Ей повезло, если только можно такое считать везением. Едва они с Крымовым расположились в постели, как в дверь его огромной квартиры с видом на Люксембургский сад позвонили.
– Не шевелись, я открою, – смущенно пробормотал Крымов, выпрыгивая из постели и на ходу надевая халат. – Постарайся лежать тихо как мышка, договорились?
Он вышел из спальни, а Юля усмехнулась, глядя ему вслед: пришла его очередная любовница?
Она тоже встала и моментально оделась, подошла к двери и максимально приоткрыла ее, чтобы услышать, кто пришел и о чем сейчас пойдет речь. И была искренне удивлена, когда услышала мужской голос, быстро и громко говоривший что-то на французском. Крымов, несколько раз попытавшийся перебить незваного гостя и обращавшийся к нему «Кристиан» (из чего она сделала вывод, что с каким-то тревожным известием явился жених Нади, Кристиан), явно просил его перейти на русский. И только спустя примерно пару минут, когда гость, которого Юля не могла увидеть, поскольку их разделяла просторная студия и холл, немного успокоился, она услышала его русскую речь, из чего сделала вывод, что Кристиан практически в совершенстве знает язык – настолько быстро и правильно произносил он довольно длинные предложения, проговаривая четко все окончания причастий и прилагательных, что среди иностранцев встретишь довольно редко. Он просил Крымова немедленно одеться и последовать за ним, к Наде, у которой, кажется, начались схватки. Он говорил еще о каком-то докторе, дурном настроении Нади и ее желании как можно скорее видеть Крымова.
– Хорошо, не переживай, я поеду с тобой, вот только оденусь. Подожди меня в машине, хорошо? – и Крымов, судя по всему, почти вытолкал Кристиана, поскольку до Юли моментально донесся звук с грохотом захлопывающейся двери.
Она едва успела присесть на краешек кровати, как Крымов ворвался в спальню:
– Ты слышала? У нее схватки. Я должен быть там. Извини, что так получилось. Чувствуй себя здесь как дома, еду найдешь на кухне и там же, возле телефона книжечка с номером Нины – моей домработницы, она живет неподалеку, русская, с хорошим характером, все понимает и поможет тебе абсолютно во всех вопросах.
– Как мне ей представиться? – спросила Юля, еще не веря в услышанное: неужели все это не сон и вместо того, чтобы быть изнасилованной Крымовым, у нее сейчас появится возможность спокойно осмотреть квартиру и, возможно, дозвониться до Миллерши…
– Скажешь, что Земцова. Я ее предупреждал. Но вообще-то с ней построже и не давай ей по-русски расслабиться и дойти до панибратства. Такие особы быстро садятся на шею… Все, целую, извини…
И он словно ураган вылетел из дома. Все. Стало необычайно тихо, и чувство свободы, позабытое Юлей, вновь охватило ее до головокружения, когда она медленно двинулась по комнатам, разглядывая мебель, какие-то вещи и предметы, явно принадлежащие если не прежнему хозяину или хозяйке квартиры, то наверняка появившиеся здесь в бытность Крымова, но с легкой руки профессионального и весьма талантливого дизайнера, но уж никак не самого Крымова. Все здесь дышало роскошью, необузданной фантазией и простором. В квартире было даже небо, простершееся над студией и льющее свой солнечно-голубоватый свет сквозь прозрачный, похожий на стеклянный купол – высшее творение все того же мастера-дизайнера.
Здесь было интересно все, и можно было несколько часов посвятить экскурсии по теперешней жизни Крымова, что касалось его жилища и быта, но Юле предстояло заглянуть глубже – в святая святых, письменный стол и компьютер.
Действуя быстро и убеждая себя в том, что в квартире она одна и никто никогда не узнает, что она самым пошлым образом рылась в чужих бумагах и вещах, Юля пробегала взглядом по каким-то документам и рукописям, на русском и других языках, которые были аккуратно сложены в картонные архивные коробки и выставлены в ряд на книжных полках крымовского кабинета. Ничего интересного, что могло бы касаться его связи с «кирилловским» или «бродягинским» делами, не находила. Рукописи скорее всего принадлежали самому Крымову, из чего Юля сделала вывод, что он всерьез увлекся литературным творчеством, поскольку обнаружила в текстах упоминание об их совместных расследованиях с сохранением даже настоящих имен и фамилий главных героев. Ее не удивила и собственная фамилия, мелькавшая на страницах крымовских еще не опубликованных шедевров. Но обо всем этом она спросит его позже, а что же делать теперь? Неужели Крымов на самом деле не занимался убийством Кирилла и Бродягиной? Но откуда же тянутся те золотые нити, что привели его к Кристиану и его делу, причем оказавшемуся для Крымова БЕСПРОИГРЫШНЫМ? Разве стал бы он приезжать в Париж и соглашаться работать на Кристиана, не имея связей по всему миру? Разумеется, нет. Следовательно, связи были? И есть? Но по всему миру – это сомнительно. Случайность? И кто те люди, которые помогли Крымову выйти на господина, живущего в Швейцарии и обладающего ценными документами, дающими Кристиану право на наследство? И еще: связано ли это – уже «кристианское» дело – с теми событиями, которые произошли с Крымовым в С. накануне его отъезда в Париж? И что общего у него было с Аперманис, которая, в свою очередь, была любовницей Харыбина?
