– А где же все-таки Даня? – поинтересовалась спустя еще полчаса Римма Павловна.
– Застрял в жуткой пробке на Ленинградке. Там какая-то авария… – соврала в очередной раз Марго, с ненавистью взглянув на жену брата.
Наконец, гости разошлись. Аля с Тасей помогли убрать посуду, привести в порядок комнату и тоже уехали.
– А где же все-таки твой муж? – взволнованно спросила Эличка. – Ты не волнуешься?
– Мой муж дрыхнет, пьяный в стельку, просто я не хотела говорить…
– Я так и поняла, – кивнула Нуцико. – Но каков Бешбармак!
– Знаешь, я даже испугалась и едва с ним справилась. У него была такая злобная морда, он так щерился… А он ведь еще щенок. Что будет, когда он вырастет?
По дороге домой Тася вдруг спросила:
– Мама, а тебе нравится Римма Павловна?
Аля содрогнулась.
– А почему ты спрашиваешь?
– Мне показалось, что она тебя не любит.
– А почему она должна меня любить? К тому же она всю семью не любит.
– И ее там не любят, да?
– Похоже на то.
– Она чужая какая-то… Как будто с другой грядки… А мы с тобой нет, мы с той же, что и они, да?
– Мне кажется, ты права. Но к чему эти вопросы?
– Мам, разве не естественно, что дочь задает матери вопросы про жизнь?
– Ах про жизнь, – улыбнулась Аля. – Еще есть вопросы?
– Пока нет.
– Тогда я тебя спрошу. Скажи, тебе не страшно бросить школу, сдавать экстерном?
– Совсем не страшно. Я же с Тошкой…
– Я все-таки не понимаю Марго… Как она могла позволить Тошке жить с парнем… в открытую… Ужасно!
– Мама, но ведь лучше в открытую, чем тайком, разве нет?
– Все-таки есть какие-то рамки… Ладно бы поженились, а так…
– Но они же будут считаться как муж и жена… А штамп в паспорте в наше время не обязательно нужен. Просто тетя Марго очень современная и демократичная. Мама, вот скажи мне, а если бы я влюбилась, к примеру, во взрослого мужчину?
– К примеру? Или ты уже влюбилась?
Голос Али звучал так, что Тася решила: нет, ничего я ей не скажу! До приезда Воздвиженского оставалось две недели.
– К примеру, мама, ни в кого я не влюбилась. А вот ты влюблена в дядю Леву, и это видно невооруженным глазом.
– Что за чепуха! – залилась краской Аля.
– Мама, ты совсем меня за идиотку держишь? Я слепая, что ли? И почему ты не можешь мне это рассказать? Ты вдова, я папу почти не помню, я же про твоего Виктора знала, в нашей глухомани ведь не скроешь ничего, а тут ты…
– Да, дядя Лева мне очень нравится, но у меня с ним ничего нет. Да и быть не может…
– Почему?
– По многим причинам, и вообще я устала. Отвяжись от меня.
– Ты просто ханжа, мама!
– Что? Что ты сказала?
– Что слышала! Ты провинциальная ханжа, поэтому у тебя ничего не может быть с дядей Левой! Он просто не станет с тобой связываться, неинтересно, – вдруг вскипела Тася. – Имей в виду, если у меня кто-то появится, я ни за что с тобой не поделюсь! Ни за что!
– Таська, ты с ума сошла! Как ты с матерью разговариваешь?
– Так, как ты заслужила! – отрезала Тася и замолчала.
Аля поняла, что сейчас бесполезно ее воспитывать. Ей было обидно до слез. Но не может же она рассказать шестнадцатилетней девочке, что давно уже спит с Левочкой, что ему с ней очень даже интересно и что она вовсе не ханжа… А впрочем, наверное, все-таки ханжа, по крайней мере в вопросах воспитания. А Марго, Тошка и, пожалуй, Нуцико оказали слишком большое влияние на Таську. И она даже в душе приняла их сторону. Конечно, вседозволенность привлекает глупых девчонок… И школу вот бросила… А я согласилась… Как я могла? Это Марго… Она кого хочешь в чем угодно убедить может.
До дома они обе молчали, но когда вошли в квартиру, уютную, красивую, Аля ощутила, что не может сердиться на Марго. Слишком много та для нее сделала.
