Лисин покачал головой:
— Понимаю, любовь к оружию у офицера в крови. Но как же тогда его можно утопить? Нескладуха, правда? Можете назвать кого-нибудь в Старооскольске, кто так же легко привыкает к оружию и запросто с ним прощается? Гасилов, посмотри на человека, рассей мои подозрения.
Сотрудник старооскольской прокуратуры заявил:
— Встаньте.
Мужчина вздохнул и поднялся.
Сидельников не мог справиться с собой, отвернулся, и Лисин понял причину. Теперь Гасилову придется лечь на пол. Он ведь видел убийцу, находясь именно в таком положении.
— Рост подходит. Глаза похожи. Абрис тот же.
— Кто бы мог подозревать, что прозвучит иное? — Незнакомец криво улыбнулся. — Это вы сейчас что, опознание проводите? — Он оперся ладонями о колени и снова сел на стул. — Теперь насчет связей. В этом городе проживают люди, с которыми я ходил в школу до поступления в военное училище. За время пребывания на пенсии я встречался с троими. Фамилии назвать?
— Если не трудно, — Лисин распечатал пачку сигарет и протянул ее отставнику.
— Зинчук…
— Зинчук? — воскликнул Лисин.
— Он, Варравин, Волопасов, — невозмутимо продолжил отставник, подумал, чем еще может быть полезен странным гостям начальника РОВД, развел руки и с жадностью втянул сигаретный дым. — Последний месяц назад умер. Зинчук подрабатывает где-то в Канаде или Америке вахтенным методом. Его я не видел года полтора. Быть может, два… Варравин нигде не работает. Ловит рыбу, торгует ею. Иногда на подхвате в качестве грузчика у администраторов кафе. Общих интересов нет ни с кем из перечисленных. А теперь давайте дело делать. Составляйте бумаги, изымайте и отправляйте в камеру. Я устал…
— У Зинчука могут быть проблемы с головой? — встрял Сидельников.
— А у кого из тех, кто пять лет провоевал в Афгане, их нет? Если бы, к примеру, у меня их не было, то чего бы я «ТТ» с собой по городу носил?
— Где его вещи? — Лисин резко развернулся, подошел к подполковнику полиции и посмотрел на него так, словно в чем-то подозревал.
Тот только что вернулся и сейчас оглядывался по сторонам, предполагая, что упустил нечто очень важное.
— Это простой вопрос, подполковник. Где вещи этого человека?
Начальник РОВД извлек из стола, стоявшего в углу, спортивную сумку и с ловкостью фокусника стал вынимать из нее самые различные предметы, редко встречающиеся у обычных граждан.
Боевые награды, документы, пистолет, запакованный в полиэтиленовый пакет, записная книжка с двумя или тремя адресами женщин, мобильный телефон с пустой базой контактов. Сидельников принимал все это из рук полицейского начальника.
Трусы, еще одни, майка, три пары носков, по-военному аккуратно свернутых в виде «улыбки».
— Комплект киллера перед служебной командировкой, — восхищенно констатировал подполковник.
Перебрав все это, Лисин погрузил руки в карманы, повернулся к отставному десантнику и спросил:
— А где ваша расческа?
— Что? — изумился тот.
— Расческа. Это предмет, которым приглаживают волосы.
— Вы посмотрите на мою голову, — с сарказмом посоветовал бывший десантник. — Какая расческа, господин хороший?
— Верно, — пробормотал Лисин, сжимая подбородок и расхаживая по кабинету. — Зачем вам расческа? У вас стрижка совсем короткая. Такую проще руками пригладить. — Следователь встал напротив собеседника в позе визажиста и провел взглядом по его голове. — С вашими военными традициями расческа вообще, наверное, не нужна.
— Я ее в последний раз держал в руках перед училищем, — сознался военный. — Странные вы какие-то, ребята.
— Запиши адреса Зинчука и… — Лисин повернулся к Юштину.
— Варравина, — недовольно бросил военный. — Что касается Зинчука, то я служил вместе с ним в Германии. Если это вам интересно.
Он никуда не денется. Статья за ношение и хранение огнестрельного оружия нависла над бывшим десантником куполом парашюта.
Лисин пробормотал начальнику РОВД:
— Занимайтесь, пожалуйста.
Следователь направился к выходу. Он шел так быстро, что остальные члены группы догнали его только у «Волги».
— Вам и этот человек не интересен? — участливо осведомился Гасилов. — У вас удивительная способность, Иван Дмитриевич, отделять агнцев от козлищ.
Следователь почувствовал в голосе молодого коллеги нотку иронии, распахнул дверцу, сел в машину так, что она покачнулась, и осведомился:
— Знаете, о чем я думаю, Гасилов?
