– Видите яхту?.. Да не вертите головами!.. По большому секрету скажу, что там отдыхает сам вице-премьер…
Судя по реакции Кирилла, фамилия вице-премьера отчего-то впечатлила его. Лешу, не любившего чинопочитания (это пусть «сверхчеловеки» склоняются перед теми, кто еще более «сверх»), не тронули ни заезженная фамилия, ни яхта, которая была, вероятно, велика, но едва болталась где-то там, на ослепительном горизонте. Он просто кайфовал. Вода бежала рядом с катером, шумно пережигалась катером, как бикфордов шнур.
Больше всего Литовченко волновал некто Ген, или олигарх Геновский, о котором, как смутно вспоминалось, говорили по телевизору все лето. Какой-то металлургический холдинг… Какой-то срочный отъезд из страны… Гладко зачесанная ведущая новостей на первом канале, окончательно соскочившая с возраста, была, как всегда, беспристрастна, – но в репортажах на тему, что вот, сбежал, звучало какое-то плохо скрытое удовлетворение… Леша не запомнил. Новые персонажи для улюлюканья программы «Время» вослед появлялись где-то раз в полгода, и за всеми, как говорится, не уследишь.
Литовченко только и говорил про Гена – и в «ти-жи-ви», в те моменты, когда они еще могли слышать и кивать, не оглушенные горными хребтами. И позже – проезжая мимо далекой виллы, утопленной на горе во фруктовых деревьях: «Здесь остановился Геновский… Он приехал на неделю, отдохнуть… Я связывался с его секретарем, и мне вроде как подтвердили, что он может завтра прийти на наш… ваш вечер».
Тут не надо было обладать семью пядями во лбу, чтобы понять, что Литовченко о чем-то хлопочет, чего-то добивается – встречи ли, разговора, а может, какого-то, опять же, «решения вопросов»… И они – только инструмент. Ну вот увлекается беглый олигарх КВНом, чего тут поделаешь… Не затем ли были вообще устроены их «гастроли» – это еще вопрос.
Особенно ясно это высветилось, когда Кирилл не удержался и ляпнул. «Сверхчеловек» же не может смолчать. Если можно вскользь заметить о своих заслугах перед человечеством. Пройти, ослепив величием и как бы рассеянно бросив в пространство:
– А я, кстати, летом же получил премию Геновского… Ну, то есть фонда, созданного Геновским…
«Бросать» это пришлось даже не столько рассеянно, сколько с усилием, потому что поезд как раз грохотал в каких-то пролетах.
И, видя воодушевление Литовченко, Кирилл несколько даже потупился и продолжал:
– Да я еще и в университете был его стипендиатом, вы разве не помните?..
«А я еще и на машинке вышивать умею», – весело припомнил Леша, но Олегу негромко сказал что-то в духе «А в детском саду он премий не получал, нет?..» – Благо это не было слышно всем, – но Олег отчего-то не разделил его ядовитого веселья.
Однако Кирилл был жестко наказан за свое хвастовство, и Леша потешался весь день, видя растерянность приятеля, который уже не знал, как из этой (заваренной им же) каши выбраться. Все дело в том, что Литовченко воодушевился даже слишком. Он загорелся идеей там, в клубе, подвести Кирилла к олигарху-благодетелю (приложиться к ручке, что ли?), и представить в духе: вот, ваш воспитанник, буквально вырос на стипендиях и премиях… Подвести. Представить. Чуть ли не подложить под. Кирилл, чувствуя, что его вовлекают в какую-то игру уже бесцеремонно, старался всячески отнекиваться, затихающе вежливо, Литовченко же делал вид, что ничего не замечает, и пытался чуть ли не отрепетировать проход. Леша тихо веселился и шутил в духе «Кир и Ген» (почти «Чук и Гек»): потешался и над Кириллом, наказанным какой-то высшей справедливостью, и над Литовченко, который… Который мог бы, наконец, определиться уже, кто он: тоже «изгнанник родины», или все тот же мелкий чиновник. Потому что все эти его мечты, как пригласят, подойдут и т. д. – это было все то же мелкое муниципальное лизоблюдство, которого они насмотрелись когда-то и в Казани. Ничего нового. Как был мелким клерком, так и остался.
