Ох, Сашка, ну только вернись домой, я уж тебя пропесочу. И даже оправдание, что тебе скучно, не приму.
Я вернулся за стол и взял в руки фотоаппарат.
Но не успел я включить ушедшую в режим сна технику, как новый скрип заставил меня поднять голову.
На этот раз это была дверца шкафа.
Она медленно, словно с опаской, открывалась.
Ну конечно, на этот раз Сашка уже была ни при чем. Рассохшееся дерево – вот и все.
Дверца открылась до конца, и моему взгляду предстала куча книг, наваленных в хаотичном беспорядке. Я не страдаю особым чистоплюйством, но напоминание об этом меня не радует.
Поэтому я встал и прикрыл ее.
Не успел я сесть за стол, как она снова открылась.
Я снова встал и прикрыл ее.
Она открылась снова.
Я припер ее стулом.
Вернулся за стол.
Не успел я включить аппарат, как стул с грохотом упал.
Дверца медленно открывалась.
А потом так же медленно стала закрываться.
Я сглотнул.
Мне стало жутко.
Чтобы отвлечься, я перевел взгляд на экран фотоаппарата.
И почувствовал, как мои ноги похолодели.
Там, на экране фотоаппарата, в той комнате, что здесь была – исключая меня – абсолютно пуста, стояла женщина.
Стояла и открывала и закрывала дверцу шкафа.
И в такт этому так же открывалась и закрывалась дверца в моей комнате.
А потом женщина оглянулась.
Да-да, оглянулась – на меня, на меня, наблюдающего за ней на экране. Словно тот на самом деле был окном, через которое она могла меня увидеть.
У меня онемели щеки, похолодел кончик носа, а в спину словно вбили кол – и пальцы, пальцы вцепились в фотоаппарат так, словно без этого я бы упал.
И ни одной мысли не осталось в моей голове.
Я просто сидел и смотрел, как она приближается.
Она.
Красивая, безумно красивая женщина.
Та самая, которую я тогда сфотографировал первым кадром на этой карточке.
И что-то поблескивало у нее на лице.
Только это был не пирсинг.
Нет, ни в коем случае не пирсинг.
Просто потому, что тут не делают пирсинг.
На металлических носах не делают пирсинги.
Она подошла совсем близко – так, что лицо заполнило практически весь экран.
А потом подняла руку и поскребла ногтями.
С той стороны.
Нет, не ногтями.
Человеческие ногти не бывают такими длинными.
И металлическими.
А потом размахнулась.
И ударила с той стороны по стеклу экрана.
Фотоаппарат вышибло у меня из рук и отшвырнуло к стене.
Я сидел в одном конце комнаты и сжимал в руках тесак для мяса – самое опасное, что смог найти. Фотоаппарат лежал в другом конце – накрытый ведром.
Я пытался найти объяснение произошедшему и не мог. А может быть, боялся их найти.
На столе началось какое-то движение.
Я осторожно перевел взгляд.
Рыбка в аквариуме судорожно дергалась.
А потом перевернулась на спину, и из ее распоротого брюшка потянулись тонкие темные ниточки внутренностей.
В коридоре что-то зашуршало.
Я сжал тесак и повернулся лицом к двери.
В замке провернулся ключ.
Я перехватил тесак поудобнее и поднял его.
– Дядя Паша? – раздался тонкий девичий голос.
Я спрятал тесак за спину и вышел в коридор.
Сашка стояла на пороге и задумчиво глядела на пол.
– Дядя Паша, а зачем вы коврик передвинули?
Резиновый коврик, который по старой привычке постоянно прикрывался газетой, был сдвинут на полметра. И газета была разорвана. На длинные полосы.
– Запнулся, – внезапно охрипшим голосом сказал я. – Я запнулся, Саш.
Она внимательно посмотрела на меня, подтянула коврик на место и стала разуваться.
– В темноте шел и запнулся, – зачем-то пояснил я, думая о том, как бы вернуться в кухню так, чтобы девочка не заметила тесак за спиной. Объяснить это мне было бы гораздо сложнее.
– Да ладно, бывает, – она пожала плечами и скинула сандалию.
– Саш, – как бы невзначай сказал я, осторожно пятясь назад и делая вид, что изучаю направление трещин в потолке. – Саш, скажи… а ничего в последнее время странного не случалось?
– Чего именно – странного? – скинула она вторую сандалию.
– Ну я не знаю… что-нибудь открывалось, когда ты это не трогала, или же…
Сашка непонимающе смотрела на меня. Ах, ну да, собственно, чего это я. Ребенка, у которого живет воображаемая собака, сложно удивить открывающимися шкафами.
* * *В соседней комнате бубнил телевизор, а я сидел за столом и крутил в руках выключенный фотоаппарат.
