мести? — напрямик спросил Павел.
— Я? А какой смысл? Иногда я видела ее интервью, какие-то сюжеты по телевизору, где она говорила, какая она молодец и всего добилась сама. Мы, знаешь, существовали в разных мирах…
— А потом ваши миры пересеклись, потому что она приехала в Дубки сниматься в фильме.
— Да, — мрачно сказала Евгения. — Но я старалась об этом не думать, потому что чувствовала, что иначе сойду с ума. Понимаешь, Паша, я уговорила себя жить и все такое прочее, но я ничего ей не простила. Можно, знаешь, простить измену, предательство… но есть то, чего прощать нельзя в принципе. Она ведь не только его убила — она убила и меня… вот ты на меня смотришь, я существую, двигаюсь и прочее, но я ведь труп, Паша, ходячий труп. И родителей Вали она убила, они ненадолго пережили его смерть… отец все мучился, что сын погиб из-за мотоцикла, который он же ему и подарил…
— Ты видела Теплову после того, как она приехала на съемки?
— Я же говорю тебе: я не хотела ее видеть. Говорят: время лечит. Черта с два, оно просто наносит новые раны, за которыми волей-неволей забываются старые. Как только она появилась в пределах досягаемости, я поняла, что… словом, еще немного, и я сорвусь. И вот, вообрази себе, пошла я гулять с котом — вот с этим котом, кстати сказать, — она показала на рыжего красавца, дремавшего на подоконнике, — в каком виде я его подобрала, сколько его выхаживала… он был просто весь покалечен, а сейчас только лапка у него немного не в порядке… Он до смерти боялся людных мест — наверняка это люди его покалечили, — и я ходила к недостроенной дороге, где уже асфальт проложили, и все в принципе готово, надо лишь еще сто метров доделать, но мэру же нужно украсть на очередной особняк для своей дочки-квочки, и он ждет, когда из бюджета опять выделят деньги. Короче, иду я туда с котом и тут слышу — рев мотоцикла, какие-то вопли, потом увидела автомобиль, похожий на спортивный, который ехал наперегонки с мотоциклом, толпу дебилов, которые махали руками и орали… И на мотоцикле опять была она, Наташка. Она все так же плохо на нем держалась, это было заметно невооруженным глазом… Как же я хотела, чтобы она сорвалась и угодила под колеса!
Паша молчал.
— Но она доехала до конца дороги, где насыпана куча песка, и остановилась… Она была такая веселая, такая оживленная, все вокруг нее вертелись, только и искали повод, как бы ей угодить, и… понимаешь, я поняла, что она все давно забыла… Что она убийца, что из-за нее погиб человек… все, все. Я просто остолбенела… Все эти вопли, их наигранное актерское веселье… мне это было как нож в самое сердце, понимаешь? Я раньше ее ненавидела, но в это мгновение я возненавидела ее так, как никто никого, наверное, на свете не ненавидел… Я просто готова была взорваться…
«И она это почувствовала, — подумал Павел… — или уловила волну гнева, которая от тебя исходила…» Но Наташа Теплова действительно испугалась… может быть, не слишком сильно, но испугалась… Потом, уже не видя силуэт Евгении, она, наверное, решила, что ей просто показалось…
— Я проплакала дома весь вечер, мои кошки перепугались до ужаса и заметались по квартире… Они тоже поняли, что происходит что-то неладное, мяукали и тыкались в меня носами. Если бы не кошки, я бы, наверное, вообще тогда повесилась. Видеть ее так близко и понимать, что я не могу ничего поделать… Не могу, понимаешь? Вот если бы она попала в аварию и ее привезли к нам… или еще что-нибудь произошло такое, чтобы она оказалась в моей власти… И тут, когда я только-только вернулась с очередного вызова… Звоночек!.. Второй корпус «Мечты», убита актриса Теплова… Господи! Я полетела как на крыльях… Машина подскакивала на ухабах, а я улыбалась… Ура! Я увижу ее труп! Она сдохла, сдохла, сдохла! Ты знаешь, я вообще-то не пью, но по такому поводу я готова была выпить шампанского…
Паша открыл рот, чтобы что-то сказать, но сдержался.
