- Молли, - сказал я. Я все еще держал ее в своих объятьях, но задумался, была ли она действительно со мной. Я не смог придумать ничего другого, чтобы сказать ей. Я струсил и не стал ей возражать. Но она уловила мое сомнение. Я почувствовал, как она замерла в моих руках и подумал, что сейчас она отстранится от меня.
Затем я почувствовал, как тает ее гнев. Она сделала глубокий выдох, выпуская из легких весь воздух, который набрала для того, чтобы упрекнуть меня, положила голову мне на плечо и заговорила.
- Ты думаешь, что я сумасшедшая, и я полагаю, что едва ли могу винить тебя в этом. Долгие годы я считала, что мое тело исчерпало себя и неспособно больше дать новую жизнь. Я приняла это как данность, но теперь понимаю, это не так. Это ребенок, которого мы так хотели, наше общее дитя, которого мы вопитаем вместе. И мне на самом деле одинаково неважно и то, как это случилось и то, что сейчас ты считаешь, что я спятила, потому что скоро, когда ребенок родится, ты поймешь что я была права. До тех пор ты можешь считать меня настолько сумасшедшей или слабоумной насколько тебе хочется, но лично я собираюсь быть счастливой.
Она расслабилась в моих руках и в темноте я увидел, что она мне улыбается. Я попытался улыбнуться в ответ. Устраиваясь на постели удобнее рядом со мной она мягко заговорила:
- Ты всегда был таким упертым человеком, всегда уверенным, что знаешь о том, что на самом деле происходит куда лучше других. И, возможно, пару раз, действительно, так и было. Но то, о чем я говорю прямо сейчас - это женское знание, и в этом я разбираюсь куда лучше тебя.
Я сделал последнюю попытку.
- Когда сильно хочешь чего-то долгое время, а потом приходится признать, что не можешь это получить, иногда -
- Иногда ты не веришь, когда получаешь это. Иногда ты боишься поверить этому. Я понимаю твое сомнение. Она улыбнулась в темноту довольная тем, что ей удалось обернуть мои собственные слова против меня же самого.
- Иногда желание получить то, что ты не можешь иметь может привести к помутнению рассудка, - сказал я хриплым голосом, поскольку считал, что должен был произнести эти жуткие слова вслух.
Она слегка вздохнула, улыбаясь.
- Любовь к тебе должна была помутить мой рассудок давным давно. Но этого не случилось. Поэтому можешь продолжать оставаться упрямым ровно столько, сколько пожелаешь. Ты даже можешь считать меня сумасшедшей. Но правда заключается в том, что у меня будет твой ребенок, Фитц. До того, как закончится зима в этом доме появится ребенок. Поэтому будет лучше всего, если ты дашь задание слугам спустить с чердака колыбельку. Я хочу успеть подготовить его комнату прежде, чем вырастет живот и я стану неповоротливой.
И вот Молли осталась в моем доме и в моей постели и все же она покинула меня, вступила на путь, по которому я не смогу за ней последовать.
На следующий же день, она сообщила о своем состоянии нескольким служанкам. Распорядилась, чтобы Воробьиные покои переделали в гостиную для нее и детскую, для ее воображаемого ребенка. Я не перечил ей, но видел лица женщин, когда те выходили из комнаты. Позже я видел двоих из них: головы склонены друг к другу, языки мелют во всю. Но когда они отвлеклись и увидели меня, то прекратили разговор и пряча глаза, искренне пожелали хорошего дня.
Молли настаивала на своем заблуждении с энергией, которая как я думал, давно оставила ее. Она шила маленькие рубашки и крохотные чепчики. Она верховодила уборкой в Воробьиных покоях от начала и до конца. Камин был свежевыметен, а для окон заказаны новые портьеры. Она настаивала на том, чтобы я при помощи Скилла передал новости Неттл и попросил ее провести темные зимние месяцы с нами, помочь нам принять нашего ребенка.
И Неттл приехала, даже не смотря на то, что в наших Скилл-беседах мы согласились, что Молли обманывалась в своих ожиданиях. Она провела с нами Зимний праздник и оставалась до тех пор, пока снег не начал таять и не показались дорожки. Ребенок так и не родился. Я думал, что Молли признает свое заблуждение, но она твердо настаивала на том, что ошиблась в сроках беременности.
Весна была в самом разгаре. По вечерам, которые мы проводили вместе, она иногда бросала свое рукоделие с криком:
- Вот! Вот, он шевелится, подойди, потрогай!
Но каждый раз, когда я послушно прижимал руку к ее животу, я не чувствовал ничего.
- Он замер, - настаивала она, а я серьезно кивал. Что еще я мог сделать?