Она долго не могла уснуть. Дочка считает меня ханжой и открыто мне об этом заявляет. Но это все-таки лучше, чем если бы она только думала так. По крайней мере она не боится в открытую со мной говорить. И если у нее вдруг появится кто-то, никуда она не денется, а расскажет мне. Главное, не раздувать этот скандал. Утром надо вести себя как ни в чем не бывало.
Она приготовила завтрак, привела себя в порядок и разбудила дочку.
– Таська, вставай! У тебя сегодня что?
Марго спала в кабинете отца, не столько спала, сколько ворочалась с боку на бок. Наконец, она решила, что с нее хватит, и встала. Побрела на кухню. Все в доме спали. Но на кухне Эличка раскладывала пасьянс.
– Маргоша, что так рано поднялась?
– Не спится. Можно я с тобой посижу?
– Что за вопрос! Хочешь кофе? Или соку?
– Я сама налью. Загадала что-нибудь?
– Конечно.
– На Тошку что-нибудь?
– Нет, у Тошки все будет хорошо, это чудная семья, я успокоилась после вчерашнего. Ты меня больше беспокоишь.
– Почему?
– Ты мне не нравишься в последнее время. Выглядишь плохо… А что насчет ребеночка? Передумала?
– Куда мне, я скоро сама бабкой стану.
– Вай мэ! Тошка беременна?
– Да нет, я теоретически… У Тошки хватит ума не рожать в таком возрасте. Да и мне в моем не стоит. Тем более что Даня…
– Маргоша, ну напился мужчина один раз… Бывает.
– Да дело не в этом, я сама понимаю… Но вообще, после той истории между нами что-то сломалось. Он это чувствует, вот и пьет. Это говорит о его слабости. Я разочарована… И вообще, я устала. Устала всегда быть сильной. Я не такая сильная, как кажусь всем… И это только один человек понял…
– Какой человек? – насторожилась Эличка.
– Один случайный знакомый, клиент, он сказал, что на самом деле я нежнее, чем польская панна, и, значит, нежнее всего.
– Он в тебя влюблен?
– Не думаю. Просто он в чем-то очень тонкий… Хотя по виду и манере поведения этого не скажешь.
– А ты когда с ним виделась?
– Точно не помню, кажется, в начале июня… Он живет не в Москве.
– Марго!
– Что, Эличка, дорогая моя, любимая Эличка, ты думаешь, я в него влюблена?
– Я подумала…
– Нет, я о нем и не вспоминала, а вот сегодня, точнее вчера, вспомнила, сама не знаю почему. Мне что-то скверно…
– Сходи к врачу. У тебя такой возраст… Мало ли что…
– Может, ты скажешь к какому? Физически я в норме, а вот на душе… как-то погано.
– Это естественно, моя золотая. Тошка уходит из дому… И, что бы ты ни говорила, уходит не так, как тебе бы хотелось. И эта история с журналом, как бы ты ни хорохорилась, больно тебя задела. И Даню она пришибла. Вот все вместе на тебя и давит. А к врачу все-таки сходи. Обследуйся.
– Эличка, я ненавижу всех врачей, кроме тебя.
– Но ты уже не в моей компетенции, детка.
На кухню вошел Даниил Аркадьич. Заспанный, небритый, хмурый.
– Привет! Меня обсуждаете? Ну виноват, бывает. Я же не буянил, а?
– Нет, вы не буянили, Даня.
– С какой радости ты так наклюкался?
– Я не помню. Я вообще ничего не помню. Голова раскалывается. Эличка, помогите!
Он повалился на стул.
– Хотите горячего бульона?
Марго вскипела. Вскочила, достала из холодильника бутылку водки, налила ему полстакана.
– На, пей!
– Брезгуешь? Презираешь? Казнишь? Ну, прости, с кем не бывает!
Он опрокинул в рот водку. Марго выбежала из кухни. Ей было противно.
Эличка закрыла за ней дверь.
– Даня, что с вами случилось? Вот, ешьте бульон, мажьте хлеб маслом.
– Вы святая женщина… А напился я потому… А впрочем, какая разница. Скажите, я вел себя пристойно?
