— Где Гасилов? — не поворачиваясь, спросил Лисин у Сидельникова, будучи уверенным в том, что вопрос излишен.
По его мнению, Гасилов сейчас должен был встречать Зинчука на том месте, где труба выгибается в сторону, словно кончик слоновьего хобота.
— Я здесь.
Этот голос заставил Лисина похолодеть. С несвойственным ему проворством он развернулся на сто восемьдесят градусов и увидел прокурора отдела по надзору за соблюдением федерального законодательства. Тот стоял, розовея щеками, заполненными адреналином. Телом и душой он всецело принадлежал Лисину.
В конце коридора слышался яростный топот — это мчался на улицу Юштин. Ботинки Сидельникова свой лихорадочный марш уже отстучали. Он увидел Гасилова первым и немедленно помчался на улицу.
— Ты что здесь? — Лисин пожевал губами и почувствовал, как откуда-то снизу — дай бог не из мочевого пузыря! — к его голове подступала горячая лава. — Я где велел тебе находиться?!
— Так это… стреляли.
— В Палестине постоянно пальба идет. Ты почему туда не отправляешься?!
— Я помочь хотел, — залившись свекольным цветом, пробормотал Гасилов.
В его жизни было аж два потрясения, связанных со стрельбой и погоней. Первый раз это случилось, когда он вышел из коридора и попал под пулю «прокурорского палача», второй — сейчас. Спеша наверх после первого же выстрела, он хотел искупить слабость духа. Она подмяла сотрудника прокуратуры в тот момент, когда в его глаза уставился дульный срез «ТТ».
Сейчас его душу залило невероятно гадкое чувство. Он понял, что снова оказался бесполезен.
— Ладно, забыли. Ты же не струсил, верно?
Гасилову хотелось лечь и умереть.
— Знаю, не струсил. Просто ошибся. — Важняк потрепал молодого человека за плечо и подтолкнул его к выходу. — Будем надеяться, что звание кандидата в мастера спорта по легкой атлетике Юштин получил не случайно.
Бегал он и вправду хорошо, но при этом не смог догнать Зинчука. Когда муровцы выбежали на улицу и обогнули дом, ни на трубе, ни рядом с ней того уже не было. Юштин помчался в сторону остановки общественного транспорта, но уже через минуту кое-что понял. Если бы Зинчук рванул в этом направлении, то он его уже давно не только увидел, но и догнал бы. Сидельников, припустивший в обратную сторону, тоже вернулся ни с чем.
Он приблизился к водосточной трубе, сыгравшей роль лестницы для беглеца, потрогал ее и изрек:
— На совесть делали. Я вот, помнится, по такой же в Москве, на Сафоновской улице на третий этаж лез, так обломилась, сволочь. Молдавские гастарбайтеры, наверное, лепили.
Сказано это было с уважением. Капитан еще раз похлопал по трубе, отошел в сторону, потом вдруг развернулся, сделал два шага обратно и изо всей силы врезал ногой по металлическому хоботу. По трубе взметнулось эхо, на уровне второго этажа послышался хруст. Несколько колен жестяного цилиндра вылетели друг из друга и осыпались к ногам муровца.
— Тебе где было приказано стоять, прокурор?!
Гасилов промолчал.
Николай Зинчук, теперь уже совершенно очевидный подозреваемый по делу об убийстве сотрудников прокуратуры, исчез.
К дому, вереща сиреной, приближался полицейский «уазик». Следом за ним, торопясь и безмолвно поблескивая сиреной, катились «Жигули». Наверное, в целях экономии начальником ГУВД отдан приказ выезжать по звонкам граждан на двух машинах — одна звучит, вторая светит.
Лисин понял, что «Волга» стоит боком и полицейские, выбежавшие из машин, не видят ее номеров. Он вытянул из кармана пиджака удостоверение и устало положил руку с ним, распахнутым, на приоткрытое стекло дверцы. Следователь уже убедился в том, что в Старооскольске происходили странные события. Кто даст гарантию того, что эти шестеро в бронежилетах не расстреляют из автоматов «Волгу» с четырьмя пассажирами раньше, чем те заговорят о корпоративной этике?
— А стрелок из него не очень, — констатировал Юштин, устраиваясь на заднем сиденье как на лавке. — Для человека, прошедшего Афганистан.
— Да, — ядовито заметил Сидельников, наблюдая за перемещениями полицейских от дома к подъезду. — Сейчас только это и может доставлять всем нам глубокое удовлетворение.
— Он не хотел нас убивать.
