— Вот видишь, доченька, как жена умерла, совсем человек голову потерял, — Варвара Павловна с любовью и нежностью посмотрела на основательно окосевшего Митрича. — Хороший мужик, как сюда переехали, все сохла по ём, даже при живой-то супружнице соблазнить пыталась. А теперь, нешто упущу свое щастье? Пойми меня правильно, дочка, у меня, может быть жизь, токо начинается, а ты мне дитя сбагрить хошь. Нет уж, родимая, Завтрева же отнесешь его в приют, а мы тут с Митричем будем навещать ево, подарки от тебя таскать. А Господь даст, мальца в какую приличную семью возьмут — все луче, чем по приютам да детским домам.
Людмила ничего не ответила, лишь надулась, крепко обидевшись на мать. А на следующее утро отнесла сына в ближайший сиротский приют и подписала там же все необходимые бумаги, подтверждающие ее отказ от родительских прав. Через неделю комфортабельный аэробус уносил непутевую мать и ее законного супруга прочь из СССР в далекую волшебную страну под названием Америка.
Варвара Павловна и Варфоломей Дмитриевич так и не совершили задуманного путешествия к морю. Примерно через месяц после отбытия дочери холодной и темной январской ночью, парочка возвращалась с бутылочного промысла в изрядном подпитии, да так и не дошла до дому. Оба замерзли бедолаги в десяти шагах от своего подъезда. Их похоронили за казенный счет на городском кладбище в соседних могилках.
Жестокосердная Людмила восприняла весть о смерти матери равнодушно и на похороны явиться не соизволила.
***
— Аристарх, а ты какую маму себе хочешь? — большеглазая девочка восьми лет с двумя косичками в разные стороны серьезно посмотрела на сидящего рядом с ней на подоконнике десятилетнего мальчика.
— Маленькая ты еще, Дашка и не понимаешь многого, — печально улыбнулся Аристарх. — Никому-то мы с тобой не нужны. Отсюда если до пяти лет не забрали, потом вообще не возьмут и надеяться нам не на что.
— Не, я не о том, — забавно округлила глазки девочка. — Я-то понимаю, что берут только малышей. Я тебя спрашиваю просто, какую маму ты хотел бы иметь, чисто ги-по-те-тически. — Одолев заковыристое слово, явно подхваченное от кого-то из преподавателей, Дарья напыжилась от гордости, от чего ее и без того забавная мордашка стала еще забавнее.
— Ну, во-первых… — мальчик задумался, как будто этот разговор шел между ними впервые, — мама должна быть доброй и чтобы любила…
— И, конечно же, красивой. Да, Аристушка?
— Красивой, не обязательно, — авторитетно заявил мальчик. — Главное, чтобы мама была доброй и ласковой.
— И богатой, чтобы всякие вещи покупала: конфеты, бананы, игрушки, одежду красивую, — Дашка мечтательно закатила глаза к потолку.
— Малая ты еще и глупая, — мальчик окинул подругу серьезным взглядом, — богатство не главное, главное, чтобы мама любила.
— Красивая, — не сдавалась девочка.
Спор между двумя воспитанниками детского дома грозил не на шутку разгореться, но в этот момент из дальнего конца коридора раздался властный женский голос:
— Аристарх Савушкин, зайди в кабинет директора!
— За что тебя, Аристусик? — Дарья тут же забыла о недавних «принципиальных» разногласиях и принялась жалеть закадычного друга, поскольку вызов в кабинет директора ничего хорошего воспитаннику не обещал. Вероятность того, что за тобой явились твои любящие родители «утерявшие тебя случайно в малолетнем возрасте» — исчезающее мала, а шанс огрести на орехи за какую-нибудь провинность — катастрофически велик.
Мальчик нехотя соскочил с подоконника и, понурив голову, побрел к поджидавшей его воспитательнице, на ходу соображая, за какую такую провинность на сей раз он удостоен чести лицезреть всемогущего Владимира Яковлевича. Беглый анализ совершённых им деяний, кои можно было бы причислить к категории «нехорошие» ничего такого не выявил, и мальчик зашагал немного бодрее — может быть, все-таки пронесет.
В директорском кабинете, как ни странно, Владимира Яковлевича не обнаружилось. Вместо него за директорским столом восседал незнакомый молодой человек, спортивного телосложения и располагающей наружности. Во всяком случае, на Аристарха он произвел весьма благоприятное впечатление.
«Такой, не огреет исподтишка указкой по пальцам, — мысленно решил он, — и не оставит без ужина за какую-нибудь ерундовую провинность».
