Так пошло и дальше. Парень не занимался сочинительством, поскольку не имел к этому делу ни склонностей, ни способностей, а его хранитель считал, что он ленится, и напрягался изо всех сил, чтобы заставить Лешу писать. В основном ему это удавалось, иногда и с моей помощью. Ведь мне тоже было нужно, чтобы Алеша Ранцов состоялся как литератор и прожил именно такую судьбу, какую придумал ему хранитель, а никакую иную. Впрочем, после второй повести от меня долго почти ничего не требовалось – ангел, считавший, что наконец‑то приобрел то, о чем грезил, так старался, что отлично справлялся со всем сам. Сам заставлял «лентяя» сочинять, сам вдохновлял его на работу, сам подсказывал ему образы, слова и сюжеты, сам добивался публикаций, успеха и славы для своего подопечного. А когда даже Мечтателю стало окончательно ясно, что «писатель», по большому счету, ни на что в этой области не годен, его хранитель сам взялся за перо и принялся за создание книг. Он так увлекся и получал от этого занятия такое необычайное наслаждение, что даже ни разу не задумался, правильно ли поступает и одобрят ли его поведение Наверху. Дорвавшись наконец до исполнения своей заветной идеи, он просто забыл обо всем остальном.
Признаюсь, что и я тогда получал не меньшее удовольствие, играя с Мечтателем в этакие «кошки-мышки». Ведь и я тоже мог влиять на судьбу Алексея, подчас не меньше, а даже больше, чем его хранитель. И мне необычайно нравилось кидать его из крайности в крайность – от одной женщины к другой, от писательского дела к автомобильному бизнесу и обратно. Чем больше было таких колебаний, тем больше хранитель нервничал и, соответственно, совершал ошибок. Я очень гордился собой, так как вел великолепную игру и делал это весьма успешно.
Меж тем ангел Мечтатель окончательно превратился в Зачитавшегося – кроме книг, его уже ничего не интересовало. Особенно после того, как он придумал для себя еще одну забаву – воплощение в жизнь описанного в произведениях А. Ранцова. Мне самому эта идея также очень понравилась, и нередко я тоже принимал участие в реализации того или иного эпизода, придуманного Алешей. Нет, церковь я, как вы сами понимаете, не восстанавливал, это занятие никак не для меня. Но вот к знакомству первой жены Алексея Вероники со швейцарским бизнесменом, выходцем из России, к их роману и свадьбе я руку приложил. И то, что фильм, снятый по книге Ранцова, получил приз на международном кинофестивале (в одном из романов Алексея главный герой, писатель, добивается этого) – тоже моя заслуга. Как и то, что к лучшей подруге второй жены Алексея Риты вернулся муж, и то, что другая ее подруга в сорок лет все‑таки родила ребенка, хотя все врачи ставили ей диагноз «бездетность», – все это Леша описывал в своих романах. Да много их было, таких историй, уже не упомнишь! Конечно, реализовывались только хорошие, положительные прогнозы, и вы понимаете почему. Если бы сбылось хоть что‑то негативное из предсказанного, Алексей мог испугаться и окончательно перестать писать, а это не устраивало ни меня, ни его ангела.
Тот период был завершающей и потому самой важной и ответственной частью нашего плана. От судьбы Алексея, этого писателя поневоле, зависело очень многое, и потому всю его жизнь мы с ангелом боролись за каждый его шаг. Я не мешал Зачитавшемуся калечить на свой лад судьбу парня, но постоянно помнил и о своей задаче и выполнил все до конца. Предпоследним штрихом моей ювелирной работы стало перевоплощение в лысого фермера Виктора и те принятые из моих рук банки с медом и молоком, которые Алексей не без моего участия разбил у себя в сенях. Зачем мне это, спросите вы. Минутку терпения. Все узнаете, но в свое время. Пока скажу только то, что мне это было очень и очень нужно.
Ну а чем закончилась история с мнимым писателем, вы уже знаете. После длительного периода депрессии и разочарования, которые Зачитавшийся, разумеется, принял за творческий кризис, Алексей набросал отрывок, завершавшийся словами «я так счастлив, что готов умереть». Ангел, еще не видя текста, сгоряча поклялся исполнить все написанное… Ну, и до срока отправил своего подопечного прямиком на тот свет. У Алексея случился сердечный приступ, но так как его смерть (я имею в виду, егоокончательная, а не временная смерть) нарушила бы все наши планы, я был начеку. Подстерег под окном и, как только Алексей потерял сознание, ворвался в дом, схватил писателя и со скоростью, на которую способны лишь мы да ангелы, доставил в ближайшую больницу, где позаботился, чтобы парню оказали профессиональную помощь.