Особенно это проявлялось где-нибудь за обедом (возможно, и вечерами, но тогда молодежь сбегала) – в отупляюще нудных, безысходных спорах «о политике», когда поднимали, например, болезненную тему засилья чиновничьих мигалок в Москве. Литовченко, попивая устриц (Леша пробовал, не понравилось: как сгущенная морская вода; Кирилл же дисциплинированно глотал – «статусно»), многословно обличал: «да совсем они там охамели»; «да не надо просто пропускать никого с мигалками, и все». «Только радикальная борьба! С ними – только так!..»
– Никого?! А как же «скорые помощи»? Их что, тоже не пропускать? – горячился некий пожилой соотечественник, тоже какой-то эмигрант, призванный помогать Литовченко в решении всяких оргвопросов. Или «вызвавшийся». Есть категория эмигрантов, которые равно страдают как от безденежья, так и от общей невостребованности. Те, кому и поговорить-то не с кем. При массовом явлении «свежих» соотечественников – прекрасная возможность поточить лясы, споря о вечных материях вроде политики!..
– Слушай, он так похож на нашего Татищева, ну, из «Туполева», ты же его помнишь, – горячо шептал Лехе Кирилл, не отплевавшись от устриц.
– Не помню.
Хотя, конечно, что-то вспоминалось. Толстый пиджак. Мраморные от пигмента кромки ушей.
– Ты же у нас был!
«Никак он не может забыть эту свою контору…»
Литовченко едко хохотал и перебивал пожилого эмигранта. Эмигрант обижался.
– Да знаем мы, что это за «скорые»! В половине случаев – это все те же рожи… Бизнесмены, которые не смогли договориться с властями о «бэхе» с мигалкой и спецномерами. Или кремлевские, которых лишили этих «бэх», чтобы перед газетами отчитаться… Людям надо срочно в аэропорт, дали сотню в зубы медикам, и вперед…
«Ну конечно, знаешь. Сам же так делал, да? Наверняка… А теперь на Лазурном Берегу лясы точишь, о том, что с ними – только так…», – лениво думал Леха, с каким-то даже восхищением пред такой наглостью, подъедая петушка в эстрагоне. «Татищев» же возмущенно раскрывал и закрывал рот, не находя в себе столь четко выраженных мыслей. Но все же что-то возражал в итоге («Ну а кто там едет, в этих «скорых»? – не Медведев же, не Лужков, и уж тем более, не сам… Они-то лично при чем? Ни при чем! А весь этот негатив выплескивают лично на них!») – нет, не виртуозно.
Упорство, с которым старый хрен врубался за власть (причем, получается, за чужую власть, ибо наверняка уже лет тридцать имел в кармане паспорт Французской республики), могло удивлять. А впрочем, есть такой тип в эмиграции. Те, кто уже успешно позабыл о разного рода невзгодах, и теперь увлекается бурной словесной поддержкой на расстоянии: это и увлекательно, как спорт, и необременительно, и благородно, и даже нота фрондерства в этом (ведь почти все французские СМИ Кремль ругают). Но это, конечно, не могло сравниться с поддержкой тех их ровесников, кто остался в России, и которая тоже порой удивляла: в конце концов, что́ им эта власть дала?.. – но Леша не удивлялся. Нет. У него и отчим был такой же.
Техническая интеллигенция (да и не только она), так ждавшая перемен на мифических брежневских кухнях, так восторженно встречавшая перестройку – и избитая после этого (или за это?) всеми тысячевольтными разрядами эпохи. Сорок, сорок пять лет. Самый расцвет для мужчины. Время пожинать плоды, принимать лавровые венки, пользоваться всем, что построено с молодости – пока еще не стар… И что они получили в это время? Ночные занятия частным извозом на своих некогда дефицитных «шестерках» – эти доктора наук типа Татищева?.. Удары тока отбивают какие-то зоны воли в мозгу. Чего теперь удивляться, что они так испуганно, почти панически хвалят то, что в телевизоре называют «стабильностью»? Видят же, что все вокруг и так валится, и нет, твердят, как заклинание, про неведомое «хуже»: лишь бы не было хуже.
