— Умберто, глянь-ка сюда! — позвал капитан. — Я хочу, чтобы ты взял лодку и проверил вот эту бухточку… и вот эту тоже… Нами, западная часть острова необитаема, ведь так?
— Да, — отозвался правитель. — Там одно время жили несколько семей, но потом перебрались поближе к городу. В тех лесах водятся ядовитые змеи и ещё много разных тварей…
— Превосходно. Ты меня понял? Посмотри внимательно на карту. Ты пройдешь вдоль берега и внимательно всё осмотришь. Вдруг эти места не так уж и безлюдны?
— Ясно, капитан.
— Тогда отправляйся, не стой! То есть, я хотел сказать… — магус на мгновение умолк, словно его вдруг охватили сомнения. Умберто и Хаген переглянулись, предчувствуя, что прозвучит сейчас, и не ошиблись. Крейн, усмехнувшись, договорил:
— Отправляйтесь-ка вдвоем!
* * *Тот злополучный ливень его чуть было не убил.
Неделя болезни сделала молодого магуса беспомощней новорожденного котенка. Он с трудом вставал с постели — дрожали ноги, кружилась голова, — и не мог поднести ложку ко рту, не расплескав половину содержимого. Эта слабость, как и внезапное осознание собственной смертности, угнетали Хагена, но всё-таки в глубине души он желал, чтобы прежние силы подольше к нему не возвращались.
И причиной этому была Трисса.
Кузина напрочь позабыла о тех месяцах, когда они относились друг к другу как совершенно чужие люди и едва ли парой слов обменивались за ужином. Второй такой заботливой сиделки было не сыскать, и, что самое главное, во всех её поступках чувствовалось искреннее, неподдельное беспокойство. Трисса сидела у его постели день и ночь, подавала лекарство, кормила с ложечки, читала дурацкие травники Пейтона, которые вдруг стали для молодого пересмешника самыми интересными книгами на свете. Она рассказывала ему о том, что происходило в городе, они шутили, смеялись и строили планы на будущее…
Как-то раз на исходе дня Пейтон милостиво отпустил больного племянника погулять по набережной — естественно, под присмотром сиделки. Когда они отошли достаточно далеко, Трисса взяла кузена под руку, и он почувствовал себя счастливейшим из небесных детей.
— Ты не устал? — заботливо спросила девушка. — Мы можем вернуться, если ты ещё не чувствуешь себя достаточно сильным.
— Готов идти с тобой хоть на край света! — бодро отозвался Хаген, хотя на самом деле каждый шаг давался ему с трудом. — Пешком, естественно!
— Герой! — фыркнула Трисса. — Пешком он пойдет, как же. Ещё неделя не прошла, как помирал, и теперь уже на край света собрался…
— Так ведь не умер же, — сказал он и чуть было не добавил: «Как это случилось когда-то с моими родителями…» — И всё благодаря тебе, кузина!
— Нет-нет, я тут ни при чем, — она смутилась и покраснела. — Ты лучше вот что мне расскажи… давно хотела спросить… мой отец, он ведь ещё не требовал от тебя каких-нибудь странных услуг?
— Странных? — переспросил Хаген, чувствуя внезапный холод. — О чем ты?
— Ну-у, знаешь ли… — Трисса покраснела ещё сильнее. — Быть может, он просил что-нибудь раздобыть — вещь или сведения, — используя при этом твой особый талант?
«Ты когда-то обещал мне, что выполнишь любое поручение во благо клана…»
— Нет, он просто учит меня тому, что знает сам, — сказал Хаген ровным голосом, и лицо его кузины тотчас же просветлело. Он заставил себя улыбнуться.
— Превосходно! — воскликнула Трисса. — Восхитительно! Скажи-ка, братец, ты не мог бы мне кое-что пообещать?