Разумеется, на Небе был великий скандал, Высший Суд и прочая показуха, которую так любят Наверху. В результате новопреставленного вернули на Землю, кое‑как разобравшись с ошибками его судьбы. Но никому из этих небесных умников даже не пришла в голову мысль, что подобные путешествия туда и обратно не могут не сказаться на человеческой психике. И вместо того чтобы преспокойно торговать машинами да нянчить детей и внуков, бывший писатель теперь оказался прямиком на дороге в клинику для душевнобольных.
До полного воплощения нашего плана оставался один-единственный шаг. И он был совершен, опять‑таки не без помощи чернокрылого агента. Мечтатель, официально приобретший теперь имя Зачитавшегося и лишившийся возможности работать хранителем, забеспокоился о судьбе последнего подопечного. Забеспокоился настолько, что его сознанием овладела навязчивая идея: во что бы то ни стало узнать все подробности об Алексее – что с ним да как у него дела. Верная подруга откликнулась на его горячие уговоры и согласилась помочь – и в результате Зачитавшийся своими глазами увидел, к чему могут привести все его писательские изыскания и эксперименты с судьбой того, кого он охранял.
Именно этот момент и был ключевым в нашей истории, кульминацией плана Большого Босса. В то время как пораженный ангел застыл над раскрытой Книгой Судеб, я, внимательно наблюдавший за нимСнизу,тоже замер в ожидании. От поведения Зачитавшегося в ближайшую минуту зависело все. И если бы он, скажем, заплакал и закрыл книгу, как сделал бы на его месте любой другой,обычныйангел (впрочем, обычный ангел никогда и не довел бы ситуацию до такого), наш план с треском бы провалился, и все наши усилия, вся многовековая работа оказались бы бессмысленны. Но Зачитавшийся не был обычным ангелом. И он совершил именно тот поступок, к которому мы стремились все это время, ради которого задумали и воплотили эту сложнейшую многоступенчатую интригу. Ангел осмелился нарушить все законы и вырвал страницу из Книги Судеб! А такого еще ни разу не случалось за всю историю существования этого мира…
Глава 4 Алексей
Новый облик акуловского дома произвел на Оленьку огромное впечатление. Еще когда они ехали сюда в автомобиле Алексея, она, как любопытный ребенок, прильнула к окну и радовалась каждой знакомой вехе, встретившейся по дороге.
– Я помню этот перекресток, что впереди! Тут был пост ГАИ…
– И теперь есть, – отвечал Алеша, тоже чувствовавший себя необычайно счастливым, – только не ГАИ, а ГИБДД.
– И этот мост через речку узнаю. У нее еще такое название смешное и милое – Елочка. Но вообще за это время все так изменилось… Ой, а там ведь поворот на Зареченск, да? В райцентр? Мы туда с тобой в магазины ездили, помнишь?
– Конечно, помню, – с нежностью говорил Алексей. Ему казалось, что он действительно помнит все – каждый день, каждый час, каждую минуту, проведенную вместе с ней.
– А это что за указатель? Акулово? Неужели? Так быстро? Мне почему‑то казалось, что оно гораздо дальше от Москвы и ехать намного дольше.
– Это потому, что нам сегодня повезло. Осень, будний день, да еще середина дня – шоссе почти пустое. В пятницу вечером или, скажем, в понедельник утром тут, конечно, не протолкнуться…
– Ой, Лешенька, береза! Это ведь та самая, да? Около твоего дома?
– Да, это она. Так что мы приехали. Иди знакомься со своим новым домом.
И он галантно распахнул дверь, помогая Оленьке выйти из автомобиля.
Дома она в первую минуту не узнала. Ну еще бы, ведь в ее памяти он остался рубленой деревенской избушкой с тремя комнатами и холодной террасой, а сейчас превратился в роскошный двухэтажный особняк в западном стиле.
– Вы сломали старый дом и построили на этом месте новый, да? – от этого предположения Оленька так искренне огорчилась, что Алексей поспешил ее успокоить:
– Нет-нет, мы не сносили его. Надстроили, расширили, обложили кирпичом, но старые стены оставили. Все, что было, на месте. Вот эта веранда, через которую мы сейчас заходим, – это бывшая терраса…
Он резко замолчал от некстати пришедшего в голову воспоминания. Именно на этой террасе, на старом диване, и сидели они с Оленькой, когда их случайно застала Вероника, его жена. Конечно, это старая история, прошло столько лет, и сейчас уже все неважно… Но все равно лучше самому не думать об этом и Оленьке не напоминать.
