— От суки, а! — возмущался он. — Ну, хер с ним, нам-то от вас не привыкать такое получать, но своих-то?! От, твою мать, до чего «мусорье» дожило! Своих же, бля, твари, хомутают и издеваются! Вот, Веденей, а ты все споры со мной ведешь. Прав ведь я! И есть сейчас тому лишнее доказательство: «мусора» — суки! Я прав.
— Я — не сука. И вашего брата я столько переловил, что мне еще на том свете зачтется.
— «По вере вашей да будет вам…»
— Что? — переспросил уставший сыщик.
— Темный ты человек, Веденеев Артур Сергеевич. Писание, говорю, от Матфея. За все деяния, говорю, там ответим.
— Ответим, ответим… Но ты, Сохатый, однозначно, пойдешь впереди меня в этой очереди. Чтобы я успел порадоваться тому, как тебя бесы на вилах к себе понесут. Это тебе за «все мусора — суки».
— Ты не кипятись…
— А где привычное моему слуху: «не ссы кипятком»?
— Искореняю в себе непристойность…
— Это после «матери»-то? — усмехнулся Артур.
— Я уже доказал теорему, — не заметил реплики Сохатый, — менты — суки. Ты полчаса назад ко мне пришел, как к пастору Шлаггу, — сними наручники… Мент в наручниках бывает? Нет, только в моих мечтах. Значит, ты не тот мент, о котором мы сейчас говорим, то есть не сука. Все правильно. Доказали от обратного.
— Закрыть тебя, что ли, за какое-нибудь мелкое хулиганство? Суток на четверо, а? Чтоб перестал «прихериваться» под ученого! — Артур выплескивал не по своей воле желчь злости. Ту злость, которой не позволял вылиться за последние двое суток.
— Вот… — вздохнул Сохатый. — Вот и вся благодарность. — Сколько волка ни корми — он все равно в глаза ссыт.
— Ладно, не серчай. — Веденеев понял, что зря обидел Лосева. — По большей части то, что я сейчас говорю, относится не к тебе.
Артур растер ладонями лицо и усталым, осовевшим взглядом уставился на Сохатого.
— Спать хочу — помираю. А нельзя…
— Тебя здесь все равно никто искать не будет.
— Здесь — нет, зато вокруг этого места рыщут с огнем и собаками. И будут рыскать до тех пор, пока я не расставлю все на свои места. Кстати, я не ослышался — ты сказал, что мент в наручниках — твоя голубая мечта?
— Довольно обидно слышать мне, честному вору, фразу, где переплелись воедино слова: «голубая», «наручники», «мент»… Душком отдает! Прямо какой-то садомазохизм, связанный с проблемой идентификации пола.
— А мне обидно слышать фразы типа — «честный вор»! Слушай, Сохатый, ты где нахватался этой философской «фени»? Про идентификацию, «переплелись воедино»?..
— Решил на старости лет поумнеть трошки. Читаю…
— Поумнеть у тебя не получится, — уверенно заявил Артур. — Ты лучше обнадежь меня — твои воровские шаловливые ручки не потеряли былой проворности?
— Не знаю, Веденеев, что ты задумал в своей хитрой милицейской голове, но только мне это уже почему-то не нравится…
— Понравится.
Зловещий тон оперативника убедил вора в том, что пришло время собирать те камни, что были разбросаны за годы этого знакомства. Сохатый нутром почуял, что пришли дни опасные, дни суровые, потому что ничего путевого, по его понятиям, знакомый ему милиционер по фамилии Веденеев придумать не мог.
Тем временем носитель непутевых идей взял со стола листок и набросал на нем пару строк. После этого разделся до трусов и сложил одежду в кучу перед собой. Обалдевший Сохатый следил за происходящим и, наконец, выдавил из себя:
— Не хотел бы я, чтобы сейчас в гости кто-нибудь пришел…
— Как ты там говоришь? А? «Не ссы»? Так вот слушай. Сейчас первым делом пойдешь к Стремакову. Вот здесь, — Артур ткнул пальцем в листок, — адрес. Он из клуба любителей реализации ворованных вещей. Скажешь ему, что Веденеев попросил комплект одежды, подходящей по размеру этой. В качестве компенсации отдашь ему мой джинсовый костюм. Да, когда будешь произносить слово «попросил», крепко сожми зубы. Он сделает все гораздо быстрее, — Артур вытащил из коробки, лежащей на столе, папиросу. — После этого на одном из указанных мною притонов отыщешь малоприятного на вид гражданина по кличке Бахарь. Забьешь ему стрелку со мной в кафе «Спутник» в одиннадцать вечера. Пусть найдет одежу поприличней. Ну вот и все. Да, еще, Сохатый… Мне нужны деньги. Займешь до зарплаты?..