— В общем, приезжаем мы во второй корпус, администраторша ведет меня наверх… И я от радости потеряла чуйку. Мне так хотелось верить, что она умерла, что я лишь для проформы пощупала пульс и сразу села писать справку. В одном мне повезло — что администраторша сразу же ушла и закрыла за собой дверь. Я осталась в номере одна… И вот сижу я, пишу… и тут труп Натальи Тепловой поворачивает голову, открывает глаза, смотрит на меня и хихикает! Своим мерзким, вульгарным смешком, который я всегда ненавидела…
Я остолбенела, а она говорит: «Ой, какой сюрприз! Живые мертвецы!» или что-то в этом роде, такое же глупое… И хихикает! Ей все было смешно, понимаешь? Она еще что-то сказала, но я ее не слушала… Мне стало ясно, что все пропало, что она не умерла, что это какой-то розыгрыш… и, значит, я опять буду мучиться… а ее морда будет на обложках, на телеэкранах, везде… Она была бездарная… как актриса — полное ничтожество, но какие ей пели дифирамбы!
— В общем, — продолжала Евгения, криво улыбаясь, — она лежала на полу в луже бутафорской крови, а я сидела на диване возле нее… и не стану оправдываться, но я только задним числом сообразила, что машинально шарю в своем чемодане в поисках того самого ножа… Тут Наташка на полу приподняла голову, всмотрелась в мое лицо… «Ой, — говорит, — слушай, а мы раньше не встречались? Я вроде тебя где-то видела…» Я ничего ей не ответила, потому что как раз в это мгновение нащупала ручку ножа. А Наташка: «Точно видела… О, вспомнила! Ты возле нашей компании вертелась… Женька Самохина, да?» «Да», — сказала я. И ножом ей в сердце, со всего маху…
Паша закусил губу. Один удар, единственный… Как же он раньше не сообразил, что такой удар характерен для врача, отлично знакомого с анатомией?
— Она дернулась и сразу же стихла… Пальцы у меня свело, я с трудом вытащила нож и убрала его обратно в чемоданчик… Теперь она стала настоящим трупом, без дураков. Напротив висело зеркало, я посмотрела в него, увидела, что на лицо мне попало немного крови, вытерла ее…
— Тебя видели в этот момент, — негромко сказал Павел.
— Кто?
— Свидетель. Но он не понял важность того, что видел… да и я тоже сообразил не сразу.
Евгения покачала головой.
— А ведь неплохо получилось, а? Согласись… Без пяти минут идеальное убийство. И кто преступник — врач, который выписывает справку о смерти… и который позже будет присутствовать при вскрытии… Никто даже не подумал сомневаться, когда я показала, что она была уже мертва, когда я приехала. Если бы не твой свидетель…
— Нет, — твердо ответил Павел. — Если бы я вел это дело, я бы рано или поздно обратил внимание на ваши с ней точки пересечения… И докопался бы до той аварии. Я бы все равно узнал правду, поверь мне.
Евгения вздохнула.
— И что теперь? — вяло спросила она. — Ты меня арестуешь? Жаль, конечно…
— Почему? — не удержался он.
— Потому что мои кошки без меня пропадут, — серьезно ответила его собеседница. — Погибнут они, вот что… Кто же за ними будет ухаживать?
В кабинете наступило молчание. Павел посмотрел Евгении в лицо и медленно убрал нож в карман.
— У меня забрали это дело, — нехотя признался он. — Я больше не расследую его.
— Вот как?
И снова молчание.
— Твой отец, — неожиданно промолвила она, — посадил бы меня, не задумываясь…
— Я не мой отец, — может быть, более резко, чем следовало бы, ответил Павел.
Где-то вдали раскатисто ухнул гром, и в стекло вновь забарабанили капли дождя.
