В том же репортаже об акционерном обществе на заводе «Конвейер» автор резонно спрашивает: «Неужели лучше… без ажиотажа гнать брак, транжирить ресурсы, воровать? Именно в акционерном ажиотаже и вся ценность!». Немало было написано и о заводе стройматериалов, который хронически не выполнял план, был на грани банкротства, но стоило коллективу образовать кооператив и взять свое предприятие в аренду, как при той же технологии и с тем же директором он превратился в исключительно доходное и высокоэффективное предприятие.
Какой же вывод делается из этих историй? Как будто очевидный: кооперативы и арендные коллективы в промышленности — более совершенная форма производственных отношений, чем государственное предприятие. «Фабрики — рабочим!» Раз так, то значит, что облик нашего будущего социализма должен определяться преобладанием кооперативных или акционерных (госкапиталистических) предприятий. Кажется, логично, а на самом деле — элементарная натяжка. Почему стал рентабельным, без всяких технологических изменений, арендованный кооперативом завод? Потому что кооператив снял с себя заботу о компенсации скрытой безработицы — с завода была уволена треть работников. Полученный за счет такой «рационализации производства» доход в основном должен был бы быть изъят государством и истрачен на переучивание людей и создание для них новых рабочих мест. Ведь если эта ситуация воспроизведется на всех заводах, на улицу будут выброшены десятки миллионов безработных, и всяким разговорам о социализме и правовом государстве придет конец.
В развитии промышленных и научно-технических кооперативов хорошо видны изъяны нашего мышления, которые отражаются и во многих других делах перестройки. Мы не освоили «технологию» системного мышления, без которой трудно ориентироваться в сложном и динамичном мире. Жизнь не проварила нас в котле капитализма, при котором от системности мышления зависит само выживание. Для большинства наших действий (за исключением, быть может, военной сферы, где мы прошли жестокую школу) характерно нарушение таких элементарных требований, как создании пороговых условий и усилий. Были открыты шлюзы для инициативы кооператоров до того, как в экономике и обществе были созданы самые минимальные условия для их выживания и здорового воспроизводства (не был создан оптовый свободный рынок сырья и оборудования, не ликвидирована коррупция в государственном аппарате, не созданы блокирующие механизмы против организованной преступности).
Неокрепшие кооперативы были, как котята, брошены в бурную реку. Если они сейчас не выживут, новая волна инициатив не возникнет много лет. Судя по всему, не был даже в минимальной степени изучен опыт кооперативного движения («альтернативной экономики»), бурно развивавшегося в странах Западной Европы в 70-е годы. А ведь из этого опыта можно было сделать важные выводы не только относительно условий выживания кооперативов, но и об их возможном месте в современной техносфере, о тенденциях эволюции в разных организационных и социально-психологических условиях, о «потолке» экономической эффективности в условиях стабильной экономической ситуации и во время спада. Все это было бы очень полезно, чтобы дать обществу разумную картину врастания кооперативов в социалистическую структуру хозяйства, не порождая непомерных притязаний и излишних тревог.
Что, например, показывает опыт альтернативной экономики в ФРГ? Развитию кооперативов в производстве препятствует отсутствие доступного капитала для инвестиций. Из-за этого приходится работать с устаревшим оборудованием, и члены кооператива, чтобы выжить, вынуждены прибегать к самоэксплуатации — работать больше, чем на обычных предприятиях. В результате альтернативных предприятий в четыре раза больше в сфере услуг, чем в производстве. Клиентами кооперативов являются главным образом сочувствующие им альтернативные движения, и во время экономических спадов их деятельность сокращается.
Финансовое положение альтернативной экономики далеко не блестяще: лишь около трети предприятий может обеспечить существование своих участников, 30% вообще ничего не платят, а остальные платят явно недостаточно. Даже кооперативы с наиболее квалифицированными специалистами платят им при 50-60-часовой рабочей неделе такую же зарплату, какую получают на капиталистических предприятиях наименее квалифицированные рабочие.