– Вы сломали старый дом и построили на этом месте новый, да? – от этого предположения Оленька так искренне огорчилась, что Алексей поспешил ее успокоить:
– Нет-нет, мы не сносили его. Надстроили, расширили, обложили кирпичом, но старые стены оставили. Все, что было, на месте. Вот эта веранда, через которую мы сейчас заходим, – это бывшая терраса…
Он резко замолчал от некстати пришедшего в голову воспоминания. Именно на этой террасе, на старом диване, и сидели они с Оленькой, когда их случайно застала Вероника, его жена. Конечно, это старая история, прошло столько лет, и сейчас уже все неважно… Но все равно лучше самому не думать об этом и Оленьке не напоминать.
– Даже камин на том же самом месте, – бодро проговорил он. – И вполне исправно работает.
– Камин? – удивилась Оля. – А разве у тебя был камин? Я не помню.
– Ну как же не помнишь? Ах, ну да!.. Я же его сделал уже после… В общем, пойдем покажу. Думаю, он тебе понравится.
Экскурсия по дому получилась дольше, чем предполагал Алексей. Оля рассматривала все очень подробно и внимательно, и на ее лице было странное выражение, смысла которого он никак не мог понять.
– Оленька, скажи мне честно, – решился наконец Алеша. – Тебе что – не нравится здесь?
– Ну что ты! – как‑то слишком быстро возразила она. – Тут шикарно. Разве такое может не нравиться? Все обставлено с таким вкусом, продумано до мелочей… Просто…
– Что? – нетерпеливо поинтересовался он.
– Понимаешь… – она как будто даже смутилась. – Понимаешь, все эти годы я вспоминалатотдом. Рассохшиеся окна, которые, чтобы открыть, надо было стукнуть кулаком. Косички проводов, которые крепились на стене на таких маленьких смешных фарфоровых штучках, похожих на рюмку с толстой ножкой. Обои в цветочек. В большой комнате цветы были розовые и желтые, а в спальне – мелкие голубые, но и те и другие порядочно выцвели. И скрипучие половицы, крашенные масляной краской в цвет детской неожиданности… Сколько лет меня тянуло сюда, как хотелось вновь все это увидеть!
Алексей молча слушал ее монолог. Ему было очень не по себе – он понимал чувства Оли, сопереживал ей, но не знал, чем помочь, как ее утешить. А она, очевидно, расстроилась не на шутку.
– И вот наконец приехала, – продолжала Оленька. – А старого дома нет. На окнах стеклопакеты, на стенах современные панели, а на полу, вместо детской неожиданности, паркетная доска…
– Это не паркетная доска, а массив дерева, – машинально пробормотал Алексей.
– Правда? – взглянула на него Оленька и добавила очень-очень серьезно:
– Тогда это значительно меняет дело.
Он тоже посмотрел на нее, понял, что она шутит, и от души расхохотался. Оленька тоже рассмеялась вместе с ним. Алексей обнял ее и прижал к себе. Напряжение, в какой‑то миг вдруг возникшее между ними, тотчас исчезло.
– Очень надеюсь, что ты быстро привыкнешь ко всем этим переменам, – пробормотал он и потянулся губами к ее губам.
– Не сомневаюсь, – успела она ответить до поцелуя.
Так и вышло. Родной дом, обустроенный по Ритиному и его собственному проекту, в полном соответствии с их вкусами, снова стал удобным и уютным после того, как в нем появилась новая хозяйка. Правда, Оленька очень многое поменяла в интерьере. Начала она осторожно и деликатно, с пустяков – выбросила все сухие цветы и травы, которые так любила Рита, а по мнению Оли, все это смотрелось траурно, обновила постельное белье, большую часть посуды, полотенца и занавески, купила кое‑что из мебели, в частности, сразу же заменила кровать. А потом, увидев, что Алексей только рад переменам, взялась за дело уже серьезнее, затеяла грандиозную перестановку, поменяв даже назначение некоторых комнат.
– Может, переведем спальню на первый этаж? – как‑то раз предложила она. – Туда, где сейчас твой кабинет. В этой комнате, на мой взгляд, темновато для работы, там ведь окна в сад, и деревья закрывают все солнце. Как ты смотришь на то, чтобы писать на втором этаже?
– Не вопрос, – отвечал Алексей. Он был так рад тому, что тягостное одиночество наконец‑то закончилось, так счастлив, что Оленька снова рядом, что готов был для нее поснимать все звезды с неба и перевернуть весь земной шар, а не то что поменять местами комнаты. – Тем более кабинет мне скоро уже не понадобится. До Нового года я закончу последнюю свою книгу, осталось уже совсем немного. А после зимних каникул выйду на работу к Боре. Мы уже обо всем договорились.
– Как это – последнюю? – огорчилась Оленька. – Ты что же, не будешь больше писать?