Они успели проклясть и тот свой восторг, и даже те робкие начальные перемены, едва обещанные газетой – на обороте пышного, как пироги, Черненко в траурной рамке.
Впрочем, как ни странно, в этих обеденных раундах Литовченко не выигрывал. При всех его богатых аргументах, живой мимике и прочих преимуществах молодости, подкрепленных комфортной жизнью.
Это вообще была интересная особенность новых политических споров. Абсолютная непробиваемость аргументов. Насколько Леша мог судить по фильмам, раньше было не так. Ему запомнилась, например, «Зависть богов» – картина Меньшова с Алентовой, малозамеченная. Фильм, снятый в 2000 году. Это важно. Потому что через год самолеты протаранили башни-близнецы, и к этой частности – угрозе от гражданских самолетов – стали относиться по-другому, что немного подсветило и старую историю с корейским «Боингом», сбитым над СССР… Меньшов снимал до – потому там все вполне «классически». 1983 год. «Боинг» сбивают. Интеллигенция на кухнях, которая так уверена в советской неправоте (на этой стороне поля разве что растерянная пропаганда) – и так уверена в правоте их, что это просто непробиваемо. Любой разумный довод – мол, таким же одиноким самолетиком сбросили атомную бомбу на Японию, – тонет в оглушительном, непробиваемом совершенно смехе: «Я вас умоляю, кому мы нужны!..» Да и тезисы обратные звучат неубедительно. Все полно таким вымороченным лицемерием – про Афган, про все, что воспринимать это всерьез…
Теперь же получалось как-то наоборот.
Оружием таких, как Татищев, стала всесокрушающая, циничная искренность. Это как сам на недавнем саммите «Большой восьмерки» в Питере. Такая онегинская разочарованность, поза, горькая. Он троллил мировых лидеров, как мог – избрав как раз не принятую в дипломатии «честность», – они же подставлялись, как дети: то Буш потреплется с Тони Блэром в не выключенный (хозяином саммита) микрофон, явив миру шоу двуличности, как по заказу; то Буш же неудачно приведет в пример Ирак и напорется на глумливый смешок хозяина саммита: «Нет, спасибо, как в Ираке нам не надо»… Он упивался этой «новой искренностью», как упивались сейчас все его сторонники: да, олигархов сажают за политику – ну и что?.. Да, все в разрухе – ну и что?.. – и смотрят голубыми глазами. Не осталось точек опоры. Идеалов, которые не были бы скомпрометированы. На этом фоне цинизм был надежен, как лом, а вот оппоненты как раз путались и вязли в «идеологиях», в идеализме, когда разговоры про «демократию» звучали ничуть не менее вымороченно, чем разговоры про какой-нибудь интернациональный долг – образца 1983 года.
И Леша, слушая все это, думал, пожалуй, что все у этой власти будет в шоколаде, но только до тех пор, пока она не заврется и не полезет сама в «идеалы», в «национальные идеи», в церковь – куда угодно. Тут-то ее и добьют – ее же оружием.
И Леша, слушая все это, упивался сам, орлом поглядывая на растерянного, отрешенного Кирилла: ну?.. Это он-то, Леша, одноклеточное? Это он-то быдло казанское, которое ничего ни в чем не понимает и ни о чем не думает?..
Остальная команда спорами о вечном тоже не увлекалась. Проще говоря, молодежь вообще дружно смывалась при первой же возможности, чтобы шарахаться по городу, затариваться выпивкой, если повезет по времени, и вообще жить своей, нормальной, молодой жизнью. Гогот стоял такой, что в окошках вымерших улиц зажигались ночники. Света без остановки рассказывала о разного рода сексуальных приключениях, самые невинные из которых звучали примерно так: вот они с бойфрендом залезли в специальный чат для виртуального секса, а там вместо заявленных пар – «одни даги»… И все это – с победным хохотом.