- Его принесет лето, - уверяла она нас обоих, а маленькая одежда, которую она вязала крючком стала не теплой, шерстяной, а легкой. Когда жаркие летние дни наполнились стрекотом кузнечиков, в сундуках, в которых она хранила одежду для несуществующего ребенка появился новый слой.
Осень вступила в свои права с блеском великолепия. Ивовый лес как обычно был красив осенью, украшенный красной россыпью листьев ольхи, золотыми, как монетки, березовыми листочками и тонкими закрученными листиками ивы,которые опадали с деревьев и ветер рассыпал их по бережно обработанной земле. Мы больше не выезжали вместе верхом, так как Молли настаивала на том, что в противном случае может потерять ребенка, но все же мы ходили гулять. Я собирал с ней орехи гикори и слушал о ее планах переставить ширмы в детскую, чтобы создать отдельное пространство для кроватки. Дни шли и течение реки, петляющей по долине, стало стремительным от дождей. Выпал снег и Молли снова принялась вязать теплые вещи для нашего призрачного ребенка, абсолютно уверенная в том, что теперь это будет зимний ребенок и ему потребуются мягкие одеялки, шерстяные пинетки и шапочки. И подобно тому, как река спряталась подо льдом, так и я стремился скрыть от Молли свое нарастающее отчаяние.
Но я уверен, она знала об этом.
У нее было мужество. Она плыла против течения сомнений, которое создавали окружающие люди. Она знала о слухах, которые ходили среди слуг. Они считали ее глупой или выжившей из ума и удивлялись как такая здравомыслящая женщина, которой она всегда была могла так глупо организовать детскую для воображаемого ребенка. Она сохраняла достоинство и проявляла сдержанность в их присутствии и таким образом вынуждала их относиться к ней с уважением. Но все же, она отдалилась от них. Раньше она общалась с местной знатью. Теперь же она не планировала обедов и не ездила на рынок на развилке. Она никого не просила вязать или шить для своего ребенка.
Ее воображаемый ребенок поглотил ее. Она мало времени уделяла мне или прочим вещам, которые раньше ее интересовали. Она проводила вечера, а иногда и ночи в детской комнате. Мне не хватало ее в нашей постели, но я не настаивал на том, чтобы она забиралась по лестнице наверх, чтобы присоединиться ко мне. Иногда, вечерами, я приходил в ее уютную комнату и приносил с собой переводы, над которыми работал. Она всегда с радостью принимала меня. Тавия приносила нам поднос с чашками и травами, ставила на огонь котелок с водой и оставляла нас с нашими занятиями. Молли сидела в креслах, обложенная подушками, положив отекшие ноги на маленький пуфик.
В углу стоял маленький столик для моей работы, а руки Молли были заняты вязанием или плетением кружев. Иногда я слышал, как постукивание спиц останавливалось. Я поднимал взгляд и видел, как она держит руки на животе, и смотрит на огонь с задумчивым видом. В такие моменты я всем сердцем желал, чтобы ее самообман оказался правдой. Несмотря на наш возраст я полагал, что мы с ней сможем воспитать младенца. Однажды я даже спросил ее что она думает о том, чтобы приютить подкидыша. Она мягко улыбнулась и сказала:
- Прояви терпение, Фитц. Твой ребенок растет внутри меня.
Больше я с ней об этом не говорил. Я сказал себе, что ее воображение приносит ей счастье и в самом деле, что было в этом плохого? Я не стал с ней спорить.
В разгар лета того года я получил известие о том, что Король Горного Королевства Эйод умер. Его смерть не стала неожиданностью, но создала щекотливую ситуацию. Кетриккен, бывшая королева Шести Герцогств, была наследницей Эйода, ее сын Король Дьютифул шел в списке престолонаследия после нее. Некоторые в Горном Королевстве надеялись, что она возвратится, чтобы править своим народом даже не смотря на то, что она часто и достаточно открыто говорила о том, что ожидает от своего сына Дьютифула, что он возьмет управление Королевством в качестве седьмого Герцогства.
Смерть Эйода призывала к изменениям, к которым Шесть Герцогств должны были отнестись со всей серьезностью и уважением. Конечно же, Кетриккен отправится туда, а также король Дьютифул и Эллиана, принцы Проспер и Интегрити, Скилл-мастер Неттл и несколько членов группы, Лорд Чейд, лорд Цивил...список тех, кто должен присутствовать казался бесконечным, и мелкая знать тоже причислила себя к свите, чтобы завоевать расположение. И мое имя было в списках. Я должен был ехать как помещик Баджерлок, младший офицер Охраны Кетриккен. Чейд настаивал, Кетриккен просила, Дьютифул приказывал и Неттл умоляла. Я собрал свои вещи и выбрал себе лошадь.