— Если честно, сгораю от нетерпения узнать.
— У полковника ВДВ, чья стрижка длиною в сантиметр или чуть больше, нет расчески. Она ему не нужна. И я его понимаю. Мне она тоже была бы ни к чему. Нечего расчесывать. Если только грудь. А вот у Зинчука Николая Федоровича, седая голова которого украшена едва заметной щетиной, расческа имеется.
Сидельников включил двигатель и оперся локтем о спинку сиденья.
— Не понимаешь, капитан? — Лисин улыбнулся и стал работать правой рукой так, словно сжимал в ней рукоять весла.
Стекло опустилось, и в салон ворвался свежий воздух периферийного городка. Следователь любил такие места именно за неповторимый, ароматный воздух путешествия и чужбины.
Но это только кажется, что чужбина. На самом деле, когда в легкие Лисина врывалась эта смесь, он чувствовал приступ дежавю. Скифская кровь напоминает каждому русскому о том, что он здесь уже бывал, несколько тысяч лет назад носился по просторам центральной полосы еще не Руси, а просто вольной земли. Пусть не сам, но его предок — точно. Многие из нас с вожделением вдыхали этот запах, справедливо полагая, что с ним к нам приходят смутные воспоминания, едва прорывающиеся сквозь глубину веков.
— Расческа, капитан. В протоколе личного досмотра Зинчука, которому я без принуждения со стороны, по собственной воле велел дать пинка под зад, среди прочих вещей было указано — «расческа пластмассовая». Вот зачем, скажите мне, почти лысому Зинчуку расческа в кармане, а? Не должно ее быть. Кстати, а почему он не в Канаде?! Надо бы вспомнить, где проживает этот тип. Озерная, два. Квартира пятнадцать. Гони, Сидельников, лети туда, родной.
Упрашивать капитана МУРа дважды никогда не приходилось, тем более что мысль о Зинчуке пришла ему в голову сразу же, едва он услышал слово «расческа», вылетевшее из уст следователя.
— Сейчас направо. Теперь налево, до светофора, а там — в переулок, — указывал маршрут Гасилов.
«Волга», ревя двигателем, то мчалась по центральной улице города, то ныряла во дворы и почти срезала белье, висящее на веревках. Сидельников слушал команды и повиновался, как робот. Сейчас он, член группы Лисина, безоговорочно повиновался местному жителю. Любой сыщик знает, чего может стоить секунда, потраченная впустую. В жизни каждого опера хоть раз, но случается препозорнейший факт, когда жулик уходит прямо из-под его носа — не хватает минуты, сорока секунд, пятнадцати. Случается, что и две секунды способны на годы увеличить срок поиска преступника.
— Вот этот дом. Кирпичный, новый. Их в городе возводят методом точечной застройки…
— Часа через два мы об этом послушаем с удовольствием, — пообещал Сидельников, укладывая руку на раненое плечо Гасилова и толкая его в сторону первого подъезда.
— Московская фирма строит, — на пороге продолжил Гасилов. — Сюда только по разнарядке мэрии вселяют.
— Это возмутительно, — сказал Сидельников, толкая его еще сильнее.
На пятом этаже он взял Гасилова за здоровую руку и мягко потянул назад, а у пятнадцатой квартиры вообще вытолкнул обратно, на лестницу.
Юштин неслышно вытянул из кобуры «глок», то же самое сделал и Сидельников. У Лисина «глока» не было. Он снова не захватил в командировку оружие. Такова была одна из вредных привычек старшего следователя по особо важным делам. Еще он непроизвольно жевал губами в минуты раздумий.
Лисин поднял руку и нажал кнопку звонка. За дверью сыграл три склянки имитатор корабельного колокола.
Глава 8
Мысль о том, что квартира друга может представлять для него опасность, пришла в голову Варравина только через час после прибытия в нее. Войдя, он разделся, принял душ и там же, в ванной, тщательно осмотрел свою голову. Не появилась ли за минувшие сутки предательская темная пленка, свидетельствующая о том, что волосы у Романа Алексеевича, он же Николай Федорович, не седые, а черные.
Брить их нужно будет потом. Когда закончится дело. С каким удовольствием он войдет в душ, намылит голову и сдерет с нее эту дурацкую светлую щетину!
Пройдет неделя, другая, и на совершенно лысой голове начнут появляться первые всходы — маленькие тычинки, имеющие цвет родных волос, темные, густые. Минует еще месяц, и они превратятся в спортивную стрижку, ныне весьма модную, почитаемую среди молодежи. Если ему удастся водить за нос ментов около полугода, то любой, кто видел его в этот день в прокуратуре, не узнает ни его внешнего облика, ни внутреннего.
