И главное, Джек знал, что я сюда иду, — почему не убрал эту фигню? Может, это мне послание?
Я вышел из уборной.
Будь я нью-йоркцем, я бы как ни в чем не бывало поинтересовался: «А чой-то у вас там в раковине мокрое полотенце делает?»
Но я калифорниец. И потому молча вошел в комнату и сел, не сказав ни слова, ибо это не мое собачье дело.
Джон уже вернулся с пивом, и у меня под рукой оказалась открытая банка. Я взял ее. Жизнь вновь была хороша.
— На главную женскую роль приглашу Франсин Бауэре, — сказал Джек. — Она мне не откажет.
— Я тоже знаком с Франсин, — сказал Джон. — И тоже шепну ей словечко.
— Почему бы вам не объединить усилия? — спросила Сара.
Ленни снова ушел за пивом. Он четко следил за этим делом. Наш человек.
— Интересно, а мне там не найдется ролишка? — спросил он. Я взглянул на Джона.
— Ленни всегда со мной снимается, — сказал Джек.
— Найдется для тебя роль. Обещаю, — сказал Джон. — Займем тебя.
— Я читал сценарий, — сказал Ленни. — По-моему, я мог бы сыграть бармена.
— Но тебе придется лупить по башке своего дружка, — заметил я.
— Нет проблем, — ответил Ленни.
— Да, — сказал Джек. — Это ему не впервой. Он мне однажды зуб вышиб.
— Неужели? — переспросила Сара.
— Вот он не даст соврать, — ответил Джек.
Мы потягивали пивко. Болтали о пустяках. О подвигах Ленни. Я понял, что в случае чего за ним не заржавеет.
Пиво кончалось, надо было отчаливать.
Перед уходом я совершил еще один поход в сортир. Потом я и Сара стали прощаться. Джон оставался, наверное, хотел обговорить какие-нибудь детали.
И тогда случилась вот какая странная штука. Я спросил у Джека: «Старик, а чего это у тебя там полотенце в раковине мокнет?»
— Какое еще полотенце? — удивился Джек. Так закончился этот вечер.
Прошло три или четыре недели. Однажды вечером зазвонил телефон. Это был Джон.
— Ну, как ты? Как Сара?
— Мы в порядке. А ты как — живой?
— Да. И «Танец Джима Бима» тоже. Франсин Бауэре прочла его и возлюбила. Согласилась даже скостить свой обычный гонорар. И Джек тоже, только это секрет.
— А с чего это они?
— Мы работаем с «Файерпауэр Продакшнз» — с Гарри Фридманом и Нейтом Фишманом. Они ушлые ребята насчет всяких гонорарных скидок. Против них не попрешь. Была, правда, легкая паника — агент Джека требовал включить в контракт пункт о гарантированной оплате.
— А это что за зверь?
— Это значит, что Джек получит свои денежки независимо от того, будет фильм закончен или нет. Большие «звезды» обычно всегда настаивают на этом пункте.
— Не верится, что наш фильм будет снят.
— С Томом Пеллом, который обещал сниматься за так, дело было бы вернее.
— Жаль, что Том выбыл из игры.
— Но свое дело он сделал. Когда Джек пронюхал, что Том собирается у нас сниматься практически бесплатно, он сразу проявил к нам интерес. И «Файерпауэр» зашевелилась. Так что мы свой клок шерсти урвали.
— А знаешь, что сказал Липпи Лео Дурочер?
— Что за тип?
— Бывший бейсболист. Он сказал: лучше быть везучим, чем талантливым.
— Но мы-то и везучие, и талантливые.
— Возможно. А кто эти ребята из «Файерпауэр»?
— Новички в Голливуде. Аутсайдеры. Никто толком не знает, по какому разряду их записать. Они снимали в Европе социальные картины. Потом явились сюда и зарядили — пачками! Их все возненавидели. Они идут на контакт, но у них не разгуляешься.