— А чего ты хочешь? — спросил он, остановившись. Теперь они смотрели друг другу в глаза. — Звезду с неба? Сокровище из морских глубин? Одно твое слово, и я…
— Всё гораздо проще, — она положила ладони ему на плечи. — Ты пообещаешь мне сейчас никогда не соглашаться на просьбы Пейтона Локка, если они покажутся тебе… странными. Плохими. Э-э… бесчестными. Ты понял?
Улыбка Хагена застыла.
— Хорошо, Трисса. — «Ты опоздала всего на неделю, сестрица!» — Если твой отец меня о чем-то попросит, я… прислушаюсь к своей совести.
На мгновение в её взгляде промелькнула тревога — девушка почувствовала, что он скрывает нечто важное. Но Хаген говорил столь искренне, что и щупач не распознал бы обмана, поэтому Трисса ему поверила. Как часто он потом вспоминал этот краткий миг, когда ещё можно было что-то изменить…
Они стояли рядом, не в силах ни пойти дальше, ни вернуться домой. В это время в порт входил большой фрегат под флагом, на котором издалека можно было различить цвета императорского дома Цапли, и это было странно: в Фиренце не ждали высоких гостей. На пристани уже собрались люди, с удивлением и тревогой следившие за приближением корабля, и многие вспомнили старую поговорку: «Непрошенными приходят лишь глупые гости да дурные вести».
Хаген и Трисса этого не видели, потому что смотрели только друг на друга.
…На следующий день кузина ворвалась в его комнату точно ураган и принялась взволнованно расхаживать из угла в угол. Она то и дело останавливалась, как будто желая что-то сказать — и взмахивала руками растерянно и беспомощно, не в силах произнести ни слова. Хаген отложил книгу, которую лениво листал перед этим, и спросил:
— Что случилось? Я тебя такой ещё ни разу не видел.
— Случилось! — воскликнула она. — Ох, Заступница… Хаген, скажи, что я сплю!
— Могу тебя ущипнуть, — он пожал плечами. — Но ты сама потом отцу пожалуешься.
— Ты шутишь? — Трисса чуть было не набросилась на него, словно разъяренная кошка. — Да как ты можешь шутить?!
Кое-как успокоив кузину, готовую от избытка чувств не то разрыдаться, не то расхохотаться, Хаген принялся осторожно расспрашивать её о том, что произошло. Рано утром, когда Трисса пошла на рынок, знакомая торговка рассказала ей, что накануне прибыл имперский фрегат, на борту которого оказался некий Торрэ из клана Скопы — этот магус занимал при дворе скромную должность «советника», но слухи о нем ходили весьма неприятные. Торрэ привез письмо Капитана-Императора, адресованное Мариусу, главе семейства Фиренца. Лорд Соловей принял странного гостя, и всю ночь в его доме не гас свет, а поутру…
— Они арестовали Тео! — выдавила Трисса и разрыдалась. — Они забрали его! В тюрьму!! Его обвиняют в государственной измене, Хаген!!!
«В западной части города проживает некий Тео, художник».
Тео… Фиренца?!
Он гладил её волосы, он сжимал её холодные пальцы и вытирал её слезы, не переставая при этом говорить, что произошла ошибка, что Лорд Соловей не даст в обиду своего родственника, что справедливый суд непременно во всем разберется и оправдает ни в чем неповинного художника — а в голове его всё это время пойманной птицей билась одна лишь мысль: «Что же было в том письме?»
Письме, адресованном художнику, но попавшем в руки Пейтона Локка…
Они оба — и сам Хаген, и Трисса — в глубине души понимали, что все его утешительные слова лживы. Правда оказалась простой и жестокой: уже через три дня Тео из клана Фиренца был признан виновным в сговоре с Лайрой Арлини и приговорен к смерти. Когда художника вели на плаху, из толпы зевак вырвался молодой человек и кинулся к приговоренному, но один из стражников ударил его хлыстом. Несчастный осел на мостовую, закрывая лицо руками; сквозь его пальцы сочилась кровь.