– Я не знаю, Даня. Вас привел таксист, вы едва держались на ногах. Марго отвела вас в спальню, и вы сразу заснули. Но Бешбармак был в ярости, он так на вас лаял… А Марго пришлось выгораживать вас перед гостями.
– Ох, черт! Вчера же были гости… Тошкины новые родственники… Да, действительно… Отличился… Я все вам расскажу, только не сейчас, потом, когда голова прояснится… Я должен многое обдумать.
– Хорошо, хорошо, обязательно, а сейчас подите в душ, побрейтесь, вам станет легче.
– А что за родня у Тошки?
Даниил Аркадьич не знал, что Гриша сын Богословской. Марго скрыла этот факт от всех домашних, чтобы у них не возникло предубеждения против Гриши.
Когда Марго заглянула на кухню, Дани там не было.
– Ему полегчало, он уже говорит членораздельно, чувствует себя виноватым… Ох, боже, Марго, я тоже виновата перед тобой, я совсем забыла… Вчера звонила Матильда, просила тебя с ней связаться, а я из-за всех волнений совсем забыла. Она уверяла, что это очень важно.
– Что-то с Тасей?
– Она не сказала. Позвони, спроси. Я тоже подумала о Тасе…
– Сейчас позвоню.
– Марго, я настоятельно прошу тебя приехать ко мне, дело очень важное, не терпящее отлагательств, – с места в карьер начала Матильда Пундик.
– Матильда, дорогая, что-то стряслось?
– Пока нет, но если стрясется, будет уже поздно! Приезжай немедленно.
– Но вы хоть намекните, в чем дело! – взмолилась Марго.
– Не теряй времени, – и она бросила трубку.
Марго страшно перепугалась, мгновенно оделась и, даже не позавтракав, выскочила из дому, поймала машину и только тут сообразила позвонить Таське на мобильник.
– Пока нет, но если стрясется, будет уже поздно! Приезжай немедленно.
– Но вы хоть намекните, в чем дело! – взмолилась Марго.
– Не теряй времени, – и она бросила трубку.
Марго страшно перепугалась, мгновенно оделась и, даже не позавтракав, выскочила из дому, поймала машину и только тут сообразила позвонить Таське на мобильник.
Та откликнулась сразу.
– Да, тетя Марго!
– Тась, ты где?
– Дома, сегодня же суббота… А что?
– Скажи, у тебя с Матильдой все нормально?
– Да, я была у нее позавчера, она сказала, что у меня большие успехи и еще фантастическая музыкальная память… А почему вы спрашиваете?
– Да она зачем-то срочно меня вызвала, я испугалась, что это связано с тобой. Но если нет, то… Мало ли что ей понадобилось… Тогда все, маме привет. Пока!
Таська похолодела. А вдруг Пундя прознала каким-то образом про их роман и хочет настучать тете Марго? Хотя тогда она, наверное, настучала бы маме? Да нет… В конце концов, Пундя знает тетю Марго с детства, у них и до меня были какие-то отношения.
– Кто звонил? – спросила Аля, выходя из ванной.
– Тошка, – соврала Тася. Так, на всякий случай.
– Матильда, ради бога, что случилось? – с порога спросила Марго.
– Хочешь кофе?
– Хочу! И если можно, какой-нибудь бутерброд, я не успела позавтракать, и меня слегка мутит.
– Бутерброд? Разумеется. Терпеть не могу подавать пустой кофе. И бутерброд, и мое печенье, и фрукты. Тебе, как я понимаю, тоже не по душе модные штучки с раздельным питанием? Одобряю, ты и так в хорошей форме. Вот видишь, как я тебя ждала?
Стол был накрыт весьма изысканно – старинный фарфор, серебряная сахарница и сливочник, салфетки в фарфоровых кольцах, серебряная сухарница с Матильдиным знаменитым печеньем. Все как всегда. Марго немного успокоилась.
– Пей кофе, бери сыр. Мне моя ученица привезла из Парижа. Ветчину бери. Это, конечно, не та ветчина, какую когда-то продавали у Елисеева, но все же вполне недурная. А ты, верно, и не помнишь ту ветчину… – мечтательно проговорила старая дама.
– Не помню, Матильда, а как Тася?