— Так или иначе, за нашего «Джима Бима» они взялись.
— Да, причем они одни и клюнули. Они сидят в том большом небоскребе в северном Голливуде. Я зашел к Гарри Фридману. «Вы договорились с Бледсоу и Бауэре?» — «Да», — говорю. — «Порядок. Картина у нас в кармане». — «А сценарий почитать не желаете?» — «Нет», — отвечает.
— Любопытный тип.
— В Голливуде его на дух не переносят.
— Жаль.
— Ты бы его видел! Толстущий. Кстати, в четверг он празднует свой день рождения. Вам с Сарой надо прийти. Там и его партнер Нейт Фишман будет.
— Придем. Жду указаний.
Минут через десять опять зазвонил телефон.
— Хэнк, это Тим Радди, я один из продюсеров «Джима Бима».
— Вы работаете с «Файерпауэр»?
— Нет, я с Джоном. Мы сопродюсеры. Я и еще Лэнс Эдвардс.
— А-а!
— Скажите, вы знаете Виктора Нормана?
— Читал.
— И он вас читал. Он тоже пишет сценарий для «Файерпауэр». Собирается на вечеринку к Гарри. Просил узнать, не заедете ли вы по пути в «Шато Мормон»? А оттуда вместе могли бы отправиться к Гарри.
— В каком он номере?
В четверг мы поехали в «Шато Мормон». У входа швейцар принял нашу машину, и мы вошли в холл. Нас с улыбкой встретил лысеющий мужчина. Тим Радди. Мы пожали друг другу руки и проследовали за ним. На стук открыл Виктор Норман. Мне понравились его глаза. Он казался спокойным и мудрым.
Опять рукопожатия. Сара выглядела классно. Норман на нее пялился.
Пожимая ему руку, я сказал: «Пьянь знакомится с Чемпионом».
Это ему польстило.
Виктор Норман — пожалуй, самый известный в Америке романист. Он не вылезает с телевидения, на слово у него никакого чутья. Но что мне в нем нравится — он совсем не боится феминисток. Он последний защитник мужиков во всех Соединенных Штатах. На это теперь мало кто отважится. Мне не всегда нравится его литпродукция, но моя мне тоже нравится не вся.
— Меня поселили в самых больших апартаментах и со скидкой. Говорят, для них это хорошая реклама. Но мне-то все равно — счет оплачивает «Файерпауэр».
Мы вышли на балкон. Открылся ужасный вид на ужас что за город.
Было сыро и холодно.
— Слушай, старик, — сказал я, — а выпить у тебя не найдется?
Мы с Виктором вернулись в комнату. Она вселяла чувство безопасности. Настоящая крепость. К тому же очень уютная.
Виктор принес бутылку вина.
— Вино есть, вот открывалку никак не найду.
— Пустяки, — вздохнул я с облегчением. Он в этом деле не профессионал. Виктор Норман набрал какой-то номер: «Будьте добры, открывалку. Штопор… И еще вина. Несколько бутылок…»
Он вопросительно посмотрел на нас.
Пока вино не прибыло, началась беседа.
— Я делаю с «Файерпауэр» две ленты. Одну как сценарист и режиссер. В другой я играю. Режиссер — Джон-Люк Модар. Надеюсь, мы с ним поладим.
— Желаю удачи, — сказал я.
Поболтали еще о каких-то пустяках. Потом Виктор рассказал, как он познакомился с Чарли Чаплином. Это была добрая, сумасшедшая, забавная история.
Принесли вино, мы сели. Сара и Тим Радди продолжали болтать. Сара поняла, что Тим чувствует себя неловко, и пыталась его подбодрить. У нее это здорово выходит.
Виктор взглянул мне в лицо.
— Работаешь над чем-нибудь?
— Лужу поэму.
По его лицу пробежала тень.
— Мне дали миллион аванса под роман. Год назад. Я и страницы не накропал, а денежки тю-тю.
— Боже!
— Бог тут не поможет.