Пройдет неделя, другая, и на совершенно лысой голове начнут появляться первые всходы — маленькие тычинки, имеющие цвет родных волос, темные, густые. Минует еще месяц, и они превратятся в спортивную стрижку, ныне весьма модную, почитаемую среди молодежи. Если ему удастся водить за нос ментов около полугода, то любой, кто видел его в этот день в прокуратуре, не узнает ни его внешнего облика, ни внутреннего.
Но сейчас нужно поддерживать идиотский имидж всеми возможными средствами. А измениться — это просто. Нужно стать самим собой, вот и все. Варравин потеряет этот придурковатый блеск в глазах, перестанет морщить лоб и громко разговаривать. Он сроду так не изъяснялся. Превратиться в самого себя гораздо легче, чем в придурка, помешанного на идее о государственном переустройстве.
Еще там, на вокзале, когда мял в руке билет, он сознался себе, что здорово струсил. Но как быть с Мартыновым? Кто накажет сынка Ляписова-старшего и увидит страх в глазах этого папаши? Получается, что председатель суда может всеми возможными средствами защитить своего сына. А вот Варравин не в состоянии сохранить если не жизнь сестры, то хотя бы ее честь. Несправедливо это, ребята.
А вот вам и формальная логика, обещающая сбить с толку прокуратуру и полицию. Следующий поход за справедливостью возглавит именно седой человек с придурковатым взглядом, чтобы потом ни у кого не осталось ни тени сомнения в том, что и первые три трупа — его рук дело. Они искали одного подозреваемого. Через месяц или две недели — как бог карты разложит — у них появится второй. С отличными от первого приметами, с иными манерами.
Он был в их руках. Они познакомились с ним и теперь знают до мелочей, как он выглядит и разговаривает.
Старые приметы забудутся за ненужностью. Все смирятся с тем, что они им привиделись. Будут новые, неоспоримые. Мартынов ответит за подлость, Ляписов-старший увидит перед собой возмездие и ужаснется, его сын, подонок и алкоголик, поймет, что расправа неминуема. Только тогда Зинчук превратится в Варравина.
А Коле-Зине ничего не угрожает. Он тянет трал в Дэвисовом проливе. Любой канадец, выходящий с ним в море, подтвердит, что на момент странных убийств в Старооскольске их старый фрэнд Ник Зинчук был с ними, то есть имел железное алиби.
Вот тогда сотрудники старооскольской прокуратуры действительно одуреют. Кого же теперь искать?!
Вот к чему стремился Варравин. Точно такой же вопрос, только с улыбкой на лице, они задавали тогда, когда была убита сестра. Все возвращается на круги своя.
Ему очень хотелось посмотреть им в глаза, когда они будут спрашивать себя по-настоящему, белея лицами, теряясь в догадках и холодея сердцем. А та минута на вокзале — это нервы. Варравин никогда не убивал людей. Вот от чего слабость. Но больше ее уже не будет.
«Что, никого нет дома? — подумал Лисин, не услышав шагов за дверью. — Николай Федорович, наверное, пошел искать причины несовершенства государственного устройства России. Знать бы, где они и Зинчук, который их ищет. Страну мы тогда все равно не усовершенствовали бы, но преступник был бы найден».
— Будем ждать? — спросил Сидельников, возвращая в кобуру пистолет.
— Ждать, конечно, можно, — согласился Юштин. — Но было бы глупо просидеть в засаде сутки. Может, Зинчук сейчас в туалете или спит, а потому и не открывает дверь?
Сидельников провел лукавым взглядом по лицу Лисина.
Тот все понял и приказал:
— Делаем так. Гасилов — на улицу, будешь страховать на свежем воздухе. Посидишь у соседнего подъезда на лавочке. Сидельников — наверх, Юштин — на четвертый этаж. Я беседую с соседями.
Гасилов спустился и хлопнул входной дверью. После этого Сидельников не пошел наверх, а Юштин не спустился этажом ниже. Все происходило далеко не в лучших традициях советского и российского сыска и следствия.
Сидельников вынул из кармана любопытный предмет, похожий на пилочку для ногтей и на медицинский инструмент, и стал производить действия, которые осуществляет грамотный домушник, желающий проникнуть в закрома зажиточного буржуя.
Первый замок открылся легко, словно это был крючок, поддетый куском проволоки. Ригель щелкнул и отошел в сторону.
— Влево попробуй, — шепотом советовал Юштин Сидельникову, видя, что с верхним запором у того возникли очевидные затруднения.