У окна на стуле скромно сидел еще один человек: Аристарху показалось, что это старик. На самом деле это был мужчина лет шестидесяти слегка полноват, лысоват и, вообще, здорово походил на одного хорошего артиста, имени которого мальчик не помнил, знал, только то, что его голосом говорил Вини Пух в любимом всеми воспитанниками детского дома мультике. Последнее обстоятельство не могло не добавить толику доверия к двум обосновавшимся в директорском кабинете мужчинам, и Аристарх окончательно успокоился, твердо уверовав, что наказывать его здесь не собираются.
— Ну, здравствуй, Аристарх Савушкин! — Неожиданно для мальчика первым заговорил не тот молодой человек, что сидел за директорским столом, а пожилой и мальчик, неожиданно для себя вспомнил имя артиста, озвучивавшего плюшевого медвежонка Вини.
— Здравствуйте, товарищ Леонов! — ответил на приветствие он и, переведя взгляд на молодого, сказал: — И вы, товарищ, здравствуйте!
Взрослые переглянулись тот, что помоложе широко заулыбался и в свою очередь поздоровался с мальчиком. Затем обратился к пожилому со словами:
— Вот видишь, Аполинарий Митрофанович, мальчишка-то наблюдательный, сразу признал в тебе всеми любимого артиста. — Затем он перевел взгляд на Аристарха и с сожалением в голосе сказал: — Ты ошибаешься, малыш, это не Евгений Леонов, а, как ты наверное уже успел догадаться, совсем другой человек. Просто очень похож внешне, и голоса у них почти одинаковые.
— Да я понимаю, — засмущался Аристарх. — Прошу прощения, товарищ Аполлинарий Митрофанович. — Затем после небольшой заминки выдал: — Только, товарищи, попрошу не называть меня малышом. Мне уже десять лет, и я уже почти что взрослый.
В ответ мужчины громко, но совсем не обидно рассмеялись. Хорошенько повеселившись тот, что был помоложе смахнул тыльной стороной ладони невольную слезу с уголка глаза и вновь обратил свой взор на воспитанника интерната.
— Извини, Аристарх, действительно, ты человек взрослый. Обещаю, что более никогда не стану называть тебя малышом. Лучше давай-ка для начала познакомимся. Этот пожилой на вид мужчина, здорово похожий на артиста Леонова на самом деле Невструев Аполлинарий Митрофанович, а меня зовут Владимир Викторович Сысоев, для тебя просто Володя. Кто мы и для чего здесь ты узнаешь чуть позже. А пока, я хотел бы тебя попросить сесть вон туда. — Он указал рукой на стоявший у стены обычный стул с изогнутыми ножками и дерматиновой обивкой сиденья и спинки.
— Слушаюсь, товарищ Владимир Викторович! — отчеканил Аристарх и едва ли не строевым шагом направился к указанному стулу.
На что взрослые обменялись быстрыми взглядами, а Аполлинарий Митрофанович недовольно пробормотал:
— Ох уж мне эти отставные вояки, даже детский приют норовят в казарму превратить. Это же надо отчебучить: товарищ Владимир Викторович. Непременно поставлю вопрос перед Владыкой об искоренении порочной практики пристраивания армейских дуболомов на теплые места. Как там Вовчик: пусть пироги печет пирожник. А этих, с позволения сказать, воспитателей на версту не подпускать к малым деткам, ну ежели только на должности военруков и трудовиков.
— Номенклатура, Митрофаныч, — усмехнулся «Вовчик», — Типа бояре в нашу с тобой далекую младость. Даже если туп и откровенно ни на что не годен, но должность на прокормление ему вынь да положь. Поэтому ни ты, ни Верховный, ни даже сам Господь ничего тут не в силах изменить.
— Ну ладно, Вовчик, хватит умничать, — сердито огрызнулся Аполлинарий Митрофанович и как-то невпопад заметил: — Тебе бы, паря, имидж поменять, а то при седых то яйцах все в мальчишках бегаешь. Все Вовчик, да Вовчик — несолидно как-то.
— Да полноте, Митрофаныч, возмущаться-то. Может быть, через годков эдак триста отпущу себе бородищу, как у Черномора и буду по школам ходить да младому поколению речь, как в осьмсот двенадцатом бивал хранцуза штыком и пулей или в гражданскую не позволил Чапаю Урал-реку переплыть.
— Ну хватит же, балабол, языком чесать, эвон мальчонка-то как ушки навострил. Наверное думает, дядьки так шутят.
— Да ничего я не думаю, — еле слышно пробормотал страшно заинтригованный Аристарх.
— Думаешь, думаешь! — задорно сверкнул ровными снежно-белыми зубами Владимир. — Если бы ты не умел думать, нас с Аполлинарием Митрофановичем здесь сейчас не было бы. Короче так, паря, посиди пару минут молча и думай о чем-нибудь приятном. Для удобства можешь глазенки зажмурить.
