Сейчас он потешался над игроком из Коста-Рики:
– Братишка, ты-то откуда вылез вообще?..
На это действительно невозможно было смотреть без слез. Представитель Коста-Рики явно не понимал ни черта и не умел, но зачем-то же вылез. И этот туда же – пытается играть «как взрослые»…
– Коста-Рика выражает сожаление, что конфликт выплеснулся за пределы зоны конфликта, – так серьезно говорил «хрен» в костюмчике и очках, что эта неловкая фраза могла породить только вспышку возбужденной иронии. – Мы призываем к сдержанности все стороны, включая российскую сторону, которая является активным участником конфликта, а это значит, что кризисная ситуация может выйти за пределы региона и стать мировой проблемой.
– Сам-то понял, че сказал? – парировал Леха, отхлебывая пиво. – Че-то навертел, навертел… И вообще, почему отдельно «включая российскую»? А грузины с пиндосами что?..
А уж когда слово дали «уважаемому представителю Буркина-Фасо», Кирилл и Леша вовсе повалились с дивана: что такое Буркина-Фасо вообще, где это?!
Канал «Россия 24» вел прямую трансляцию экстренно созванного заседания Совбеза ООН, и вся страна, казалось, припала к экранам. Прямые трансляции были удачным ходом телевидения, или же, скорее, властей – «нам нечего скрывать», – как и сама позиция, занятая на Совбезе: без дипломатии, языком, понятным и гопникам, по-простому обличать лицемерие Запада, представленного застегнутыми на все пуговицы хмурыми мужчинами. Это было принципиально новым зрелищем для страны, потрясенно жующей чипсы у телевизора. Как новой была и сама война. Те, кто постарше, еще помнили эти разговоры начала восьмидесятых – про «превентивные ядерные удары», «звездные войны», «империи зла» – разговоры, и тогда казавшиеся сказкой, приятно щекочущей нервы, вроде ужастика на редких подпольных видеокассетах. (И разве только для хвастовства можно было прибавить, что Кирилл и Леша родились под прицелами «Пэтриотов»: Казань в те годы будоражили гордые слухи, что американские ракеты нацелены и на нее среди прочих важных объектов Союза.) Но открытая война со столь откровенной перебранкой сверхдержав в прямом эфире? Да какой там футбол!..
– …Кстати сказать, в случае с Косово никто себя дефинициями не ограничивал, а просто стали бомбить столицу Белград и мосты на Дунае, которые находились в сотнях километров от зоны конфликта.
И джентльмен за табличкой «United States» морщился от этой фразы, как вампир от солнечного света.
Кирилла и самого приятно удивлял тот заряд бодрой и веселой ненависти, с какой он слушал и передразнивал противников, когда мячом владели они, – вот этого, а еще грузина, щегольски одетого парня (чуть не их с Лехой ровесника), безупречно трещавшего по-английски. Из пижона прямо-таки лезли его благополучные и сытые годы где-нибудь в Гарварде, и Кириллу даже послышалось «Гарвард», но это грузин так жестко произнес «hundred» («более ста танков, сто пятьдесят БМП, сотни установок»).
Представителя России, чуть растрепанного седовласого дипломата, иначе как «красавчик!» не называли – ни в этой комнате, ни, вероятно, у других экранов. Так ловко он вел игру, затмевая, пожалуй, Аршавина. «Представитель США заявил о терроре в отношении гражданского населения Грузии… Это заявление абсолютно недопустимо. Тем более – из уст представителя страны, о действиях которой мы знаем, в том числе по тому, как они касаются мирного населения… И Ирака, и Афганистана, и той же Сербии…»
– Крут, чо, – веско одобрял Леха.
«Господин Аласания позволил себе сослаться в качестве аргумента на якобы заявление, якобы сделанное российским военнопленным в ходе допроса в Грузии, что якобы ему дано указание неизбирательно вести огонь, нашему летчику… Такая ссылка просто кощунственна и недопустима на заседании Совета безопасности ООН».
– Признался, что ему приказали «неизбирательно» вести огонь, – потешался Леха. – Это как же… Как… – он не сразу вспомнил: – «Такую неприязнь испытываю к этому потерпевшему, что кушать не могу».
Назавтра Леха торжественно вступит в группу «ВКонтакте» – «Фанаты Виталия Чуркина» (так звали дипломата). Назавтра френд-ленту наводнит бессчетное количество картинок, демотиваторов с Чуркиным – одобрительных пыхтелок-сопелок. Одних групп имени Чуркина – и с почтительными анекдотами про него, с записями кусков его речи – появится не меньше десятка…
Через год или два те же лехи забудут и пятидневную войну, и матч дипломатов на этом импровизированном «чемпионате мира», и Виталия Чуркина напрочь, и только несколько чудом уцелевших групп станут, иногда попадаясь на просторах «ВКонтакте», удивлять. В них, если заглянуть, будет уже «ноль участников», либо те, кто просто позабыл уйти по-английски; эти группы, где сохранят портрет своего героя, а где – только серое пятно; это долгий, долгий взрыв звезды: от вспышки, ослепившей и поглотившей всех, до холодного и невзрачного «белого карлика» в финале.