Что потом с ним стало, Хаген не узнал — не осмелился узнавать.
«Стечение обстоятельств, — сказал Пейтон в ответ на прямой вопрос племянника. — Всякое бывает. Ты тут ни при чем!»
Спросить, что было в письме, Хаген не решился.
* * *— Ты мне отвратителен, — сказал Умберто. Он сидел на корме, скрестив руки на груди и всем своим видом выражая глубочайшее презрение к напарнику. — Я взял тебя с собой, только потому что капитан приказал, но будь моя воля…
— …будь твоя воля, лежать бы мне на дне с камнем на шее, — перебил Хаген, устало вздохнув. Он согласился на это задание, потому что не мог перечить Крейну. Зачем нужно было отправлять их вдвоем? Пересмешник только учился морскому делу и не мог управлять лодкой без посторонней помощи; Умберто куда больше пригодился бы кто-то из матросов. Неудивительно, что моряк только и делал, что сыпал язвительными остротами в адрес оборотня.
— Вот именно!
— Так чего сидишь? Давай, вперед! — Хаген притворился, будто подставляет шею под невидимую удавку. — В «Весёлой медузе» тебя, небось, заждались. Давай, а то надоело слушать, как ты одно и то же по десять раз кряду твердишь!
Моряк пробормотал какое-то ругательство, но пересмешник уже не слушал: он вдруг подумал о Гароне, и это воспоминание повлекло за собой другое — о Маре и ночи, которую они провели вдвоем. За то время, пока «Невеста ветра» торопилась в Ямаоку, лицо девушки странным образом стерлось из его памяти, да и имя, словно верткая рыбка, норовило ускользнуть. Иногда во сне Хагену вновь виделся дом, где обитало «привидение», и он чувствовал, что Мара ждет. Как она сумела его околдовать, чем отравила? Он знал десятка два ядов, которые в малых дозах вызывали восхитительные галлюцинации, но здесь было что-то иное.
И отчего-то ему казалось, что Мара была похожа на Ризель…
— Эй, оборотень! Глянь-ка вон туда!
Хаген повиновался.
Там, куда указывал Умберто, поначалу не обнаружилось ничего странного: почти к самой воде подступали чахлые заросли каких-то местных деревьев, отдаленно напоминавших ивы, и не было видно ни одной живой души. Но Хаген всё-таки пригляделся — и к немалому удивлению обнаружил на берегу несколько каменных столбиков, которые могли значить лишь одно: здесь когда-то был причал. Деревянные доски сгнили или их сорвало штормом, а камень остался.
— Ну и что? — спросил пересмешник. Признавать, что сам он ни за что не разглядел бы то, что увидел Умберто, не хотелось. — Мы, вроде, должны были осмотреть бухты, где при желании мог бы спрятаться фрегат? А тут и лодку-то не укроешь…
— Капитан велел искать что-нибудь необычное, — возразил Умберто, и впервые за долгое время в его голосе не было ехидства. — Он ведь не дал нам окончательный срок? Значит, лучше осмотреть берег. И вообще, уже темнеет — может, там и подходящее место для ночлега обнаружится?
Хаген не стал спорить. В скором времени они сошли на берег, предоставив лодке свободу. Вблизи лес оказался довольно-таки густым и зловеще-тихим, как будто его обитатели, завидев незваных гостей, поспешили скрыться. Пересмешник некстати вспомнил о том, что здесь, по словам Нами, водятся ядовитые змеи и «разные твари».
— Тут кто-то был, — сказал он, пытаясь отвлечься от неприятных мыслей. — Смотри!
На одном из причальных столбиков виднелся обрывок веревки — кто-то вполне справедливо не доверял своей лодке и привязывал её, не давая уйти в море. Неизвестный был, по всей видимости, весьма посредственным навигатором. Умберто присел на корточки и внимательно осмотрел остатки «поводка».