Не найдя ничего интересного, Юля не посмела включить компьютер. Кроме того, было похоже, что он совсем новый, еще не успевший наполниться информацией. Как бы то ни было, но она решила не рисковать. А потому еще немного побродила по квартире, затем остановилась у книжной полки и полистала несколько книг издательства «Галимард» – яркие суперобложки указывали на то, что она держит в руках детективы. И вдруг до нее дошло – Крымов решился перевести свои литературные опусы на французский и предложить «Галимарду»… Смешно: Крымов – писатель?!. Конечно, теперь, когда у него есть деньги, квартира и надежда на издание своей книги (или книг) во Франции (а уж в этом ему тоже наверняка может помочь таинственный Кристиан), то зачем ему возвращаться в Россию, да тем более в С.?
Она подумала об этом, и от этих мыслей ей стало жарко: ну, конечно, он теперь никогда, никогда не вернется туда! Потому и агентство сжег, и машину! А после того как переспит с ней, то попросит об одной дружеской услуге – продать его загородный коттедж и привезти ему деньги. Он понимает, что Харыбин и его коллеги навряд ли оставят без внимания его возвращение в С., а потому либо арестуют и предъявят какое-нибудь нелепое обвинение, чтобы только не отпускать от себя и заставить его работать на них, поскольку он из разряда ленивых гениев, которым так необходима жесткая рука, либо он действительно что-то знает об отце Кирилле… Мысль о том, что Крымов не солгал Берестову, а сказал ему правду о том, что через неделю вся страна, если не весь мир, узнает, кто убил отца Кирилла, показалась ей здравой. Иначе как объяснить его поведение? Ну не совсем же он оскотинился в своем сладком и жирном мирке, своей нише, куда забрался с ногами и куда не собирается пока тащить ни Земцову, ни своего лучшего друга Шубина и даже, вполне возможно, и свою жену Щукину, к которой (по ее словам) он относится лишь как к женщине, носящей его ребенка.
Юля позвонила домработнице Нине, представилась и спросила, как ей позвонить в Берлин. После вежливого ответа и обещания прийти на помощь в любую минуту («Может, вам приготовить что-нибудь, или вы хотите пройтись по магазинам и не знаете, с чего начать?.. Я могу вас сопроводить, куда прикажете. Мне господин Крымов так много о вас рассказывал…») Юля лишь покачала головой: интересно, где и в какой позе Крымов рассказывал домработнице Нине о своей бывшей любовнице Земцовой? Она ответила, что перезвонит, если что-нибудь надумает, и набрала длинный номер гостиницы «Фердинанд» в Берлине, той самой, которую она вместе с Миллершей выбрали по путеводителю.
Трубку взяли почти сразу же, и Юля покрылась мурашками, услышав совсем близко от себя знакомый голос, довольно бодро отозвавшийся по-русски: «Да, вас слушают. Кто это?»
– Это я, слышишь? Это я… – Она волновалась, чувствуя свою вину за столь долгое молчание. – Я его нашла, так что все в порядке. А как там у тебя? За тобой никто не следит?
– Нет, господи, Юля, как же я ждала твоего звонка. У меня все отлично. Но я должна признаться тебе кое в чем. Думаю, что теперь, когда прошло время, ты поймешь меня и простишь…
– Ты предала меня? Ты сказала Харыбину, где я?
– Господи, Юля, что такое ты говоришь? Я совсем о другом. Дело в том, моя дорогая девочка, что как бы я ни старалась хоть немножко внешне походить на тебя, у меня бы все равно ничего не получилось. Да, одежда, да, грим, да, парик и очки. Но все это при моей комплекции, возрасте и прочих внешних данных не имело значения. Понимая, в каком состоянии ты находилась в тот момент, как нервничала, подозревая всех и вся, как в моем лице нашла единственного человека, которого можно было бы спокойно отправить за границу, я приняла собственное решение… И какое же? В аэропорту, в туалете весь бутафорский наряд надела на себя моя племянница, Маля. Она молоденькая, высокая, постоянно мотается за границу. Но, повторяю, в тот момент, когда ты обратилась ко мне за помощью, боюсь, что я не нашла бы слов, чтобы убедить тебя довериться этой девочке. Поверь мне, если бы не Маля, навряд ли у нас с тобой что-нибудь получилось. А так она спокойно прошла под моим прикрытием, мы сели в самолет, и все… Ты прощаешь меня?