На Западе исследованы и различные модели образования кооперативов в промышленности. Часто они возникают на нерентабельных предприятиях, которые занимают протестующие против их закрытия рабочие (во Франции с 1973 по 1980 г. в кооперативы было преобразовано 100 таких предприятий). В Бремене рабочие решили образовать кооператив на заводе «Войт-верке» после того, как забастовки и занятие предприятия не изменили решения концерна закрыть убыточное предприятие. Пойдя навстречу рабочим, сенат Бремена выкупил оборудование и предоставил его кооперативу, который запросил также кредиты у профсоюзов, сочувствующей интеллигенции а также за счет пособий по безработице.
К началу 80-х годов во Франции было около 660 рабочих кооперативных предприятий, которые производили около 0,5% промышленной продукции страны. Среди их коллективных владельцев преобладали квалифицированные рабочие. Самым крупным кооперативом являлась Ассоциация рабочих прецизионного оборудования, которая насчитывала более 4,5 тыс. членов и являлась одним из пяти крупнейших предприятий, контролирующих рынок телефонного оборудования. Этот кооператив управлялся административным советом, избираемым общим собранием пайщиков, но практически все производственные и технологические вопросы находились в ведении дирекции, состоящей из приглашенных по найму специалистов. Доходы кооператоров близки к зарплате рабочих обычных капиталистических предприятий аналогичного профиля. Первоначальные попытки увеличить социальные льготы (продолжительность отпуска и т.п.) настолько снизили рентабельность, что от них пришлось отказаться. Примечательно, что и на кооперативных предприятиях стали действовать профсоюзы. Оказалось, что трудящегося-работника все равно приходится защищать от трудящегося-совладельца (кооператора), происходит парадоксальная поляризация ролей буквально в одном и том же человеке. Социологи даже считают, что деятельность в рамках рабочей кооперативной собственности позволила вскрыть глубокую сущность социальных, экономических и культурных противоречий в производственной ячейке, которая существует в рыночной экономике. На капиталистическом предприятии эти противоречия принимают привычную форму противостояния разных социальных групп.
Еще один важный вывод о кооперативном движении на Западе: у него оказалось мало признаков «постиндустриальности» — этической озабоченности, чуткости к глобальным проблемам. Узкие горизонты индустриализма в рамках этой формы рабочего коллективизма преодолеть не удалось.
Что же можно сказать о производственной эффективности кооперативов? Европейские исследователи, сочувствующие альтернативным движениям, считают, что преимущества альтернативных предприятий перед капиталистическими лежат во внеэкономической плоскости — они снимают отчуждение труда, обогащают человеческие отношения, устраняют необходимость «потребления ради престижа». В экономическом же отношении они уступают «обычным» предприятиям — они или разоряются, или трансформируются из самоуправляющихся кооперативных заводов во вполне обычные и подчиняющиеся рыночному механизму (об этом говорит опыт нескольких успешных кооперативных предприятий по производству ЭВМ в Западном Берлине). Более же критически настроенный по отношению к альтернативной экономике западногерманский социолог О.Ренн считает, что само существование таких предприятий «возможно лишь благодаря существованию «настоящей» экономики, достаточно богатой, чтобы позволять себе такую непроизводительную деятельность и поддерживать государственную инфраструктуру (от энергоснабжения до медицинского обслуживания), без которой анклавы контркультуры оказались бы в глубокой нищете».
Эти выводы особенно примечательны на фоне того, что благодаря использованию современной высокопроизводительной техники и технологии (зачастую с использованием компьютеров) высокоэффективным становится мелкое предпринимательство, часто на дому с привлечением труда членов семьи. В 50-е годы в США ежегодно возникало около 90 тыс. новых предприятий, а в 1980 г. — 600 тыс. Из 11 млн. предприятий в США 10,8 млн. были мелкими, на которых было занято 60% рабочей силы страны. Аналогичные процессы наблюдаются в Японии, Италии, Испании.
Новые рабочие места в развитых капиталистических странах на 80% создаются мелкими и средними предприятиями. Нередко они производят самую новейшую технику (электронную, измерительную), занимают значительную долю в экспорте. Во Франции в начале 80-х годов было более 8 млн. предприятий с числом занятых от 1 до 10 человек, и на них приходилось 14% самодеятельного населения. В Италии было 4 млн. таких предприятий.
Новые рабочие места в развитых капиталистических странах на 80% создаются мелкими и средними предприятиями. Нередко они производят самую новейшую технику (электронную, измерительную), занимают значительную долю в экспорте. Во Франции в начале 80-х годов было более 8 млн. предприятий с числом занятых от 1 до 10 человек, и на них приходилось 14% самодеятельного населения. В Италии было 4 млн. таких предприятий.