Неведомая смерть.
Но это еще нескоро.
Назавтра Леша торжественно вступит в группу… – и Кирилл сразу увидит это, как и вообще все действия друга на просторах Интернета, потому что Леша, поселившись в их доме, оккупировал и хозяйский комп. Кирилл, понятно, был не в восторге, когда присаживался после и вынужден был выходить из чужой почты, из того же «ВКонтакте»… Это, в его понимании, было родственно чисто бытовой нечистоплотности – с тем же неудовольствием, переходящим в брезгливость, Кирилл завинчивал или же защелкивал за Лешей крышечки шампуня, геля для душа или даже смывал из ванной поналипшие волосы («как будто собаку купали»). Но что делать? То были издержки временной холостяцкой жизни Леши, а Леша, видимо, понимал холостяцкую жизнь именно так. Он даже лазил с компьютера Кирилла на «Порнолаб», при этом, что интересно – и Кирилл обалдело таращился на учетную запись, увидев сайт среди «недавних», – Леша значился там под собственной фамилией. Он не выдумывал хитроумных «ников». Просто latypov… И на личной странице, вероятно, другие ненужные данные. Да, конечно, Кирилл мог понять: Леха холост, да он вообще здесь один, в чужом городе, одинокий ковбой, никому ничего не должен… Но все же когда любой, кому это интересно, может легко выяснить, что ты качаешь и, грубо говоря, на что… В этом показном равнодушии – нате все, смотрите, скрывать нечего, читался если не эксгибиционизм, то уж, во всяком случае, почти кощунственное отрицание анонимности – альфы и омеги жизни в Сети, ее священных заповедей…
Дикость? Да. Но что-то в этой дикости (наглой позе: секретов нет!) и было. Какое-то рациональное зерно. Кирилл не однажды думал об этом. О том, что все поколение, может быть, попало на крючок. О том, что они весело трепыхаются в сетях, не осознавая и не видя, как не видит рыбака безмозглая рыбешка. Ведь то, что эта хваленая анонимность – миф, иллюзия, – в принципе, понятно: что ты качаешь, к кому и зачем заходишь, что запрашиваешь… Кажется просто, что никого там, над тобою, нет, и никакой Большой брат не охватит – да и не захочет охватить – миллионы сетевых бездельников да трепачей своим немигающим взглядом… Ну а почему?.. А если?.. Может ли тезис «это технически возможно, но просто никому не нужно» считаться железной защитой, гарантией?..
Тогда уж спокойнее сразу – все нараспашку – как Леха.
Леха не запирался в сортире (тонкий слух Кирилла ловил отсутствие характерного щелчка), всячески хозяйничал, сам решал, что притащить вечером из продуктов и из выпивки, и даже подбивал Кирилла на свое коронное блюдо «Мега-изжога-всего-за-сотню». Сотня (и то неполная) складывались из полтинника за баночку кильки, обжаренной в томате, и чего-то там за крупные брикеты китайской лапши. Все это вместе заливалось кипятком в какой-нибудь большой емкости типа того же салатника – и, кстати, вначале казалось на редкость сытным.
Вечерами звонила Яна – из Анжеро-Судженска.
То была странная история. Когда Яна весело рассказала, что летит в эту сибирскую глушь на семинар для тележурналистов, Кирилл поначалу не очень-то удивился. Ему только показалось странным, что Яна готова потратить часть отпуска, по сути, на работу. Потом – интереса ради – погуглил: что это. И тогда-то пришел в недоумение: какая-то откровенная ерунда, тусовка провинциальных телекомпаний (чуть ли не городских каналов мест типа… Анжеро-Судженска) в доме отдыха с дощатыми домиками…
– Тебе-то это зачем? Лететь туда из Москвы?! – удивлялся он.
– А что за высокомерие? Надо учиться профессии, не брезгуя ничем! – отшучивалась Яна.
Но дело, конечно, было в другом.
– С осени-то я все равно невыездная…
И это, в принципе, была правда. Уж ему ли, инженеру авиации, не знать, что после шестого месяца беременности лететь куда-либо самолетами запрещено. И вообще, пожалуй, лучше сидеть дома.
Но…
Дело было не только в семинаре (может быть, и правда не очень-то нужном, но, увы: в желании «расти в профессии», чего не давали повседневные трэш-выезды, сквозило почти уже отчаяние). Перед декретом Яна пыталась урвать от летнего отпуска «хоть шерсти клок», потому что отдых сорвался.