За последний год я стал принимать одержимость Молли как неизбежность. Я не удивился когда она отказалась ехать со мной, поскольку, как она выразилась "время уже почти пришло". Часть меня не хотела покидать ее в таком неспокойном состоянии ума, в то время как другая часть жаждала получить передышку от потакания ее наваждению. Я отозвал Ревела в сторонку и попросил, чтобы он уделял особое внимание ее просьбам пока меня не будет. Он выглядел почти обиженным из за того, что я считал такое распоряжение для него необходимым.
- Как вседа, сэр, - сказал он, и отвесил короткий чопорный поклон, как бы добавляя: Ты идиот.
И вот я покинул ее и уехал из Ивового Леса один, и тихо присоединился к процессии благородной знати из Шести Герцогств, направляющейся на север в Горы чтобы присоединиться к похоронным обрядам. Странно было снова проделывать путь, который я однажды уже прошел когда мне не было и двадцати лет, направляясь в Горное Королевство, чтобы засвидетельствовать то, как Кетриккен даст слово быть невестой будущего короля Верити. Во время моего второго путешествия в Горы, я часто избегал дорог и передвигался по пересеченной местности вместе с моим волком.
Я знал, что Бакк изменился. Теперь же я видел, что изменения произошли во всех Шести Герцогствах. Дороги стали шире и земли были более ухожены и обустроены. Поля пшеницы раскинулись там, где раньше были открытые выгоны. Города простирались вдоль дорог так, что порой было сложно заметить где заканчивался один и начинался другой. Гостиниц и городов по дороге встречалось теперь гораздо больше, но наша процессия была настолько многочисленной, что иногда мест всем не хватало. Дикие земли были облагорожены, вспаханы, ограждены заборами для выпаса скота. Я задумался о том, где теперь охотились волки.
Поскольку я числился охранником Кетриккен, то был облачен в одежды ее цветов: белого и голубого и ехал рядом с королевской семьей. Кетриккен никогда не придерживалась формальностей, и ее пожелание, чтобы я ехал рядом с ней, было спокойно принято теми, кто ее знал. Мы тихо разговаривали, а позвякивания сбруй и стук копыт лошадей других наездников придавали нашему общению странную уединенность. Я рассказывал ей истории о моем первом путешествии в Горы. Она мне - о своем детстве и о Эйоде, но не короле, а любящем отце. Я ничего не сказал Кетриккен о психическом расстройстве Молли. Ее скорби по умершему отцу было ей достаточно.
Мое положение в качестве ее охранника предполагало, что меня селили в те же гостиницы, где останавливалась королева, а значит и Неттл тоже, и иногда нам удавалось найти тихое место и время для разговоров. Хорошо, что у меня была возможность видеться с ней и откровенно говорить о навязчивой идее ее матери, что принесло мне большое облегчение. Когда к нам присоединялся Стеди мы уже были не так откровенны в беседах, но Неттл сама не хотела ничего ему говорить. Я не мог решить либо она считала своего младшего брата слишком юным для таких известий, либо она считала, что это сугубо женские проблемы.
Баррич дал своему сыну хорошее имя. Из всех мальчиков, Стеди унаследовал больше всего его черт, крепкую осанку, а также размеренную походку и безоговорочную приверженность чести и долгу. Когда он был с нами это было все равно, что если бы его отец сидел с нами за столом. Я отметил то, как легко Неттл полагалась на силу брата и это касалось не только Скилла. Я радовался тому, что часто он был рядом с ней, но в тоже время я тосковал. Я бы хотел, чтобы он был моим сыном, равно как и радовался тому, что видел в нем продолжение жизни его отца. Я думаю, что он ощущал мои чувства. Он относился ко мне с почтением, и все же бывали моменты, когда его черные глаза впивались в мои так, как будто он видел мою душу. И в те моменты я безмерно тосковал по Барричу .
Когда мы уединялись с Неттл, она читала мне письма матери, которые та отправляла ей каждый месяц, с детальным описанием того, как развивается беременность, затянувшаяся уже более, чем на два года. У меня разрывалось сердце, когда в словах Неттл, которая читала вслух письма матери, я слышал голос Молли, подбирающий детские имена, и раздумывающий над тем, что ей лучше сшить или связать для ребенка, которого никогда не будет. И все же мы оба не могли найти лучшего решения, чем утешаться тем, что мы можем делить друг с другом нашу тревогу.