Взгляды всех членов следственной группы устремились к следователю. Он крепко сжимал в зубах сигарету, и данное обстоятельство наталкивало его подчиненных на мысль о том, что эти слова им послышались.
— Он стрелял мимо нас, — повторил Лисин, и теперь членам группы стало ясно, что сверхъестественные силы в события не вмешивались. — Тебя, Игорь, Зинчук мог убить дважды с расстояния в пять метров. Один раз он мог легко прикончить меня, и еще один раз — Юштина. Этот человек не желал нам смерти, и только по этой причине мы живы. Не знаю, кто заходил в гости в старооскольскую прокуратуру и сознательно определял цели, да только Зинчук стреляет действительно выборочно. По какой-то непонятной системе, известной одному лишь ему. — Следователь оглядел напряженные лица спутников и добавил: — Пока это единственный факт, который связывает «прокурорского палача» с Зинчуком.
В прокуратуре, куда они вернулись, царило подозрительное затишье. Горбунов сидел у себя в кабинете, и по всему чувствовалось, что он был оставлен за старшего. Мартынов отсутствовал, и никто не знал, куда он уехал. На третьем этаже, как и на двух остальных, шла привычная работа. Было похоже на то, что о недавнем происшествии все уже забыли.
Но это только на первый взгляд. Поднимаясь в кабинет прокурора, любителя сотрудничества со СМИ на платной основе, Лисин ловил на себе быстрые, скользящие, словно облизывающие выстрелы глаз. Сотрудники этого ведомства, уже не уверенные в своей защищенности, словно спрашивали: когда же? Ты на кого работаешь?
Лисин не встретил ни одного человека, который показал бы ему взглядом на свой кабинет — пойдем, дескать, поговорим. Чай, мол, у меня не очень, но я под него расскажу весьма любопытную историю. Лисин шел, смотрел в лица встречных и понимал, что такой словоохотливый тип ему не подвернется. То ли не время, то ли люди не те.
— Ты готов информировать группу? — Вопрос следователя был адресован капитану МУРа, уже усаживающемуся на привычное место и придвигающему к себе стопку папок с делами.
— Да. Только не помню, на чем остановился. Труба водосточная, мразь, покоя не дает.
Гасилов, уже готовый вступить в перепалку с опером, смело посмотрел ему в лицо, но так и не увидел взгляда, бросающего вызов.
— Ты закончил тем, как Варравин, брат Лилии Чеховской, сходил в ГУВД, где ему пообещали рассмотреть дело в течение следующих двух месяцев. Но я все забываю спросить, ты эти материалы просмотрел до конца?
— Я не сканер, — признался капитан. — На столе аж восемь папок. Вы сутки общались с господами Мартыновым и Тульским. За это время мне удалось просмотреть одну из них.
— И какие выводы?
— Делать их — ваша стихия. Я обязан доложить суть.
— Справедливо, — заметил Лисин, морщась, как от зубной боли.
Он не любил таких заявлений, однако хорошо помнил, какую задачу ставил Сидельникову. Она звучала именно так: прочесть и доложить.
«Это ему труба покоя не дает. Точнее сказать, Гасилов с трубой».
— Еще один вопрос, Игорь. Откуда такие подробности? Ты что, додумываешь за авторов этих трудов? — Лисин кивнул на папки.
— Никаких фантазий, — запротестовал Сидельников. — Варравин оказался парнем душевным. Он записывал все, что видел и слышал. Дословно. Лучший образчик свидетеля.
— Ну, тогда начинай.
— После своего первого визита в полицию…
От своего первого визита в полицию Варравин отходил душой и телом неделю. Он не смог выждать положенный срок и снова направился к следователю.
Каково же было его удивление, когда тот же человек, сидящий в том же самом кабинете за тем же самым столом, сообщил ему, что расследование не принесло желанных результатов. Дело приостановлено, убийца не установлен. Следователь выразил соболезнование брату погибшей женщины.
Тогда Варравин поступил иначе. За день до бессмысленного похода к следователю он сидел в комнате, наматывал на вилку спагетти и краем глаза смотрел телевизор, где транслировались общероссийские новости.
Во весь экран демонстрировалось сосредоточенное лицо Генпрокурора страны. Варравин оставил в покое кетчуп, взял пульт и включил звук на максимум.
«Часто мы сталкиваемся со случаями латентной преступности, — говорил Генеральный прокурор. — Они остаются безнаказанными по простой причине. Сотрудники правоохранительных органов не желают заниматься данной категорией преступлений».