Каждый год в августе они ездили на море. Не то чтобы это было специально – в августе, и не то чтобы это была традиция, но так складывалось: август, поезд, сочинское побережье. И замечательно складывалось. От российского юга они не плевались, как все их ровесники: просто поначалу у Кирилла были проблемы с загранпаспортом… как и у многих… да и вообще… Им нравилось. Им просто было хорошо там вместе: с ночным диким пляжем (где по давно забытой кем-то туфле среди камней опознаешь вдруг дневное место), с каким-то самопальным вином, с желтой дорогой луны и разговорами, разговорами; с робкими заходами в воду голышом – и… И при чем тут обсуждение жратвы в турецком олинклюзив – детальное, вдумчивое, которому придавались хором все вокруг после отпусков, – они никак не могли понять.
В этом же августе что-то не сложилось, притом они поздно это заметили.
Обычно в конторе не было проблем с отпусками, там вообще летом царила «жизнь как праздник», только не в смысле праздника, а лениво: можно было прийти к полудню… а можно было позвонить и не прийти. Сказать что-нибудь про насморк. Ради двух-трех дней с больничным никто не парился, «и не смей нас тут заражать!» – строго напутствовал Татищев в трубку телефона… Да можно было и уехать. Когда они с Яной вдруг решали вырваться на юг в режиме блицкрига, а календарного отпуска не было, Кирилл говорил с Татищевым, тот ходил в приемную с его заявлением… – и отпускали в административный, так. Но в этом году что-то не срослось.
Отпуск по графику не вышел, про административный сказали – «сейчас не время» (в ОКБ царила какая-то нервозность, даже ожидание невесть чего), и Кирилл растерянно выпал с новым для себя чувством (которое знали все его собратья, ходившие в шкуре «офисного планктона», но не он сам): его не пускают. Яна тоже не ожидала такого подвоха. Тогда-то у них состоялся, чуть не впервые, такой разговор.
– Может, мне и правда тогда уволиться?
Кирилл выпалил это неожиданно для себя, хотя, наверное, такие мысли в нем зрели давно. Подножка с отпуском оказалась последней каплей: так стало обидно оттого, что родная контора испортила даже такое – последний отпуск с любимой женщиной перед долгим перерывом (Кирилл с радостным замиранием сердца представлял, как станет отцом, но это счастье уже из другой оперы: тут не до отдыха). Родная контора – как собака на сене. Ни отпуска с любимой… Ни самолета.
– Если написать заявление сейчас, через две недели отпустят, и как раз поедем…
Тут, видимо, сошлось все. И то, что он недавно обнаружил: для многих близких ему людей (ну, не близких, просто знакомых: в московской жизни оказалось не так-то уж и много «близких») вопрос с «Туполевым» стоит именно так. Все, что говорил, например, Леха. Платят копейки, перспектив нет…
– …Даже, в конце концов, вернусь, если других предложений интересных не будет, то устроюсь обратно. Работать некому, никто не идет: что они, откажут, что ли?..
«Если других перспектив не будет». Давно ли жарко доказывал практиканту Олегу, что с такой меркой подходить нельзя…
Как ни странно, именно Яна взялась за спасение его карьеры, его детища (самолет ведь, наверное, и его детище тоже) жарче всех. Кирилл даже не ожидал такой бурной реакции: «Ты что, с ума сошел?!» Она говорила даже какие-то высокие слова – чуть ли не о призвании и служении, о том, что нельзя так уходить, обрубив дело своей жизни на корню, – и быстрее кинулась на семинар в Анжеро-Судженск, чтобы сделать вид, что не расстроилась из-за отпуска.
Хотя, конечно, расстроилась. Мужественно скрывала.
– А хочешь, я поговорю с твоим Татищевым?..
Это было уже слишком. Кириллу было не по себе оттого, что это она его так опекает (скрывает огорчение, уберегает от беспокойств, готова решать какие-то его проблемы): да что за беременность наоборот?!
Поэтому он даже не стал говорить ей – несколько дней спустя, – что к ним в квартиру фактически въехал Леха. Так-то ничего криминального. Но ему было стыдно, что в то время, когда его беременная жена принимает все стрелы на себя (и вон, помчалась в какую-то глушь «повышать квалификацию»), и уже в какую только горящую избу не входит, он как будто развлекается в попойках с другом…
– В новостях говорили, что у вас там все горит, в Сибири лесные пожары. У вас там точно все в порядке? Дымом не пахнет? – допытывался он в телефонных разговорах.