* * *
— Спасибо, начальник, за «полтинник», — это были первые слова, произнесенные Бахарем, как только он подсел за столик к Веденееву. — А за приятную ночь, проведенную в камере РУВД, — отдельное спасибо. Как я и обещал — пришел вчера с вещмешком к твоему кабинету ровно в семь. Сидел там до десяти, пока меня твои сержанты не стали выгонять. Я, держа слово перед тобой, уходить отказался. Тогда они меня до утра посадили в «трюм». С «бичами»! Спасибо, начальник…
— Заткнись, — усталым голосом перебил Артур. — Я не мог прийти.
— Конечно. Не тебе ведь нужно информацию, а мне пятьдесят «косарей»…
— Я не мог прийти, — вздохнул сыщик. — Я сидел в тюрьме. За разбой.
Бахарь, не моргая, некоторое время смотрел на Веденеева, потом, по-своему расценив слова сыщика, сказал:
— То есть ты хочешь сказать, что «полтинник» я не получу при любом раскладе? Да? Такой «отмазки» я от тебя, начальник, еще не слышал. Всякие переслушал, но о такой даже и не догадывался.
К столику подошел официант.
— Что желают заказать… — Он окинул оценивающим взглядом сидящих. — …джентльмен и сидящий рядом с ним человек?
— Ну, что? — саркастически улыбнулся Бахарь, обращаясь к Веденееву. — Мне заказать на мои заработанные деньги стакан воды из-под крана и таблетку анальгина от душевной боли?
— Значит, так, — не обращая на него внимания, Артур повернулся к официанту, — для начала — по зимнему салату и… А что у вас на горячее? Хорошо… Котлеты «по-киевски» и еще — мясное ассорти и бутылку «Белого аиста». Откроешь при нас. Пока все.
— Будет сделано. — Официант исчез так же неожиданно, как и появился.
— Мы что, — с недоверием в голосе спросил Бахарь, — будем есть?!
— Ты видишь в этом что-то незаконное?
— И я тоже буду?..
— А ты что, уже поужинал? — улыбнулся Артур.
— Да. Вчера в обед.
— Тогда жди этого призрака с белым полотенцем и котлетами, а пока слушай меня.
…Через полтора часа, когда кафе почти опустело и музыка из мощных японских динамиков стала звучать приглушенно, сидящие в помещении завсегдатаи стали с интересом наблюдать за столиком, стоящим в углу.
На стуле, развалившись, сидел молодой человек с аккуратной прической, в спортивном костюме «каппа» последней модели. Он курил и с едва сдерживаемым смехом слушал гражданина напротив. Гражданин с не до конца выбритым лицом и в слегка помятой одежде, представляющей собой комплекс из различных элементов мало подходящих друг к другу гардеробов, держал в одной руке сигарету, в другой — рюмку с коньяком. Мизинцы обеих рук были по-деловому отставлены в сторону, что должно было подчеркивать не проходящий с годами шарм этого гражданина. Мужчина сидел, закинув ногу на ногу, и постоянно поправлял белую салфетку, заложенную за грязный воротник до беспредела заношенной рубашки. Было совершенно очевидно, что салфетка мешала ему, как седло корове, но ее присутствие было необходимо в связи с выбранной им темой разговора. Гражданин рассказывал о своей жизни трем официантам, стоявшим рядом со столиком, и учил их жить.
— Да-а… Не умеют нынче люди отдыхать! Не у-ме-ют! А знаете почему? Потому что не умеют работать. А почему не умеют? Да потому что не хотят! Вот, раньше, бывало, я в таких ресторанах, почитай, каждый день бывал. Мог позволить себе! Деньги были всегда. А почему? Работал! Умел это делать и хотел! Ох, как я хотел это делать… Платили хорошо. А как иначе? Ведь — вахтовый метод. Поработал от души, устал — отдохни, поправь пошатнувшееся здоровье. Работа сдельно-премиальная: сколько бригада заработала — столько и поделили по совести и справедливости. Кто что выполнял в бригаде — за это и получал соответственно… Риск, конечно. Профессия опасная, тяжелая. На здоровье сильно влияет… Вот я, к примеру, через нее туберкулезом переболел, но разве может недуг отбить у человека стремление работать, тягу к прекрасному, к творчеству? Нет, не может! Если по-настоящему привязан к профессии, которую выбрал, — всю жизнь ей отдашь!.. Артур Сергеевич, коньячку заказать еще? Можно?.. В смысле — за рамки премиальных мы не вышли еще?.. Ну, и ладненько. Так… На чем мы остановились?
— На тяге к прекрасному, — недовольно, но терпеливо подсказал один из стоящих официантов.
— К прекрасному?.. — задумался Бахарь. — Гм… Вы, молодой человек, ничего не перепутали?
