Она проснулась сразу и потребовала излагать. Я покосился на спящих и сказал «ш-ш». Их я решил пока не посвящать.
– Я все думаю о том, как нас принял Песков… Ты не заметила странного?
– А как он нас принял? – удивилась Надя. – Был рад.
– Так радуются приходу в дом заранее приглашенных, но не очень нужных гостей. Надя, ты подумай: человек застрял на чужой планете, застрял вдали от Земли, от родных и друзей, от Корпорации, наконец! От работы, которую, насколько я понимаю, он любил. И что же? Запоздав на полтора года, являемся мы. Пусть мы не сумели его вытащить – но мы все же люди. Кусочек человечества. А как он встречает нас? Я бы на его месте вопил от радости.
– То ты, а он всегда был сдержанным.
– Ты его хорошо знала?
– Не так чтобы очень. Видела несколько раз на Земле и на «Грифе». По-моему, он очень уравновешенный человек.
– А по-моему, он нам не слишком-то рад. Тебе не кажется, что ему есть, что от нас скрывать?
– Что именно? – Надя прыснула в ладошку. – Связь с австралопитечихой?
– Почему бы нет? Он тут только что язвил насчет них. Может, нарочно? Но я думаю, дело не в этом. В конце концов, стыдные тайны – только его проблемы. Мне кажется, он скрывает что-то более существенное.
– Свят, ты параноик, – сказала Надя. – Что он может скрывать? И зачем?
– Не знаю. Просто подумал.
– Работа тебе нужна, вот что. Настоящая работа. Тогда и ненужных мыслей не будет. Считай, что с сегодняшнего дня я за то, чтобы попытаться вытащить тот танк. Все-таки дело. Проедем по колее, посмотрим, откуда он сюда попал…
– Думал уже, – сказал я. – В сухой сезон нам его не вытащить. Вот начнутся дожди, глина размокнет, тогда попробуем.
– Дожди пойдут – еще где-нибудь завязнем. Да и колея зарастет.
– Авось не заблудимся.
Моя попытка поделиться с Надей – а с кем еще? – своим смутным беспокойством не принесла успеха. Для нее многое здесь было не в порядке вещей, но только не поведение Пескова.
Как и для Стерляжего с Аскольдом.
Мысль переключилась, и я стал думать о «Крусайдере». Вытащить – вытащим, рабочую силу Песков уж как-нибудь обеспечит. Вернуться по колее назад? Во-первых, в сезон дождей не так уж трудно дойти пешком, от жажды не подохнем. Во-вторых, по словам Пескова, он уже побывал там и не нашел ничего особенно интересного: колея начиналась вдруг, ниоткуда, будто танк спустили на гигантском парашюте. И – ничего. Саванна как саванна. Никакого Лаза, никаких гипотетических Врат, сквозь которые танк мог бы въехать сюда… Но ведь он въехал!
Тут сработал не узкий Кошачий Лаз – кое-что посолиднее. Танкопровод и зверопровод. Ладно, пусть будут Врата. Через них набежало зверье, пролезли любопытные гоминиды, нанесло ветром семян земных и неземных растений, проехал танк…
Рехнуться можно.
Что такое эти Врата – тот же Кошачий Лаз, только очень большой? Может, Лаз растет с течением времени и приобретает новые способности? Может, в руки Корпорации попал сущий младенец? Или нехарактерный карлик-урод?
И сколько их всего находится на Надежде?
Возможно, ни одного. Но, где бы они ни находились, на Надежде или в иных мирах, они время от времени пробивают сюда каналы. По своей ли инициативе – вопрос не сугубый. Хуже другое: похоже, они оперируют не только с пространством, как наш Лаз, но и со временем. Как иначе понять наличие австралопитеков и сухопутных крокодилов?