— Запомни раз и навсегда, капитан! — Сидельников покряхтел на манер Лисина, и язычок английского замка щелкнул. — Все — ты слышишь?! — абсолютно все замки открываются только вправо. Прежде этот умник работал по линии угонов автотранспорта, — объяснил он следователю, пряча походный набор в карман.
— А ты раньше по какой линии работал? — Лисин улыбнулся.
— Да так…
— Я спросил, — напомнил Лисин, заходя в квартиру.
— Квартирные кражи. Пять лет.
Гром грянул неожиданно, как ему и положено. Страшный грохот разорвал тишину квартиры, вылетел в открытую дверь и наполнил подъезд. От косяка отщепилась щепа, хрястнула и вылетела наружу.
Лисин успел отшатнуться. Если бы в него угодила пуля, он вылетел бы в коридор точно так же, как и половинка облицовочной дверной планки. Калибр оружия, судя по всему, был большой. Его мощь явно превышала отечественные образцы.
Вторая пуля разбила электросчетчик, вышибла в коридор голубой искрящийся сноп величиной с огромный детский шар и разметала по всей прихожей пластмассовые и металлические ошметки.
Укрыться было негде, поэтому два сотрудника МУРа и Лисин отскочили от двери. Третий выстрел был бы точен, если бы в проеме кто-нибудь стоял. Пуля ударила в дверь напротив и выбила из дерматиновой обшивки пыльное облако.
За ней раздался грохот. Там явно кто-то упал. Вот вам плоды русского любопытства. Наши граждане обожают бежать туда, где стреляют, и смотреть на происходящее. Уверенность в том, что их-то пуля точно не коснется, иногда заставляет таких людей отправляться в больницу или в морг.
— Зинчук, сукин сын! Это ты, что ли?! — прокричал Сидельников, наблюдая за тем, как Лисин, пользуясь секундным затишьем, проскочил в прихожую и нырнул в кухню.
Ответом капитану был очередной выстрел. Огромный кусок штукатурки, совсем недавно нежно вмазанный в стену рукой строителя, отвалился и оголил скелет перегородки, сделанной из перекрещенных реек.
— Не знаю, Зинчук ли там, но перед нами отъявленный сукин сын. Это точно! — прорычал Юштин, трижды вмазав пули в глубину нескончаемого коридора дома точечной застройки. Странно, но именно этот не слишком интеллектуальный поступок капитана МУРа заставил замолчать грозное оружие.
— Дом окружен, дурак! — прокричал Сидельников. — Выбрасывай ствол в коридор и выходи. Я все прощу!
В квартире зависла тишина. Высокие договаривающиеся стороны молчали. По полу, на котором не в очень удобных позах залегла следственная группа, странно потянуло холодком.
— Он открыл балкон или окно, — сказал Лисин, прикидывая, какой ущерб может причинить стрелку прыжок с пятого этажа.
По его прикидкам выходило, что максимальный. Здешний дворник оказался работягой, не в пример тому, который ухаживал за территорией, прилегающей к прокуратуре. Асфальт и газоны были очищены от снега, ближайший сугроб находился на расстоянии не менее десяти метров. Лисин это заметил, когда они подъезжали к высотке, огибая ее. Сейчас он был уверен в том, что стрелок, сколь бы ловким он ни был, вряд ли повторит легендарный олимпийский прыжок Боба Бимона, совершенный в далеком шестьдесят восьмом году.
Сидельников решился; выставил перед собой «глок», пересек коридор и юркнул в спальню. Его место тут же занял Юштин.
Выдержав паузу, Сидельников влетел в зал, и лицо его побелело от напряжения. Выстрела не последовало, и Юштин уже спокойно подошел к проему двери.
— Два капитана! — сыронизировал Лисин, входя и рассматривая комнату.
Путь его пролегал к распахнутой балконной двери. По пути он прихватил стул и с размаху врезал им в окно, прилегающее к балконной двери. Если кто-то решил глупо пошутить и замереть там с базукой в руке, то этот звук заставил бы его подскочить. Но стул ввалился на балкон и глухо застучал ножками по бетонному полу.
Важняк бросился к перилам, высунул голову и тут же отскочил на исходную. Таков старый проверенный способ изучить обстановку вокруг и сорвать нервы тому, кого ты преследуешь. Словно в подтверждение этой теории, выстрела в упор не последовало.
Зато следователь краем глаза заметил странную картину, заставившую его уже спокойно перегнуться через перила и закричать:
— Зинчук, вы меня начинаете отчаянно раздражать!
Николай Федорович Зинчук — теперь Лисин мог заявить об этом уже с полной уверенностью — спускался по водосточной трубе, как охотник за кокосами с пальмы.
— Где Гасилов? — не поворачиваясь, спросил Лисин у Сидельникова, будучи уверенным в том, что вопрос излишен.