Когда я объяснил Грину, почему считаю Прокейна лучшим вором Нью-Йорка, тот пожал плечами.
— Слухи. Это все, чем ты располагаешь. Только слухи.
— Иногда репортеру достаточно и этого.
— Сейчас ты не репортер.
— Но я узнал о его существовании, когда работал в газете.
— Тем не менее, ты не написал о нем, не так ли?
Я оставил его шпильку без ответа.
— А если он вор, ты бы все равно представлял его интересы?
— Я знаю его финансовое положение. Этот человек не может быть вором.
— Но все-таки?
— Каждый гражданин имеет право на юридическую защиту, — ответил Грин, поджав губы. — Разумеется, я стал бы его адвокатом.
— Тогда я стану его посредником…
Впервые я услышал об Абнере Прокейне лет семь назад, когда Билли Фоулер решил тряхнуть стариной и попробовать свои силы на новейшем стенном сейфе. Там лежали двадцать пять тысяч долларов, о которых хозяин кабинета, врач-отоларинголог, «забыл» сообщить налоговому управлению, Билли без труда открыл сейф, но не успел налюбоваться добычей, как у него начался сердечный приступ. Рано утром доктор нашел его лежащим на полу у открытого сейфа. Он предпочел не обращаться в полицию, а отвез Билли в ближайшую больницу. А Билли, в свою очередь, обещал никому не говорить о содержимом сейфа.
Это была одна из тех историй, которые не публикуются в газетах, и Билли, чувствуя мое разочарование, спросил, запахнув больничный халат: «А почему бы тебе не написать об Абнере Прокейне?»
— Кто это?
— Я тебе ничего не говорил, понятно?
— Разумеется. Так кто он такой?
— Лучший вор города, вот кто. А может, и всего мира. И знаешь, почему?
— Почему?
— Потому что крадет только деньги и никогда не попадается. Но я тебе ничего не говорил, хорошо?
— Хорошо.
Потихоньку я начал наводить справки, и вскоре старик Крайвен, до сих пор гордящийся тем, что помогал Френку Норфлиту в знаменитом ограблении универмага в Денвере в тридцатых годах, заявил, что, по его мнению, Прокейн украл больше пяти миллионов.
— Ты представляешь, сколько это денег? — заключил он, но пропустив еще по паре стопочек, мы оба пришли к выводу, что сумма несколько преувеличена.
— Один бывший вор, ударившийся в религию, подтвердил, что слышал об этом несчастном грешнике и даже молился за спасение его души.
— Но если слухи, касающиеся Прокейна, поражали многообразием красок, то факты оказались удивительно бесцветными и сухими.
— Он родился в Нью-Канаане, штат Коннектикут, в 1920 году, в 1941 получил диплом инженера, в 1943 был призван на военную службу и послан в Европу, в 1945 демобилизовался в Марселе и прожил там больше года. В конце 1946 он вернулся в Нью-Йорк и женился на Вилметте Фоулкс, которая пять лет спустя погибла в авиационной катастрофе. В связи с этим печальным событием имя Прокейна первый и последний раз попало на страницы нью-йоркских газет.
Его ни разу не арестовывали, он никогда не работал. Жил Прокейн в собственном доме, в восточной части Семьдесят Четвертой улицы. За порядком следила приходящая домработница-негритянка. Уик-энды Прокейн проводил на принадлежащей ему ферме в Коннектикуте. Номер его городского телефона не значился в справочнике, на ферме телефона не было совсем.
Как-то днем, спустя шесть месяцев после разговора с Билли, я пил пиво с Сеймуром Райнсом, вышедшим на пенсию манхаттанским детективом, и Говардом Кэллоу, старшим инспектором крупной страховой компании. Когда мы исчерпали все темы, я упомянул Абнера Прокейна.
— Я слышал, что он — вор.
— От кого? — хмыкнул Райнс.
— От других воров.
— Они ничего не знают. Держу пари, они не смогут назвать ни одного его дела.
— Я смогу, — вмешался Кэллоу.
Райнс пристально посмотрел на него и кивнул.
— Ты, наверное, сможешь.
— О чем вы говорите? — спросил я.
— Примерно пять лет назад один сенатор заключил договор с нашей компанией, — ответил Кэллоу. — Так вот, каким-то образом у сенатора оказалось сто тысяч долларов наличными. Он хранил их в чемодане в своей квартире в Вашингтоне. И как-то раз Прокейн стучится к нему в дверь, под дулом пистолета ведет к стене, защелкивает наручники на руке сенатора и батарее, вставляет ему в рот кляп, открывает шкаф, достает чемодан с деньгами и уходит.