Всему должно быть свое объяснение, да. Ну и как оно там, бритва Оккама, что ли. Не нужно плодить сущности сверх имеющихся, как-то так. Половина всего происходящего – у нас в головах. Вот взять, например, ту же Сашкину воображаемую собаку. Племянница хочет думать, что та существует, – и та существует. В ее голове, разумеется. Но при этом довольно успешно.
Может быть, мне хочется думать, что что-то происходит, – и вот оно происходит. Хотя нет, как можно хотеть, чтобы такое происходило… Скорее всего, тут чуть иное: я просто себя убедил, что такое может происходить. А всему есть рациональное объяснение. Лицо в окне? Ну так почему бы и в самом деле не полиэтиленовый пакет? Следы на подоконнике? Голуби вытоптали. Дверцы шкафа? Сквозняк. Туда же, к сквозняку, приплюсуем и сдвинутый коврик. Пуфик? Ну, может, я сам запнулся и не заметил или же та же Сашка. Рыбка? Обожралась, лопнула и сдохла. Все! Вот так!
Я удовлетворенно откинулся в кресле.
А то, что я увидел на экране фотоаппарата, – всего лишь игра света и тени. Плюс мои взвинченные нервы. Вот так все просто.
Спасибо, доктор. Не за что, пациент.
И тут в дверь поскреблись.
Не позвонили, не постучали, а именно поскреблись – явственно и отчетливо.
Доктор позорно сбежал, и остался лишь насмерть перепуганный пациент.
Мне почему-то невероятно захотелось крикнуть Сашке, чтобы та открыла дверь, но я тут же одернул себя – как так можно думать вообще, сваливать опасность на ребенка.
В дверь снова поскреблись.
Может быть, сделать вид, что я ничего не слышу? Или что вообще дома никого нет? Ну вот нет, и все! А на нет – и суда нет!
И тут в дверь постучались. Сильно, отчетливо – и это был не характерный глухой звук кулака, а словно кто-то орудовал увесистой деревянной колотушкой.
Я затаил дыхание. Нас нет дома. Нас нет дома. Нас нет дома, нет дома, нет дома, нет дома, нетдома, нетдома, нетдома, нетдоманетдоманетдома…
– Дядь Паш! Кто-то пришел! – звонко закричала Сашка из комнаты.
Я вздохнул. Ну да, все верно. Акселерат акселератом, а правило «не открывай дверь незнакомцам» работает для всех.
Стук раздался еще отчетливее.
Ну разумеется, человек за дверью услышал Сашкин крик. Смысл уже притворяться.
Я встал и вышел в коридор.
– Кто там? – стараясь придать голосу твердость, спросил я.
Молчание.
И снова – сильный, напористый стук.
– Да что надо-то! – заорал я и распахнул дверь.
На пороге стоял давешний лысый мальчик.
– Ох ты ж… – начал я и тут же прикусил себе язык. Ругаться в присутствии ребенка у меня не хватило духу. – Ты что тут делаешь?
Мальчик молчал и смотрел на меня снизу вверх, сверля глазами.
– Хорошо, поставим вопрос по-другому, – медленно начал я, удерживаясь от того, чтобы не взять его за шкирку и не отнести подальше от своей двери. – Что тебе от меня надо?
Мальчик наклонил голову набок – как сова – и поманил меня рукой.
– Ну уж нет, – сказал я. – Нет.
Он продолжал манить.
– Я сказал – нет, – дрогнувшим голосом выпалил я и захлопнул дверь.
«А может, ему нужна была помощь, – мелькнуло у меня в голове позднее раскаяние. – Может быть, у него беда какая-то приключилась. А он немой и не может нормально позвать на помощь».
«Да какой немой, – тут же перебила другая мысль. – Сашка же говорила, что он с ними шутил и веселился».
«Она не говорила, что шутил, – услужливо подсунула память. – Она сказала, что с ним смешно, и он забавный. А веселить можно без помощи слов».
Я вздохнул и сдался.
Выглянул в глазок.
Как я тайно и надеялся, на площадке перед дверью никого не было.
– Ну вот, – с облегчением сказал я себе. – Видишь, ему не так уж и нужна твоя помощь. Иначе бы он позвонил в звонок. Или же, – быстренько я перебил голос рассудка, который чуть было не предположил, что мальчик мог и не дотянуться до звонка, – или же снова постучал бы в дверь.
Чтобы окончательно закрепить уверенность в том, что тот ушел, я распахнул дверь.
И чуть не вывалился назад, в квартиру.
Мальчик стоял и смотрел на меня.
А потом медленно поднял руку и поманил.
Чтобы окончательно закрепить уверенность в том, что тот ушел, я распахнул дверь.