Тогда, десять лет назад, она стыдливо помалкивала, стеснялась, и можно вспомнить эпизод с гелем для душа в Челябинске, чтобы понять, как скромно все было. Теперь же, с каким-то даже драйвом, полным самоиронии (что как бы спасало от пошлости), она сыпала байками…
Тогда, десять лет назад, за ней приударял Кирилл (как ни странно сейчас это вдруг вспомнить). Теперь Кирилл посмеивался смущеннее всех. Леше было интересно, что думает он. Все-таки Света устраивает это провокационное шоу для него, для Леши, но и Кириллу вряд ли приятно, что его бывшая юношеская любовь пытается изобразить из себя прожженную… Леша удержался от слова, даже в мыслях. Над стараниями Светы он посмеивался. Ну, давай, давай.
Посмеивался не смущенно, в отличие от Кирилла. С ним они обменивались взглядами. Забавно, что они трое – все равно, хоть и столько лет спустя – будто связанные одной цепью.
Сексуальное напряжение, тем не менее, витало в воздухе. Каким-то взрывом это должно было кончиться.
Взрыв случился одной из влажных приморских ночей, когда все они – по случаю удачного выступления (пусть олигарх Геновский и не почтил своим присутствием) – попросту говоря, напились. Леша трудно заснул прямо со стаканом в руке, накренившись куда-то к телевизору, а когда проснулся – его трясла Света, – посиделки кончились. «Мы ложимся». Не удивляясь почему-то, что все остались ночевать здесь же, Леша так и втиснулся на краешек (своей же!) кровати и тут же провалился дальше в серый асфальтовый сон, и разбудили его не скоро. Разбудили какие-то волны. Волны чужого мышечного напряжения. Кирилл (он лежал вплотную рядом) буквально сокращался, как кольчатый червь. При этом лежал неподвижно, а Света, как с трудом различалось в темноте, целовала его лицо, а может, и шею, и грудь. В окно шумел прибой. «Ладно», – подумал Леша, почему-то почти даже не удивившись, и тут же провалился дальше. Его вносило в черноту, в самые глубины многометровых пород, под неведомыми горами. Окончательно его разбудил Олег. Который, как оказалось, бодрствовал на другом конце кровати.
– Леха, у тебя есть сигареты? – громко, как плохой актер, выкрикнул он, вскочив.
– Есть, – Леха с трудом пробуждался. – Есть, конечно, пошли покурим.
Он далеко не сразу очухался, понял, а спохватившись, долго нащупывал кроссовки на темном полу. Они с Олегом поспешно вышли, и слабенький – почти только аварийный – свет коридора резанул глаза.
Он просыпался и даже не очень понимал, куда его ведут, когда спускались в лифте, невнятно кивнули портье, вышли на улицу, потом – на берег, за которым шумела вечная чернота. Протянул сигарету. Закурили. Просыпался и трезвел. Немного зябко. Иногда вдали над морем возникал самолет, идущий куда-то к берегу, светил посадочными фарами, и эти горящие шары тихо и печально скользили навстречу, как огни Армагеддона.
Просыпался Леша, просыпалось в нем удивление. Что это было? Что происходит? Зачем Света все это устроила, зачем это совращение крепко и безнадежно женатого мальчика, с которым – подумаешь – были какие-то детские шуры-муры сто лет назад?.. Она все это делает для него – для Леши? Чтобы позлить? Заставить ревновать?..
Странно, но они с Олегом даже не заговорили в ту ночь. В том смысле, что – о происходящем. Леша, конечно, тупо задумывался о том, что от Кирилла он никак не ожидал, никак не ожидал… Да… Неизвестно, о чем думал Олег, только со временем оправился, начал нести какую-то веселую чепуху – про то, что, может, все-таки купить траву? – говорят, здесь продают, местные хачики на пляжах. Он придумал шутку про «план Медведева-Саркози», потом восторженно обсасывал эту шутку, потом упрашивал вставить ее в какое-нибудь выступление. Потом, устав от себя, предложил выпить чего-нибудь.