Через пару часов служанка находит сенатора и вызывает полицию. Сенатор звонит нам, чтобы узнать, покроет ли страховка сто тысяч наличными. Мы интересуемся, упомянуты ли эти деньги в договоре. Он отвечает, что нет, потом начинает что-то мямлить и говорит, что, возможно, у него украли меньшую сумму. Короче, в полицейском протоколе записано, что грабитель унес двести долларов и чемодан.
— А как вы узнали, что это дело рук Прокейна?
Кэллоу пожал плечами.
— Случайно. Один из наших агентов летел из Вашингтона в Нью-Йорк вместе с Прокейном. Тот нес красивый чемодан, как две капли воды похожий на тот, в котором сенатор хранил деньги.
— И что дальше?
Кэллоу задумчиво посмотрел на полупустую кружку.
— Мы возместили сенатору двести долларов, украденных у него, а также стоимость чемодана.
— А Прокейн?
— А что Прокейн? Мы ничего не могли сделать.
— Разве сенатор не мог опознать его?
— Мог, — кивнул Кэллоу, — но не захотел. Раз Прокейн знал о существовании этих ста тысяч, ему было известно, как они попали к сенатору. Вероятно, сенатор понимал, что ему не поздоровится, если об этом узнают и другие.
Райнс взял кувшин и разлил пиво по кружкам.
— Говорят, в шестьдесят четвертом он обчистил сейф психоаналитика с Парк-авеню, а прошлой осенью перехватил взятку в семьдесят тысяч, предназначенную члену городского совета. Тот, во всяком случае, не получил ни цента.
— О взятке я слышал, — кивнул Кэллоу, — а о психоаналитике — нет.
— Разумеется, официально эти случаи нигде не зарегистрированы: так же, как и ограбление сенатора.
— И никто не обращался в полицию? — я удивленно взглянул на Райнса.
Тот покачал головой.
— В полицию? А кто мог обратиться в полицию? Член городского совета, не получивший взятки? Или психоаналитик, увиливающий от уплаты налогов.
— А почему вы решили, что их ограбил Прокейн?
— Что бы вы сказали о показаниях очевидца? — спросил Райнс.
— Мне кажется, это весомое доказательство.
— Так вот, тот парень, что нес семьдесят тысяч члену городского совета, пришел к нам. Он полагал, что человек, давший ему эти деньги, примет его довольно сурово. А чем мы могли ему помочь? Мы показали ему несколько фотографий, и он сразу указал на Прокейна. Но что из этого следовало? Если бы мы вызвали его в полицию, он бы рассмеялся нам в лицо. В общем, мы отпустили этого парня.
— И что с ним стало?
— Он отправился в дальние страны.
— Должен отметить, что этот Прокейн — образец вора, — добавил Кэллоу. — Во-первых, он ничего не крадет, кроме денег. Во-вторых, он крадет только у тех, кто не рискнет обратиться в полицию. И в-третьих, его никогда не поймают.
Глава 4
В шесть утра за мной пришли и, не говоря ни слова, отвели к дежурному. Молоденький полицейский выложил на стол содержимое моих карманов.
— Что теперь? — спросил я.
— Проверьте, все ли тут есть, и распишитесь, — он протянул мне стандартный бланк.
Я пересчитал деньги в бумажнике и расписался.
— Все в порядке? — спросил полицейский.
— Не хватает девяносто тысяч, — спокойно ответил я.
— Странно, — полицейский встал и вышел за дверь. Меня провели в другую комнату, всю обстановку которой составляли обшарпанный стол и два стула. Пятнадцать минут спустя открылась дверь и вошли детективы Дил и Оллер. Дил нес голубую сумку.
— У вас прекрасные связи, Сент-Айвес, — сказал он, положив сумку на стол. — Нам приказано отпустить вас.
— Когда?
— Как только вы пересчитаете деньги, — ответил Оллер. — Можете начинать.
Я дошел до двадцать первой тысячи, когда Дил сказал:
— Бедный юноша не сомкнул глаз из-за этих денег.
— Какой юноша? — спросил я, чуть не сбившись со счета.
— Патрульный Франн. Вы помните Франна? Он надел на вас наручники.
Я кивнул.
— Он всю ночь переписывал номера банкнот, — продолжал Дил. — Пока нам не сказали, чем вы зарабатываете на жизнь. У вас в этом городе солидная репутация. Надеюсь, вам об этом известно?
— Нет, — я закончил двадцать третью тысячу и перешел к двадцать четвертой.
— Мы с Дилом работаем в отделе убийств и поэтому никогда не слышали о вас, — добавил Оллер. — Пока еще никто не требовал выкупа за труп.
— Это точно, — протянул Дил.
В молчании я пересчитал оставшиеся деньги и застегнул сумку на молнию.