Свидетельством наступления «третьей волны» в развитии цивилизации считается и широкое распространение ремесленничества. Ремесленники производят не массовый продукт, а, скорее, выполняют важную функцию адаптации промышленной продукции к изменчивым и разнообразным потребностям небольших групп населения. Современное ремесленничество — это не продолжение семейной традиции, только 15% ремесленных предприятий являются унаследованными (и это — наиболее устаревшие и малорентабельные предприятия). Подавляющее большинство новых ремесленников — это высококвалифицированные рабочие, их средний возраст — 29 лет.
С экономической точки зрения преимущества ремесленного труда весьма сомнительны. Доход подавляющего большинства ремесленников примерно равен средней зарплате рабочих такой же квалификации, а работать им приходится гораздо больше — 10-14 часов в день, прихватывая нередко и выходные дни. Молодые рабочие идут на отказ от гарантированных условий оплаты и риск снижения в уровне жизни, чтобы порвать с подавляющей системой индустриального труда. Это люди, уже проникнутые мироощущением «третьей волны». К этой же категории явлений относится наблюдаемое распространение домашнего труда без производства товарного продукта, для потребления членов семьи или прямого обмена. Так, например, в 1979 г. более 30 млн. американских семей производили для собственного потребления некоторое количество продуктов питания (при этом издержки на семью составляли в среднем 19 долл., а прибыль 325 долл.).
Что же касается наших кооперативов, то и мотивы, и тип их деятельности совершенно иной. Во-первых, они создаются ради экономических целей (получение прибыли). Во-вторых, они функционируют в рамках «второй волны», то есть индустриальной культуры. Значит, в условиях капиталистической экономики наши кооперативы по эффективности уступали бы «нормальным» предприятиям.
Признав этот факт, мы оказываемся перед дилеммой. Если в нашем обществе кооперативные предприятия по самой своей природе должны быть более эффективными, чем крупные государственные заводы, то значит, что эти заводы обречены быть менее эффективными, чем аналогичные капиталистические предприятия. Значит, эксперимент с построением социалистической экономики не удался. Если же государственные социалистические предприятия, после необходимого совершенствования производственных отношений, должны стать более эффективными, чем капиталистические, то значит, что нынешний успех кооперативов носит временный характер, а в перспективе они окажутся неконкурентоспособными.
Я думаю, что этот успех возможен сейчас в первую очередь вследствие развала всей системы планирования и управления. И демонстрационный эффект кооперативов, буквально оживляющих больные предприятия, исключительно ценен для общества. Не менее важно также, что кооперативы могут на период перестройки государственной промышленности оживить экономическую жизнь и произвести некоторое количество дефицитной продукции. Надо, впрочем, заметить, что наряду с образованием кооперативов было бы разумным разрешить и даже стимулировать создание мелких частных предприятий, воплощающих принципы «третьей волны». Угрозы социальному строю они бы не представляли (да и по природе своей они не вполне могут считаться капиталистическими, тем более если будут арендовать оборудование), но стали бы важным и мобильным компонентом обновляющейся экономической системы. Но главное все-таки искать пути изменения производственных отношений в крупной промышленности.
Таким образом, главной причиной высокой эффективности арендных коллективов в промышленности является фактор ненормального характера — плохое ведение дел на государственных предприятиях и в ведомствах. Но разве участие в доходах предприятия — это совершенно необходимое условие хорошего ведения дел? Это неочевидно. На заводах крупных капиталистических корпораций подавляющее большинство работников в распределении доходов не участвует, и уж во всяком случае в кооператив не объединяется. Зачем же делать вид, будто нет другого пути, кроме как сдать принадлежащие всему народу заводы в аренду их коллективам или уступить акционерным обществам? Конечно, теперь будет все труднее добиваться позитивных перемен на государственных предприятиях — соблазнительно развалить дело до необходимого критического состояния, а затем образовать кооператив и взять завод в аренду. Тот факт, что главой при этом становится бывший директор, знаток управления, очень облегчает этот процесс. А если быть подобрее с чиновниками из ведомства, то и условия аренды могут быть весьма привлекательными — кто их контролирует? Схема та же, что и в преобразовании вокзального туалета в кооперативный.