Песков насчитал шесть бесспорных «точек пространственно-временной локализации». Во-первых, восточная Африка, около двух миллионов лет назад. Австралопитеки и большинство копытных явно прибыли оттуда. Во-вторых, та же Африка, но более современная: гиеновые собаки, грифы, львы и никаких саблезубых котов. В-третьих, плиоценовая Южная Америка – сухопутные крокодилы и однажды виденные Песковым издали гигантские броненосцы. К счастью, птички фороракосы сюда не проникли. В-четвертых, неизвестная планета, населенная червивыми смерчами. Уж очень они отличаются от прочей живности. В-пятых, снова Африка, только уже северная, пустынная, практически лишенная иной фауны, кроме воюющих армий, год локализации – приблизительно тысяча девятьсот сорок второй. В-шестых, мы сами, обратный адрес: Луна Крайняя, кратер Дженнер.
Аскольд заметил, что ему, россиянину, это даже обидно: ни одной точки не локализовалось в Евразии. Надя тут же вспомнила о воронах, обыкновенных серых воронах, но никто из нас, включая самого Аскольда, не мог сказать, водятся ли наши вороны в Африке и Южной Америке. Насчет кратера Дженнер могу сказать с полной определенностью: не водятся. Ни серые, ни черные, ни в полосочку.
Еще две точки были под вопросом: некая разлагающаяся туша, обнаруженная Песковым во время странствий по саванне, не похожая ни на что земное (достаточно сказать, что у почившей в бозе твари не удалось найти ничего похожего на голову, и никто, даже австралопитеки, не жрал тушу) и редко встречающаяся, зато жутко проворная водяная зверушка, использующая хитиновые плавники как подводные крылья. Да еще кое-какая растительность явно неземного происхождения. То ли две точки локализации, то ли три, то ли одна. Среднее арифметическое – две.
Сколько на самом деле – никому не известно. Во-первых, мы обследовали лишь крохотный кусочек планеты, а во-вторых, сколько их вымерло в первом поколении, инопланетных видов, столкнувшись здесь с более конкурентоспособными?
Возможно, связь Надежды с иными мирами ограничивалась одной только Землей разных эпох, если предположить, что все неземное здесь – местное. Собственная жизнь Надежды, не очень успешно конкурирующая с земными гостями, но кое-где прочно держащая оборону. Тот же белый вихрь, прозябающий в тростниках, но возмутительно живой.
Легко было видеть, что Надежда предпочитает иметь дело с нашими родными пенатами. Или, по крайней мере, земная жизнь оказалась более живучей.
Хоть это грело душу.
Легко было видеть также, что я зря ломаю голову. Как всегда, чересчур мало данных. Из них можно налепить массу гипотез, но цена им – кусок кала, что местные гоминиды швыряют в хищников. Даже меньше, поскольку кал – все-таки удобрение и не окажется лишним в биоценозе.
А вот танк – это конкретно. Это шанс. Нет, мы не станем искать гипотетические Врата, выводящие в плиоцен или еще куда, не наше это дело. Мы свою программу выполнили и перевыполнили, а что загадок стало только больше, так это почти всегда бывает. Нам пора домой, и котловина в кольце сопок – самый реальный туда путь. Ждать, когда Валера откроет Лаз. Сколько надо, столько и ждать. Без танка нас там когда-нибудь сожрут, согласен. А в танке? Хотя бы спать ночью в танке мы сможем?
Еще как сможем. И пусть крокодилы сколько угодно ломают зубы о броню. Пересидим. Дождемся. Это станет вообще единственным выходом, когда в наших рациях сдохнут батареи. Представляю, как Валера отвалит челюсть, увидев на чужой планете вполне земной танк…
Ну, это его проблемы, а вообще-то мысль разумная. Наверное, Стерляжий не станет возражать, а танк мы как-нибудь вытащим…
Сквозь прорехи в крытой пальмовыми листьями крыше вовсю просвечивало солнце. Становилось жарковато. Стерляжий сбился с дыхания, оглушительно хрюкнул, перевернулся на другой бок и опять мерно захрапел. У меня сна не было ни в одном глазу.