И чуть не вывалился назад, в квартиру.
Мальчик стоял и смотрел на меня.
А потом медленно поднял руку и поманил.
– Хорошо, – сдался я. – Хорошо. Только возьму что-нибудь, не возражаешь?
Судя по его молчанию, он не возражал.
Я бросился на кухню, споткнувшись о половик – который, готов поклясться, здесь не лежал пять минут назад! – больно ударился коленом, вскочил и, прихрамывая, добежал да кухонного шкафчика. Рванул на себя ящик, быстро перебрал находившиеся там предметы, прикидывая некоторые на руке. Тесак? Нет, не пойдет. Конечно, если что, то он наиболее… действенен… но при этом его попросту некуда спрятать. А человек с тесаком – уже вызовет вопросы. Нож? Какой из них? Вот этот, длинный и тонкий? А если сломается? Вот этот, обычный? Да нет, слишком короткое лезвие. Или вот… да нет, это вообще для масла, не нож, а смех один. Да и слишком как-то… нож… ну не смогу я ударить ножом, не смогу… Или же… Да нет. Кроме того, даже такой некуда убрать.
Или же… я прикинул на руке киянку для отбивки мяса. Или же…
Да!
Я метнулся в ванную, выгреб весь мусор, который лежал под ванной вот уже лет тридцать, а то и больше, и, наконец, вытащил покрытый паутиной и какой-то слизью – видимо, что-то протекало сверху – молоток. Прикинул его на руке. Пойдет, да.
Я убрал его за пояс джинсов, выпростал футболку. Пойдет. Лучше все равно ничего нет.
Когда я подошел к двери, еще теплилась надежда, что мальчик уже ушел.
Зря. Он стоял и смотрел на меня в упор.
– Саш, я сейчас приду! – крикнул я.
– Ага! – донеслось из комнаты.
– Никому не открывай!
– Ага!
* * *Мальчик вел меня какими-то окольными путями – как мне показалось, для того чтобы не сталкиваться с людьми. Он шел впереди меня очень странной походкой: очень плавной и в то же время вихляющей, словно его ноги обходили какие-то невидимые препятствия в тот самый момент, когда тело оставалось неподвижным.
Я никогда не видел, чтобы так ходили. И тем более – с такой скоростью. Я, сдававший все университетские нормативы чуть ли не лучше всех остальных, запыхался и сопел, пытаясь восстановить дыхание. Он же продолжал идти так, словно мы только начали путь.
– Мы за город, что ли? – чуть ли не выкрикнул я.
Он посмотрел на меня, и я споткнулся. Потому что он посмотрел на меня, не останавливаясь, не сбиваясь с шага – каким бы тот у него ни был – и даже не оборачиваясь. Он просто повернул голову на сто восемьдесят градусов, покачал ею и так же спокойно вернул ее в прежнее положение.
Остаток пути я проделал в полном молчании.
* * *Мальчик привел меня к какому-то старому дому, зашел в подъезд, поднялся на третий этаж и остановился перед дверью, обитой пожелтевшим от времени, а когда-то бежевым дерматином И так же молча протянул руку, указывая, что именно это и была цель нашего пути.
– И? – спросил я. – Мне позвонить?
Мальчик молчал.
Я пожал плечами и нажал кнопку звонка.
– А теперь что… – начал я, поворачиваясь к мальчику.
Но рядом со мной никого не было.
За дверью раздался неприятный скрип, от которого у меня свело челюсти, рука потянулась к молотку за поясом, а ноги сами собой сделали шаг назад. В замке завозились. Я отступил еще на шаг, осторожно вытащил молоток и держал его за спиной – на изготовку.
Дверь начала медленно открываться, и я покачал молотком, проверяя, как быстро смогу сделал замах в случае чего.
Дверь открылась – и мой взгляд уперся в пустоту.
Передо мной был коридор обычной хрущевки, каких много строили в этом районе. Обшарпанные бумажные обои с расхожим псевдобарочным рисунком, старый, возможно даже самодельный, шкаф с наклеенным на него календарем тридцатилетней давности, судя по всему, сохраненным исключительно ради рисунка – фотографии какой-то девушки в купальнике, – вдалеке дверь ванной и, судя по всему, поворот на кухню.
Я сжал рукоятку молотка.
– Чем могу быть полезен? – спросили меня откуда-то снизу.
Я отскочил и только сейчас разглядел хозяина квартиры, который, оказывается, все это время был рядом.
Это был пожилой человечек, скорее даже старик – мне сложно определять возраст людей после эдак пятидесяти, я могу оперировать только категориями «старый», «очень старый», «как он еще живет». Так вот, хозяин был просто «старый». У него были абсолютно седые волосы, тоненькие старомодные очки в золотой оправе и еще более старомодная бородка клинышком. В общем, типичный шаблонный профессор-академик из старых советских, еще довоенных, фильмов. Только с одним нюансом. Тамошние профессора-академики – как, впрочем, и все персонажи – были абсолютно здоровыми людьми. Этот же был карликом в инвалидном кресле.