— Ты про вахтовый метод рассказывал, — напомнил Артур. — Про тот, где ночь работаешь — неделю отдыхаешь. Потом года три работаешь без выходных — полгода болеешь.
Бахарь перевернул в рот рюмку, осторожно, чтобы не спугнуть блаженства происходящего в организме процесса, понюхал корочку хлеба и снова придал себе вид профессора на кафедре.
Бахарь перевернул в рот рюмку, осторожно, чтобы не спугнуть блаженства происходящего в организме процесса, понюхал корочку хлеба и снова придал себе вид профессора на кафедре.
— Вот эти руки, — он вытянул перед собой над белоснежной скатертью свои загрубевшие, потемневшие от навсегда въевшейся грязи ладони, — произведение искусства. Их создал сам господь. И на что способны эти руки — известно только ему одному…
— И мне, — вставил улыбающийся Веденеев.
— Конечно, Артур Сергеевич. — Бахарь нисколько не смутился. — Вам-то, как руководителю нашего предприятия, грех не знать о хранящемся в этих руках потенциале возможностей.
— Да уж, конечно, возможности каждого члена нашего предприятия мне хорошо известны. — Слово «члена» Артур выделил особо. — А теперь, друзья, позвольте поблагодарить вас за радушный прием и раскланяться. Завтра у Евтихия Акакиевича начинается вахта, о которой он только что вам рассказывал, поэтому ему нужно хорошенько выспаться. Точнее — проспаться. Чтобы потом года три-четыре не болеть… Принесите, пожалуйста, счет…
Когда они вышли на улицу, Бахарь спросил:
— Ты что это, начальник, меня так опустил перед халдеями? Какой я Обкакьевич? Слово-то какое-то паскудное…
— Конспирация, Бахарь, конспирация! — рассмеялся Веденеев. — Вот видишь, я сказал — Акакиевич, а ты услышал — Обкакич. А у них завтра спросят: кто сидел за столиком? Они лоб наморщат и скажут — а, засранец какой-то! — Артур расхохотался.
— Очень смешно… — огрызнулся вор. — Ох, не знаю, начальник… Не могу никак просечь, во что ты меня впрягаешь, но я уже отчетливо чувствую запах нар и кедровой делянки.
— Бахарев, я все хотел спросить у тебя, пока ты лапшу официантам вешал на уши, ты в лагерях-то кем был?
— «Мужиком», кем… Будто не знаешь!
— Я не про это. Специальность у тебя какая была? Ну, кем работал-то?
— Сучкорубом.
— Кем?!
— Сучкорубом, — повторил Бахарь, засовывая бутылку с остатками коньяка за пазуху.
— Это… ты что делал?
— Кедр спилят, повалят, а я ветви и сучки отсекаю.
— А-а… — успокоился сыщик. — Теперь понятно.
Дойдя до первого же перекрестка со светофором, мигающим в дежурном режиме, Артур остановился и отдал последние распоряжения:
— Если опоздаешь завтра — будешь сучкорубом. Сделаешь что-то не так — будешь сучкорубом. Ляпнешь своим языком лишнего — будешь сучкорубом. Сделаешь все, как надо, — моя зарплата за июль месяц будет твоей.
— Если только тебя к получке не посадят…
— Не посадят, — заверил Веденеев.
— Чё я, в натуре, делаю, а?.. — стал вслух размышлять Бахарь. — «Мусора» от «кичи» спасаю?! Это ж уму непостижимо…
— Бахарь! Я слышу, как в небесах хохочут от ненависти души четырех невинно убиенных кроликов!
— Да ладно, ладно… Ты и ангела уговоришь хвост к заднице пришить…
— Вот поэтому — лети, ангел, в родные пенаты, а завтра — как я определил. Понял?
Сыщик и вор разошлись в разные стороны.
Артур шел почти на ощупь темными дворами и, проходя мимо редких светящихся окон, поглядывал на часы Сохатого, взятые напрокат, — ему нужно было успеть еще на одну встречу.
* * *Летунов был вне себя.
По крупицам собранный авторитет, причем авторитет для многих сомнительный, на создание которого ушли годы, хоть и не рухнул, как взорванное здание, но очень сильно пошатнулся.
Недостаток интуиции, образования, умения разговаривать с людьми и отсутствие понимания тонкостей психологических аспектов своей работы майор Летунов заменял жестокостью и исключительной самоуверенностью. Практически преступления, в раскрытии которых он принимал непосредственное участие, в основном — в качестве руководителя, в пяти случаях из десяти заканчивались одинаково — прекращением возбужденных по этим преступлениям уголовных дел. То есть полным развалом еще в ходе предварительного следствия. Неумение подготовить и в нужное время использовать доказательную базу, задержание преступников с налета, на «авось» и бестолковость работы с подозреваемыми становились предметом довольно частых воспитательных разговоров в кабинете руководителей РУОПа. Однако многое ему и прощалось. В основном — за трудоспособность, высокую дисциплину и, как считалось, — за смертельную ненависть к преступникам.
