– Да, у нас с Берестовым все серьезно. Я ушла от Харыбина и теперь с Игорем. У него проблемы, помоги ему, пожалуйста, и не отыгрывайся на нем из-за меня. Ты привык, Женя, что ты обожаем и любим, и, кроме себя и своих желаний, ничего не замечаешь. Мне Надя рассказала кое-что о тебе, о твоем потрясающем деле, на котором ты сделал большие деньги… И о себе рассказала. Я понимаю, что мой приезд сюда только помешал вам, вашей жизни, но там, в С., остались люди, которым требуется твоя помощь. Я имею в виду мать Марины Бродягиной и, конечно же, Берестова, который не убивал Марину, но на котором ты первым поставил крест… даже не выслушав его, не разобравшись.
– С ним-то я разберусь, а вот что делать с тобой – ума не приложу. Юля, я не узнаю тебя. Что с тобой стало, кто сделал тебя такой мрачной, с осуждающим взглядом курицей? Где твоя улыбка, твоя любовь? Ты думаешь, я забыл тебя?
– Ты женился на Щукиной, – Юля отвернулась к стене и инстинктивно потянула на себя одеяло, словно ей стало холодно под его взглядом. – Ты женился на ней, а не на мне, хотя мне всегда казалось, что любишь ты меня. Я редко разговаривала с тобой на эту тему, мне было больно расспрашивать тебя о твоих чувствах ко мне, но ты неисправим, ты и ей постоянно изменяешь… С тобой и я бы не прожила…
– Она переспала с Кристианом в первый же день, в гостинице, – вдруг услышала Юля и не поверила своим ушам, – в гостинице, где мы остановились. И я застал их, но вовремя вышел и позже сделал вид, что ничего не…
– Я не хочу об этом слышать. Надя на сносях, что такое ты говоришь?! Я не верю!
– Но это не помешало ей соблазнить его, – спокойно, ледяным тоном продолжил Крымов, – а впоследствии и предложить ему взять ее в жены. Надя – очень деятельная и практичная особа, нам с тобой не чета. Пока она не выжмет из меня полмиллиона долларов, она не разведется со мной. Таковы ее условия.
– Ты произносишь вслух такие суммы…
– Да, я теперь богат, но особого счастья от этого не испытываю. Я пока еще учусь здесь жить, осматриваюсь, знакомлюсь с людьми… Теперь вот ты приехала, Берестов, вы привезли с собой кусок моей прошлой жизни.
– Крымов! Какая прошлая жизнь, когда ты не был дома всего-то пару месяцев, если не меньше! Ты что, решил здесь остаться?
– Возможно. Я бы и тебя переманил в Париж, купил тебе квартиру и нашел занятие, зная твою патологическую тягу к независимости и нежелание подчиняться мужчине. Но Харыбин, думаю, мне тебя так просто не отдаст, ведь верно?
– Да я и сама не хочу тебе отдаваться. И вообще, оденься, сейчас вернется Берестов, что я ему скажу?
Крымов развел руками:
– Вот видишь, ты прежде всего обманываешь себя. Неужели ты думаешь, что я действительно поверил в ваши отношения? Я же тебе уже намекнул, что все это попахивает дешевым фарсом. И разве мог бы Берестов, являясь твоим любовником, вот так запросто подчиниться мне и оставить тебя в спальне наедине со мной? Он не так глуп, хотя и ведет себя по-идиотски. Но и его можно понять: я нужен ему, а потому ему сейчас, во всяком случае, нет ровно никакого дела до тебя. Кроме того, он прекрасно осведомлен о наших с тобой прежних отношениях и наверняка не увидел ничего предосудительного в том, что дал нам возможность пообщаться без свидетелей, вполне, кстати, допуская момент близости. Так что вы оба напрасно разыгрывали здесь этот спектакль.
– Да, – сдалась Юля и опустила голову, – я все это придумала, чтобы досадить тебе.
– А зачем ты сюда приехала? Только затем, чтобы найти меня для Берестова? Ты что, всерьез увлеклась политикой?
– Я думала, что ты погиб. Берестов говорил о том, что ты пропал после того, как отказался вести его дело, вернее, дело об убийстве отца Кирилла. Он даже считал себя в какой-то степени виноватым в твоем исчезновении.
– Мне все равно, что он там считал. Берестова я перестал уважать после того, как узнал, что он использует людей и превращает светлые головы в кочаны капусты, причем гнилой капусты…
– Это ты про старшего Шалого?
– Да, про него.
– И только поэтому отказался вести дело Берестова и даже вернул ему деньги?
– Совершенно верно.
– Это ли не чистоплюйство? – Юля встала и быстро оделась, понимая, что спектакль окончен и теперь можно разговаривать с Крымовым на их привычном деловом языке.