Но ночь. Здесь, на берегу, лишь ресторанчик. Когда тяжело, по песку, подошли, то официантки уже поднимали стулья на столы и встретили недовольно, настороженно. Олег что-то спросил по-английски. Официантки посовещались.
– Они спрашивают, успеем ли мы выпить по бокалу арманьяка за пять минут?
– Успеем.
Сколько ни оттягивай момент, надо возвращаться и как-то ложиться спать.
Они, видимо, оба тяжело обдумывали это в лифте. Как ни крути, в свой номер Леша вернуться не может. Уже понимая это, он все же постоял под дверью и послушал.
Делать нечего. Идут к Олегу.
У самых дверей, когда уже входили, случилось еще кое-что. Пустой коридор. Время, наверное, часа три ночи. Они не топали, молчали. Тем не менее, когда уже заходили в номер Олега, внезапно щелкнул замок, из соседней двери высунулся «Татищев» – посмотрел, двусмысленно хихикнул и захлопнул дверь. Леше неприятно. Что он о них подумал? Посмотрел на Олега (и на ситуацию) как будто чужими глазами: все эти джинсы на бедрах… Широкая резинка трусов, с «Calvin Klein», пропечатанным столь тщательно, как будто это Остромирово Евангелие… Вырви-глаз футболочка… А поверх нее, на уровне груди, болтается наушник – как посольство соска.
Господи, за что мне все это? – успел подумать Леша, прежде чем вошел.
XIV
У Кирилла была одна особенность. А именно: он сразу засыпал, когда слышал неудобный вопрос. Или же делал вид – что вероятнее. Но, во всяком случае, начинал глубоко и мерно дышать, а если было светло, то Леша видел, как он едва подергивает конечностями, а то и едва подергивает веком, за которым щелочка белка, как это бывает у спящих кошек.
Это случалось в Москве. В одну из ветреных летних ночей, освещенных чемпионатом Европы, и освещенных широченной корейской плазмой (подаренной Яниным папочкой), состоялся разговор… Леша проваливался: тогда они выдули пива чуть больше обычного, холодного, как камень; Леша, впрочем, внимательно слушал. Ему казалось, что вдохновенный Кир все упрощает, разжевывает, как дебилу. Это обижало. В мерцающей темноте Леха строил кислую гримасу, губой перехватывая слюну. Ну да, генератор электрического поля. Ну да, игла выводит разряд с носа самолета в атмосферу. Ну да, давление меняется, звуковой удар идет к земле уже раздробленным. Чего ж тут непонятного, зачем с таким недоверием вглядываться через полумрак, зачем снова и снова, как двоечнику, разжевывать?.. Ну да, бутылка упала. Черт. Не испортить диван.
Леша решил подыграть и сладко поизображал дебила со слюнями до тех пор, пока Кир не замолчал, выдохшись.
И тогда-то – начал.
Намеренно занудливым академичным тоном (и подчеркнуто трезвым!) и будто разгоняясь, Леша заговорил:
– Идея интересная, но я вижу некоторые слабые места… (он упивался, пародируя заунывные напевы одного казанского профессора, от образа которого Кирилл должен был вздрогнуть). Надо ли пояснять, что этот аппарат затребует большое количество энергии? За счет чего будут создаваться столь мощные разряды? М-м? Коллега?.. Очевидный выход: ток будет подаваться через генератор от турбореактивного двигателя. Но «потянут» ли двигатели такие мощности? Ведь в сверхзвуковом режиме они и так работают на пределе… Какие еще пути решения этой проблемы у вас есть, ну-с, молодой человек?.. (Теперь то был другой профессор.) Не думаете же вы всерьез, что принцип катушек Тесла в данном случае… м-да. Конечно, вы можете сказать, что в сверхзвуковом режиме полета корпус сильно нагревается, а следовательно, по принципу термопары вы сможете преобразовывать эту тепловую энергию… Но что-то я пока не встречал таких сложных технологических решений на практике… Так что же? Какой вариант выберете вы?..