Мне почему-то стало безумно стыдно, и я начал торопливо засовывать молоток обратно за пояс, понимая при этом, как я глупо выгляжу.
– Чем могу быть полезен? – спокойно, без раздражения, повторил старик. Кажется, его даже забавляло мое замешательство.
– Мнэээ… – Я сделал неопределенный жест рукой зачем-то в сторону лестницы. – Вы уж это… извините меня, пожалуйста… просто тут мальчик…
– Какой мальчик?
Я снова помахал рукой.
– Такой… лысый.
– А, – сказал старик и задумался. – Так это вы.
– Кто – я? – осторожно спросил я.
– Ну вы, который…
– Что я?
– Пройдемте, – поманил меня старик.
Я помялся на пороге.
– Давайте, давайте, – приободрил меня хозяин. – Вам тут ничего не угрожает…
Я кисло улыбнулся.
Хозяин ловко развернулся и поехал в глубь квартиры. И я услышал тот самый скрип, который так напугал меня пару минут назад. Мне снова стало безумно стыдно.
– …во всяком случае, более того, что вам и так уже угрожает, – донеслось из кресла.
* * *Хозяин осторожно прихлебывал чай из пиалы, для меня же было слишком горячо, поэтому я осторожно водил пальцами по краю чашки, как часто в гостях, попадая в неловкую ситуацию, то ли пить, обжигая язык и стараясь не морщиться, то ли тянуть время и отвечать на вопросы хозяев торопливым «пью-пью».
– Понимаете… – начал я осторожно. – Тут такая ситуация… я понимаю, глупо звучит…
– Очень многие мудрейшие вещи выглядят как совершеннейшая глупость, – улыбнулся хозяин, став похожим на сытого кота.
– Ну это само собой, – кивнул я, не желая вдаваться в демагогию. Я уже привык к тому, что местные аксакалы очень любили потрындеть за жизнь и пожонглировать обтекаемыми фразами. Некоторые из них могли бы с успехом сдать экзамен по философии – если бы знали о существовании такого предмета.
– Ну так что? – Карлик откинулся в кресле и сцепил руки перед собой.
– Понимаете, я вообще несколько не местный, – решил начать я издалека.
– Несколько? Мне кажется, что это слово тут не подходит. Человек может быть или местным, или неместным. Третьего не дано.
– Ну послушайте, какая разница? Ну я приезжий, живу тут с начала лета, скорее всего, через месяц уеду, какая разница?
– Огромнейшая! – поднял палец хозяин. – Огромнейшая. Вы не просто не местный, вы и не собираетесь становиться местным.
– Ну.
– То есть вы попросту чужой. Продолжайте.
– Да нечего продолжать, – угрюмо сказал я. Мне уже не хотелось ничего рассказывать. – Ко мне пришел лысый мальчик и захотел, чтобы я шел за ним. Я пошел. Он привел меня к вам. Если я ошибся, извините, я пойду.
– Вы, конечно, ошиблись, – кивнул старик. – Только вы никуда не пойдете.
Его мягкий тон мне не понравился. Я сразу вспомнил огромное количество фильмов ужасов, где как раз вот такие же благообразные интеллигентные обыватели расчленяли опрометчиво забредших к ним жертв и сопровождали свое действо вот как раз таким же мягким тоном. Я поерзал на диване. Рукоятка молотка уперлась мне в поясницу.
– Что вы хотите этим сказать? – как можно более безмятежным тоном переспросил я.
– Всего лишь то, что вы ошиблись. И что вы никуда не пойдете.
– В чем я ошибся? И почему не пойду? – Рукоятка, наверное, уже обеспечила мне синяк, но она придавала мне смелости.
– Ошиблись в том, что случайно сделали то, что ни в коем случае не надо было делать. А не пойдете потому, что вас с тех пор преследуют всякие непонятные вещи. И вы бы хотели от них избавиться.
Я, в этот момент дувший на чай, чуть не выронил пиалу из рук.
– Откуда вы знаете?
– Мне рассказали, – уклончиво, даже слишком уклончиво ответил хозяин.
– Кто? Сашка? – Хотя нет, какое отношение могла иметь моя племянница к этому человеку… но мальчик… как общий знакомый?
– Скорее, некоторые из тех, кто вас преследует.
– Кто они?
– Прежде чем ответить на ваш вопрос, – старик наклонился вперед и внимательно посмотрел мне в глаза, – я хотел бы задать вам свой. Верите ли вы в духов?