— Я бы сказал, он был здесь не так уж давно… — пробормотал он задумчиво и огляделся по сторонам. — Ну-ка, иди за мной!
Хаген помрачнел, но послушно двинулся следом. Да, Крейну и впрямь не нужно было посылать их вдвоем — достаточно было и одного Умберто! «От меня никакого толку ни на море, ни на суше, — подумал пересмешник со злостью и внезапной тоской. — Зачем я нужен Крейну? Ему бы следовало гнать меня взашей в первом же порту, так нет — принял в команду… Пейтон правду говорил, от меня сплошные неприятности».
Они медленно шли вдоль зарослей, но всё равно едва не пропустили тропинку — узкую, еле заметную. Умберто без единого звука устремился вглубь леса, даже не обернувшись, чтобы проверить, идет ли за ним незадачливый напарник. Молодой моряк чувствовал себя в чащобе столь же уверенно, как и на борту «Невесты ветра»: Хаген, закрывая лицо от колючих ветвей, изорвал рукава рубашки в клочья, а от Умберто, казалось, коварные ветви отворачивались сами собой.
Тропинка пошла вверх по склону холма, и вскоре бурелом сменился редкими кустиками высотой едва ли по колено; они словно миновали живую изгородь, которую кто-то высадил вдоль берега.
— Ты погляди! — Умберто остановился так неожиданно, что Хаген на него налетел и чуть не сбил с ног. — Да тут люди есть!
Хаген не рискнул бы назвать то, что им удалось обнаружить, «жилищем» — это была маленькая и очень старая хижина, покосившаяся и вросшая в землю. Поодаль виднелся столь же убогий сарай из трухлявых досок; за его хлипкой стеной блеяла коза. Вновь переведя взгляд на хижину, Хаген успел заметить, как в темном провале окна мелькнула чья-то тень.
— Эй, хозяева! — Умберто бесцеремонно перепрыгнул через плетень и отворил дверь, но за порог без разрешения не шагнул. — Есть кто живой?
— Пощадите! — пискнул кто-то в ответ. — Не убивайте!..
…— Нет, ты мне объясни — что в нас такого страшного? — спросил Умберто, улыбаясь. — Неужели мы похожи на бандитов?
Щуплая девушка, совсем ещё ребенок, смущенно шмыгнула носом. Она напоминала выпавшего из гнезда вороненка: взъерошенные черные волосы, тонкие черты лица, на удивление бледного для рыбачки, блестящие черные глаза. Дейзи — так обитательница хижины представилась непрошенным гостям, справившись с испугом, — не была красавицей, но и дурнушкой её называть не следовало… и всё-таки Хаген, исподволь поглядывая на странную девушку, никак не мог отделаться от мысли, что в ней есть нечто очень неприятное. Потому-то Умберто и здесь пришлось взять на себя весь труд; впрочем, разговор с девушкой никогда не был для моряка трудным делом.
Как выяснилось, семья Дейзи не стала переселяться поближе к городу, когда это сделали соседи — ещё три года назад неподалеку отсюда располагалась маленькая рыбацкая деревня. Отец и брат молодой рыбачки заявили посланцам правителя, что вполне могут жить тем, что дает море, и не нуждаются в помощи, однако ранняя и очень суровая зима заставила их всерьез пожалеть о сказанном… а потом прибавилось ещё кое-что.
— Приходили чудища, — невыразительным голосом рассказывала девушка. — Бывало, по двое-трое над водой всплывают и так висят — долго! Один раз полдня провисели. И вроде глаз нет, а чуешь — ищут они кого-то. Так и зыркают по сторонам…
Умберто и Хаген переглянулись. «Мерры! — подумал пересмешник, холодея. — Что им здесь нужно?» Похоже, они и впрямь обнаружили нечто весьма необычное, как и подозревал Крейн. Значит ли это, что чудище с водовода тоже явилось из моря?