Она ему не верила, ни единому слову, сказанному в адрес Берестова. Крымов не похож на человека, для которого покачнувшиеся нравственные устои его клиента могли сказаться на решении вести или не вести их дела. Все было куда сложнее, но Крымов будет молчать до последнего. Нет, дело явно не в Шалом и не в таких тонких материях, как презрение к клиенту, – он работал и не на таких мерзавцев, как Берестов…
– Да, пожалуй, это и есть чистоплюйство, но не забывай, что на моем горизонте появилось куда более крупное и прибыльное дело.
– Я знаю, Щукина рассказала мне о Кристиане. Я только одного не могу понять, как мог ты взяться за поиски человека по всему миру, если ты дальше нашего С. практически никогда не высовывался… Я не имею в виду случайные командировки по России.
– У меня были связи, – уклончиво ответил Крымов, следуя за ней из спальни в гостиную. – Как ты понимаешь, навряд ли я связался бы с Кристианом, если бы у меня в руках не было никаких нитей…
– И что же это за нити?
– Так, случайное знакомство.
– С кем же?..
– Будь ты мужчиной, хотя бы Шубиным, я бы рассказал тебе об одной особе. Но ты – Земцова, и этим все сказано.
– Ты подозреваешь кого-нибудь в убийстве отца Кирилла?
– Я вообще не занимался этим делом, – произнес Крымов каким-то неестественно веселым тоном, что не ускользнуло от внимательно слушающей и смотрящей на него Юли. Он снова и снова лгал, не желая делиться своими тайнами. И чем дальше он уходил от темы, касающейся убийства священника, тем отчетливее Юля понимала, что он лжет. Однако она не собиралась говорить ему об этом. Больше того, она уже приняла другое решение – повернуть ход событий вспять и вместо того, чтобы отстранять от себя Крымова, попытаться вновь приблизиться к нему настолько, чтобы он пригласил ее к себе домой. А потом по возможности постараться найти там нечто такое, что выдаст Крымова с головой. Какой-нибудь документ, телефон, фотографию… Ведь он же ясно сказал «будь ты мужчиной…», значит, речь шла о женщине, с которой он познакомился и о существовании которой он не хотел, чтобы Юля знала. Но она и так поняла, кого он имел в виду – Аперманис, кого же еще? Таинственную молодую женщину, говорящую с акцентом и пускающую в свою постель мужчин строго по определенному принципу (если не по расписанию), разгадать который ей, Земцовой, еще только предстоит.
– Так ты поможешь Берестову?
– Зачем мне это? Его деньги мне не нужны, а проблемы – тем более. Я тебе скажу только одно: он сильно заблуждается, подозревая в убийстве отца Кирилла своего давнего политического соперника Куракина. Да, Куракин чинит ему препоны, вставляет палки в колеса, но делает это крайне непрофессионально и весьма глупо. Хотя с его деньгами можно было нанять профессиональных провокаторов, и наш дорогой Берестов уже давно сидел бы за решеткой. В смерти отца Кирилла были заинтересованы люди из совершенно других, можно сказать, заоблачных сфер… Вот пока и все, что я тебе могу сказать.
Он снова отдалялся от нее и подчеркивал это своими словами. Было самое время что-то предпринимать, тем более что Берестов, выполняя приказ Крымова, который на тот момент являлся для него, ослепшего от страха, поводырем по жизни, до сих пор торчал под дождем возле табачного киоска либо просиживал желтое кожаное кресло холла. И Юля, пользуясь тем, что они пока что еще одни, вдруг сказала, чувствуя теперь уже в своей душе поселившуюся подружку всех обманов Крымова – собственную, огромную по масштабам, сладкую, липкую и ядовитую ЛОЖЬ:
– Я люблю тебя. И я приехала сюда, чтобы найти тебя ДЛЯ СЕБЯ, а не для Берестова.
Она удивилась и сама, как легко у нее это вышло. А ведь еще вчера все сказанное ею сейчас было самой настоящей правдой. Неужели ее чувства к Крымову превратились в пыльные развалины прежней, всепожирающей страсти?
– Господи, наконец-то… – и Крымов, словно дождавшись сигнала, снова бросился к ней, как в первую минуту своего пребывания в номере, когда они не успели еще ужалить друг друга, и крепко обнял ее, по-настоящему страстно, как обнимают родных и близких людей, любимых женщин. – Я уж думал, что ты никогда не растаешь.
Он принялся целовать ее, но в эту минуту раздался жалкий, трусливый стук в дверь – это вернулся Берестов.
– Вот черт… Но ничего, мы еще наверстаем. Сейчас я повезу вас пообедать в один итальянский ресторан – он называется «Феллини», там потрясающе готовят, – а потом, поговорив с потенциальным президентом и дав ему парочку бесплатных, заметь, советов, я отправлю его обратно сюда, а тебя увезу к себе. Идет? Договорились? – Он произнес это так быстро, что уложился за несколько секунд, которые ему понадобились для того, чтобы достигнуть двери и впустить Берестова.