Лежу. Выходить наружу – лень, да в шалаше пока и прохладнее. А главное, чувствую в себе растущее раздражение, да такое, что лучше дрыхнущих не будить – обидятся да на мне же потом и отыграются. Расслабились. Слепцы.
Ну не нравится мне Песков! Еще не знаю чем, но голову даю: не все с ним ладно. На вид человек как человек, только слегка одичавший, бомжеватый, мы сами скоро не лучше будем. Обезьяночеловечий предводитель и погоняла, божок и гегемон, первый в деревне, как мечтал Юлий Цезарь. Ну и что? Один мечтал, а другой сделал, только и всего. На его месте я бы тоже австралопитеков муштровал – одному скучно.
Нормальный вроде мужик. Похлипче Стерляжего, но тоже кряжист. Морда кирпичом, бородища веником – очень даже русское, отечественное лицо. Не зол. Не вздорен. Не жмот. Не психованный, хотя, казалось бы, за полтора года у него запросто могла бы поехать крыша – а вот не поехала. И все-таки есть в нем что-то неправильное…
Дистанция.
Он с самого начала держал дистанцию между собой и нами – едва заметную, но все-таки это была дистанция. С трещину размером, с клопиную щель. Убежден: он старался ее скрыть. Я, мол, и вы – одна компания на необитаемом острове. В какой-то мере это у него получалось, даже Надя оказалась обманутой.
Зачем это ему? И впрямь свойство характера?
Не верю.
В компании если не друзей, то уж во всяком случае людей, от которых не ждешь подвоха, можно позволить себе расслабиться. Хотя бы иногда. В самой жуткой обстановке выпадают такие минуты. А он…
Я бы так сказал фигурально: боится поворачиваться к нам спиной. Лицо спокойное, а глаза в работе. Ну и мозги, понятно, тоже. Что-то он там про себя просчитывает, чего-то нам не договаривает…
Чего?
Раз или два мне казалось – все-таки я не был уверен, – что ночью Пескова нет с нами в шалаше. Почему? Плохо держит мочевой пузырь? Или он уходит тайком с совсем другой целью?
С какой?
Если дело только в интрижке с австралопитечихой – да пошел он на фиг! С кем не бывает. А если нет?
И почему-то я уже заранее знал: австралопитечиха тут ни при чем.
Мания, да? Возможно. Жаль, настоящего дела нет. Сон разума рождает чудовищ – это мы слыхали. Ладно, пусть мания. Что ж, хватайте меня, вяжите лианами, не то стану кусаться, а то и вовсе спрыгну с утеса… ловите меня скорее… А-а-а-а!..
Не дождетесь. Сам вылечусь.
Или докажу, что никакая это не мания.
День прошел, как обычно: стадо гоминид занималось своими делами, мы – своими. До полуденной жары мы с Песковым набили острогами рыбы, крупную забрали себе, а мелочь отдали австралопитекам. Все равно не было соли, чтобы засолить пищу впрок. Я ожидал драки, но, к моему удивлению, приматы поделили рыбу сравнительно мирно. Это были продвинутые приматы, и мне стало даже жаль, что в земной реальности их в конце концов сожрали (предварительно разделив по справедливости) еще более продвинутые.
В глаза Пескову я не заглядывал принципиально.
Надя шила бурдюк. Стерляжий с Аскольдом смотались за сухими дровами и сырыми ветками – рыбу предполагалось закоптить. Делать это решили не в тени утеса, а на вершине, на самом пекле – рядом с шалашом, подальше от братьев-приматов. Пекло пеклом, зато наверху было меньше мух. Вдобавок Песков рассудил, что поднимающийся к небесам столб дыма должен внушить стаду еще большую покорность обитающим на местном Олимпе божествам.