— Ровно девяносто тысяч, — я подписал другой бланк, поданный мне Оллером.
— Ровно девяносто тысяч, — я подписал другой бланк, поданный мне Оллером.
— Если деньги все-таки будут переданы, вы скажете, что мы переписали номера банкнот? — спросил Дил. — В протоколе вашего ответа не будет. Я задаю этот вопрос из чистого любопытства.
— Нет, — ответил я. — Я ничего не скажу, но передам совсем другие банкноты.
— То есть станете сообщником воров?
— В некотором смысле, да.
Дил кивнул.
— Вы не будете возражать, если мы с Оллером как-нибудь заглянем к вам и зададим несколько вопросов? Естественно, как свидетелю, а не подозреваемому в убийстве.
— В любое время, — я попытался улыбнуться.
— Мы можем заехать не один раз, — заметил Оллер.
— А может, вы захотите повидаться с нами? Например, завтра в десять утра?
— Вам нужны мои письменные показания?
— Совершенно верно.
— Где вас найти?
— Вы знаете, где находится отдел убийств южного сектора?
— Да.
— Приезжайте туда и спросите кого-нибудь из нас.
— Оллера или Дила?
— Карла Оллера или Френка Дила, — поправил меня Дил.
— Теперь я могу идти?
— Несомненно.
Майрон Грин ждал меня у дверей Десятого участка.
— Кому тебе пришлось звонить? — спросил я, когда мы сели в машину и отъехали от тротуара.
— Помощнику окружного прокурора и одному парню из муниципалитета, с которым я учился в школе.
Иногда мне казалось, что Майрон Грин сидел за партой с половиной американских чиновников. С другой половиной он общался в Йельском университете.
— Кому-нибудь еще?
— Да, — кивнул Грин. — Прокейну.
— И что он сказал?
— Он озабочен случившимся.
— Я тоже.
— Он хочет тебя видеть.
— Когда?
— Немедленно, если это возможно.
— Вообще-то, я чертовски устал.
— Он считает, что это очень важно, и я с ним полностью согласен.
— Почему?
— Потому что сегодня утром ему звонил человек, который хочет продать его дневники.
* * *Впервые с Абнером Прокейном я встретился днем раньше, в субботу, тринадцатого октября, в десять утра.
— Вы моложе, чем я ожидал, — сказал он, крепко пожав мне руку. Зеленоватые глаза, широко посаженные по обе стороны крупного носа и с интересом разглядывающие меня, хорошо гармонировали с рыжеватыми, чуть тронутыми сединой, начавшими редеть волосами, узкой полоской усов над подвижным ртом и круглым подбородком.
Он провел меня в просторный холл и открыл одну из дверей.
— Я думаю, нам тут будет удобно.
Мы прошли в небольшую комнату, то ли кабинет, то ли библиотеку. Два окна выходили на Семьдесят Четвертую улицу. Одну из стен занимали полки с книгами. На других висели картины, изображающие сельские пейзажи. У камина, в котором потрескивали горящие поленья, стояли два кожаных кресла. Обстановку дополняли письменный стол, заваленный книгами и бумагами, и большой глобус, стоящий на полу у окна, Прокейн подошел к электрической кофеварке и наполнил две чашечки.
— Сливки и сахар? — спросил он.
— Только сахар.
— Пожалуйста, присядьте.
Я выбрал одно из кресел у камина, он передал мне чашку и сел напротив.
— Я полагаю, мистер Грин ввел вас в курс дела.
— Он рассказал мне то, что знал, — ответил я. — Но не упомянул об одном важном обстоятельстве.
— Каком именно?
— Он не сказал о том, что вы по всей видимости лучший вор этого города.
Прокейн холодно улыбнулся.
— Шесть или семь лет назад, работая в газете, вы интересовались моей особой, не так ли?
— Да.
— Но, к удивлению, не написали обо мне ни строчки.
— Потому что я не нашел ничего, кроме слухов.
— А теперь вы хотели бы узнать некоторые конкретные факты?
— Да.
Прокейн повернулся к огню и задумался.
— Ну что ж, мистер Сент-Айвес, — он широко улыбнулся, — будем откровенны. Я — вор.
Глава 5
Первый раз Абнер Прокейн преступил закон в двадцать пять лет. Он служил в армии и украл грузовик с американскими сигаретами, чтобы продать их на черном рынке Марселя. Сигареты он продал некоему Кожемесу и, если бы не Кожемес, сейчас сидел бы в тюремной камере, а не в мягком кресле у камина. Так, во всяком случае, думал сам Прокейн, Кожемес научил Прокейна красть только деньги, причем у тех, кто не мог сообщить об этом в полицию. Каждой краже предшествовала тщательная подготовка. Информация о будущей жертве стоила недешево, но Прокейн никогда не скупился, так как выручка с лихвой окупала вложенный капитал.