— Я слыхал, у тебя много уходит на алименты бывшим женам.
— Да.
Я пододвинул ему свой стакан. Пустой. Норман его наполнил.
— А я слыхал, ты крепко зашибаешь.
— Да.
— А что это ты смолишь такое?
— «Биди». Индийские. Их прокаженные крутят.
— Да ну?
Вино текло, время шло.
— Боюсь, нам пора на вечеринку, — сказал Виктор Норман.
— Могу подвезти.
— О'кей.
Мы спустились вниз. Тим Радди отправился своим ходом.
Швейцар подвел мою тачку к подъезду. Я дал ему чаевые, Виктор и Сара сели. Я развернулся и двинулся на праздник Гарри Фридмана.
— У меня тоже есть черный «БМВ».
— Крутые ребята катаются на черных бээмвэшниках, — сказал я.
Мы немножко припозднились, но народ еще собрался не в полном составе, Виктора Нормана усадили через несколько столиков от нас. Не успели мы усесться, как официант подал вино. Белое. На халяву сойдет.
Я залпом осушил бокал и сделал официанту знак добавить.
Я заметил на себе взгляд Виктора.
Гости понемногу прибывали. Я увидел знаменитого актера с несходящим загаром. Он, говорят, ни одной гулянки не пропускает по всему Голливуду.
Сара толкнула меня локтем. Появился Джим Серри, авторитет по наркоте в славные шестидесятые. Он тоже аккуратно посещает все места, где даром наливают. Выглядел он усталым, грустным и каким-то выпотрошенным. Мне стало его жаль. Он ходил от столика к столику. Оказался у нашего. Сара изобразила радостное оживление. Она у меня чистая шестидесятница. Я пожал ему руку.
— Привет, малыш, — сказал я.
Зал стремительно наполнялся. Люди все были незнакомые. Я регулярно сигнализировал официанту, чтобы не обносил нас. Наконец он бухнул на стол полную бутылку.
— Когда кончится, я принесу другую.
— Спасибо, труженик ты наш.
— Привет, малыш, — сказал я.
Зал стремительно наполнялся. Люди все были незнакомые. Я регулярно сигнализировал официанту, чтобы не обносил нас. Наконец он бухнул на стол полную бутылку.
— Когда кончится, я принесу другую.
— Спасибо, труженик ты наш.
Сара подала мне завернутый в бумагу презент для Гарри Фридмана. Я положил его на колени.
Появился Джон и подсел к нам.
— Рад, что вы с Сарой здесь, — сказал он. — Поглядите, что за публика: и ворье, и киллеры, пробы ставить негде!
Джону все это нравилось. Он парень с воображением. Это помогает ему в жизни — и днем, и ночью.
Вскоре в зал вошел какой-то ужасно важный тип. Послышались аплодисменты.
Я кинулся к нему с деньрожденным подарком.
— Мистер Фридман, поздравляю…
Джон схватил меня за полу пиджака и подтянул назад к столику.
— Осади, это не Фридман! Это Фишман.
— Ах ты!.. Я сел.
И заметил, что Виктор Норман по-прежнему ест меня взглядом. Я отвернулся первым. Он смотрел на меня так, будто глазам своим не верил.
— Ладно, Виктор, — громко сказал я. — Ну, снял я штаны перед почтенной публикой, так что ж теперь — мировая война, что ли, разразится?
Он отвел глаза.
Я встал и пошел в сортир.
Я маленько заплутался и попал на кухню. Там сидел водитель автобуса. Я достал кошелек, вынул десятку. Сунул ему в кармашек футболки.
— Я не могу это принять, сэр.
— Почему?
— Не могу, и все.
— Все берут чаевые. Почему вам нельзя? Кстати, я всю жизнь мечтал водить автобус. Я вышел, вырулил в зал и сел на место.
Сара наклонилась ко мне и прошептала: «Тут без тебя Виктор Норман подходил. Сказал, что, мол, очень благородно было с твоей стороны никак не отозваться о его писанине».