– Лучше бы ты научился гнать бражку, – сказал я ему. – Они бы в тебе души не чаяли. А то что это за бог – ходи и оглядывайся, чтобы не треснули чем-нибудь по затылку…
– Подумаем.
– Так вот для чего я бурдюк шью? – возмутилась Надя.
Веселой свары не последовало: было слишком жарко. Дымный столб поднимался отвесно в белое раскаленное небо. На горизонте кривлялись миражи. Утренняя небесная синь давно сгинула; в воздухе висело мутное марево, какое бывает перед сильной грозой. Потные, прокопченные, вялые, мы через силу жевали копченого сома. Из всех желаний осталось одно: принять холодный душ или с воплем кинуться в ледяную речку. Можно и в прорубь.
И прямо в проруби принять кружку холодного пива.
Не было здесь ледяной речки, и проруби не было. Пива как-то тоже не наблюдалось, даже теплого. Надежда на облегчение связывалась с запаздывающим сезоном дождей. Песков обещал, что вот-вот.
На закате начало погромыхивать. С юга приволоклась туча, повисла над скалистой грядой, но дальше не пошла и дождем не разродилась. Уронила несколько молний – и все. Духота стояла нестерпимая.
Я улегся первым. Кретин Аскольд завел со мной склоку за место – ему, видите ли, обрыдло спать у задней стенки да через всех перешагивать. Я отругивался, пока не надоело, а потом демонстративно зевнул и закрыл глаза. Разумеется, Аскольд, пробираясь в свой закоулок, нарочно споткнулся о меня, причем постарался попасть рантом ботинка мне по коленной чашечке. В ответ на боль я лишь невнятно промычал – пусть альбинос думает, что промазал. Черт с ним, не время для разборок.
Мало-помалу улеглись все. Ворочались, вздыхали. Не спалось. Я так старательно изображал сонного, что едва не уснул на самом деле. По моей оценке, прошло часа полтора, прежде чем – чуть было не сказал «все затихли», – нет, прежде чем Стерляжий вывел носом первую руладу. Я ждал.
Песков не ворочался, но и не спал, я это чувствовал. Один раз он тихонько позвал: «Свят!» – и я ответил сонным мычанием. Примерно через полчаса он позвал снова. Я отмолчался.
И ничего не произошло – в шалаше. Зато что-то происходило в природе, в небе над крышей из пальмовых листьев. Вернее всего, наползала другая туча, уже настоящая. Серьезная. Потрясение основ мироздания, после которого нам придется строить новый шалаш, потому что старый способен выдержать дождь, но не потоп с неба. Духота навалилась уже совершенно невообразимая. Все тяжело дышали. Надя постанывала во сне. Стерляжий свирепо храпел.
Это была не ночь – противная липкая тянучка. На юге опять начало громыхать. Вероятно, горные австралопитеки, обитающие на скалистой гряде, разжились где-то артиллерией и учинили междоусобицу. Песков лежал смирно.
Через час он поднялся и тихо покинул шалаш. Громовые раскаты уже грохотали совсем близко. Отбомбившись по скалистой гряде, туча шла к нам.
Глава 2
Как я клял беднягу Берша, держась за осклизлый камень, чтобы не засквозить вниз, – он бы у меня в гробу пропеллером вертелся! То есть не камень, а Берш. Вот только нет у него гроба, и тела тоже нет, а то бы… Не мог, понимаешь, обучиться прилично вести наружку в полевых условиях! Не готовили его к этому, видите ли! А сам что же?.. Если не учат, так и учиться не надо, да?
Палками надо лень вышибать, палками! Батогами. Шпицрутенами. Прутняками большими и малыми. Разумное их количество пойдет только на пользу.
