— Буду иметь это в виду.
В молчании мы дождались телефонного звонка. Прокейн снял трубку, сказал: «Слушаю», — и тут же передал ее мне. Неизвестный на другом конце провода первым делом поинтересовался, есть ли у меня требуемая сумма.
— Я ее достану, — ответил я.
— Тогда слушай внимательно, а еще лучше запиши, что я тебе скажу.
— Говорите.
— На Девятой авеню, между Двадцатой и Двадцать Первой улицами есть прачечная-автомат, работающая круглосуточно. Ясно?
— Да.
— Ты возьмешь одну из дорожных сумок с эмблемами авиакомпании и положишь в нее деньги.
— Девяносто тысяч.
— Да, девяносто тысяч. Я даю тебе десять процентов от всей суммы. Это значит, что ты работаешь и на меня. Так?
— Так.
— Ты положишь деньги в сумку.
— В каких банкнотах? По пятьдесят, двадцать или десять долларов?
— По сто и пятьдесят, — ответил незнакомец. — Главное, чтобы они не были новыми. Ровно в три часа ты войдешь в прачечную. В пять минут четвертого положишь сумку в барабан одной из сушилок. Все равно, в какую. Там их шесть. Понятно?
— Да.
— В шесть минут четвертого ты бросишь в нее десятицентовик. Она будет крутиться двенадцать минут. Еще через минуту остановится единственная работающая сушилка. В ней ты найдешь пять тетрадей, завернутых в одеяло. Ты успеваешь за мной?
— Конечно.
— Тебе даются четыре минуты, чтобы убедиться, что тетради подлинные. Еще через минуту ты должен уйти. Тебя это устраивает?
— Вполне.
— И не вздумай класть в сумку нарезанную бумагу или ждать, пока остановится сушилка с деньгами.
— Я не пользуюсь такими методами.
— Да, я знаю. Поэтому я и выбрал тебя. Но хочу предупредить, что я снял ксерокопии, они читаются ничуть не хуже оригиналов.
— И что вы собираетесь делать с копиями?
— Если получу деньги, то сожгу, если же нет — перешлю в полицию.
— А где гарантия, что копии не окажутся в полиции, даже если вы и получите деньги.
— Тебе придется поверить мне на слово, Сент-Айвес, — ответил незнакомец, и в трубке раздались короткие гудки. Я пересказал Прокейну полученные инструкции.
— А как насчет денег? Сегодня же суббота.
— Да, — кивнул Прокейн, — тут могут возникнуть некоторые сложности, но я все улажу.
Я не спросил, как он собирается это сделать. Вероятно люди имеющие на своем счету несколько миллионов, могут достать сто тысяч в любое удобное для них время. Лично мне в эти дни, субботу и воскресенье, с большим трудом удавалось превратить в наличные чек в двадцать долларов. Возможно, Прокейн собирался их украсть.
Глава 6
— Я передумал, — сказал я, когда мы пересекли Сорок Пятую улицу. — Я не могу ехать к Прокейну. От меня пахнет тюрьмой.
Грин недовольно хмыкнул.
— Но ты же не был в тюрьме.
— Ты понимаешь, о чем я говорю.
— Но он ждет.
— Майрон, не будем спорить.
Грин надулся, но остановил машину у «Аделфи».
— Спасибо за помощь, — я открыл дверцу и вылез из кабины.
— Не забудь позвонить Прокейну, — напомнил Грин.
— Первым делом я должен принять душ.
В отеле я подошел к портье и попросил его положить сумку в сейф. Затем поднялся к себе, открыл воду, разделся и залез в ванну, вспоминая события вчерашнего вечера, когда мужчина и женщина (которых, будь они моложе на два-три года, я бы назвал юношей и девушкой) принесли мне сто тысяч долларов…
Я дремал в своем любимом кресле перед включенным телевизором, когда в половине десятого в дверь постучали. На левом плече мужчины висела голубая сумка с эмблемой «Пан-Ам». Правую руку он держал в кармане пальто. Женщина стояла чуть сзади, слева от него.
— Вы всегда открываете дверь, не спросив, кто к вам пришел, мистер Сент-Айвес? — поинтересовался мужчина.
— Если только я не принимаю душ, — ответил я. — Тогда я вообще не открываю дверь.
— Я — Майлс Уайдстейн, — представился он. — Это Джанет Вистлер. Нас послал мистер Прокейн.
— Заходите, — я отступил в сторону.
Уайдстейн снял сумку и поставил ее на столик для покера.
— Мы бы хотели, чтобы вы пересчитали деньги.
Нельзя сказать, что они стояли у меня над душой, но не спускали глаз с моих рук. Среди сотенных банкнот оказалось несколько новых, но я решил не обращать на это внимания.
— Вам нужна расписка? — спросил я, убедившись, что они принесли ровно сто тысяч.