— Воровство ассоциируется у меня с живописью, — говорил он, глядя на один из пейзажей: обветшалый амбар, окруженный раскидистыми деревьями. — Оно вызывает у меня ощущение… завершенности.
— Это ваши картины? — спросил я.
Он кивнул. Я более внимательно всмотрелся в пейзаж. Прокейн рисовал летом, и ему очень точно удалось передать игру света и тени.
— Должно быть, эти дневники вам очень дороги, — сказал я.
— Скорее, это журнал, а не дневник, — заметил Прокейн. — Дневники ведут лишь девочки-подростки, и то до тех пор, пока реальность жизни не разрушит их розовые мечты.
— И как выглядит ваш журнал?
— Это пять тетрадей по сто страниц каждая в черных коленкоровых переплетах. Такие можно купить в любом писчебумажном магазине.
— Как это произошло?
По лицу Прокейна пробежала легкая улыбка.
— Вероятно, я оказался в положении сапожника, дети которого бегают без сапог. У меня есть маленькая ферма в Коннектикуте, — он указал на картины. — Эти пейзажи я рисовал там. Прошлый уик-энд я провел на ферме, а вернувшись, обнаружил, что меня обокрали.
— Где вы держали тетради?
— В старом сейфе. Его установил еще прежний владелец дома. Я уже давно собирался заменить его, но… — он пожал плечами.
— Сейф взломали или открыли замок?
— Они открыли замок и через дверь вошли в дом без всяких трудностей.
— Разве у вас нет системы сигнализации?
— Есть, но вор сумел отключить ее. Или воры.
— Когда они позвонили вам? Почему-то мне кажется, что вор был не один.
— Мне тоже, — кивнул Прокейн. — В среду утром мужской голос известил меня о том, что я могу получить мой журнал в обмен на сто тысяч долларов. В качестве посредника он предложил вас и особо указал, что ваши услуги будут оплачены из этих ста тысяч и составят десять процентов от общей суммы. И добавил, что с вами я могу связаться через Майрона Грина. Меня это насторожило, так как я только что стал его клиентом, Дело в том, что я с большим недоверием отношусь к подобным совпадениям.
— Полностью с вами согласен. А что он обещал сделать с тетрадями в случае вашего отказа?
— Он сказал, что передаст их в полицию.
— Вы бы этого не хотели?
— Нет, мистер Сент-Айвес, я этого не хочу, — он встал, взял мою пустую чашку и вновь наполнил ее ароматным напитком, не забыв положить кусочек сахара. — Я первый раз вижу профессионального посредника, — сказал он, передавая мне полную чашку.
— Возможно, и в последний, — ответил я. — Мне еще не приходилось дважды встречаться с одним и тем же клиентом.
— Я хотел бы знать, существует ли в вашей профессии определенный моральный кодекс?
— Так же, как и в вашей. Правила я устанавливаю сам и не требую их неукоснительного выполнения. В противном случае никто не стал бы прибегать к моим услугам. Но, если бы эти правила не охраняли интересы человека, который нанял меня, я бы тоже остался без работы. Пока на меня никто не жаловался.
— Я плачу сто тысяч долларов, чтобы уберечь от посторонних глаз подробности моей личной жизни.
Я покачал головой.
— Вы платите эти сто тысяч, чтобы не попасть в тюрьму. О том, что вы — вор, знают многие, но не могут этого доказать. А вот тетради это докажут. Я не могу дать вам обещание не заглядывать в них после того, как они окажутся у меня. Для этого я слишком любопытен. Но уверяю вас, что никому не расскажу о том, что я их прочту. Не знаю, удастся ли мне убедить вас поверить мне на слово, но другого выхода нет.
— Я понимаю, — вздохнул Прокейн и взглянул на часы. — Уже десять сорок пять. Он сказал, что позвонит в одиннадцать, чтобы передать вам инструкции, — он помолчал. — Вы всегда работаете один?
— Теперь, да, — ответил я. — Дважды я пытался работать с напарниками, и оба раза неудачно.
— Кожемес, француз, о котором я вам рассказывал, учил меня действовать в одиночку. Но предупреждал, что возникнут некоторые заманчивые проекты, от которых придется отказываться потому, что они непосильны для одного. Я помню, как он говорил: «Найди кого-нибудь и подготовь его к делу, как я нашел и подготовил тебя». Два года назад я последовал его совету. Теперь у меня есть помощники, мужчина и женщина. Они прекрасно знают свое дело. При необходимости вы можете рассчитывать на них.