Пескова нигде не было видно. Вообще ничего не было видно в трех шагах – ливень ломил стеной. Я проследил Пескова до середины спуска с утеса, заметил при вспышке молнии, что первый русский на Луне стал забирать куда-то вправо, где нормальный человек ходить не станет – и потерял его из виду, потому что как раз в эту минуту на утес обрушился ливень. Сразу. Без предупреждения. Без пробных редких капель. Даже без порыва ветра.
Меня едва не сбило с ног. Занятый собой, я упустил объект.
Что он там забыл, справа? Был там уступ, узкая полочка, в принципе достаточная для того, чтобы удержаться на ней и даже идти мелкими шажками – вот только куда?
Идти за ним? Ну и что я скажу ему, если мы столкнемся на узкой полочке нос к носу? Что вышел до ветру?
Вряд ли он станет меня слушать – спихнет вниз, и пишите письма. Рай, до востребования. Правда, я моложе, цепче и, наверное, сильнее Пескова, но я-то не могу напасть первым! Наши не так поймут.
Я ждал и пытался представить себе, что творится сейчас на вершине. Крышу шалаша, скорее всего, проломило, мои проснувшиеся товарищи, похожие на жертв кораблекрушения, лихорадочно спасают имущество… И уже обнаружено отсутствие двух человек.
Грохотало, как при свирепой артподготовке на участке прорыва. Молнии били по две и по три сразу. У дальней излучины реки что-то вспыхнуло и сразу погасло – наверное, дерево. Разлапистые огненные ветви вспарывали небо, и в промежутках между орудийными раскатами там трещало так, будто рвалась парусина. Синоп. Гангут. Трафальгар, чтоб его… Потом орудийные залпы слились в непрерывный грохот, и треска не стало слышно.
Просто-напросто конец света, неизбежный, неумолимый и оттого совсем не страшный. Разве можно бояться неизбежного, когда оно уже пришло?
Устав ждать, я ступил на полочку. Будь что будет. По скале мчался сплошной поток воды, плоский, словно раскатанный на блюминге, стеклянно блестящий во вспышках молний. Авось не смоет…
Меня смыло бы, если бы я вовремя не нащупал выступ и не прилепился к нему, как мидия. Отдышавшись – если непрерывное глотание воды можно было назвать дыханием, – я потихоньку двинулся дальше.
Сразу за выступом зияла узкая расщелина – только-только поместиться одному человеку. Там уже вовсю плескалась вода и переливалась через край. Пескова в ней не было.
Утоп, что ли? За расщелину хода не было – полочка кончилась. Улетел? Он не очень похож на летательный аппарат. Упал вниз? Возможно.
Я пошарил рукой и нащупал мокрый ремень, судя по всему, связанный из полосок сыромятной кожи. Подергал. Один конец ремня был прочно закреплен за подводный выступ в затопленной расщелине, другой свободно свисал вниз. Вот, значит, как! Песков слинял. Он что-то хранил в этой малоприметной расщелине, что-то такое, чего нельзя было показывать нам, – и теперь решил перепрятать. У этого гада, оказывается, был припасен еще и специальный ремень. Размотать и спуститься вниз – минутное дело… Стоп! А зачем ему спускаться? Почему не пройти по полочке назад?
Близкая молния сверкнула очень вовремя. Мне показалось, что сквозь завесу дождя я вижу внизу застывший на бегу силуэт. Песков – если это был он – бежал. Бежал прочь от утеса!
Каюсь, я едва не последовал за ним его же путем, чуть только сообразил, что к чему. Очень уж мне этого захотелось. И когда я ступил на скользкую полочку, намереваясь двинуться обратно, на душе у меня скребли уже не кошки – саблезубые тигры точили о мою душу свои клыки.
Мне совсем не хотелось умирать, неумное это занятие.
Кричать наверх нашим, чтобы скорее уносили ноги? Бесполезно, не услышат. Оставалась скудная надежда: быть может, они сами успеют догадаться, что торчать на вершине утеса в такую грозу – все равно что оседлать громоотвод? Может, успеют прежде, чем по ним шарахнет?..