Леха, не зная о том, что он здесь втайне, все норовил как-нибудь зашуметь на заднем плане, – и Кирилл слонялся по квартире в поисках укромного местечка…
Все же Леха оставался тем же лидером, заводилой, поднимавшим, бывало, всю группу идти глушить пиво в кусты вместо английского, и Кирилл, как и прежде, подчинялся (английский пришлось судорожно наверстывать уже в Москве). Как только Леха узнал об отъезде Яны, то сразу же загорелся идеей переехать к ним – на полторы недели: в этом не было особого практического смысла, поэтому Кирилл не сразу поверил, что это всерьез. Квартира удобнее, чем крохотная комнатушка? Но ведь Лехе было в общем-то все равно, где спать и на скольких метрах вытянуть вечером ноги… Ближе к центру? Но ведь он проявлял крайне мало интереса к центру, и в засмотренных местах типа Арбата или Тверской так, кажется, до сих пор – в своей «новейшей истории» – не побывал… А работа?
– А работа? – со слабой надеждой спрашивал Кирилл.
Но и здесь, как оказалось, не было никаких проблем. Леха безо всяких сложностей, по одному звонку (своему неведомому шефу, с которым трепался фамильярно, как со старым приятелем – таков уж стиль), перевелся временно на другую точку, у другого метро… Кириллу, с его socialist style, иерархией, несостоявшимся отпуском (и прочее), были неведомы такие легкости, и он только вздыхал. А может, это действительно стиль времени, и так и надо?.. Может, и правда, все то, чем он сам живет, безнадежно устарело и не лезет ни в какие ворота новой Москвы?..
Кирилл (уважавший, вообще-то, одиночество) чувствовал уже, что играет в каком-то дурном ремейке любимого родителями (а оттого детально изученного) фильма «Москва слезам не верит», где провинциальная хабалка в исполнении Ирины Муравьевой въезжает в высотку на площади Восстания, хотя их с Яной квартирке далеко до таких хором, как и их жизни – до столичной «дольче вита»… Героиня Муравьевой делала высокие прически, изображала профессорскую дочь и устраивала «дома» светские рауты. Так что Кирилл уже ждал, когда Леха захочет собрать какую-нибудь тусовку, а то и привести баб, – и, в принципе, почти не ошибся.
В один из вечеров Леха долго рассказывал, как флиртовал на точке с какой-то девицей и все узнал, а «все» оказалось – салон эротического массажа поблизости, и «давай сходим», и «обещали сделать скидку», и «там никакого контакта, никакого интима, просто в конце рукой доведут, и все», и даже – «это будет не измена, не парься».
И Кирилл, которого с Лехой как-то, получалось, волокло по течению, в этот раз кое-как затормозил у края, уперся, не сдался на милость победителю. Он просто представил, с каким омерзением понесет домой свое тело, как вещдок – все в массажном масле, хоть дома Яны и нет; как станет брезгливо оттираться от этого масла под душем… Нет, нет.
В остальных вопросах он был не так принципиален.
Он даже позволил сводить себя (таки!) в офис Comedy, где они, впрочем, не повстречали никаких «гариков бульдогов» в лифте, но в остальном Леха, как выяснилось, не врал. Но все же несколько преувеличивал. Возможность попробовать себя на экране была; у Кирилла сложилось ощущение, что любимое народом шоу разрасталось, как грибница, хватившая радиации, и менеджеры – эти парни с несколько безумными глазами, почему-то красными (и Леха восхищенно шептал, что это, наверное, кокаин!) – искали уже что угодно. Любые обломки КВНа, не успевшие забронзоветь. (Парень, который их принимал, успел посмотреть какие-то их старые записи из Казани и поездок, и, кажется, больше всего его радовало именно то, что они давно прекратили выступать, нигде не «засветившись».) Любой колхозный креатив. Все здесь как будто перенимали грубоватый юмор с экрана: шлепали друг друга по жопам у кулеров, и далее… Кирилл выпал от кондиционеров в душный день, несколько изумленный. Мысли «зачем я в это ввязался?», впрочем, за годы сознательной жизни и так уже вошли в привычку.
Но ничего же плохого не будет в таком, с позволения сказать, «совмещении»?.. Честно говоря, вся эта атмосфера вокруг «Туполева» несколько допекла. Кирилл и сам начал думать, что он там ржавеет. И потом, ОКБ, выживая, закрывало глаза на то, что кто-то куда-то ходит «налево», занимается чем угодно, – лишь бы не разбежались, лишь бы «перетерпеть» (до чего?). Что он, действительно, уперся? Надо ведь готовить запасные аэродромы, должен же он надеяться только на себя, а не плыть по течению: он же без пяти минут отец!.. Без десяти…
Так, в общих чертах, убеждал себя Кирилл, делая вид, что не просто сдался на милость победителя.