Юля, ожидавшая куда более серьезного и опасного признания, вздохнула с облегчением. «Поистине, у страха глаза велики», – подумала она, вспоминая нелепо одетую Миллершу, пытающуюся изобразить ее, Юлину, походку…
– Ты молодец… – сказала она растроганно. – Можно представить, как вы со своей Малей надо мной потешались… Передай ей от меня большой и пламенный привет.
– Передам. Главное, что все получилось. Скажи лучше, где ты отыскала Крымова?
– Я звоню из Парижа, – сказала Юля, чувствуя, как слезы катятся из глаз и текут по щекам, капая на поверхность стола. – Никогда бы не подумала, что здесь может быть грустно и безысходно… Он здесь, с Надей, но меня словно не замечает…
Она осторожничала и вела разговор таким образом, словно только за тем и приехала в Париж, чтобы решить свои сердечные дела: телефон могли прослушивать. А чтобы опоэтизировать случившуюся с ней драму полного распада их отношений, которая якобы захватила ее с головой, она добавила, по-настоящему давясь слезами:
– Он ждет их ребенка, понимаешь? А я ношу под сердцем харыбинского… И никакие силы уже, видно, мне не помогут…
– Не плачь. Главное, что он жив. Я уж думала, что он замешан в политике, я переживала, постоянно просматривала российские газеты, предполагая, что в них что-нибудь узнаю. Ведь ты мне не звонила…
Она вела себя правильно, хотя, может, и неосознанно. Юля ей ответила:
– Какая политика. Он никогда не занимался ею. Он и от Берестова открестился, потому что не уважает его.
Если их подслушивают, то пусть знают, что Крымов не имеет никакого отношения к приезду Берестова в Париж.
– Как ты думаешь, то, что я вместо себя отправила тебя, Харыбин мог связать с моим желанием встретиться с Крымовым в Париже, или он считает, что все мои действия касаются лишь моих дел, связанных с Бродягиной? – Юля плела теперь всю эту несуразицу, чтобы окончательно заморочить головы тем, кто попробует разобраться в истинном положении вещей.
Миллерша немного помедлила, соображая, как ей ответить, потому что наверняка поняла, что эта фраза, так же как все остальные, произносилась Юлей не случайно. Затем ответила:
– Думаю, что он связал твою поездку с Бродягиной, чтобы найти кого-нибудь из ее многочисленных любовников, того, кто мог бы ее убить, но если он даже и догадается, что ты поехала к Крымову, то теперь уж все равно поезд ушел.
«Молодец, – подумала Юля, – какая же умная женщина, все сказала правильно. Теперь если их действительно подслушивают, то Харыбин узнает, что Юля просто помешана на Крымове, и он, Харыбин, вполне возможно, откажется от своей затеи связывать ее поездку в Париж с убийством Бродягиной или отца Кирилла. Хотя в случае, если слежка была установлена и за бедолагой Берестовым, оказавшимся в одном самолете с Земцовой, то здесь уже их тройная связь БЕРЕСТОВ – ЗЕМЦОВА – КРЫМОВ будет очевидна…»
– Юля, почему ты замолчала? Ты слышишь меня?
– Извини, задумалась…
– Я ведь звонила тебе домой и разговаривала с Наташей. У нее все хорошо, так она просила тебе передать. По-моему, она от вынужденного безделья решила сделать тебе в квартире небольшой косметический ремонт – побелила потолки и покрасила оконные рамы. И теперь боится, что ты будешь ее ругать.
– Глупости, я рада… И вообще я рада, что у меня есть такие подруги…
– …которые понимают, что такое любовь… – тихо добавила Миллерша, чувствуя и сама, наверное, всю фальшь происходящего. – Но Крымов все равно скотина, так и знай!
– Все, Аля, я больше не могу говорить… Теперь, когда я с ним встретилась, ты можешь спокойно отдыхать дальше и не ждать моих звонков. Целую… До встречи в С.
– А когда ты вернешься?!
Но Юля, услышав ее последний вопрос, все равно положила трубку: она и сама еще ничего не знала.
Глава 14
Вот уже два дня, как Юля с Ниной ходили по магазинам и тратили деньги Аперманис. Крымов половину дня проводил возле Щукиной, ублажая ее и успокаивая по поводу преждевременных родов, которых она так боялась, поскольку они могли бы спутать все ее карты, а остальное время посвящал Юле. Он не мог не заметить, что она стала к нему холодна, постоянно спрашивал ее о том, что с ней, говорил ей, что любит ее и занимается все свободное (от лгуньи Щукиной) время тем, что подыскивает ей квартиру, которую собирается ей купить в ближайшем будущем. От Нади он узнал о Юлиной беременности и теперь в окружении двух беременных и близких ему женщин чувствовал себя не совсем обычно.