Мальчик именно так и сделал: предельно расслабился, закрыл глаза и начал вспоминать, как две недели назад их водили в театр юного зрителя на «Принцессу на горошине». Спектакль был ярким запоминающимся, но Аристарх до сих пор никак не мог взять в толк, каким образом принцессе удалось почувствовать маленькую горошину. Конечно же, он читал знаменитую сказку Андерсена, но прочитать — одно, а увидеть собственными глазами впечатляющую гору пуховых перин и матрасов — совсем другое.
Между тем Владимир Сысоев и Аполлинарий Митрофанович Невструев не сводили с мальчика глаз и время от времени обменивались краткими репликами:
— Обрати внимание, Володя, на интенсивность свечения внешней астральной оболочки.
— И как только он с такой энергетикой не отправил кого-нибудь из наиболее «любимых» воспитателей на тот свет?!
— Согласен, Володя, этот малец помимо собственной воли мог стать убийцей.
— М-м-да, вовремя он проявился, иначе… — Что было бы в противном случае, Владимир Викторович умолчал, но несложно догадаться, что ничем хорошим для Аристарха это закончиться не могло.
— Ну как, Вовочка, подходит он нам?
— Думаю — да, Митрофаныч. Исключительно редкий экземпляр.
Наконец странной парочке наскучило глазеть на замершего неподвижно мальчика и обсуждать его персоналию, будто самого его и в комнате-то не было. Аполлинарий Митрофанович встал со своего места, подошел к Аристарху и, погладив его по коротко стриженной головенке, сказал:
— Лады, паря! Мы закончили тестирование. Можешь открыть глаза и наконец-то постараться все-таки расслабиться. Как видишь, ничего плохого мы тебе не сделали. Ну чего замер будто кролик под взглядом удава? Открывай зенки! Разговор имеется… мужской. Хватай-ка стул, да перемещайся поближе к столу. Я также туда подсяду.
Против мужского разговора мальчик не возражал, хоть и был здорово удивлен загадочным поведением своих новых знакомых. Он подтащил довольно тяжелый стул к столу и уселся аккурат напротив Владимира Викторовича Сысоева. Аполлинарий Митрофанович Невструев подошел к нему и, снова погладив по голове, спросил:
— Чаю хочешь, с конфетами и пряниками?
— Кто ж откажется? — При одном лишь упоминании о сладком у Аристарха потекли слюнки.
— В таком случае, сейчас организуем. — С этими словами «товарищ Леонов» удалился из кабинета.
Отсутствовал он недолго. Через пару минут на столе появились: исходящий паром чайник, заварной чайничек, три чашки с блюдцами и целая гора шоколадных конфет без оберток вперемешку с пряниками в стеклянной вазе.
— Ух, ты! — восхитился мальчишка. — Хорошо живете! — А про себя подумал: — «Наверное, олигархи». — Это новомодное словечко он почерпнул из разговоров воспитателей, кои страшно завидовали этим самым олигархам, при всем при этом от всей души их ненавидели.
— Не жалуемся, — тут же нашелся Вовчик, а Аполлинарий Митрофанович лишь с нескрываемой жалостью посмотрел на воспитанника детского дома и недовольно покачал головой.
Выпив три чашки чая с конфетами и пряниками, мальчик тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула, размышляя над тем, стоит ли испросить разрешение у «добрых товарищей олигархов» забрать с собой оставшиеся пряники и конфеты, чтобы угостить Дашку и прочих воспитанников. Но Владимир, каким-то образом сумел догадаться о беспокоящих его мыслях, с улыбкой сказал:
— Не волнуйся, Аристарх, конфеты и пряники возьмешь с собой. Там в углу еще два пакета с гостинцами для твоих друзей. А теперь, если позволишь, поговорим, как взрослые люди. — Возражений не поступило, и он задал, казалось бы, отвлеченный вопрос: — Признайся, мой юный друг, ты сказки любишь?
Торопиться с ответом мальчик не стал — предполагавшаяся серьезность разговора требовала от него взвешенных, хорошо продуманных ответов. С минуту подумав, он заговорил:
— Сказки разные бывают, товарищ Владимир Викторович. Дашка, например, любит про Чебурашку и Простоквашино, а по мне, так там все неправда. Чебурашек не бывает и котов говорящих, и собак и мальчику никто не позволит жить одному в своем доме — непременно появится инспектор по делам несовершеннолетних и быстро загребет его куда следует. Я страшные сказки люблю, потому что в жизни все кончается плохо. Вон Коленьку малого забрали на усыновление, а через неделю нам сказали, что помер, мол, псина родителев евонных загрызла. Рот… рот… тьфу ты! Забыл, как называется.