— Молодец я, а, Сара?
— Еще бы!
— Разве я не хороший мальчик?
— Замечательный!
Я посмотрел в сторону Виктора Нормана, поймал его внимательный взгляд. Кивнул головой и слегка подмигнул.
Тут наконец вошел настоящий Гарри Фридман. Кое-кто поднялся и зааплодировал. Прочие уже притомились для таких жестов.
Фридман сел за стол, ему тотчас подали угощенье. Пасту. Нам всем тоже разнесли пасту. Фридман принялся за еду и целиком ушел в это занятие. Сразу было видно, что поесть он не дурак. Фигура тому соответствовала. Оделся он в старый костюм и поношенные ботинки. У него была крупная голова, толстые щеки. Он запихивал пасту в рот огромными порциями. Глаза у него были тоже большие, печальные и глядели с подозрением. Увы, он жил не на облаке. На мятой белой рубашке не хватало одной пуговицы, и в прореху выглядывал голый живот. Фридман напоминал младенца, который вырвался из-под опеки, раздулся в размерах и почти превратился во взрослого мужчину. В нем чувствовалась притягательная сила, но беда вам, коли вы ей поддадитесь — вашей слабостью не преминут воспользоваться. Галстука он не повязал. С днем рождения, Гарри Фридман!
В зал вошла молодая женщина в полицейской форме. Она подошла прямо к Фридману.
Гарри Фридман перестал жевать и осклабился. Губы его лоснились от пасты.
Дама-полицейский сняла с себя форменку и блузку. Титьки у нее были выдающиеся. Она тряхнула ими перед носом у Фридмана и провопила:
— Вы арестованы!
Все захлопали. Не знаю, почему.
Фридман сделал жест рукой, приглашая ее нагнуться к нему. Она повиновалась, и он что-то прошептал ей на ухо. Никто не расслышал его слов. Что он сказал?
— Пригласи меня к себе. Увидишь, как мы поладим.
— Что-то ты стала забывать старых друзей.
— Зайди ко мне в контору. Я устрою тебя в кино.
Дама-полицейский надела блузку, форменку и удалилась.
Народ потянулся к Фридману с приветствиями и поздравлениями. Он смотрел, никого не узнавая. Потом быстро покончил со жратвой и принялся пить. Выпить он тоже был не дурак. Мне это понравилось.
Он потихоньку расслабился и стал гулять между столиками, перебрасываясь словечком-другим с гостями.
— Боже, — сказала Сара, — погляди-ка!
— А что?
— У него макаронина прилипла к губам — и никто ему об этом не скажет!
— Вижу-вижу! — сказал Джон.
Гарри Фридман все ходил между народом и беседовал. И никто не заикался насчет макаронины. Наконец он приблизился к нам, оказался через столик от нашего. Я поднялся с места и подошел к нему.
— Мистер Фридман, — начал я.
Он повернул ко мне монструозное лицо гигантского младенца.
— Да?
— Стойте-ка!
Я протянул руку, подцепил пальцами макаронину и отклеил от его рта.
— Вы так с ней и ходили. Извините, я не выдержал.
— Спасибо.
Я вернулся к нашему столику.
— Ну, и как он тебе? — спросил Джон.
— По-моему — прелесть.
— Я же говорил. В жизни ничего подобного не встречал, если не считать Лидо Мамина.
— Все равно ты поступил очень благородно — снял с него эту дурацкую лапшу. Ведь никто больше не осмелился!
— Я вообще ужасно благородный.
— Ой ли? И какие же благородные поступки за тобой числятся?
Наша бутылка опустела. Я подал знак официанту. Он насупился, но принес новую.
А я так и не смог вспомнить своего благородного поступка. Чтоб был недавний…
Начался предсъемочный период. Все вроде шло гладко. Потом позвонил Джон.
— Беда.
— Что стряслось?