— Если вас это не затруднит, — ответила Джанет. Мне всегда нравились высокие стройные женщины, особенно с большими карими глазами и длинными, ниже плеч, распущенными волосами. Я вставил в пишущую машинку лист чистой бумаги и напечатал: «Получено от Майлса Уайдстейна и Джанет Вистлер сто тысяч долларов». Затем фамилию и дату, вытащил лист, расписался и отдал его Уайдстейну.
Тот внимательно прочел написанное, кивнул и передал лист Джанет. Я решил, что ему двадцать четыре года, а ей — двадцать три.
— Мистер Прокейн просил узнать, не потребуется ли вам наша помощь, — сказал Уайдстейн.
— Как я понимаю, вы — те самые ученики, о которых он упоминал в разговоре со мной.
Уайдстейн улыбнулся.
— Он настаивал на том, чтобы мы спросили вас об этом, — добавила Джанет, передавая расписку Уайдстейну. Тот сложил ее вчетверо и сунул в левый карман пальто.
— Передайте ему мою благодарность за столь любезное предложение, но справлюсь один.
Уайдстейн оглядел груду денег, лежащих на покерном столике.
— Ваша доля — десять процентов, не так ли?
— Да.
— Если у вас откроется вакансия, имейте меня в виду.
— Вы недовольны своим местом?
Он покачал головой.
— Конечно, доволен. Но ваше занятие выглядит весьма привлекательным. Никакого риска и высокий заработок.
— Если вы будете прилежно учиться у Прокейна, возможно, мы еще вернемся к этому разговору.
— Возможно, — повторил Уайдстейн и повернулся к Джанет. — Пошли.
Она улыбнулась мне, и они направились к двери. На пороге Уайдстейн обернулся.
— На вашем месте, мистер Сент-Айвес, я бы вел себя более осторожно, открывая дверь. С другой стороны может оказаться кто угодно.
— Вы имеете в виду воров?
На этот раз они улыбнулись вместе.
— Совершенно верно. Именно воров.
Глава 7
В три часа дня мы собрались в кабинете Прокейна. Сам он сидел за столом, Джанет Вистлер, в темно-зеленом брючном костюме, в кресле перед ним, мы с Майлсом Уайдстейном расположились у камина.
Телефон зазвонил в половине пятого. Прокейн снял трубку, послушал и передал мне.
— Сент-Айвес? — произнес приглушенный мужской голос.
— Да.
— Как я сказал Прокейну сегодня утром, условия остаются прежними, меняются только время и место.
— Где и когда?
— Завтра, в десять утра…
— Десять утра мне не подходит.
— Почему?
— Как раз в это время два детектива из отдела убийств собираются поговорить со мной о Бобби Бойкинсе и его смерти. Вы знали Бобби, не так ли?
— Хорошо, если понедельник тебя не устраивает, — ответил голос после короткого молчания, — встретимся во вторник, тоже в десять.
— Где?
— Ты знаешь, где находится Вестсайдский аэровокзал?
— На углу Десятой авеню и Сорок Второй улицы.
— Точно. В десять часов ты поднимешься на второй этаж, в мужской туалет. Войдешь в крайнюю левую кабинку. Если она будет занята, подождешь, пока не освободится. Зайди в нее, сядь на стульчик и жди. Деньги принеси в той же сумке с эмблемой «Пан-Ам». Из соседней кабинки тебе под перегородкой просунут другую сумку. Одновременно и точно таким же способом ты передашь свою.
— Не одновременно, — возразил я. — Сначала я должен посмотреть, что в вашей сумке.
— Ладно, можешь посмотреть. А затем отдавай деньги и быстро выметайся из туалета и из аэровокзала. И не вздумай сшиваться поблизости и ждать человека, который выйдет с твоей сумкой. Ты это понял?
— Да.
— Деньги принесешь банкнотами по пятьдесят и двадцать долларов.
— Хорошо.
— И не говори детективам, что ты собираешься делать во вторник утром.
— Вы знали Бобби Бойкинса, не так ли? — вновь спросил я.
Мне ответило молчание, секунд через десять сменившееся короткими гудками. Я положил трубку и передал присутствующим содержание нашего разговора.
— Что он сказал насчет Бойкинса? — спросил Прокейн.
— Ничего.
— Вы думаете, что он убил старика?
— Возможно.
— Но вы не собираетесь говорить об этом полиции?
— Пока мне нечего им сказать. Я даже не знаю, замешан ли Бойкинс в этом деле. Но его тело оказалось в прачечной-автомате, когда я зашел туда в три часа утра.
— Тут должна быть какая-то связь, — заметил Уайдстейн.
— Возможно. Но Бобби Бойкинс — мелкий карманник. Он понятия не имеет, как влезть в чужой дом, не то что вскрыть сейф. А вот среди его знакомых есть неплохие специалисты.