— Ротвейлер, — подсказал Владимир.
— Точно! — радостно воскликнул мальчик. — Ротвейлер.
— Ну и что с теми родителями? — откровенно заинтересованно поинтересовался Владимир.
— А чо им сделается — депутатам? Теперь по новой приезжают, выбирают другого ребенка. Мы все трясемся, как бы кого из нас не забрали. Я так думаю, товарищи, — Аристарх нарочито заговорил как можно тише, будто опасался, что их кто-то сможет подслушать, — они берут детишек не для себя, а для собаки, ну чтоб злее была и человеков грызть не боялась.
От слов мальчика даже у повидавших всякого на своем веку гостей глаза едва на лоб не полезли. Мужчины переглянулись, и Аполлинарий Митрофанович негромко, но авторитетно бросил, обращаясь к своему коллеге:
— Срочно разобраться, Вовчик!
— Сделаем босс! — без какого-либо намека на ерничанье ответил Сысоев. Затем продолжил, обращаясь уже к мальчику: — Ну хорошо, Аристарх, со сказками худо-бедно разобрались. А скажи-ка мне, в колдунов, волшебников, всяких там ведьм ты веришь?
— Верю, товарищи, — быстро-быстро зашептал мальчик, — колдуны и ведьмы существуют, только таких как Хоттабыч не бывает — одни Кащеи, Гингемы и Бастинды… — И, помолчав немного, добавил: — Эх, стать бы Железным Дровосеком, да так, чтобы воды не бояться, я бы им всем показал, как детей обижать!
— Значит, ты хочешь стать таким же сильным как Железный Дровосек, чтобы бороться со злом, — не спросил, а констатировал Аполлинарий Митрофанович.
— Хотелось бы, товарищ Невструев, — с недетской болью во взгляде ответствовал Аристарх. — Я бы того ротвейлера зарубил, а хозяйвов бы в клетку посадил и кормил бы тем, чем нас кормят.
— Жестоко, — улыбнулся Владимир.
— Но справедливо, — также усмехнулся Аполлинарий Митрофанович, — особенно в плане кормежки.
— Я смотрю, ты Аристарх, парень неглупый и рассудительный, — вновь взял инициативу в свои руки Владимир. — Поэтому не стану ходить вокруг, да около. Короче, так, мой юный друг, у тебя есть реальный шанс стать Железным Дровосеком или любимым тобой Хоттабычем. То есть я немного утрирую, стального тела и волшебной бороды мы тебе не гарантируем, но колдовать ты будешь как заправский волшебник.
— Ерунда! — мальчик махнул рукой, будто отгонял навязчивого комара. — Добрые волшебники бывают только в сказках.
— Но ты же сам только что сказал, что веришь в злых колдунов, — не сдавался Владимир.
— Так то ж злые!
— А доколи в мире есть зло, значит, должно быть и добро, ему противостоящее, — наконец Сысоев нашел необходимые аргументы в разговоре с малолетним пессимистом. — Ты не можешь не признать правоту данного тезиса. — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Более того, перед тобой как раз парочка добрых волшебников: я и Аполлинарий Митрофанович…
От неожиданного заявления мальчик растерялся и как-то сразу бездоказательно поверил тому, что перед ним действительно парочка волшебников — вполне вероятно, на подсознательном уровне каждый ребенок (и не только ребенок) мечтает о том, что когда-нибудь в его жизни появится добрый волшебник и исполнит самое заветное его желание. Однако его мятущийся дух все-таки не сдался вот так сразу.
— Дяденьки-товарищи, так не бывает!
— Бывает, мой мальчик, — подтвердил слова коллеги Митрофанович. — И у тебя имеется вполне реальный шанс стать одним из нас. Вот смотри! — И как бы в подтверждение собственных слов взмахнул рукой.
Прямо на глазах угрюмый директорский кабинет наполнился ярким солнечным светом, летним теплом, птичьим гомоном, залетали радужные пузыри, а между ними неправдоподобно огромные бабочки и какие-то малюсенькие птички с длинными загнутыми клювами. Затем из углов комнаты ударили, будто искрящиеся фонтаны четыре радуги. Они сошлись над головой мальчика и рассыпались разноцветьем брызг, наподобие невероятного салюта. Настроение как-то сразу подскочило на невообразимую высоту, и обалдевший от прилива добрых эмоций Аристарх громко и радостно расхохотался. Ему захотелось вскочить, и погоняться за бабочками и птицами, но как человек взрослый (или считающий себя таковым) он сдержался.
Позволив мальчику вдоволь налюбоваться чудесами рукотворной иллюзии, пожилой волшебник (теперь уже, без всякого сомнения) вновь взмахнул рукой, и в директорском кабинете стало по-прежнему мрачно и казенно.