Он принялся целовать ее, но в эту минуту раздался жалкий, трусливый стук в дверь – это вернулся Берестов.
– Вот черт… Но ничего, мы еще наверстаем. Сейчас я повезу вас пообедать в один итальянский ресторан – он называется «Феллини», там потрясающе готовят, – а потом, поговорив с потенциальным президентом и дав ему парочку бесплатных, заметь, советов, я отправлю его обратно сюда, а тебя увезу к себе. Идет? Договорились? – Он произнес это так быстро, что уложился за несколько секунд, которые ему понадобились для того, чтобы достигнуть двери и впустить Берестова.
– Договорились, – прошептала она, глотая слезы.
Ее зазнобило от полной безысходности собственного положения. Больше того, Юля вновь ощутила ненавистное ей чувство унижения, повторившего всю тошнотворность вчерашнего, победного для Щукиной вечера.
Вот сейчас она наберет в легкие побольше воздуха, стряхнет с себя оцепенение, и ее посетит мысль – пронзительная, неожиданная, которая все перевернет в ее прошлых представлениях о жизни, любви и порядочности. И – она это вдруг остро почувствовала – она, Юлия Земцова, перешагнет свой очередной нравственный (или безнравственный) барьер, за которым начнется новая жизнь. Она на мгновение зажмурилась, прислушиваясь к тихому шелковистому шелесту протекающих в ее голове мыслей, и, что-то поняв для себя, успокоилась и снова открыла глаза.
Ей показалось, что в комнате стало светлее, а все предметы вокруг (включая мужчин) – ярче.
– Игорь Николаевич, – Юля подошла к Берестову и положила ему руку на плечо, – я прошу вас забыть все то, что сегодня произошло здесь, в этой чертовой гостинице, и постараться отнестись к этому просто. Совсем просто. Уверяю вас, что и я, и Крымов – мы на вашей стороне, и то, о чем вы рассказали нам с Надей вчера ночью, – все это останется лишь в нашей памяти. Я знаю, что говорю. Но начиная с этого момента наши пути расходятся… В том смысле, что я переезжаю к Крымову и ваше общение с ним будет протекать уже независимо от моего присутствия. Я привезла вас сюда в надежде устроить встречу с Женей, и, как видите, наш вояж оказался ненапрасным. Если вы хотите спросить меня о чем-нибудь, спрашивайте сейчас, потому что уже через некоторое время вы растворитесь в Крымове и своих проблемах, а меня скорее всего вы больше не увидите.
Она торопила события, подгоняла их, как бессловесное стадо полумертвых надежд, ставя Крымова перед фактом: да, она решила, что переезжает к нему, и пусть теперь он попробует ей отказать. Не имея сил физических, она вдруг окрепла духом, и это наркотически-обманное состояние неслыханной уверенности в себе Юля поспешила поскорее направить на свой реанимирующийся прямо на глазах роман с Крымовым.
– Вы себе представить не можете, как я благодарен вам, – вполне искренне произнес Берестов, целуя ей руки и непрестанно оглядываясь на стоящего в двух шагах от него Крымова. – У нас ничего не было, ничего не было, поверь, Женя. Просто Юля хотела тебя немного разыграть…
На него было неприятно смотреть, и Юля, отняв у него свои зацелованные им руки и с трудом сдерживая брезгливость, которая без труда читалась в ее взгляде, предложила Берестову быстро одеться и немедленно отправляться с Крымовым, куда тот скажет. Затем накинула пальто и, не желая ни минуты оставаться в этом, ставшем ей ненавистным номере, вышла следом за мужчинами, даже не взглянув на себя в зеркало.
* * *Разглядывая афиши фильмов великого маэстро Феллини, которыми были украшены стены ресторана, Юля еще раз выслушала душещипательную историю Берестова о попытке Марины Бродягиной ограбить и убить его, после чего вынести из его квартиры деньги, а точнее, гонорар, который незадолго до описываемых событий вернул ему Крымов.
Теперь, когда она знала, чего хочет, и немного успокоилась, встретив Крымова, к ней вернулся аппетит, и она с великим удовольствием пробовала все, что было разложено на больших блюдах: и спагетти с баклажанами, и грибы, и жареный перец…
Крымов слушал Берестова внимательно и был потрясен, когда узнал, что в сумочке Марины Берестов обнаружил кольцо с отрубленного пальца отца Кирилла.