— Тут должна быть какая-то связь, — заметил Уайдстейн.
— Возможно. Но Бобби Бойкинс — мелкий карманник. Он понятия не имеет, как влезть в чужой дом, не то что вскрыть сейф. А вот среди его знакомых есть неплохие специалисты.
— Вы предполагаете, что он мог быть посредником вора? — спросил Прокейн.
Я покачал головой.
— Я ничего не предполагаю. Но до встречи в аэровокзале я собираюсь кое-что выяснить. Я знаком с людьми, которые знали Бойкинса. Возможно, им что-то известно. Перед смертью Бобби долго били. Он — старик. А в старости отказываются говорить, так как уже знают, что это ни к чему не приведет. Есть только одна причина, по которой Бойкинс мог молчать: он понял, что его убьют, как только он удовлетворит любопытство тех, кто задавал вопросы.
Прокейн перевел взгляд на один из пейзажей, изображавший оленя, стоящего в нерешительности на залитой солнцем опушке. Судя по всему, Прокейн любил рисовать солнечный свет.
— Я вижу, что этот довольно простой обмен становится все более сложным, мистер Сент-Айвес, — сказал он.
— Сложным до предела, — ответил я. — Но убийство никогда ничего не упрощало, хотя большинство из них совершается именно с этой целью.
Прокейн задумался.
— Но вы по-прежнему настаиваете на том, что будете работать в одиночку?
— А что?
— Вы сказали, что собираетесь выяснить, участвовал ли Бойкинс в краже моих журналов. Надеюсь, вы не станете возражать, если мисс Вистлер и мистер Уайдстейн займутся тем же самым, разумеется, используя свои каналы.
— Конечно, нет. Я бы даже хотел, чтобы во вторник утром они оказались неподалеку от мужского туалета Вестсайдского аэровокзала. И, если через двадцать-двадцать пять минут я не выйду оттуда, мистер Уайдстейн мог бы заглянуть в туалет, чтобы убедиться, не лежит ли мой труп на полу крайней кабинки слева.
— Да, я как раз собирался предложить вам этот вариант.
— Может быть, вам следовало упомянуть и о временном факторе, мистер Прокейн, — заметила Джанет Вистлер. Он взглянул на Уайдстейна, который согласно кивнул.
— Мистер Сент-Айвес, журналы должны быть возвращены мне не позднее среды.
— Я не могу этого гарантировать.
— Да, я знаю. Но если человек, только что говоривший с вами, позвонит еще раз, чтобы перенести встречу на более поздний срок, вы должны настоять на уже достигнутой договоренности.
— А если он будет тянуть время и я не смогу получить их до среды?
Они обменялись многозначительными взглядами, которые мне ровным счетом ничего не говорили.
— Тогда, мистер Сент-Айвес, нам придется принять определенные меры и, возможно, обойтись без вашей помощи.
— Что-то я вас не понимаю, — ответил я.
— Будем надеяться, что до этого не дойдет.
* * *На Сорок Второй улице, сразу после пересечения с Девятой авеню, есть бар под названием «Нитти Гритти». Несколько лет назад он назывался «Козырной Туз», еще раньше — «Гинг Хо». Кто-то говорил мне, что во время второй мировой войны на вывеске было написано «Хабба-Хабба», но я в это не верю. Хотя название бара постоянно менялось, хозяин и клиентура оставались прежними. Бар принадлежал Френку Свеллу, а в основном контингент посетителей составляли сутенеры и проститутки, воры и фальшивомонетчики.
Френк Свелл не любил своих клиентов и менял название бара в надежде, что они перестанут приходить к нему. Иногда, когда на душе скребли кошки, я появлялся у Свелла, чтобы уйти от него в значительно лучшем настроении. Потому что я видел, что мне еще очень далеко до самого дна.
В воскресенье, в шесть часов вечера, я сидел у стойки и слушал Френка, который зачитывал мне список новых предполагаемых названий, которые могли бы отпугнуть завсегдатаев.
— Послушай вот эти, Фил.
— Сначала налей мне шотландского с содовой.
— Конечно, — он пододвинул мне полный бокал и продолжил чтение.
— «Третий Джордж», «Водолей», мне кажется, вполне уместные названия.
— Это точно.
— «Голубое Яблоко», «Зеленая Борода», «Третий Орел», а вот это мне очень нравится: «Синий Блейзер».
— Высший класс.
— Да, то, что мне нужно. Чтобы выгнать отсюда этих подонков. Ты только посмотри на них.