— Если не арестуют невиновного, — наконец сказал Малышко, — я не стану тебя трогать. Я, конечно, не знаю, что там нароет следователь по особо важным делам из Москвы, но… Только не думай, что я считаю, будто ты была права, — быстро прибавил он, чтобы показать, что они все равно стоят по разные стороны закона.
Евгения усмехнулась.
— А ты поставь себя на мое место и представь, что вместо Валентина была твоя Лида. Представь, что у тебя ее отняли еще до того, как у вас появились Тома и Ваня, и ты остался один, совершенно один в мире, где никто не может ее заменить… Представил? Я же говорю тебе: я не убийца. Просто у меня не было больше сил терпеть.
Но сама она думала только о том, что у Паши не хватит духу ее уличить. Тем более что нож, которым она зарезала Теплову, она уже выбросила, а тот, которым завладел Павел, ровным счетом ничего доказать не мог, потому что не имел к преступлению никакого отношения.
— Ладно, я пошел, — буркнул Павел, подходя к двери.
Но он не мог уйти, не задав вопроса, который мучил его больше всего.
— Скажи, Женя… Вот ты ее убила, и что? Тебе стало легче? Ты счастлива теперь?
Она призадумалась. Прядь волос свисала ей на левый глаз — и, как всегда, она не сделала движения, чтобы ее поправить.
— Ты знаешь, Паша… Вот я сидела до твоего прихода, пила чай, и душа у меня не болела. Совсем.
— Это не ответ, — сказал он, открывая дверь.
— Это не вопрос, — вздохнула она, когда следователь уже вышел и не мог ее слышать.
Потом она пожала плечами, закрыла свой чемоданчик, который Павел забыл запереть, и шаркающей походкой направилась в другой, более просторный кабинет станции, где на столе остывал электрический чайник.
— Ты не поверишь, — сказала хорошенькая и кокетливая медсестра Лариска, просовывая голову в дверь, — но в «Мечте» произошло еще одно убийство! С ума они все там, что ли, посходили?
Евгения зевнула.
— План по убийствам выполнен и перевыполнен, дорогие товарищи… Давай лучше чай с печеньем пить.
— А что ты домой не едешь? — спросила медсестра. — Твоя смена ведь уже кончилась…
— Щас, чай допью и поеду, — отозвалась Евгения. — Следователь тут заходил, спрашивал кое-какие подробности… я ему объяснила… — Она встряхнулась. — Надо, наверное, чайник опять включить, а то чай совсем остыл.
Когда Паша возвращался домой, он заметил на противоположном тротуаре человека, чье лицо показалось ему смутно знакомым. Тот брел под дождем, держась за голову, что-то бормотал себе под нос, и его одежда почти вся промокла.
Когда Аркадий понял, что он может оказаться подозреваемым в убийстве, его первой мыслью было — скрыться, и как можно скорее. Но когда он прибежал на стоянку, машины, в которой он приехал в Дубки, на месте не оказалось. Охрана тоже куда-то исчезла.
Аркадий взялся за сотовый, стал звонить, но никто не отвечал. Тогда он двинулся куда глаза глядят, на ходу соображая, что ему теперь делать.
Кажется, в Дубках есть вокзал, но где он находится? К тому же у него с собой мало наличных, а все деньги на нескольких карточках.
С непривычки он заблудился, не зная, куда идти, а вскоре опять начал лить дождь. Тут сверкнула молния, над городом что-то оглушительно взорвалось, и банкир увидел на противоположном тротуаре Пашу Малышко, который пристально смотрел на него.
Надо сказать, что Паша не узнал в этом озябшем, измученном толстяке того самоуверенного типа, который всего несколько часов назад орал на него и угрожал размазать по стенке. Однако банкиру явление следователя показалось знаком свыше, причем знаком настолько нехорошим, что он повернулся и бросился бежать так быстро, как ему позволяла его комплекция. Паша поглядел ему вслед, с недоумением пожал плечами и, зайдя во двор своего дома, позвонил в домофон.