Алексей замялся. Дело было в том, что он еще ничего не рассказал ей из того, что случилось с ним в конце лета. Оля лишь знала, что Алеша лежал в больнице с инфарктом, но не имела представления о том, что он сумел за это время побывать на Высшем Суде и узнать там, что все это время жил не своей, а чужой жизнью. После первых реакций на его рассказ Алексей прекратил говорить о пережитом с кем‑либо, даже с Оленькой – и то не стал. А вдруг и она решит, что у него помутился рассудок? Вдруг испугается и уйдет от него? Теперь, когда он снова обрел после стольких страданий любовь и покой, Алексей отчаянно боялся потерять Олю. Что скрывать, ему очень хотелось поделиться с ней своим уникальным опытом… Но, поразмыслив, решил, что сейчас еще не время.
– Да, я решил завязать с литературой, – как можно более непринужденно отвечал он.
– Почему? – тут же последовал вопрос.
– Ну-у, причин очень много… Во-первых, я устал. Давно замечал, что каждая следующая книга дается мне с еще большим трудом, чем предыдущая. В конце концов я стал буквально вымучивать их из себя. А это плохой признак – похоже, я исписался. И мне кажется лучшим выходом сменить род деятельности, заняться тем, что давно привлекает. Я могу позволить себе роскошь начать с нуля. У нас с тобой более чем обеспечены тылы, есть дом, автомобиль, приличные суммы на счетах в банках. На эти деньги мы с тобой можем безбедно существовать несколько лет, даже если не будет никаких иных доходов.
– А что во‑вторых? – Оля всегда была догадлива и всегда очень внимательно прислушивалась к его словам. За время разлуки ничего не изменилось – словно их и не прошло, этих шестнадцати лет поврозь…
– Во-вторых, в нашей семье уже есть один творческий работник, – с улыбкой отвечал он. – Известный сценарист Ольга Павлова. По-моему, этого достаточно. Два писателя на один дом – это уже перебор, ты не находишь?
– Не нахожу, – покачала головой Оля. – Я всегда любила твои книги. Все без исключения. Но если ты говоришь, что написание их изматывает тебя, что ты больше не хочешь этим заниматься – значит, так тому и быть. Твое здоровье и покой мне дороже, чем все книги на свете.
Точно так же она сказала бы и раньше…
Если бы Алексей еще несколько месяцев назад услышал от кого‑то историю о людях, которые расстались давным-давно и не виделись шестнадцать лет, а потом вдруг нашли друг друга и сошлись, он ни за что бы в такое не поверил. Но после Суда на Небесах, где ему довелось присутствовать, он стал смотреть на все совершенно иначе. Пусть при разборе дела Зачитавшегося ангела его собственной, Алексея, судьбы касались лишь настолько, насколько она имела отношение к проступку его хранителя, и никто впрямую не говорил, что Алеше написано на роду быть с Оленькой, а не с какой‑то другой женщиной, но вернулся он именно с этой уверенностью. И еще больше укрепился в своем мнении, когда увидел Олю впервые после разлуки. Тогда, на пороге квартиры, она растерялась и обрадовалась, увидев его, но ничуть не удивилась.
– Неужели мой визит не был для тебя неожиданностью? – спросил он позже.
– Нет, – покачала головой она. – Я знала, что ты когда‑нибудь придешь. И ждала тебя.
– Знала? – изумился он. Как она могла знать, если он сам не знал? Более того – не случись этого чудесного путешествия на Небеса, так бы и не принял никогда такого решения.
– Ты моя судьба, – ответила на это Оля. Сказала так просто, как о чем‑то само собой разумеющемся. Будто это именно ей, а не Алексею удалось заглянуть за покров тайны жизни и смерти.
Той осенью в акуловском доме жили трое: мужчина, женщина и счастье. Еще никогда Алексей не чувствовал себя настолько комфортно, настолько гармонично. С утра до ночи и с вечера до утра он был занят тем, что открывал для себя новую Оленьку, и это занятие так увлекало его, что не хотелось и думать ни о чем другом.
Внешне его подруга почти не изменилась, разве что в уголках глаз появился тоненький веер морщинок. А так – все так же стройна, все так же изящна, все так же очаровательна и, как ни удивительно, молода: на свои тридцать восемь Оленька никак не выглядела. И даже свои великолепные волосы она, к великой радости Алексея, сохранила. Распущенные, они по‑прежнему спускались намного ниже ее тонкой талии. «Несколько раз думала о том, чтобы постричься, все‑таки хлопот с ними очень много, – делилась Оленька, – но потом вспоминала, как ты любил мои волосы, и отказывалась от этой затеи…»