– Тася? Это мое счастье, такой девочки у меня давно не было, а может, и никогда. Феноменальные способности и никаких фанаберий. Все схватывает буквально на лету. Кто бы мог подумать, что она еще в начале лета не знала ни одной ноты? А какая память… Мать у нее, правда, недалекая особа. Совершенно не понимает, что родила мировую диву.
– Матильда, ну уж сразу…
– Знаешь, Марго, по-моему, я не давала никогда никому повода сомневаться в моих суждениях. Если я говорю, что из нее выйдет мировая дива, значит, так тому и быть. Конечно, с каждым человеком может что-то случиться, но я надеюсь, что с Тасей все обойдется. Ах, как бы радовался Саша, если бы дожил… Ну, ты насытилась?
– Вполне, спасибо, все было, как всегда, великолепно.
– Одну минутку.
Старая дама выплыла из комнаты и вернулась, неся в руках большой желтый конверт.
– Марго, отнесись к моим словам с абсолютной, понимаешь, абсолютной серьезностью. У тебя на работе есть сейф?
– Есть.
– Так вот, ты положишь этот конверт в сейф и вынешь его оттуда, если со мной что-то случится. Я могу его доверить только тебе.
– А что там? – испуганно спросила Марго.
– Ты узнаешь об этом после моей смерти. Причем как только ты услышишь, что Матильда Пундик ушла в мир иной, ты сразу вскроешь конверт. Сразу! Ты поняла?
– Это ваше завещание?
– Нет.
– Ну хорошо, раз вам так хочется…
– Неважно, чего мне хочется. Просто я знаю, что ты ответственный человек, на тебя можно положиться. Поверь, это очень важно.
– Матильда, с вами что-то… не так?
– Со мной все так, просто мне уже много лет и я должна помнить о смерти. Мементо мори. Я надеюсь еще пожить, но… Один Господь знает, сколько мне осталось.
– Да, этого никто знать не может. В том числе и я. Поэтому считаю своим долгом кого-то еще поставить в известность. На всякий случай…
– Ты, как всегда, права. И я была права, поручив это тебе. В таком случае можешь рассказать об этом своей провинциальной курице. Она хоть и курица, но порядочная по крайней мере. Хотя нет. Не стоит. Скажи об этом Тошке. Она толковая, в тебя. А курице не надо. Не ее ума это дело.
– Будь по-вашему. Но насчет Али вы не правы. Она уже несколько месяцев работает у меня, и я ею довольна. Толковая, исполнительная и вместе с тем инициативная.
– И все-таки это не ее ума дело!
– Хорошо, – кивнула Марго, пряча конверт в сумку.
– Ты сейчас куда?
– Домой.
– Нет, сейчас ты поедешь на работу и спрячешь конверт, – властно распорядилась Матильда Пундик.
Марго вышла на улицу. Накрапывал мелкий осенний дождик. Второпях она забыла зонт. Машины неслись мимо. Конверт в сумке не вызывал любопытства, но почему-то тяготил ее. Хотелось поскорее избавиться от него, ей казалось, что он та последняя пушинка, что вот-вот сломает спину верблюда. Марго решила пойти до офиса пешком, если переулками и дворами, можно добраться минут за двадцать. Она подняла воротник пальто и ускорила шаг. На душе было погано. Она вдруг вспомнила неделю на Майорке, бьющую через край радость жизни, любовь, солнце. И ничего…
– Маргарита Александровна, – удивился охранник, – вы что, пешком пришли? Да вы мокрая совсем!
– Миша, вызовите мне такси. Я ненадолго.
Она вошла в кабинет, сняла мокрое пальто, швырнула на стул, быстро открыла сейф, сунула туда конверт и вздохнула с облегчением.
– Маргарита Александровна, они сказали, в течение часа. – Может, вам чайку сделать, а?
– Спасибо, Миша. Не стоит.
– Да вы хоть туфли снимите, мокрые же.
– Да, верно, у меня тут есть другие, спасибо.
– Ну, не буду вам мешать.