– Ты хотя бы понимаешь, кто собирался меня подставить? Марина! Марина, в которой я души не чаял и которая, кстати, была в прошлом любовницей Кирилла. Скажи, как могла она служить его убийцам, да еще прийти ко мне с ядом, чтобы отравить меня?! Разве это женщина? Да это самая настоящая дьяволица. Ты веришь мне, Крымов, ты веришь мне?
– Да успокойся ты, Игорек, не впадай в истерику. И постарайся не кричать на весь ресторан. Разумеется, я тебе верю. Больше того, сдается мне, что уже совсем скоро история с убийством всплывет и мы узнаем, кто зарезал бедного Кирилла…
– Ты думаешь, что этим занимаются люди Харыбина? – спросила Юля, чтобы хоть как-то вывести Крымова на разговор о ее муже. Ей казалось, что здесь, в этой расслабляющей обстановке, позабыв об осторожности, Крымов может проговориться о том, что ему известно о планах Харыбина (а уж то, что он знал и до встречи с Юлей, что Харыбин разыскивает его всеми мыслимыми и немыслимыми способами, было уже очевидным). И как бы в подтверждение ее догадок она вдруг услышала:
– Твой Харыбин охотится на другую дичь, зеленого цвета и вонючую, как протухшие устрицы…
Юля ничего не поняла и поэтому решила переспросить:
– Какую еще дичь? Что ты имеешь в виду?
– Ему нужны прежде всего деньги, доллары, но люди, на которых он работает и которые в тысячу раз честнее его, думаю, знают об этом, хотя и делают вид, что закрывают глаза на его постоянные командировки, отлучки, проколы… Они используют его таким же образом, каким он использовал тебя, моя дорогая. Он знал, что ты пойдешь по моему следу, а он – соответственно – по твоему, и вся дружная команда рано или поздно окружит меня, как свора псов… – Крымов устало махнул рукой.
Было досадно, что за столом, помимо них, находился Берестов, при котором можно было говорить далеко не все, а потому Юля, тихонько вздохнув и подавляя в себе желание расспросить Крымова об Аперманис, снова принялась за еду. Когда же принесли шоколадный крем, она и вовсе потеряла интерес к разговору.
– Выходит, я нашел тебя зря? Ты все равно не будешь искать убийцу? – Похоже, Берестов уже в тысячный раз упоминал убийцу отца Кирилла, от которого у Крымова разболелась голова.
– Объясняю тебе в последний раз: подожди совсем немного, и скоро всем все станет известно, – говорил с набитым ртом Крымов, уже не глядя на Берестова. – Мне незачем браться за это дело – мартышкин труд!
– Но откуда тебе это известно?
– Ты слушай меня…
Он откровенно хамил Берестову, пытаясь помягче дать ему понять, что от него хотят избавиться, но все было безрезультатно. После двух графинов с вином мужчины, как показалось переевшей Юле, смотрели друг на друга уже с ненавистью.
– Так что же, мне возвращаться домой? – икая, спросил Берестов и, опершись на локоть, поставил его, как оказалось, в тарелку с паштетом.
– Ты можешь потерпеть всего одну неделю?
– И что потом?
– А то, что через неделю ты откроешь газету и прочитаешь обо всем. Больше того, имя убийцы непременно свяжут с именем твоей любовницы, это как пить дать, поскольку уж слишком неопровержимые вещи указывают на это… одно только кольцо и яд, которые она принесла… Так что, Игорек, не бери ничего в голову, возвращайся домой – тебе нечего бояться. И если не хочешь рисковать во время бури – а то, что она будет и произойдет уже совсем скоро, это точно! – возьми жену и исчезни куда-нибудь на недельку… А я, как вернусь, тебе позвоню.
– Но когда? – У Берестова повлажнели глаза, он выглядел как человек, который только что наконец понял, что он здесь никому не нужен и все только и ждут, чтобы он исчез.
– Говорю же, через неделю… А ты возвращайся в гостиницу, отдохни, отоспись, затем закажи билет и спокойно лети в Москву. И про Земцову – никому ни слова, понял?
Когда он ушел, Юля, чувствуя себя чуть ли не преступницей по отношению к нему и испытывая угрызения совести из-за того, что Берестов возвращается домой несолоно хлебавши, покачала головой и, желая услышать от Крымова истину, все же задала ему вопрос, касающийся действительного положения вещей. И услышала в ответ:
– Конечно, я ему все наврал. Ну посуди сама, разве можно предположить исход расследования, неизвестно кем и на какие средства ведущегося, да еще и назвать при этом сроки?
– Но зачем ты это сделал?
– Чтобы он оставил нас, наконец, в покое. Разве не понятно? – Крымов склонился к Юле, обдавая горячим дыханием и касаясь ее лица своими шелковистыми темными волосами. Его ультрамариновые потемневшие глаза смотрели ей прямо вовнутрь, приглашая встать и немедленно последовать за ним. – Ну что, идем?