Я посмотрел. За дальним столиком сидели две проститутки. За другими — три пары, и только одна из них не ссорилась. У стойки примостились двое. Один, бледный и худой, казалось, только что вышел из тюрьмы и не увидел в свободе ничего хорошего. Другой, лет тридцати восьми, с круглым добродушным лицом, в темно-сером драповом пальто с меховым воротником и почти белой фетровой шляпе, напомнил мне бостонских политиканов моей молодости. Его звали Финли Камминс. На жизнь он зарабатывал воровством и встретил мое появление в баре дружеским кивком и улыбкой.
Я повернулся к Свеллу.
— Все те же лица.
— Ты знаешь, кто они? — фыркнул Свелл. — Отбросы общества, вот кто, — ему нравилась эта фраза, и я слышал ее уже раз десять.
— Мне казалось, что Бобби Бойкинс заходит к тебе в это время. Он все еще при деле?
Свелл покачал головой.
— Он слишком стар и может выронить бумажник, который только что достал из чужого кармана, на мостовую, прямо у ног хозяина.
— Когда ты видел его в последний раз?
— В пятницу. Он о чем-то долго говорил с Камминсом. Если ты хочешь что-то узнать о Бобби, спроси у Камминса. Еще один подонок.
— Я так и сделаю, — я взял бокал и пересел к круглолицему подонку.
— Как дела, Финли?
— Нормально. Что занесло тебя в эту дыру, Сент-Айвес?
— Я думал, что смогу встретить тут Бобби Бойкинса.
— Ты так не думал, — возразил Камминс.
— Не… думал?
— Рано утром Бобби нашли мертвым где-то на Девятой авеню. Ты должен знать об этом. Ты там был.
— Новости распространяются быстро.
— Об этом тебе тоже хорошо известно.
— О'кей, — я кивнул, — я там был.
— А как попал туда Бойкинс?
— Откуда мне знать.
— Свелл сказал, что ты говорил с ним в пятницу.
— Эй, Свелл, — позвал Камминс.
Я взглянул на Френка. Тот с интересом разглядывал книжку комиксов.
— Что?
— У тебя слишком длинный язык, — проревел Камминс. Никто не прореагировал, даже Свелл.
— Если тебе тут не нравится, — процедил тот, переворачивая страницу, — можешь катиться на все четыре стороны.
Камминс подозрительно взглянул на меня.
— А что ты там делал?
— Работал.
— Что-то выкупал?
Я кивнул.
— И сколько это стоило?
— Девяносто тысяч.
— Черт побери! Значит, старик не врал.
— О чем?
Камминс нахмурился и покачал головой.
— Я не хочу впутываться в это дело.
— Не волнуйся, — ответил я. — Во всяком случае, я тебя никуда не впутаю.
Камминс задумчиво смотрел на пустую кружку. Если я хотел что-то услышать, сначала следовало заплатить, хотя бы за кружку пива. Я заказал виски для себя и пиво для Камминса.
— В пятницу вечером он намекнул, что обтяпал выгодное дельце, — сказал Камминс, когда Свелл обслужил нас и вернулся к комиксам. — Он предлагал вступить с ним в долю.
— А что он от тебя хотел?
— Отнести что-то в прачечную-автомат. В районе Двадцать Первой улицы и Девятой авеню.
— Он не сказал, что именно?
— Нет. Но я понял, что краденое, — Камминс щелкнул пальцами. — Бойкинс сказал, что отдал шесть тысяч, но рассчитывает получить тридцать. Он не говорил о девяноста. У тебя правда было столько денег?
Я кивнул.
— А где Бойкинс взял шесть тысяч?
— Он получил наследство. В августе у него умер дядя. В Калифорнии.
— Бойкинс не говорил, что он купил?
Камминс покачал головой.
— После того, как я отказался ему помочь, он не стал вдаваться в подробности. Но назвал продавца.
— Кого же?
Камминс вновь взглянул на пустую кружку. Я раскрыл рот, чтобы позвать Свелла, но он остановил меня.
— Я не хочу пить.
Я вздохнул.
— Ну ладно. Сколько?
— О боже, раз ты нес девяносто тысяч, значит, твои дела идут неплохо.
— Ты же знаешь, Финли, это не мои деньги.
— Сто долларов.
Я покачал головой.
— Семьдесят пять.
— Пятьдесят.
— Дай мне взглянуть на них.
Я достал из бумажника две двадцати- и одну десятидолларовую купюры и положил их перед Камминсом — тот сунул их во внутренний карман пальто.
— Ты слышал о Джимми Пескоу?
— Кажется, да. Он медвежатник?
Камминс кивнул.
— Один из лучших. Иначе не получил бы десять лет. Он только что вышел из тюрьмы. Каким-то образом он прослышал об одном сейфе и вскрыл его. Денег там не оказалось, и он схватил то, что было. А когда понял, что взял, то занервничал. Я слышал, ему очень не понравилось в тюрьме и не хотелось попадать туда снова. И он продал добычу Бойкинсу за шесть тысяч. По крайней мере, так сказал Бойкинс. Но он любил приврать.