Генеральный прокурор выдержал паузу, поправил очки и посмотрел куда-то в зал. Наверное, он точно знал, где сидит сотрудник правоохранительных органов, не желающий заниматься раскрытием упомянутых преступлений.
«Граждане сообщают о фактах правонарушений и преступлений, а лица, призванные их защищать, отправляют заявления в стол. Безнаказанность криминально настроенных элементов нашего общества порождает недоверие добросовестных граждан. За прошлый год из числа ранее совершенных раскрыто…»
Варравин не стал слушать дальше. Он отодвинул ногой стул со снедью, выключил звук и решил, что в полицию все-таки сходить нужно. Ответ прыщавого следователя с пушком над верхней губой был ему известен заранее, но посетить этот кабинет с кислым запахом табака и слежавшихся бумаг необходимо. Чтобы сказать в лицо, открыто и честно…
— Вы занимаетесь укрывательством, не желаете ссориться с властью и вести следствие по откровенно резонансным делам. Я буду жаловаться на вас в прокуратуру.
— Пошел вон, — ничуть не расстроившись, бросил следователь и захлопнул дверь перед носом Варравина.
С довольной улыбкой Роман Алексеевич двинулся по коридору к выходу.
— Я забыл сказать, — произнес ему в спину следователь, появившийся в дверях. — Можете жаловаться. Это ваше право. Напоследок хотите совет?
Варравин заметил, что в обращении следователя отсутствует привычная презрительная нотка, подумал и вернулся к двери кабинета.
— Настоятельно советую вам прекратить проявлять такую настойчивость. Проку не будет, а неприятностей наживете.
— Вы трус.
Следователь вздохнул, покачал головой:
— Теперь точно вижу — наживете. — Он закрыл дверь.
Следователь трус. Варравин знал это, отправляясь с готовым письмом к прокурору города. Он изложил все так, как было и есть. Рассказал о предсмертных показаниях сестры, о низости сотрудников ГУВД, притормозивших расследование в страхе перед чином председателя суда, и о собственных наблюдениях.
Но это письмо не для почты. Оно слишком серьезное, чтобы доверять конверт синему металлическому ящику. Поэтому в холле заведения прокуратуры Варравин осмотрелся и подошел к стенду с указанием дней и часов приема граждан городским прокурором Мартыновым А. С.
Выяснилось, что к тому можно было попасть по четвергам, с 10.00 до 13.00. Варравин точно знал, что нынче среда.
Он приблизился к тетке, которая сидела за перегородкой из матового стекла, и спросил, едва доставая до верхнего среза окошка:
— Будьте любезны, как зовут прокурора?..
— Их тут море, — был ответ. — Какого именно?
— Городского, Мартынова.
— Андрей Сергеевич, — ответила тетка и тут же занялась делом — кто-то позвонил ей по телефону.
Дождавшись четверга, Роман Алексеевич просмотрел текст письма, которое всю ночь редактировал, вносил новое, разумное, удалял написанное наспех. С чистовиком, увеличившимся на два листа, он отправился по известному адресу. У крыльца серого дома с белыми колоннами Варравин отряхнул брюки, вынул из сумки губку для обуви и отполировал туфли. Полицейские, стоявшие на входе, осмотрели его сумку и убедились в том, что в ней нет ничего, кроме письма в полиэтиленовой пленке и этой самой губки.
С дрожью в душе, надеждой в сердце и уверенностью в чистоте собственных помыслов Варравин дождался своей очереди и вошел в просторную приемную, пахнущую полиролью. За столом сидела женщина лет тридцати, весьма приятной наружности. Варравин даже подмигнул ей и тут же устыдился своей пошлости. В этот момент, когда справедливость должна была восторжествовать, он плохо себя контролировал. Все люди, работающие в этом здании, казались ему непорочно зачатыми.
Прокурор выглядел человеком степенным, понимающим цели, поставленные перед ним. В полном соответствии с присягой, данной им, он был готов вести непримиримую борьбу со всеми проявлениями нарушения закона, кем бы они ни совершались. До победного конца!.. Так написано в клятве. Варравин перед визитом купил брошюру, посвященную закону о прокуратуре.
Вместе с этим прокурор выглядел несколько уставшим, и понять его было нетрудно. Полтора часа общения с гражданами — это вам не шутка.
Но он был приветлив и вежлив. Вежливым Мартынов остался, а вот насчет приветливости вышла штука. Она куда-то делась, когда Андрей Сергеевич, государственный советник юстиции, дочитал письмо.
— М-да, — сказал он и посмотрел на Варравина так, словно тот принес явку с повинной. — И чего же вы в конечном итоге хотите от прокуратуры города?