«А ты уверена, что этот ребенок харыбинский? – спрашивал он у нее, когда они лежали в постели. – А может, это мой ребеночек так сильно задержался? На целый год!» Или: «А что ты будешь делать, если сейчас раздастся звонок, на пороге появится твой законный супруг и заявит свои права на тебя?»
Она не воспринимала его серьезно и продолжала любить Крымова одним лишь телом. Душа ее, казалось, была поглощена совершенно другим – желанием как можно скорее обрести свободу, полную свободу от всех своих мужчин. Но для этого нужно было подождать еще пять дней. Ведь Крымов обещал прилететь в С. через неделю, а вдруг?.. Она боялась даже думать об этом «вдруг». И что могло бы произойти за эти пять дней, которые Крымов вел себя спокойно, ухаживая и ублажая своих женщин, словно действительно ничего не готовил, никакого сюрприза, никакой бомбы.
Она уже не сомневалась в том, что Берестов обманут, причем самым жестоким образом (он уехал в тот же день, когда Крымов отправил его в гостиницу, пообещав «сладкую конфету»), но сама уезжать никуда не собиралась. Она ждала развязки, которая не наступала.
Нина, энергичная молодая женщина с лицом лошади, которое обрамляли изумительные рыжие кудри, охотно водила Юлю по магазинам и без умолку рассказывала о Париже.
– Когда я первый раз попала сюда, – весьма эмоционально делилась она впечатлениями двухлетней давности, прогуливаясь с видом пресыщенной парижанки по «Галерее Лафайет» и панибратски поддерживая Юлю под локоток, – то думала, что потеряю сознание… Но потом ничего, привыкла, в Париже главное – это иметь деньги. Без них ты – ничто.
Нина Сулима приехала во Францию по приглашению человека, с которым случайно познакомилась в Москве на вечеринке одного приятеля, актера Театра на Таганке, отмечавшего свое сорокалетие. Было выпито много вина, спето много песен, и в результате она проснулась утром в гостиничном номере в объятиях почти незнакомого ей мужчины, да к тому же еще и француза, имени которого она не помнила. Проснувшись, француз угостил ее кофе и попросил сыграть ему на гитаре и спеть, после чего нежно поцеловал и, сказав, что через несколько часов у него самолет, пообещал прислать ей вызов. «Будешь петь в русском ресторане, я тебе помогу», – такими были его последние слова. А спустя полмесяца Нине действительно пришло сначала письмо, а потом и приглашение в Париж. Больше того, Жорж Фрей, так звали ее нового знакомого, оказавшегося порядочным человеком, не бросавшим слов на ветер, прислал ей деньги на авиабилет и телеграмму с очень нежным и интимным текстом. И Нина, в порыве внезапно нахлынувших романтических чувств, сорвалась со своего безработно-богемного места и полетела навстречу неизвестности, навстречу Фрею.
Жорж был режиссером небольшого театрика в предместье Парижа и, встретив свою протеже, уже на второй день пребывания устроил ее на работу в русский ресторан «Matriochka». Определив ей комнату в квартире, которую он делил со своим другом, эмигрантом третьей волны, клоуном Агаповым, Жорж предложил ей жить с ними вместе. Так Нина Сулима стала ресторанной певицей, сменившей свой привычный репертуар на русские романсы. И наверняка все сложилось бы благополучно, если бы не внезапная трагическая смерть Фрея, погибшего в автокатастрофе в нескольких метрах от своего театра. Неизвестно по каким причинам ее тут же попросили из ресторана (очевидно, после смерти Жоржа нашелся кто-то, посчитавший возможным устроить на ее место другую певицу, тоже русскую), и Нина осталась без работы. И лишь Агапов, в память о своем друге, позволил ей жить в их квартире и даже нашел для нее через своего знакомого Кристиана Броше место домработницы у только что поселившегося в Париже «русского писателя Крымоффа».
Услышав про писателя «Крымоффа», Юля даже остановилась, не веря своим ушам, и с трудом скрыла улыбку.
– Да уж, деньги действительно играют в нашей жизни большую роль, – Юля вежливо поддерживала беседу, с интересом разглядывая проплывающие мимо прозрачные витрины, забитые чем-то безумно дорогим и красивым, – но здесь столько соблазнов, я понимаю…
Они вышли на улицу, увидели зонтики летнего кафе и присели за один из столиков.
– Вы, наверное, устали, а я таскаю вас по этажам… Знаете, а у вас есть вкус. Я наблюдала за вами – вы покупали необычные вещи, стильные и почему-то слегка великоватые. Это для сестры или мамы?