— Фридман и Фишман…
— Что они выкинули?
— Пытаются выпихнуть моих продюсеров — Тима Радди и Лэнса Эдвардса.
— Радди я знаю, а кто такой Эдвардс — понятия не имею. В чем дело-то?
— Эти ребята давно со мной. Вложили деньги и время. А теперь Фридман и Фишман намерились дать им под зад коленкой. Давят на меня со всех сторон. Инвестиции срезают. У «Файерпауэр» дела пошли худо. Их акции поднимались до сорока пунктов, а сейчас их сбрасывают по четыре.
— Хреново.
— Они наседают: избавляйтесь, мол, от этих ребят, они нам ни к чему! — Но мне, отвечаю, нужны. — На кой черт? — спрашивают. — Я с ними подписал контракт. — Да что такое контракт! — говорят. — Это бумажонка, которую взять да и выбросить!
— Не слабо.
— Жмут и давят, давят и жмут… И будут жать, покуда все масло из меня не выжмут. Я уже согласился сократить съемочный период с тридцати четырех до тридцати двух дней. Бюджет скукоживается… Им не нравится мой звукооператор. Хотят взять подешевле. И главное, говорят, гони в шею своих продюсеров, они нам на фиг не нужны.
— Что думаешь делать?
— Не могу я выкинуть Тима и Лэнса. Мы вот с какого конца решили попробовать. Завтра я и Тим завтракаем с одним адвокатом. Его весь Голливуд знает. Одно упоминание его имени нагоняет страху. Он все может. А Тиму он кое-что задолжал. После завтрака мы заедем к Фридману и Фишману и адвоката этого прихватим. Хорошо бы и ты за компанию прошвырнулся, а? Сможешь?
— Конечно. Куда и когда?
Завтракали у «Муссо». Заняли большой стол в углу. Заказали и выпивку. К нам подтягивался народ перекинуться словечком с юридическим светилом. Правда, все просто дрожали перед ним от страха. Но светило вел себя крайне великодушно. На нем был очень дорогой костюм.
Адвокат, Лэнс и Джон разработали стратегию отношений с Фридманом и Фишманом. Я в это дело не вникал. Командовал юрист: ты скажешь то, а ты — сё. Этого не говори, я сам скажу. И все в таком духе.
Адвокаты, врачи и дантисты обирают людей до нитки. Писателям остается помирать с голодухи, кончать жизнь самоубийством или сходить с ума.
Завтрак закончился, мы разошлись по машинам и поехали к зеленому билдингу, где нас ожидали Фридман и Фишман. Мы договорились собраться у подъезда.
Секретарша проводила нас в кабинет Гарри Фридмана, и не успели мы войти, как Фридман встал из-за стола и начал с места в карьер:
— Сожалею, но ваши ребята обанкротились, и тут ничем не поможешь. Эти двое должны выйти из дела. Мы не можем тащить их на своем горбу. Мы не благотворительная организация.
Мы расселись вдоль стенки.
— Мистер Фридман, — начал Джон, — я не могу обойтись без этих людей, они знают суть дела. Фридман, по-прежнему стоя, оперся костяшками пальцев о столешницу.
— Незаменимых нет! Тем более когда речь идет об этих господах. Зачем они нам? Ну ответьте, зачем?
— Они мои сопродюсеры, мистер Фридман…
— А я генеральный продюсер! Я главнее! И я в них не нуждаюсь! Кровососы! Пиявки!
За спиной Фридмана отворилась дверь, и вошел Фишман. Он был не таких внушительных размеров, как Фридман. Фишман обошел вокруг партнера. Он был шустренький. Выходя на второй круг, он прокричал:
— Пиявки! Пиявки! Пиявки!
И юркнул в ту же дверь, за которой, наверное, находился его кабинет. Фридман опустился в кресло. Он наверняка знал, кого мы к нему привели. Сидя за столом, он сказал уже вполне мирно:
— Нам никто не нужен.