Тем не менее, несмотря на фактически полную профессиональную непригодность к занимаемой должности в структуре этой организации, Летунов был человеком неглупым и достаточно хитрым. Эти качества, сами по себе, — просто необходимые черты характера для сыщика. Даже не просто необходимые, они должны быть сутью оперативника. Но только в том случае, если они направлены на выполнение задач, предусмотренных функциональными обязанностями.
Здесь же у Летунова все обстояло несколько иначе.
Свой природный дар он растачивал не для пользы общего дела, а для пользы своего, личного дела. Работать в организации, занимающейся поимкой преступников, и одновременно, на глазах у коллег, проявлять свое «я» в виде глупости невозможно. Поэтому Летунов закрывал это несовпадение показной ненавистью к преступному элементу. Со временем он даже себя убедил в том, что готов бороться с бандитами до последней капли крови.
Коллеги по работе, видя такое рвение, старались с ним не общаться. Они где-то даже побаивались его. Любое слово, брошенное при этом человеке, могло быть впоследствии использовано против говорящего. А чем черт не шутит, думали оперативники, ляпнешь в курилке что-нибудь невпопад и попадешь в разряд сочувствующих тем, с кем так беспощадно борется Летунов.
При отсутствии близкого, доверительного контакта очень трудно распознать суть человеческую. Но узнать Летунова «поближе» никто не торопился. Поэтому в его дела старались не лезть, а помощи он, слава богу, не просил.
Летунов был вне себя.
Обычно это было его нормальным состоянием, потому что «вне себя» он был тогда, когда что-то не получалось. Но сегодня он был особенно вне себя.
Какой-то опер, мелюзга, «фук», выставил напоказ летуновскую умственную немощь! Как смог преступник в наручниках, под конвоем опытного сыскаря Летунова и двух спецназовцев убежать из закрытой автомашины?! Возможно ли такое?! Да, возможно, но только в одном случае. И Летунов, как бы он от этого ни отмахивался, должен был признать тот факт, что Веденеев не мог, а должен был убежать по причине того, что старший конвоя — законченный дурак. Понимание этого сводило Летунова с ума!
Не было Веденеева — все было в порядке. На негативе мало кто угадывает даже свои черты лица, не говоря уже о чужих. Появился этот непонятно откуда взявшийся — из какого-то РУВД — сыщик, и этот негатив стал постепенно превращаться в позитив. Если сейчас не предпринять мер, то «проявится» все, в том числе — связь старшего оперуполномоченного РУОПа с преступными группами! И не просто связь, а его роль организатора преступлений!
После того как помощник дежурного сдал Летунову своего начальника, майор пришел в ярость — неизвестно, что мог наговорить в камере один из «разбойников» Веденееву! А если этот Веденеев и в самом деле «заменил» его, Летунова?!
Все рушилось.
Летунов осторожно потрогал ладонью низ живота. Тело ответило уже не острой, но все еще не проходящей болью. Вчера вечером некто по фамилии Веденеев одним ударом ноги отбросил далеко назад его уверенность во всемогуществе. Теперь Летунов не мог многого. Он не мог нормально ходить, то есть передвигаться в пространстве. Уборная стала для него местом иезуитских пыток, а вполне обоснованная боязнь того, что травмированный вандалом Веденеевым участок тела уже никогда не примет привычных размеров, подливала масло в бушующий пожар ярости.
Беглец исчез.
Теперь, когда дело о разбое передано в Зареченский РУВД, все зависит от того, кто быстрей «найдет» подозреваемого — он, Летунов, или РУВД. Наверняка Веденеев сам придет к следователю. Во-первых, там он среди «своих», а во-вторых, подорвав своим дерзким побегом уверенность в нем, как в невиновном, ему многое придется объяснять. И уж лучше бы он не начинал этого делать…
Летунов полистал ежедневник и, найдя нужный номер телефона, снял трубку. Через несколько гудков он услышал уверенный бас:
— Ермолов. Слушаю вас.
— Здравствуйте, это Летунов из РУОПа.
— А-а… Здравствуйте, Геннадий Иванович.
— Я вот по какому вопросу. Ваш следователь уже принял дело к производству?
— Какое именно?
— Как какое? — удивился Летунов. — Разбой.
— У нас в сутки возбуждается по пять-шесть дел за совершение разбойных нападений…
— Я имею в виду дело Веденеева!
— «Дело Веденеева»? Что-то я не слышал о таком деле. Есть уголовное дело, где подозревается в совершении преступления сотрудник уголовного розыска Веденеев. Вы это имеете в виду?