Что же касается надежды, будто сдача заводов в аренду как раз и есть спасение социализма, то давайте продолжим эту логику до конца. А что, если сдать заводы в аренду не кооперативам, а транснациональным корпорациям? Химические заводы — «Дюпону», электротехнические — «Мицубиси» и т.д.? Пусть они сыграют свою «сущностную роль преобразователя общественных отношений», наведут свои порядки, уволят всесоюзных обывателей, дадут «достойную» зарплату оставшимся, хорошо поставят акционерное дело. Думаю, вряд ли кто-нибудь усомнится в том, что эти заводы станут еще более рентабельными. Так зачем же останавливаться на полдороге? Кстати, с корпорациями можно наверняка договориться и о том, чтобы наши идеологические и патриотические чувства, столь легко ранимые, не были задеты, чтобы социалистические лозунги были выполнены хорошей импортной краской.
Для чего мы все это говорим? Не лучше ли дать обществу постепенно, без душевных травм «привыкнуть» к новому облику реалистического социализма? Ведь как трудно было бы управляться с детьми, если бы мы заранее предупреждали их о готовящихся неприятностях!
Если бы мы все были доверчивы, как дети, кому-то действительно было бы проще. Но такого уровня доверия еще не достигнуто. Да и ребенок не может уже не видеть укрепления тех сил, которые предлагают встроить в будущий социализм крупный компонент капиталистических отношений и обеспечить его выживание путем резкого снижения социальной защищенности трудящихся. Для обоснования такой концепции, как обычно, привлекаются идеи социал-дарвинизма. На них основывает своих построения и В.П.Кабаидзе, и Л.И.Вайнберг и, в наиболее развернутой форме, Н.М.Амосов (см. его статью «Реальности, идеалы и модели» в «Литературной газете» 5.10.1988 г.).
Свои идеалы и предлагаемую модель социализма он определяет совершенно четко: «Неравенство является сильным стимулом прогресса, но в то же время служит источником недовольства слабых…
Для стимуляции труда не избежать неравенства в заработках и даже безработицы… В капитализме важнейшим стимулом, хотя и со знаком минус, является страх перед безработицей. Боюсь, что и нам совсем без нее не обойтись… Не нужно заблуждаться — мы держим десятки миллионов работающих безработных. Если малая часть их (два процента) получит пособие вместо гарантированной зарплаты, дисциплина труда сразу поднимется».
Трудность реализации этой новой модели социализма Н.М.Амосов видит в том, что в анкете граждан СССР еще не отмечено, являются ли они «слабыми» или «сильными», и предлагает научный подход к устранению этой трудности: «К сожалению, ни одной задачи не решить, потому что отсутствует основной исходный материал — не изучена психосоциальная природа человека. Нет распределения людей по типам (сильные, слабые)… Научный подход к познанию и управлению обществом мне представляется в проведении исследований по двум направлениям. Первое — крупномасштабное психосоциологическое изучение граждан, принадлежащих к разным социальным группам».
Думаю, что до таких сложностей дело не дойдет, и ни в каких исследованиях «сильные» не нуждаются. Нуждаются они в предупреждении: не надо слишком доверять биологизаторству и моделированию технократов. В реализации этой модели ускорения прогресса через неравенство и безработицу энтузиасты уже готовы перегнуть палку. И не успевшие проникнуться новыми идеалами социализма граждане рано или поздно покажут, какие они «слабые», с разрушительной силой.
Чтобы этого не случилось, нельзя допускать бездумного нарушения имеющихся пока хрупких равновесий. Нужна целая серия подготовительных мероприятий, готовящих общество к восприятию новой реальности без социальных потрясений — ведь даже пункты по раздаче горячего супа не появятся сами собой. Но главное — надо дать людям возможность делать выбор сознательно. Если оказалось, что наши отцы ошиблись, что процветающего общества на основе централизованного планирования создать невозможно и нужно строить социализм на основе рынка (хотя никто не берется объяснить, чем это будет лучше нормального капитализма), то приходится на это идти. Но даже исходя из самых прагматических соображений, из интересов тех же самых «сильных» нужно уже сейчас создавать оборонительные сооружения против них самих. Нужны системы социальной защиты «слабых» — они обойдутся дешевле, чем забастовки и их подавление.