— И когда они в последний раз приходили? — спросил Умберто.
— Да дня три тому. Сегодня, наверное, опять полезут.
— Понятно. А где же твои родные?
— В море, где ещё им быть…
Значит, это они привязывали лодку внизу, у каменных столбиков. История Дейзи была достаточно складной, и всё же что-то Хагену не нравилось, но он не мог разобраться в собственных чувствах и потому не стал ничего говорить напарнику. Умберто выглядел обрадованным; должно быть, ему хотелось как-то оправдаться перед капитаном за случившееся в Кааме, и теперь представился шанс. Солнце садилось, близилась ночь. Искать другое место для ночлега было неразумно, поэтому они, не советуясь, решили остаться, а заодно и понаблюдать — вдруг и впрямь появятся мерры?
Рыбачку их решение обрадовало и смутило одновременно: девушка так давно не видела других людей, а тут вдруг сразу двое, да ещё и молодые моряки. Она, краснея, начала исподволь прихорашиваться — приглаживать волосы, отряхивать ветхое платье. Хаген, с трудом сдержав гримасу, отвернулся и стал разглядывать хижину, гадая, как она продержалась последнюю зиму, как выстояла под ветром. Умберто болтал без умолку, Дейзи в ответ на его шутки глупо хихикала, а потом вдруг воскликнула:
— Вот они!
Последний закатный луч мелькнул над горизонтом и пропал; узкая полоса розового света погасла. Днем с холма, на котором располагалась хижина, открывался превосходный вид; сейчас же море можно было только слушать. «Что она там видит?» — изумился Хаген, но всё-таки посмотрел в ту сторону, куда указывала тонкая девичья рука. Вглядываясь в ночную тьму, он вдруг почувствовал укол в шею, но не сразу понял, что это вовсе не комариный укус.
А когда понял — было уже поздно.
* * *— Ты превосходно справился с первым заданием, — сказал Пейтон. — Скоро я подготовлю новое. А пока что пора тебе научиться применять кое-какие знания на практике!
Хаген тупо смотрел на вещь, которую протянул ему дядюшка, и никак не мог понять, что это такое — плоский футляр, в котором лежали пять тонких деревянных трубочек длиной в палец.
— Осторожно, они заряжены, — предупредил Пейтон. — Хоть там всего лишь цирреан, тебе вряд ли захочется проваляться несколько часов, как бревно.
Цирреан — слабый яд, убить им можно разве что старика или тяжело больного человека. Это Хаген прекрасно помнил, но всё равно не понимал, зачем дядя дает ему такое странное оружие.
— Мы, пересмешники, всегда избегали кровопролития, — проговорил магус, будто прочитав мысли племянника. — Для этого есть кланы Скопы, Орла и Ястреба. И, как ты теперь знаешь, мы делаем свою работу незаметно и очень тихо, поэтому убийство — не тот поступок, на который мне хотелось бы тебя подвигнуть. Однако бывает так, что незаметно уйти не получается… и для этого есть средство…
— Я понял, — хриплым от волнения голосом проговорил Хаген. — Но там точно цирреан? Не что-то другое?
Дядюшка лишь плечами пожал.
— Если не веришь мне, смой его и заряди их заново.
Хаген верил, но сделал всё именно так, как сказал Пейтон — на всякий случай…
… — Трисса, ты здесь?
В заброшенном саду было тихо и пусто, только ветер шуршал в ветвях.
— Трисса!
Никто не откликнулся, но Хаген вдруг различил в шелесте листвы звук совсем иного рода — тяжелый вздох. Пересмешник шагнул вперед, и кузина вышла ему навстречу из-под сени старой вишни, чьи ветви, густо усыпанные цветами, опускались почти до земли. Трисса была в своем любимом красном платье, но нынче вечером оно её не красило, а горячечным румянцем отражалось на бледных щеках.