— Я в конечном итоге хочу справедливости, — заявил Варравин. — Чтобы прокуратура поступила… — Он хотел сказать «по совести», но тут же вспомнил, что ни в одной из пятидесяти четырех статей закона о российской прокуратуре, изученных им этой ночью, не встретил такого слова. — По закону. Полиция ничего делать не хочет.
— Ну-ну, не преувеличивайте, — возразил прокурор. — Хорошо, — вдруг сказал он, прикрепил к письму белый чистый бумажный квадратик. — Мы разберемся. У вас все?
— Пожалуй.
— Тогда всего хорошего. Удачи. Спасибо за сигнал.
Теперь все будет по-другому. Брат убитой женщины был в этом уверен.
Глава 9
Два дня поисков, истекших после перестрелки в квартире Зинчука, не принесли следователю Генеральной прокуратуры Лисину ничего нового. В дежурные части полиции города по-прежнему доставлялись персоны, похожие на Зинчука и не очень его напоминающие. После короткой проверки данные граждане отпускались.
Подлинный же Зинчук, которого уже знали в лицо и Лисин, и его помощники, куда-то исчез. Все связи Романа Алексеевича были установлены, проверены. Эти люди в один голос твердили о том, что Коля-Зина уехал в Канаду ловить рыбу.
Лисин понял, что Зинчук не так глуп, каким хотел казаться. Он предугадывал действия прокуратуры и заранее создал себе алиби. Либо этот человек и в самом деле ловил сейчас рыбку в Дэвисовом проливе.
Лисин метнулся в Москву, согласовал свои дальнейшие действия с заместителем начальника Следственного комитета и немедленно составил запрос в канадскую полицию с просьбой установить, действительно ли Зинчук находится в этой стране.
— Если бы я получил от них такое письмецо, то обязательно подумал бы, что ребята маму потеряли, — недовольно проворчал Смагин, перечитывая послание, составленное на английском языке.
— Переморщатся, — невозмутимо, словно дипломированный психолог, успокоил начальника Лисин. — Я тоже раз получил, правда, из Рима. «В связи с нахождением под стражей Коростылева просим выяснить у него, не замешан ли он в незаконных банковских операциях на территории Италии». Понятно, да? Хорошо представляете себе картину? После моего вопроса этот Коростылев немного думает и отвечает: «Да-да-да, что-то такое помню. Но совсем не часто. Два или три раза, никак не больше».
— Ничего не понимаю. Зачем Зинчуку стрелять в сотрудников прокуратуры? Крышу сорвало?
— Может, он так развлекается? — предположил Лисин. — Или в карты кому на траулере продулся?.. На желания играли…
— Шути-шути, — со злым сарказмом разрешил Смагин. — Я посмотрю на твой канадский юмор, когда через две недели у меня отчет о проделанной работе потребуют. А что за персонаж такой Варравин?
— У него сестра погибла. Хотя это не убийство, а тяжкие телесные — полиция занималась. Сейчас человек ищет справедливости.
— А что полиция? Не нашла?
— Доказательств она не обнаружила, а фигуранты, как я догадываюсь, имеются. Там сын председателя старооскольского суда нашалил со товарищи. Но на данный момент доложить вам по этому делу ничего не имею.
— А ты заимей, — буркнул Смагин.
— Сидельников работает над темой, хотя она представляется мне хлипкой и бесперспективной. Надо быть откровенным перед собой и руководством. — Лисин указал пальцем на стол перед начальником. — В этой истории с тройным убийством я пока ничего не понимаю.
— Хорошее признание для руководителя следственной бригады, — съерничал Смагин.
— Выехавшего на место преступления трое суток назад, — огрызнулся Лисин. — Будет день — будет пища.
В Москве следователь провел всего сутки. Даже меньше — двадцать три часа. Ровно столько понадобилось российскому отделению Интерпола для связи с криминальной полицией Канады и получения оттуда ответа на запрос.
В нем значилось, что Зинчук с такого-то числа находится на территории Канады по рабочей визе. Никто из команды рыболовецкого судна «Апрельский цветок» не знает, где он находился с такого-то по такое-то число текущего месяца. В эти дни траулер не выходил в море из-за поломки холодильного оборудования.
Это известие заставило Лисина по-иному взглянуть на происходящее. У него не укладывалось в голове, что этот придурковатый малый со своей идеей реформации страны, обычной для душевно нестабильного человека, мог пересечь океан, сделать дело и вернуться. Лисину не верилось, что Зинчук способен на реализацию такого сюжета.