Когда мы прибыли в горы нам оказали теплый прием. Яркие здания, из которых состоял Джампи, столица Горного королевства, по-прежнему напоминали мне бутоны цветов. Старые строения, какими я их помнил, смешивались с деревьями, среди которых были построены. Но изменения достигли и Горного королевства, и окраины города уже больше походили на Фарроу или Тилт своими каменными постройками. Я расстроился, поскольку изменения были не к лучшему, поскольку строения возвышались над лесом, как разрастающаяся рана.
Три дня мы прощались с королем, которого я глубоко уважал. Не было морей слез и надрывных рыданий, мы тихо обменивались рассказами о том, каким он был и как хорошо правил. Его люди скорбели о почившем короле, но в то же время были рады приветствовать его дочь на родине. Они так же были рады видеть и короля Дьютифула с Нарческой, и двух принцев. Я несколько раз слышал, что люди с тихой гордостью замечали, что юный Интегрити очень похож на старшего брата Кетрикен, своего дядю, принца Руриска. Я не замечал этого сходства до тех пор, пока не услышал о нем и после уже не мог забыть.
Когда завершился период скорби, Кетриккен выступила перед народом и напомнила, что ее отец и будущий король Верити начали процесс по установлению мира между Шестью Герцогствами и Горным королевством. Она попросила их, чтобы он смотрели на ее сына Короля Дьютифула, как на своего будущего правителя и помнили, что мир, которым они наслаждались нужно принимать как величайший триумф короля Эйода.
После того, как формальности с похоронами короля Эйода завершились, началась работа. Ежедневно проводились встречи с советниками Эйода и велись длинные дискуссии о должном управлении Королевством. На некоторых из них я стоял у стены в качестве дополнительных глаз Чейда и Дьютифула, а когда встречи проводились на высшем уровне, я сидел на улице под лучами солнца с закрытами глазами, связанный Скиллом с ними обоими. Но были вечера, когда я был предоставлен сам себе.
И вот я обнаружил себя стоящим перед раскрашенной и покрытой искусной резьбой дверью, задумчиво разглядывая работу рук Шута. Здесь был дом, в котором он жил, когда думал, что потерпел провал в исполнении своего предназначения Белого Пророка. В ночь смерти короля Шрюда Кеттрикен сбежала из Баккипа, и Шут ушел с ней. Вместе они проделали трудное путешествие в Горное Королевство, где, как она полагала, ее нерожденный ребенок будет в безопасности в доме ее отца.Но здесь судьба нанесла Шуту два удара. Ребенок Кеттрикен не выжил, и до него дошли новости о моей смерти в темнице Регала. Он провалил свою задачу обеспечить наследником династию Видящих. Он потерпел поражение в осуществлении своего пророчества. Его жизнь как Белого Пророка была завершена.
Считая меня погибшим, он остался в Горах с Кеттрикен, живя в этом маленьком доме и пытаясь организовать себе простую жизнь резчика по дереву и изготовителя игрушек. Затем он нашел меня, сломанного и умирающего, и принес в это убежище, которое он делил с Джофрон. Когда он взял меня сюда, она удалилась. Выздоровев, я вместе с Шутом сопровождал Кеттрикен в безнадежных поисках ее мужа по холодному следу в горы. Шут оставил Джофрон маленький дом и все его игрушки. Судя по пестро раскрашенным марионеткам, подвешенным на окне, я ожидал, что она все еще живет здесь и все еще мастерит игрушки.
Этим длинным летним вечером я стоял перед дверью, но не постучал в нее, а изучал чертенят и пекси, которые резвились на резной отделке ставень. Подобно многим горным жилищам старого образца, это строение было раскрашено в яркие цвета и разрисовано, как будто детская коробка для сокровищ. Пустая коробка для сокровищ, мой друг ушел из нее.
Дверь открылась, и изнутри просочился желтый свет лампы. В дверном проеме стоял высокий бледный парень лет пятнадцати со светлыми волосами до плеч.
- Странник, если ты ищешь пристанище, тебе нужно постучать и спросить. Ты сейчас в Горах.
Говоря это, он улыбнулся и широко открыл дверь, отступая в сторону и жестом приглашая меня войти.
Я медленно пошел за ним. Черты его лица были смутно знакомыми. - Джофрон все еще живет здесь?
Его улыбка стала шире.
- Живет и работает. Бабушка, к тебе посетитель!
Я медленно прошел в комнату. Она сидела за рабочим местом возле окна, лампа была у ее локтя. Она что-то красила маленькой кисточкой, ровными мазками золотисто-желтого цвета.
- Одну минуту, - попросила она, не отрываясь от своего занятия. - Если я дам ему высохнуть между мазками, цвет будет неровным