Марго скинула туфли. Достала из ящика зеркало. Черт знает что за вид. Я отвыкла жить нормальной жизнью. Дом, машина, офис, разъезды по городу, опять офис, машина, дом. А в доме… в доме плохо. Нуцико как-то сдала… В ночь, когда я утопила коробки с дневниками отца, у нее случился сердечный приступ, хотя она не знала, когда именно я это сделала… Отец… Она все-таки заглянула в одну из тетрадок. И через десять минут отшвырнула ее. Нет, я не стану это читать, сразу решила она. Не хочу! Не нужно этого. Пусть он останется для меня тем, кем был всегда. Но образ его поблек… Она старалась не думать о нем, и в основном ей это удавалось. Но все же она ощущала горечь потери. А Тошка? Какая же я мать, я даже не поговорила с ней по-настоящему, по-матерински, не научила ее ничему женскому, не объяснила… что надо предохраняться и как это лучше делать… Хотя сейчас девчонки все знания, даже такого рода, ищут в Интернете. И все равно я обязана была попытаться. И Данька стал пить, куда это годится? Когда ему отказали на телевидении, он сделал вид, что ему плевать, но я знаю, его это больно, очень больно задело… Раньше он только в редких случаях соглашался вести корпоративные вечеринки, а теперь… Он словно старается доказать мне, что тоже может недурно зарабатывать, но ему это только вредит. Почему какая-то гнусная бабенка одним росчерком пера смогла разрушить мой дом? Значит, дом был построен на песке? И то, что Тошка вышла замуж за сына этой сучонки… Да, мальчик ни в чем не виноват, он славный, умный, способный, и семья хорошая… Но… Это «но» всегда будет мне мешать? Хотя я стараюсь забыть об этом прискорбном факте и у меня даже получается… Но что-то нет сил, совсем, совсем нет сил… И не хочется домой, впервые с тех пор, как в доме поселились Эличка и Нуцико. Раньше, после истории с Димой, я не любила бывать дома, я все старалась куда-то пойти вечером, а потом… Но вот теперь мне и домой неохота, и идти куда-то тоже противно. Теперь у Даньки в глазах будет еще больше вины… А это невыносимо, невыносимо… Чьи это были стихи? Вознесенского, что ли? Не помню… Невыносимо, невыносимо… Черт подери, так нельзя, одернула она себя. Что, собственно, случилось? От чего я так расклеилась? Какая-то тварь написала что-то о моем муже? Ну и что? Да она себя выставила на позор. В согрешившего мужика кто бросит камень? А женщине вроде бы не пристало оповещать мир о своей половой жизни… Дочка в шестнадцать лет собралась замуж за чудного парня, у них любовь, девочка умная, хорошая, это что – повод для трагедии? Отнюдь. Она же влюблена, счастлива, я должна радоваться, а мне отчего-то плохо… У меня все хорошо, все просто прекрасно. С мужем проблемы? Да разве это проблемы? Бизнес налажен, заказы сыплются, иной раз приходится даже отказывать потенциальным клиентам, так в чем дело? Невыносимо, невыносимо… Мне чего надо, рожна? Просто я избалованная… Хотя кто меня баловал? Я сама? Да, я сама всего добилась… Я могу собой гордиться и своей дочкой тоже… Наверное, я просто перенапряглась и у меня начинается депрессия… Пойти к психотерапевту? Да ни за что… Сплошные шарлатаны, и даже если не шарлатан попадется, не желаю я чужому дяденьке открывать свою душу, чтобы он там ковырялся и давал идиотские советы… Единственная подруга, Варька, опять свалила в Париж к матери. А Аля, при всем моем хорошем к ней отношении, не стала мне близкой… У нее, по-моему, все же закрутился роман с Левкой… ну и пусть, меня это совершенно не касается. Эличке я не могу обо всем рассказать, и Нуцико тоже, мне их жалко… Они старенькие уже, начнут страдать, думать, как мне помочь… А кто мне поможет, кроме меня самой? Значит, я должна что-то с собой сделать, как-то встряхнуть себя, что ли? Но как? Найти Вольника? Переспать с ним? Еще неизвестно, захочет ли он… Он же гордый, вон с тех пор даже ни разу не позвонил, не прислал эсэмэски, а я сама? Ни за что! У него наверняка уже есть новая юная красотка… И она пока не создает ему проблем, как та. Так зачем ему мои проблемы? Ему и своих хватает. Ладно, все не так страшно. Просто я не выспалась, устала, промокла, вот и повесила нос…